МОРСКАЯ СОЛЬ

8 июля, 1987 год

Зубчатая тень из городских крыш черна, как смоль, и обманчиво невелика на фоне неба. Еще не совсем стемнело, но в тех местах, куда солнечный свет проникает с трудом, уже зажигаются окна, большие и яркие, словно желтоватые звезды.

Слабый шум раздается в подсознании Беатриче: лязг, лязг. Он исходит откуда-то издалека и совершенно ее не касается, как она думает, даже не проговаривая этих слов про себя. Лязг, лязг. Шум все приближается, и она вдруг ясно ощущает деревянную поверхность под щекой и тяжелую тупую боль в челюсти.

Она никогда уже не сможет вспомнить свой ускользающий сон: измерение тьмы и одиночества, которое оставляет позади век, открывая глаза. Тусклый вечер почти ослепляет ее на минуту или две.

Снова лает соседская собака, так же, как и этим утром после завтрака, разве что сейчас звук менее глух: кто-то, должно быть, открыл дверь.

Кто-то.

Ее губы лениво шевелятся, образуя слоги, как если бы пытались вспомнить их значение. И уже секунду спустя глаза Беатриче расширяются, она вскакивает на ноги.

— Баттлер! — она бежит, почти спотыкается по пути. — Баттлер!

Он здесь, с пластиковым пакетом в руке. Позади него Беато видит блестящие, как брюхо рыбы, подошвы кроссовок: он снова скинул обувь как попало. Вот ребенок.

Баттлер улыбается ей.

— Я дома.

Беато замирает на мгновение, прежде чем позволить себе обхватить его руками. Его спина и ее локти больно ударяются о дверь.

— С возвращением, — приветствует она, не обращая внимания на боль, и смотрит на Баттлера так, как будто ждет чего-то. Он моргает. Она не отводит глаз.

Тогда Баттлер усмехается и нагибается, чтобы поцеловать ее — кратко, но жадно. Ищут рты, руки цепляются за одежду, волосы, лицо.

Соленый привкус пота на губах — доказательство, что время идет, жизнь не останавливается, даже если они не вместе.

Кто ты, когда меня нет рядом?

И этот жгучий аромат навсегда потерянных моментов.

Сколько сторон «тебя» мне никогда не узнать?

— У нас... — Баттлер тяжело дышит. Он наклоняется для еще одного поцелуя — в этот раз просто легко клюет ее в губы, прежде чем продолжить говорить. — У нас на ужин карри...

— Му, только не снова! — Беато напоминает ребенка, которому только что отказали в его любимом лакомстве, но, тем не менее, возвращает ему поцелуй. — Я хочу мясо!

Он гладит ее по голове.

— Мясо стоит дорого, и мы ели его всего несколько дней назад. К тому же, я слишком устал, чтобы приготовить что-нибудь кроме карри. Извини.

Наклонив голову и опустив взгляд, Беатриче пытается решить, прощать Баттлера или нет.

«Милая», — думает Баттлер и чуть не целует ее снова.

— Хорошо, — наконец уступает она.

Их руки встречаются, непонятно, по чьей инициативе. Выражения лиц остаются прежними.

Сейчас этот жест ничем не отличается от дыхания. Автоматический. Незаметный. Необходимый.

По пути на кухню Баттлер скидывает сумку с плеч на пол. Он опять забыл застегнуть ее как следует, и книги рассыпаются по полу, с легкостью скатываются одна поверх другой, будто что-то мокрое и вязкое. Будто водоросли, волнами наброшенные на гладкие скалы.

Ручка выкатывается в гэнкан*. Она останавливается напротив его кроссовок, по-прежнему разбросанных в беспорядке.

— Хм, я думаю, мы могли бы добавить немного свинины... Если хоть сколько-нибудь осталось, — через какое-то время предлагает он. Баттлер наблюдает за реакцией Беато краем глаза, ожидает всплеск ее детского энтузиазма, который — он знает точно, — придет и согреет его сердце.

В какой-то степени это секрет, но Баттлеру действительно нравится по возможности баловать ее.

И когда на ее лице появляется обещанная улыбка, он тоже смеется.

В кухне раздаются все те же звуки, что и каждый день: посуда стучит о дерево, что-то шипит на плите. Голос Баттлера — он рассказывает о каком-то веселом случае, произошедшем во время занятий. Вопросы Беатриче.

Ее плаксивое «Баааттлееер», когда, после ужина, она обнаруживает, что мороженое закончилось.

— Получается, никакого десерта этим вечером. Вот черт, — он любит сладкое столь же сильно, сколько и она, поэтому разочарован ничуть не меньше. — Погоди, ну должно же быть хоть что-то...

Словно какое-нибудь маленькое животное, Беатриче снова заинтересованно смотрит в открытый Баттлером холодильник.

— Здесь только клубника! — возражает она.

— Я думал, ты любишь клубнику.

— Да, но фрукты не считаются за десерт.

— А как насчет песочного печенья с клубникой и твоим любимым вишневым джемом? — спрашивает он, посмеиваясь, и насыпает сахар на только что порезанную ягоду.

— Гм.

Баттлер уверен, что победил.

— Тебе понравится. Летом моя мама постоянно делала такое, потому что это был единственный способ заставить меня есть фрукты вместо конфет.

Беато все еще сверлит его взглядом, пусть и немного иначе, чем прежде. Сейчас она на удивление тиха. Он понимает это и продолжает рассказывать о той части себя, о которой она никак иначе не смогла бы узнать.

Голос Баттлера согревает ее. Беато кажется, что она могла бы заснуть вот так и увидеть самые приятные сны.

— Ну? Вкусно, о эгоистичная королева?

Беато хмурится, проглатывает последний кусочек фруктов и смотрит в сторону.

— Неплохо.

Ее щеки немного румянее обычного: она ненавидит проигрывать.

— Ихихи. Тебе следует хотя бы раз побыть честной.

Сахар растворился в клубничном соке, освежающем, с приятным горьким привкусом.

А также липком, как замечает Беато, когда сок проливается ей на руку.

Бумажные салфетки, кажется, только ухудшают положение.

Баттлер наблюдает эту сцену со странным, пустым выражением на лице.

— Смотри, — он надувает губы. — У тебя ничего не получится.

Баттлер берет ее за руку. Клубничный сок выглядит еще краснее на ее белой коже. Как свежая, слегка разбавленная кровь.

Кончики ее пальцев прилипают к его щеке.

— Баттлер?..

На вкус они сладкие и соленые одновременно.

Беатриче скулит, чувствуя, как зубы задевают ее кожу. Нежно и вместе с тем так жадно. Как будто ищут что-то скрытое и красивое.

Она чувствует себя слишком потерянно.

— Я... ах, я думала... ты сказал... разве ты не слишком устал...

— Не для этого.

«Не для тебя, — не стал произносить он вслух, — никогда для тебя».

На полу жестко лежать, но Беато приветствует его прохладное прикосновение в этот застойный летний вечер.

— Ах, — вздыхает она; ее голос начинает ломаться. — Извращенец.

— Я не хочу слышать это от тебя, — ворчит он.

Их движения продиктованы упадническим видом лени: вязким, как сладкий сок и горячим, как лето. Будто они опускаются на дно океана.

Руки Баттлера пробираются ей под платье, она задыхается.

Конечно, конечно, понемногу этот человек дойдет до того, что однажды просто убьет ее. Но это нормально.

В конце концов, он всегда пожирает ее с такой любовью.

Баттлер называет ее имя, и Беато кажется, что это, должно быть, счастье.

--------------------

*Гэнкан (яп.) — традиционная японская прихожая.

В тексте также встречаются еще несколько японских терминов, но они были убраны переводчиком для удобства чтения.

9 июля, 1987 год

Баттлеру хочется спать. Вокруг него полная тишина. Ненастоящая.

В вагоне нет никого, кроме него, кучки старшеклассников, возвращающихся домой, и старой леди с бакалейными сумками. Небо кроваво-красное — как вчерашняя клубника — и большая часть офисных служащих все еще остается на работе.

Баттлер уверен, что его спина вспотела. Он немного ерзает и морщится, чувствуя, как тонкая хлопковая рубашка цепляется за его позвоночник и лопатки.

Почему-то сегодня поезд идет черепашьими темпами.

Или, быть может, это путь домой становился длиннее, когда он посещал скучные лекции или что-то такое.

Быстрее, быстрее, почти вслух шипит Баттлер. Он думает о Беато, об их кровати и холодном душе, не в силах дождаться, когда попадет домой.

Настолько усталый, настолько ленивый, он совсем не похож на себя. Он задается вопросом — не превращается ли он в старика, сам того не замечая, и хмурится так, что мог бы заставить Беато захихикать, как эти девушки, сидящие напротив него.

Они читают молодежный журнал, одной рукой удерживая его открытым как раз между друг дружкой. Похоже на гигантскую бабочку, приколотую к пробковой доске. Их волосы приобрели красноватый оттенок под лучами умирающего солнца. Он смотрит на них, задерживает взгляд на школьной форме.

Всего несколько месяцев прошло с тех пор, как Баттлер последний раз надевал такую же, но сейчас ему кажется, что он резко отличается от самого себя в те дни. Почти как если бы он повзрослел.
Или, скорее, он действительно успел измениться до церемонии окончания.

И до сдачи экзаменов в университет. До начала нового года. До Рождества. До ее дня рождения.

До...

Поезд въезжает в тоннель, становится шумно. Испуганные пассажиры подпрыгивают.

Баттлер делает глубокий вдох: воздух здесь прохладный, и он в первый раз за целый день чувствует, что проснулся.

Когда он сходит с поезда, то замечает что-то лишнее на открывающейся ему сцене.

— Беато?..

Она машет ему, нетерпеливо, живо, ярко, и он бежит к ней.

— Ты опоздал!

— Нет, — для точности он все равно проверяет свои наручные часы. Потом, опомнившись, спрашивает:

— Почему ты здесь?

Беатриче отводит взгляд в сторону.

— Ты такой идиот, ты бы наверняка забыл о мороженом, если бы я тебе не напомнила.

— Я отметил его в списке.

— У тебя по-прежнему плохой вкус.

— Ты ешь так много мороженого, что с моими мозгами должно было случиться что-то серьезное, чтобы я забыл, какое твое любимое.

— Т-ты сказал, что я ем слишком много?

Баттлер смеется.

Их спор продолжается по пути в магазин.

Он знает, что она на самом деле имела в виду: «Я скучала по тебе».

— Тесто для печенья! Тесто для печенья! Я хочу тесто для печенья!

— А? Разве ты уже не взяла что-то? А как же я, я не могу выбрать что-нибудь и на свой вкус?

Глаза Беато расширяются.

— Ох, — ее скулы розовеют. — Ладно. Хорошо. Но это только потому, что я щедрая! Ты все равно не заслужил.

— Да, да, спасибо тебе.

— Т-ты мог бы по крайней мере попытаться сделать вид, что именно это и имел в виду!

— Ихихи, зачем? Ты милая, когда сердишься и волнуешься, как сейч— Ай!

По дороге домой Баттлер замечает, что все окружающие их люди выглядят одинаково: возраст, пол, черты лица — все исчезает под лучами заходящего солнца, буйством его красок.

Здесь нет людей. Деревьев, автомобилей и этой улицы не существует. Мир — не более чем оранжевые, красные, черные пятна. И еще сгусток белых.

Реальна только Беатриче, она выделяется в своем летнем платье, с холодными и влажными ладонями в его ладонях, с пакетом ее драгоценного мороженого у них в руках.

В общих чертах, их дом — самый обыкновенный: не маленький, но и уж точно не большой. Он и был построен для простой семьи мелких собственников из трех человек.

Тем не менее, гостиная достаточно просторная, чтобы сделать летний зной хоть немного терпимее.

Баттлер роняет свою голову на колени Беато и думает, что ему следует купить новый вентилятор со следующей зарплаты.

Они сидят на полу, потому что сидеть на диване в такую жару было бы самоубийством. Книги разбросаны по всему журнальному столику.

— Ахх, я больше не могу.

Беатриче отрывается от романа, который читает, и пихает его в лоб.

— Что?

— Колледж, — вздыхает он и сбрасывает ее руку, в ответ она упрямится и зажимает ему нос. — Эй, эй! Дай мне отдохнуть немного, ладно?

— Кьяхахаха! — она смеется, столь забавно звучит его голос.

— Почему бы тебе не вести себя подобающе своему возрасту хотя бы раз...

Баттлер переворачивается, и она может чувствовать его дыхание на своей коже. Горячее и влажное. Через какое-то время это чувство становится почти невыносимым; ткань ее платья прилипает к телу. Но Беатриче нравится быть настолько близко к нему.

— Я всегда ненавидел учебу, — жалуется Баттлер и трется лицом о ее бедра. Этот жест напоминает ей одинокого ребенка, ищущего приют у своего плюшевого зверя. — Однажды учитель даже ударил меня.

Он довольно мурлычет, чувствуя, как ему чешут затылок.

— Ты мог бы просто пропустить завтрашние занятия и отдохнуть, — Беато не любит оставаться одна на целый день, и это написано на ее лице. Но Баттлеру не нужно видеть его, чтобы понять это.

— Я не могу.

— Му...

— Прекрати дуться, ты ведь не ребенок.

— Я... я не дуюсь!

— Дуешься, я знаю, — это правда, и Баттлер, ухмыляясь, кусает ее через тонкую ткань ее платья.

— Э-эй! — руки инстинктивно хватают его за волосы, чтобы оттолкнуть, но она все-таки не делает этого.

Беато хихикает.

Ее роман лежит на полу.

Он снова кусается. Это больно, она говорит ему прекратить. И все-таки они оба смеются.

Потом в коридоре звонит телефон.

— Я возьму...

Баттлер встает, немного пошатываясь, он чувствует, что его голова кружится. Солнечный свет, заливший всю прихожую, обжигает глаза.

— Алло?

Ему отвечает детский голос:

— Братик?

— Энджи!.. — он рад слышать ее. Прошло не меньше двух недель с тех пор, как они говорили друг с другом последний раз.

У Баттлера слезятся глаза, и он вынужден опустить голову и уставиться в деревянный пол, превратившийся в мешанину золотого и белого под солнечными лучами.

Они немного болтают, а потом он спрашивает, ладит ли она с тетей Евой.

— Угу-угу. И она сказала, что мы могли бы устроить большую вечеринку на твой день рождения. Ты можешь пригласить своих друзей.

Баттлер обнаруживает, что его взгляд упал на их обувь — его и Беато — выстроенную вместе под дверью. Он вспоминает об их соприкасающихся зубных щетках в ванной, об их одежде в одном шкафу и не может отвернуться.

— Ох, — немного помолчав, наконец откликается он, — Я... Я не знаю. Наверное, я буду завален учебой.

Это ложь. Школа заканчивается как раз за день до его дня рождения. Он может почувствовать разочарование Энджи, прежде чем она отвечает ему.

— Мне очень жаль, но, эй! — я обещаю, что скоро навещу тебя, ладно? И принесу тебе замечательный подарок.

Энджи хихикает:

— Глупый братик. Это твой день рождения, а не мой. Ты должен получать подарки.

Баттлер робко почесывает голову, как будто сестра может видеть его.

— Хорошо, хорошо.

Он чувствует себя виноватым, действительно чувствует, но...

— Эй, я думаю, что все-таки пропущу завтрашние уроки. Поэтому... давай вместе займемся чем-нибудь интересным, ага?

Беатриче кивает и бросается ему на шею. Ее глаза блестят.

Баттлер крепко обнимает ее и думает, что она пахнет розами, а еще морским бризом.

С того самого дня.

6 октября, 1986 год

Баттлера знобит. Мягкий бриз царапает его кожу через тонкую рубашку.

Баттлера знобит, потому что близость Беатриче заставляет его сердце биться быстро, а потом быстрее и еще быстрее, пока не становится слишком больно. Больно дышать. Его щеки и кончики пальцев горят, зудят, и Баттлер уверен, что они красные.

Невыносимое тепло окутывает его так плотно и с такой любовью, нет сомнений, что в конечном итоге оно задушит его.

Это страшное, прекрасное тепло смешивается с обманчивой мягкостью сурового морского бриза.

Без сомнения.

Это та разновидность боли, которую он не может не любить несмотря ни на что, и Баттлер теряется, когда она уходит от него неожиданно, слишком скоро (голос в глубине его души говорит, что в действительности такая потеря будет слишком скорой в любой момент времени). Он открывает глаза, он пытается найти. Небо такое неестественно чистое, что его яркие синие оттенки почти ослепляют Баттлера.

И Беатриче по-прежнему здесь, но ненадолго. Если бы он открыл глаза мгновение спустя, то прыгнул бы вслед за ней.

Ее взгляд устремлен на море, почти такое же синее, как и это небо; она держит слиток у своей груди, словно младенца. Он не может произнести ни слова.

Баттлер знает, что стоит ему сделать это, как она исчезнет. Потому что только море отражается в ее глазах прямо сейчас.

Их борьба продолжается недолго: все-таки Беатриче слабее его. Но еще она невероятно упрямая, и они продолжают царапать друг другу руки в течение нескольких минут. Красные отметины похожи на ленты, на полумесяц; соленый морской воздух щиплет и обжигает их.

В конце концов, Баттлер хватает ее запястья, и с такой силой, что Беатриче шипит, а ее пальцы ослабляют хватку вокруг слитка. Наверное, останутся синяки, безобразные браслеты из голубоватых отпечатков пальцев на ее прелестной коже.

Лодка яростно качается, почти переворачивается. Слиток, наконец, падает.

Беатриче наблюдает за тем, как он тонет, бесшумно, быстро, так легко теряет свой блеск, пожираемый миром кромешной тьмы — океаном. Она осознает: то же самое могло случиться и с ней самой, с ее жизнью, и пока она еще может соображать, что делает, ее ноги подкашиваются.

Баттлер падает на колени вместе с ней. Он по-прежнему не собирается отпускать.

— Ты делаешь мне больно, — бормочет Беатриче, не поднимая глаз.

Пучок у нее на голове наполовину развалился. Их одежда промокла. Баттлера трясет, и она не знает, что причиной этому больше страх, чем гнев.

— М-мне все равно!

Беатриче вздрагивает.

Он освобождает одно из ее запястий, пусть на какое-то мгновение они оба и уверены, что он собирается ударить ее.

Но момент превращается в два, в три, а ничего не происходит. И ничего, кроме криков чаек, услышать нельзя.

— Я же сказал тебе, разве нет?.. Я же... сказал, — его объятия настолько крепкие, что Беатриче кажется, она вот-вот задохнется. — То, что мы всегда будем вместе! Поэтому... если ты совершишь такую глупость... у меня не будет выбора, кроме как следовать за тобой!

С голосом Баттлера что-то не так. Всего один нюанс — как будто что-то сломалось — этого не должно быть.

— Баттлер...

— И еще я сказал, что если ты совершила грех, то в этом будет и моя вина! Что мы будем нести его вместе!

Что-то стекает по ее шее. Горячее.

— Ты собираешься позволить мне нести его одному?

Она знает, что не плачет. Тогда...

— Ты...

— Я буду, если ты так хочешь, но я никогда не позволю тебе уйти! Я никому тебя не отдам, даже если это будет океан!

Беатриче чувствует, как он глотает собственные слезы у нее на плече.

В прошлом ее эгоистичная частичка время от времени мечтала держать его там, в ее Золотой Земле, целую вечность...

— До того дня, когда мы исчезнем, — шепчет он, — ты моя.

...и теперь эта ее часть торжествует, она держится за него изо всех сил.

Дрожащими руками она хватается за его вымокшую рубашку.

Баттлер делает глубокий вдох, и запах моря притупляет его чувства: аромат роз, который, само собой, держится на коже Беато, пропал. Страшно.

Он устал, но не собирается отпускать ее, пока море не исчезнет с ее глаз.