一

«Самой большой радостью для каждого жителя империи Чхегу уже тысячу лет остаётся праздник фонарей. Тот, кто встретит его в столице, будет благословлён самой судьбой!» — повторял воспитатель Ло всякий раз, когда приближался Новый год, не забывая напомнить о том, что сдавших государственные экзамены на высший балл юношей приглашают запустить свой фонарик вместе с императором в столице.

Он всегда был дотошен в воспитании Бао. А как иначе? Господин Ло принадлежал к гоуженям — людям, родившимся с собачьими ушами. Все в империи получали черты тех животных, в год которых рождались: уши, зубы, хвосты — каждому доставалось от покровителя года что-то своё.

Вероятно, если бы не старик Ло, его подопечный шужень — человек-мышь — никогда бы не сдал экзамены столь блестяще и совершенно точно никогда бы не получил этим утром приглашение из столицы.

Слуга принёс его за завтраком — Бао едва не подавился рисовой лепёшкой, увидев печать императора под текстом.

— Поздравляю, сын. Я ни на мгновение не сомневался в том, что и ты в нашей семье удостоишься этой чести, — поздравил его господин Ван, тряхнув бычьим ухом.

— Благодарю, отец…

— Я самая счастливая мать на свете! — обнажила в улыбке кроличьи зубы мадам Ван. — У меня не только родилось трое сыновей, но и все они получили благословение судьбы!

— Благодарю, матушка…

— Говорят, в этом году сам верховный жрец изъявил желание присутствовать на церемонии учёных!

— Неужели наш мальчик увидит светлейшего и мудрейшего?!

— Спокойней, дорогая супруга, это всего лишь слухи. Хотя как родитель я был бы горд осознавать, что мой сын лично знаком с главой культа зодиака.

— Жаль, что наследники такой чести не удостоились… — протянула мадам Ван, потягивая чай из маленькой чашки.

— Значит, Бао должен восполнить этот недостаток ради братьев, раз уж ему-у-у выпала честь присутствовать перед почтеннейшими людьми.

— Я не подведу, отец! — склонился Бао.

Он едва достиг совершеннолетия, ещё даже не был помолвлен, а уже обладал столь острым умом. Мало кто мог поверить в то, что этот щуплый совсем ещё юнец с прятавшимися между чёрными волосами мышиными ушами превосходил знаниями большинство зрелых мужчин.

Многие знатные семьи провинции, узнав о результатах экзамена и о том, что Бао теперь мог рассчитывать на службу в столице, уже попытались сосватать ему своих дочерей. И нельзя сказать, что то было желание только их родителей — Бао славился не только умом, но и правильными чертами лица.

Один лишь был в его внешности изъян — шужени обычно при рождении получали не только мышиные уши, но и два выступающих зуба. У Бао же их не было. Впрочем, уродством подобное вовсе не считалось.

Впрочем, помолвка сейчас его родителей вовсе не заботила — да и нужна ли ему сейчас свадьба, если возникла перспектива получить пост при императорском дворе?

— Перечитай для нас с матерью ещё раз приглашение.

Бао схватил со столика свиток и зачитал, приняв горделивую позу:

— Благородный господин Ван Бао из провинции Ситян. Его величество благословенный владыка империи Чхегу лучезарный император Чижтун, да пребудет с ним десять тысяч лет, обратил свой взор на ваши успехи в познании наук. Во благо империи он желает воздать вам по заслугам. Настоящим письмом, скреплённым имперской печатью, вы и ваш сопровождающий приглашены во дворец с тем, чтобы разделить с его величеством радость Праздника фонарей. Пусть исполнит Вселенная желание, которые вы отпустите со свечой в небо, тогда как император исполнит то, которое вы загадаете на приёме.

Остаток текста оказался неинтересным — подробности о том, когда за Бао приедут из столицы, какие вещи следует взять с собой, как будет проходить сам праздник.

— Это правда? — робко спросил Бао, дочитав. — Я могу попросить у императора что угодно?

— Желание должно быть благоразумным. Но император не скупится на подарки, это правда. Он му-у-удрый владыка и своё слово держит. Твой старший брат испросил у него службы и теперь состоит помощником при министре западных провинций.

— А наш средний сынок попросил себе знатную невесту! Теперь он женат на двенадцатой племяннице императора, и иногда их даже приглашают во дворец!

— Но вы об этом не рассказывали. Я думал, что братья добились своего положения сами.

— Так и есть! Они прилежно учились, показали головокружительные результаты на экзаменах, и теперь почивают на лаврах победителей. И ты сможешь устроить свою жизнь так же.

— Нужно будет решить, кто поедет в столицу как сопровождающий. Может быть, господин Ло? — невпопад вмешалась мадам Ван.

— Позже, дорогая супруга. Это далеко не самое важное.

Есть совершенно не хотелось. В голове Бао роились мысли о том, какая сила оказалась в его руках. Всего одна просьба могла повернуть жизнь в империи в совсем другое русло, изменить жизни миллионов униженных и притеснённых. Бао видел себя властелином мира, не иначе.

Насилу покончив с завтраком, он поклонился родителям, собрал немного еды со стола и поднялся к себе. Не терпелось поделиться новостями с тем, кто, как думал Бао, нуждался в них больше всех.

二

Чжэнь наслаждался утренним солнцем в своём углу. Комната выходила окнами на восток, и он не упускал ни единой возможности полюбоваться рассветом. Распахнув ставни, Чжэнь долго наблюдал за гнездившимися в кроне старого дерева гинкго птицами, прижав кошачье ухо и подставив солнечным лучам ухо человеческое.

Именно за этим застал друга Бао. Он расставил на широком подоконнике плошки с рисом, тушёным мясом и овощами. Чжэнь принялся завтракать, отламывая палочками маленькие кусочки. Он всегда был скромен и осторожен — в любой момент его могли выгнать из тёплой комнаты, пусть бывшей раньше кладовой, на холодную улицу, и дружба с Бао его бы никак не спасла.

— Сегодня из столицы пришло письмо.

Чжэнь вопросительно посмотрел на Бао.

— Я скоро поеду во дворец! Сам император пригласил меня на Праздник фонарей!

— Здорово! Ты так хотел побывать в столице, а теперь даже увидишь императорский дворец…

— Ты не рад?

Чжэнь помялся.

— Конечно, рад! Сбудется твоя мечта, но… столица далеко. Вдруг, пока тебя не будет, меня выгонят?

— Тебя никто не сможет выгнать…

— Это ты так говоришь. Господину Вану очень не нравится то, что в его доме живёт маужень, тем более ещё и уродливый.

— Уродливый? Ты нисколько не уродливый!

— Спасибо, Бао, но я знаю, что урод.

Чжэнь не отличался ни правильностью черт, ни соответствием хоть каким-то эталонам красоты. Более того, ему действительно не повезло родиться не только без кошачьих клыков, но и с одним человеческим ухом. Это делало его изгоем даже среди изгоев — маужени над одноухими лишь насмехались.

Когда-то в детстве Бао стал свидетелем этого и привёл отверженного Чжэня домой. Отец долго не соглашался оставить его, но всё же смягчился, услышав его игру на флейте.

— Подумаешь, родился только с одним кошачьим ухом! Это даже необычно! У меня вот оба мышиные, у отца оба бычьи, у матери оба кроличьи, а у тебя одно человеческое!

Но Чжэнь никак не хотел улыбаться.

— Посмотри сюда! — Бао улыбнулся во все зубы. — Видишь? У меня тоже не все черты моего зодиака, но я ведь не урод! И ты тоже вовсе не урод!

Чжэнь лишь усмехнулся.

— И потом, кто тебя выгонит, если ты будешь со мной?

— Что?

— Ко двору нужно явиться с одним сопровождающим. Ты поедешь вместе со мной в Шуоду!

— Но…

— Никаких возражений! — схватил Бао друга за руку. — Ты не сможешь жить вечно в моей кладовой! Тебе придётся жить самому, но я не хочу, чтобы ты жил как все маужени! Тебе нужно перебраться в столицу!

— Ты же знаешь, что нам нельзя селиться ближе ста ли к столице. Даже если меня пустят как сопровождающего, остаться жить никто там не позволит.

— Вот для этого я и еду во дворец! Император выполнит любое моё желание. Я попрошу его уравнять со всеми зодиаками котов, и тогда ты сможешь поселиться в Шуоду!

— Нет, я не поеду. Я не смогу.

Чжэнь вырвал руку из хватки Бао и отвернулся.

— Сможешь! Ты прекрасно играешь на флейте. Как только император снимет все запреты для мауженей, ты поступишь в академию музыки, а потом станешь придворным музыкантом.

Чжэнь помолчал и выдавил из себя:

— Ты знаешь, что у меня не получится, даже если мне разрешат попробовать поступить. Мой удел — кладовая в чужом доме.

— Я знаю, что ты боишься того, что тебя выгонят. И знаю, что ты не выживешь среди сородичей. Сам себя считаешь уродом, а они и подавно.

Чжэнь молчал, смотря в пол.

— А ещё я знаю, что ты очень хочешь поехать в столицу, но боишься провала. Не бойся! Я буду рядом. Ты всё сможешь!

Маужень ещё немного подумал, тяжело вздохнул, достал из-под своей подушки флейту и заиграл. Он играл каждый раз, когда сомневался, боялся, злился, радовался — его музыка всегда слышалась из распахнутого окна, и она, пожалуй, и спасла его от нищего существования на улице. Господин Ван очень любил его мотивы, а потому и разрешил когда-то давно остаться в его доме грязному мауженю, которого из какой-то подворотни притащил его сын.

Часто Чжэнь играл на званых ужинах, которые устраивал отец Бао, иногда даже выступал отдельно, чем приносил немалые деньги хозяину дома. Чжэнь ничего не получал за свои концерты, но был даже этому счастлив. Редкий чудак связывался с мауженями — людьми-котами, проклятыми когда-то Небесным владыкой.

Весь час, пока друг играл, Бао вслушивался в каждую ноту, наблюдал за каждым его движением, иногда даже покачивался в такт. Наконец, отняв флейту от губ, Чжэнь снова печально вздохнул.

— Я согласен, — отрезал он и продолжил играть.

三

— Нет.

— Но почему, отец?

— Ты знаешь причину, не принуждай меня произносить её вслух.

— В чём виноват Чжэнь? В том, что родился мауженем? Ещё и только наполовину?

Господин Ван ничего не ответил. Как раз утром вместе с письмом из столицы посыльный принёс бумаги с таможни, отчёты по подавлению крестьянского мятежа в северных уездах, сведения о ходе расследования дела о нападении бандитов на караул у постоялого двора — многое требовало внимания главы личной канцелярии губернатора.

Обыкновенно погружённый в работу господин Ван не разрешал никому входить, но в этот раз сделал исключение для замеченного императором сына, о чём уже наверняка жалел.

— Мне предстоит путь в четыре тысячи ли. Сопровождать меня должен тот, кому я могу доверять.

— Ошибаешься, сын. Сопровождать тебя должен тот, кому могу доверять я. Поедет господин Ло. Он твой воспитатель и наставник, мудрый и опытный человек.

— Как же без «доверенного лица»…

— Бао, — прервал его отец, не отрываясь от бумаг, — я прошу тебя не начинать глупый спор. Я твой родитель, и твоя обязанность принимать мои решения. Ступай собирать вещи, я занят.

— Разумеется, отец. А я всего лишь ребёнок, которому даже друзей выбирать не позволено.

— Речь не о твоих друзьях, а о твоей безопасности в первую очередь.

— О какой безопасности ты говоришь? За мной приедет делегация из вооружённых императорских гвардейцев! Да и как меня защитит господин Ло. При всём почтении к нему — он старик.

— Я вовсе не том. Я не хочу, чтобы твой кошачий дружок втянул тебя в неприятности только и всего. Откуда мне знать, чем они промышляют между собой, пока закон не видит?

— Отец, Чжэнь даже среди мауженей считается изгоем. Его будут гнать отовсюду, он не причинит мне вреда.

— Вот-вот! Я не допущу, чтобы мой сын, сын самого Ван Хэцзина, аристократ и дорогой гость в императорском дворце, обивал пороги постоялых дворов в поисках ночлега для своего дружка-уродца!

— Он не уродец…

Господин Ван наконец отложил бумаги в сторону. Он пристально посмотрел на сына, уже сжавшего от злости кулаки, и спокойно продолжил:

— Вообрази, какую беду ты навлечёшь на нашу семью, если привезёшь к императорскому двору мауженя! Поползут слухи, люди взволнуются…

— Плевать на людей и их слухи. Мы едем всего на несколько дней, о нас забудут, как только мы уедем.

— Выбирай слова при разговоре с отцом! — пригрозил господин Ван и продолжил уже мягче: — сплетники и меня заботят мало, а вот если взволнуется один конкретный человек, который сейчас занимает трон, я могу лишиться поста, а семья — благополучия.

Бао был готов выпалить что-то, но отец опередил его:

— Если дружок-кот тебе дороже семьи, то подумай хотя бы о нём. Если я лишусь положения, ему придётся уйти в трущобы. А там, как ты сам сказал, он будет изгоем. Он там не выживет, Бао, одумайся.

Юноша немного помолчал и вдруг смиренно поклонился:

— Я всё осознал, отец…

Стоило господину Вану улыбнуться, как он продолжил:

— Я не поеду в столицу.

— Не глупи, это невозможно — никто не смеет игнорировать приглашения императора и перечить ему.

— Я смею перечить родному отцу. Что мне стоит ослушаться незнакомого человека.

— Прикуси язык, Бао! Император — отец для каждого из нас. Клянусь чем угодно, за твои выходки будет расплачиваться вся семья.

— Либо я поеду в Шуоду с Чжэнем, либо не поеду вовсе.

— Да как ты смеешь условия отцу ставить?!

— Меня всё равно накажут, неважно, за непочтение к отцу или за оскорбление императора.

Господин Ван взял со стола колокольчик и настойчиво позвонил в него. Вошедшему в кабинет господину Ло он приказал запереть сына в доме наказаний.

四

Сопровождение из столицы должно было прибыть через полтора месяца. За это время Бао должен был собрать вещи, но почти весь срок просидел в одиночестве в специальном флигеле усадьбы.

В императорском дворце тоже был подобный павильон наказаний и, разумеется, знатный вельможа во всём старался подражать дворцу.

Всё время заточения Бао навещали только мать и Чжэнь. Госпожа Ван приносила еду и просила его извиниться перед отцом и забрать все свои слова назад, Чжэнь же лишь играл на флейте под окном до тех пор, пока его не прогонял отец Бао, иногда приходивший справиться, не изменил ли сын своего поведения и не осознал ли ошибки.

Наказание же не действовало, а за неделю до прибытия посланников из столицы, когда действительно возникла угроза того, что Бао откажется от поездки и оскорбит от лица всей семьи императора, отец сдался. Предпочтя не гневить владыку империи, он разрешил Бао ехать в Шуоду с Чжэнем, пусть и взял с обоих обещания никуда от кортежа не отходить, ни с кем вне дворца не разговаривать и так далее.

Сопровождающих Бао удивил такой расклад. Распорядитель, впервые увидев Чжэня, даже попытался прогнать «грязного мауженя» и пригрозил ему виселицей, если он приблизится к императорской карете. Тот заперся в своей кладовой и вышел только после долгих уговоров Бао.

Дорога к столице была тяжёлой. Праздник фонарей в этом году выпал на самый конец зимы, а значит, все полтора месяца дороги путники шли по сугробам, сопротивляясь метелям и вьюгам. Когда же разбивали привал, Чжэнь доставал флейту, и тогда казалось, что снежинки не просто падали на землю, а исполняли свой медленный танец под его мелодии.

Только в эти моменты никто не смотрел на него свысока, никто не отворачивался — все, и распорядитель, и гвардейцы, заворожено слушали музыку. Удивительно, как одни и те же люди могут и наслаждаться талантом, и презирать его.

Всю дорогу Чжэнь оставался равнодушным к происходившему вокруг, и лишь когда они прошли ворота Шуоду, оживился. Он с интересом рассматривал из окна повозки всё, что только видел: запорошённые снегом величественные храмы с изогнутыми крышами, ютившиеся вдоль улиц лавки и магазинчики, оштукатуренные поместья знати и кварталы беднее. Его интересовало и то, как слуги сметали снег перед вышагивавшими по мостовым аристократами, и как вязли в слякоти тянувшие на себе гружёные до верха повозки бедняки.

Таким ли он представлял себе главный город империи? И представлял ли?

Их поселили рядом с императорским кварталом в одном из гостевых дворцов. Его величество распорядился выделить каждому юному учёному покои из четырёх комнат: спальни для самого гостя, спальни для его сопровождающего, общей комнаты и комнатушки для прислуги. Как рассказал комендант дворца, специально для этого император нанял несколько сотен слуг в дополнение к тем, кто служил при дворе.

Бао и Чжэнь как раз осматривали новое жильё, когда в комнату бесцеремонно ворвался евнух-туцзыжень — человек-кролик.

— Благороднейший господин Чан Мэй, министр императорского двора! — объявил он и глубоко поклонился.

Бао и Чжэнь последовали его примеру. В комнату медленно вошёл одетый в чёрное министерское ханьфу старик с несоразмерно длинными тонкими усами. Стоило ему обнажить в улыбке свои клыки и произнести первое слово, как сомнений не осталось — он шежень, человек-змея.

— Приветс-с-ствую, дорогие гос-с-сти. Император оказал вам величайшую чес-с-сть, удос-с-стоив с-с-своим вниманием. Не разочаруйте владыку…

Он повернулся к Чжэню и заметил кошачье ухо. Схватив его за запястье, министр зашипел:

— Как ты пос-с-смел явитьс-с-ся в столицу?! Кто тебя нанял?! Я прикажу выс-с-сечь палками и его, и тебя, презренный…

— Господин Чан, это мой сопровождающий! — ринулся к ним Бао.

Он закрыл собой Чжэня, не рискнув дотрагиваться до министра. Тот смущённо разжал руку, прокашлялся и продолжил как ни в чём не бывало:

— Ваше пребывание рас-с-спис-с-сано поминутно. С-с-сегодня можете отдохнуть. С-с-советую пос-с-сетить Великий храм двенадцати. Завтра утром вас-с-с обучат ос-с-сновам придворного этикета и вечером вас-с-с примет император — дожидалис-с-сь только вашего прибытия. Нас-с-стоятельно рекомендую с-с-соблюдать полученные от коменданта предпис-с-сания.

Он как-то недобро покосился на Чжэня.

— Мы не получали никаких предписаний!

— Как же? Тогда их дам вам я: ничего не трогать, кроме с-с-своих вещей, в запретные помещения не входить, ночью по дворцу не разгуливать, убранство не портить. Это, пожалуй, вс-с-сё..

— Спасибо, — ответил Бао, смотря через плечо, как Чжэнь потирал запястье.

— Что ж, прошу меня прос-с-стить…

Министр ушёл. Бао хотел справиться у Чжэня о руке, но тот опередил:

— Идём… — еле слышно сказал он и шагнул к выходу.

— Куда?

— К храму. Не будем терять времени.

Храм возвышался над просторной площадью подобно скале, нависшей над долиной. Каждый из трёх его ярусов обрамляли изогнутые крыши, украшенные иероглифами стихий. На вершине «прораставшей» из его середины двенадцатиэтажной башни красовался чёрно-белый знак гармонии в окружении двенадцати золотых звёзд. Несколько зевак у подножия рассматривали то ли его, то ли балкончик на втором ярусе, гадая, не выйдет ли на него внезапно верховный жрец.

В нишах фасада первого яруса красовались статуи Учителей — представителей каждого знака зодиака, основавших его культ. Они символизировали равновесие: шесть мужчин и жесть женщин; шесть молодых и шесть стариков; шесть скульптур из белого мрамора и шесть из чёрного гранита; шесть под солнцем и шесть в тени специальной колоннады; шестеро держали в руках горящие факелы и шестеро сжимали плошки с водой; лица шестерых выражали радость и спокойствие, у других шестерых изображали гримасу гнева и злобы.

Эта стройная идеальная система существовала уже тысячу лет, именно её появление ознаменовало конец Тёмных времён и рождение империи.

Всё это Бао самозабвенно рассказывал Чжэню, не замечая, что тот лишь печально рассматривал фигуры, среди которых не было ни одной, изображавший мауженя. Кот — тоже знак зодиака, но в культовой дюжине для него места не нашлось. Как и для мауженей в обществе.

Бао загорелся желанием рассмотреть внутреннее убранство храма, но ничего не вышло. Монахи указали, что вход в основные залы мауженям закрыт и что им надлежит молиться в отдельной деревянной пристройке во дворе Храма. Стоило Бао возмутиться, как выгнали и его.

Раздосадованные, они уселись на ступенях под той самой колоннадой у шести фигур в тени. Чжэнь снял с пояса флейту и протянул печальную мелодию. Бао знал — он зол и расстроен, и как всегда, прятал свои эмоции в музыке. Прохожие реагировали по-разному: кто-то раздражённо фыркал, кто-то перешёптывался, кто-то хихикал, кто-то в недоумении рассматривал неизвестно как оказавшегося в столице мауженя.

Закончив, он попросил вернуться в гостевой дворец и провёл день, рассматривая главную улицу из окна своей комнаты. На расспросы Бао он лишь пошутил:

— Отсюда точно не выгонят, — но улыбка тут же исчезла сама собой.

五

Следующим утром их действительно пригласили в академию придворного этикета на территории императорского дворца. На этот раз Чжэня никто не пытался выгнать — вероятно, министр распорядился сообщить всем служащим о необычном сопровождающем. А чтобы в его сторону не косились другие гости, Бао приобрёл широкополую шляпу, скрывшую кошачье ухо.

На общем собрании им вкратце объяснили особенности поклонов и раздали список из нескольких фраз, которые необходимо произносить всем вместе каждый раз, когда император выносит своё решение. Несколько часов репетиций измотали Бао полностью, но мысль о том, что уже вечером мауженям станет легче жить благодаря нему, придавала сил.

С заходом солнца всех пригласили в тронный зал. Здесь собралась, наверное, сотня тех, кто сдал экзамены на высший балл. Дорогие расшитые ханьфу, золотые украшения деревянных стен и балок, возвышавшийся в самом центре трон, сидевшие на подушках министры позади него.

Совсем скоро евнухи объявили о появлении владыки. Все разом прижались лбами к полу и хором прокричали: «Десять тысяч лет императору!»

Чижтун появился в сопровождении своей супруги и верховного жреца. Опустившись на трон и позволив занять своим сопровождающим кресла по сторонам от него, он дозволил гостям выпрямиться и приказал распорядителю вызвать к трону поодиночке. Он приветствовал каждого лично, выслушивал просьбы и объявлял своё решение, за которым следовало громогласное «Десять тысяч лет великому владыке!»

Подошла очередь и Бао поклониться трону в ноги.

— Благородный господин Ван Бао из провинции Ситян! — объявил церемониймейстер.

— Великий владыка, да пребудет с тобой благословение Вселенной!

Император довольно ухмыльнулся и приказал Бао распрямиться.

— Приветствую тебя, Ван Бао. Твои успехи во благо империи впечатлили меня. Никогда ещё советники не показывали мне столь идеальной работы, какой была твоя. Я готов выслушать твоё прошение.

— Я смею просить вас, отец империи, о величайшей милости, но не для себя одного, а для всего народа. Я верю, что ваша безграничная мудрость поможет всем нам, вашим детям.

Бао хитрил — теперь отказ будет означать, что мудрость императора не столь безгранична. Тот понял это и нахмурился, но мягко спросил:

— Какого же блага ты желаешь подданным империи?

— Ваше величество, я прошу величайшей волей уровнять мауженей перед лицом государства.

По залу прокатилась волна перешёптываний, министры уставились на спинку трона в ожидании ответа, но император лишь внимательно слушал.

— Мне не известен ни один закон, который бы признавал мауженей недостойными служения империи Чхегу. Не пора ли отменить указы о запретах для тех подданных, кому не повезло родиться с кошачьими ушами? Справедливо ли, что империя унижает их лишь по указанию предков?

Присутствовавшие перевели взгляды на верховного жреца. Он тоже сохранял спокойствие — безразличие власть имущих особ пугало.

— Вчера мой друг пожелал вознести дары зодиаку, но его не пустили в Великий храм двенадцати. Справедливо ли это?

— Ты водишь дружбу с мауженем? — спросила императрица с проступавшими через корону рогами и ушами козы.

— Да, ваше величество. И он меня сегодня сопровождает.

Весь зал посмотрел на Чжэня, вжавшегося в стену от смущения. Мгновение тишины, казалось, продлилось несколько часов.

— Что ж, справедливо ли это, светлейший и мудрейший Гаошэнь? — обратился император к верховному жрецу.

— Небесный владыка отвернулся от кота за неуважение. В его дворец к назначенному часу явились все животные зодиака, но именно кот не пришёл ни через час, ни через десять. Небесный владыка разгневался, двенадцатым знаком назначил свинью, а кота проклял. С тех пор маужени — единственные наследуют свои зодиакальные черты, а не получают их по рождению.

— Ваше величество! Светлейший и мудрейший! Справедливо ли, что за ошибки предка расплачиваются потомки?

— Увы, таково учение. Да и маужени часто способны разве что к воровству и пьянству, нередко к сквернословию и прихлебательству.

Бао не стерпел этих слов:

— Мой сопровождающий невероятно талантливый музыкант. Его умению, я уверен, позавидуют даже придворные артисты.

Император осмотрел зал, вновь нашёл взглядом Чжэня и подозвал его.

— Каким инструментом ты столь искусно владеешь, маужень? — спросил он, когда тот рухнул около трона на колени.

Чжэнь не смог вымолвить ни слова.

— Он флейтист, ваше величество.

— Вот как? Принесите флейту!

Несколько евнухов ринулись выполнять приказ. Спустя четверть часа гробовой тишины Чжэня насилу оторвали от пола и вложили ему в руки инструмент. От равнодушного «Сыграй» он перестал дышать. Первая попытка — сбился на пятой ноте. Вторая — запутались пальцы. Третья — флейта выскользнула из вспотевших рук и звонко ударилась о половицы.

Чжэнь рванул к выходу, где его поймали стражники. Император приказал отпустить мауженя. Когда тот скрылся властитель, потирая драконьи рога, обратился к верховному жрецу:

— Мне думается, следует устранить несправедливость…

Бао воспрянул духом, широко улыбнулся, но его надежды тут же разбились:

— Не повредит ли мирозданию дозволение мауженям молиться в общих залах?

— Нисколько! — ответил поглаживая козлиную бородку Гаошэнь. — Отдельные пристройки для них — лишь дань уважения традициям времён династии Ёнгва. Я немедленно распоряжусь распахнуть для мауженей ворота всех храмов.

— Да будет так по воле учёного Ван Бао из провинции Ситян! — провозгласил император.

— Десять тысяч лет великому владыки! — разразился зал.

Бао попытался возразить, но его голос потонул в хвалебных возгласах.

— Возвращайся на своё место, молодой господин, — попросил его подошедший евнух.

— Но я ведь…

— Император выполнил твоё прошение, теперь очередь другого учёного, — настойчиво прервал он Бао и даже потянул его за рукав.

六

Когда все озвучили свои просьбы и император в сопровождении учёных отправился к дворцовому пруду, чтобы запустить фонарики в честь праздника, Бао поспешил разыскать Чжэня.

Он знал, что Чжэню не позволили бы разгуливать по дворцу, а значит, нужно искать где-то рядом. Бао долго ходил по улицам и переулкам, пока откуда-то не донеслась еле слышная песня флейты. Печальная и оттого очень красивая.

Чжэнь играл, сидя на берегу заросшего ручья, зажатого где-то между домами и оградами. Услышав шаги, он встрепенулся, а когда понял, что это Бао, отложил флейту. Тот сел на камень рядом с другом. Неловкое молчание прервал маужень:

— Прости…

— Что? — переспросил в удивлении Бао.

— Из-за меня у тебя ничего не получилось. Я ведь говорил, что я бездарность, и моё место никак не в столице.

Бао молча обнял его:

— Это ты прости меня.

— За что? — отстранился не менее удивлённый Чжэнь.

— Я хотел, чтобы тебе стало лучше. Чтобы и ты, и каждый маужень могли жить свободно, могли учиться, могли работать, могли дышать полной грудью. А вместо этого я просто тебя опозорил.

Чжэнь заговорщически улыбнулся.

— Не всё так просто, друг. Ты задумал великое дело, но они не делаются за один вечер.

— Да… глупо было ожидать, что император действительно перекроит общество из-за просьбы мальчишки из далёкой провинции.

— Но это ведь не значит, что следующий император не послушает своего первого министра, пусть и из далёкой провинции.

Бао удивлённо посмотрел на друга. Тот поднялся глаза к небу и проговорил:

— Обычно мауженям не снятся сны, но сегодня я видел один. Я видел, как рядом с сидевшим на троне молодым императором в золотых одеждах стоял ты в таком же ханьфу, как и министр Чан. Мне кажется, ты не последний раз в столице…

— А ты? Если я стану министром, обязательно добьюсь твоего назначения главой академии музыки!

Чжэнь усмехнулся:

— Я бы предпочёл остаться в кладовой. Наверное, у министров они просторнее!

Они рассмеялись. Вдруг с востока ветер пригнал не меньше сотни фонариков желаний.

— Смотри! — поднял руку Бао. — Наверное, это во дворце запустили.

За ними последовали ещё сотни, тысячи, бессчётное количество фонариков.

— Похоже, вся столица уже запускает, — отозвался Чжэнь.

— Жаль, что у нас нет своего фонаря.

Чжэнь встрепенулся, схватил лежавшую рядом с ним маленькую кожаную сумку и достал из неё сложенную бумагу и вымоченную в специальном растворе щепку.

— Их раздали всем сопровождающим перед входом в тронный зал, — объяснил Чжэнь, заметив удивлённый взгляд Бао.

Тот расправил фонарь, поджёг щепку о камень и передал его Чжэню. Совсем скоро фонарик оторвался от его рук и присоединился к тысячам остальных.

Раз император не счёл просьбу Бао благоразумной, быть может, у Вселенной будет своё мнение?