Флирт

Самец всегда охотник.

Если самка навязывается,

он чувствует ненормальность

ситуации и выставляет защиту

Денс моргнул и глянул снова. Глаза не обманывали: когти на лапках Греты покрашены в разные цвета.

– Это, чтобы не перепутать правую и левую, или одноцветного лака на обе не хватило?

– Мода, – Грета, обрадовавшись вниманию, кокетливо, капитану показалось, угрожающе, покрутила маникюром перед мордой капитана. – Мода, только мода, как у классика: «Быть можно дельным индивидом…»

– И тупо сдохнуть от ковида, – бесцеремонно перебил Денс.

– Актуально пошутили, командир, – подхихикнула Грета, не оставившая надежд заслужить лояльность капитана, – Но у классика, если помните, речь о…

– О когтях! – еще более грубо оборвал Денс. – Не помню, и тебе советую забыть. –  Подержал паузу. – Через пару-тройку часов у нас появятся признаки результата.

– Есть съедобная планета? – Грета попятилась, споткнулась и шлепнулась мимо кресла второго пилота задом на пол. Коричневая юбочка задралась выше пояса.  Денс едва не взвыл от зрелища мохнатых округлостей между розовыми чулками и белоснежными трусиками-неделька.

Непроизвольно откусил от ствола мушку, резким движением вернул оружие в кобуру. Из последних сил сдерживая возбуждение, подхватил Грету под локотки, толкнул в кресло и отвернулся. Пытаясь успокоиться, подвигал туда-сюда компьютерную мышь на панели управления и продолжил ровным голосом.

– Планетка называется Грызозолушка, чуть меньше нашей. Соответственно, меньше сила тяжести и разреженней атмосфера, но мы можем оказаться не единственными претендентами.

– Там есть жители? – Грета смотрела серьезно, но от недавнего приключения на ее щеках еще рдел румянец.

– Да, – скрывая смущение нарочитой грубостью, ответил Денс. – По моим данным там водятся различные экзотические аборигены.

Включил большой экран и когтем отметил серый шарик в центре. Двинул по панели мышкой, увеличивая изображение, и перед глазами возникла поверхность: темные долины и множество островерхих пирамид.

Память, как наказание. Денс не мог оторвать глаз от картинки. Мозг искрой прожгла фраза: «Третий рейс», – и тело под мягкой шерсткой мгновенно покрылось холодным потом и отчаянно засвербело. Капитан сунул голову под мышку и принялся торопливо вылизываться, одновременно расчесывая всеми четырьмя лапами шерсть на ягодицах и животе; нервно поскуливая, пытался дотянуться и почесать спину.

Грета, вытаращив глаза-бусинки, с испуганным недоумением наблюдала странные телодвижения командира. В центре экрана стремительно вырастали черные пирамиды планеты Грызозолушка. Денс безотрывно смотрел на изображение, его верхние зубы с лязгом бились о беспорядочно трясущуюся нижнюю челюсть.

Двигаясь, будто в трансе, Грета придвинулась к командиру, заслонив собой экран. Погладила лапы, притянула к своей груди голову, нежно прикусила ухо. Денс начал успокаиваться. Лязганье зубов сменилось всхлипываньем. Обхватил Грету и усадил на колени.

– В пятницу тринадцатого Черная Кошка пустым ведром разбил зеркало, а еще была баба на корабле, и это был третий рейс, – сквозь частые всхлипы выговорил Денс.

– Черная кошка не разбил, а разбила, – ласково поправила Грета.

– Нет, разбил, – угрюмо возразил Денс. – Черной Кошкой звали парня, который умел хорошо драться. Мы были молоды и легкомысленны тогда и не обращали внимания на сгущающиеся вокруг приметы. Только Свазилыч...

– Свазилыч? – удивилась Грета, и поерзала задом, плотнее устраиваясь на теплых коленях.

– Старший товарищ и, можно сказать, наставник в моих первых рейсах. Более долгим знакомством со Свазилычем может похвастаться разве что академик Будулай. Механик предупредил и оказался прав, сказав, что третий рейс для нас добром не кончится.

Денс вздохнул, хотел прижать Грету, но прижался к ней сам и начал рассказ.

Память как наказание

Воспоминания – это отражение

скопившихся и давящих грехов

Пять лет тому, Денс, младший лейтенант космических сил, стажер транспортника-ореховоза «Скребущий», радостным метеором летал по кораблю. Транспорт с грузом орехов-крепышек шел рейсом на Грызомачеху с планеты Грызофея. Рядовой рейс, привычный груз.

Ореховозы сновали между планетами с регулярностью пригородных электричек, доставляли крепышки для депутатов и высших чиновников Грызомачехи. Считалось, что ядрышки орехов обостряют ум и стимулируют выработку тестостерона.

Ум властным людям требовался для защиты награбленного у вороватого народонаселения, а тестостерон позволял иметь тот же народ во всех известных позах двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Двадцать четыре на семь.

Ореховозы прилетали на Грызофею всегда в сумерках, когда у птиц начиналась куриная слепота и стартовали до рассвета, что позволяло брать груза втрое больше оплаченного. Птицы догадывались, что их грабят, но со снисходительностью благородных и щедрых смотрели на наглость соседей сквозь маховые перья на широких крыльях.

Денс по-щенячьи восторгался каждой кнопкой, мог бесконечно любоваться проплывающими по главному экрану звездами, и не понимал, как может команда непрерывно наливаться пивом, спорить о политике, грызть орехи и спать, когда вокруг столько нового и интересного.

За разъяснением обратился к единственному всегда безупречно трезвому члену команды механику Свазилычу.

– Оно тебе надо, юноша? Ты стажер – ученик без обязанностей и ответственности. Вот и радуйся жизни под хруст разгрызаемых орехов, – ухмыльнулся в густые начинающие седеть усы старпер. Зачерпнул из кармана комбинезона горсть орехов и одним движением широкого языка слизал их с лапы. Усердно разгрызая и прожевывая, шепеляво продолжил тоном наставника и старшего товарища. – Транспорт взлетает, садится в космопорту и едет по космосу без нашего участия. Как доверительно шепнул мне однажды мой друг...

– Будулай, – Денс поторопил неспешный рассказ.

– Академик Будулай, – ревниво поправил Свазилыч. – Он сказал: "Космический корабль похож на ладью Харона, в которой мнение пассажиров не имеет значения", а мы пассажиры во время полета, и грузчики, такелажники, стропали, как хочешь назови, после посадки. Разгружаем орехи и радуемся, что смерть в очередной раз прошла мимо.

– Смерть? – недоверчиво округлил и без того круглые бусинки глаз Денс.
– А ты не знал? – в свою очередь удивился Свазилыч. – Молодо-зелено. Слушай сюда, салага. – Свазилыч цепким взглядом окинул машинный отсек, отдельно всмотрелся в показания контрольных приборов, перещелкнул тумблер, еще раз глянул на замершую стрелку и удовлетворенно кивнул.

– Да, говори уже, – Денс едва не подпрыгивал от нетерпения.

– Сначала ответь на вопрос, – Свазилыч, нагнетая значимость будущему рассказу, сдвинул очки на кончик носа и глянул на стажера поверх круглых стекол. – Чем отличается Грызомачеха от Грызофеи?

– Детский вопрос, – фыркнул Денс. – Грызофея похожа на рай, Грызомачеха ближе к аду. У нас ямы, колдобины, ухабы; все поломано, перегрызено, разбросано, обгажено. На Грызофее все прибрано, ухожено, вычищено, выметено.

– О! – Свазилыч поднял вверх указательный коготь. – Грызомачеха – чистилище, с рождения до смерти испытаниям нас подвергает. В рай, как правило, не удостаиваемся, зато и родину долго не бременим. При том что неустанно что-нибудь грызем, тащим, прячем, а на Грызофее ни я, ни ты, ни кто-то другой не видел птицу с метлой, совком или лопатой. Почему так?

– Субботники устраивают? – вспомнил учебник истории Денс.

– Имя ему «Смерч», – Свазилыч опасливо оглянулся и понизил голос. – По планете регулярно проносится закрученный в трубу столб воздуха и засасывает ореховую скорлупу, птичий помет, сухую траву, всех, кто не успел спрятаться, и уносит в неизвестные дали. Птицы уворачиваться научились, а наши корабли – нет. В прошлом году пропали два транспорта. Где их искать, никто не знает, а у «Скребущего» через неделю третий рейс.

– И чем он отличается от первого и второго? – с юношеским максимализмом скептически скривился стажер.

– Два корабля исчезли, аккурат, на третьем полете, – напористо разъяснил Свазилыч и, внезапно загрустив, повторил, – Третий полет.