I

Потерялся? Возможно, и было бы просто отлично, рассуждал в своих мыслях Нави. Дело в том, что пару дней назад ненский шаман, после обряда, наконец сказал куда нужно двигаться, чтобы найти место, где сейчас находится бесследно исчезнувший его друг, из-за которого Нави и стал гостем этого сурового заполярного мира. Острова Колгуев. Остров был весьма внушительным, но поселенцы на острове практически отсутствовали. Два населённых пункта, ненская деревня в глубинке острова и посёлок нефтедобытчиков. Следы, что оставил друг Нави, вели изначально на остров, после в деревню, где Нави и повстречал шамана, последнюю ниточку к потерянному, и дальше, если бы нить оборвалась, осталось бы пустое ничто. К счастью, этого не произошло.

Тот самый шаман, что являлся последней надеждой на удачное завершение поисков, сказал Нави, то, что тот не смог принять и понять изначально. Шаман сказал, и даже в большей степени приказал, что ему следует потеряться и молиться Нуму. Молить с мольбами о помощи, и тогда Нум обязательно поможет, быть может не сам, быть может, через своих посредников, но помощь от него обязательно придёт. Нави несколько дней рассуждал, о том, готов ли он довериться словам незнакомого шамана, готов ли рискнуть и потеряться в безлюдной ледяной пустыне. Готов ли рискнуть своей жизнью ради друга. Он сделал выбор, решил, что да, готов, выбрал довериться шаману чего бы это не стоило. Ведь, как иначе без веры в мире. Только вера спасает людей в трудные минуты, нет, отнюдь не надежда. Надежда отравляет, вера же окрыляет и даёт сил. И совсем не вера в какое-нибудь из известных божеств, нет, вера в себя, собственные силы и вера в других.

Между тем, Нави продолжал прокручивать в голове слова шамана. О том, что чтобы добраться до места, которое не существует в этом мире, сперва следует потеряться. Выпасть из пространства и времени, потерять любые ориентиры, перестать что-либо чувствовать, и тогда и только тогда при непрекращающейся молитве, появится проводник. Он проведёт через великое ничто и нигде в конкретное место, о котором так вожделеет Нави.

Полярная ночь прекрасно справлялась со своими обязанностями, погрузить мир в сумрачную тьму. Было достаточно светло, чтобы что-нибудь видеть, но совсем не достаточно для возможностей света дня. Нави устал. Любые ориентиры остались позади, сплошная ледяная пустошь простиралась от горизонта до горизонта. Ни деревца, ни травинки, только белое сплошное ничто, внушающее благоговейный трепет, что представлял из себя смесь величия и уважения со страхом к этим просторам. Этим чувствам повиновался любой, кто однажды лицезрел пустошь, любой, что отважится взглянуть в глаза белой пустоте, в недра белому ничто. Последний ориентир, скальная расщелина, остался позади Нави, но вот проблема, он всё ещё о нём помнил, а значит представлял в голове путь до ориентира, а значит ещё не потерялся в снежном белоснежном покрывале.

Нави начал уставать, пусть снега и не было очень много, но всё же он затруднял путь. Усталость была кстати, все мысли и воспоминания о последнем ориентире вышли с каплями пота и выпрыснувшей в мышцы молочной кислотой. Он думал о том, что устал, и желание было одно, отдых.

Впереди показалось движение. Лёгкое, неопределённое, чёрные точки двигались к нему на встречу. Его куриная слепота не давала понять, что же это за движущиеся объекты впереди. Нави ждал секунду, две, три, ждал, как вкопанный, когда же появится что-то нечто более большее, чем несколько небольших движущихся объектов. Но этого не последовало. На расстоянии, на котором он знал, что уже должен был различить большой объект, а вера, конечно, была, что это собачья упряжка, он так ничего и не увидел. Осознание пришло мгновенно, что к нему на встречу движутся несколько диких животных. Вероятнее всего волки, по очертаниям не были похожи на зверя большего, на вроде медведя. Рассудок отреагировал сразу, тут же стало страшно, как пришло осознания неизбежного. Участился пульс, дыхание стало частым, в крови размешивался адреналин. Вот он, страх, во всём своём величии, и благо для самого Нави, у него страх проявлялся реакцией – бить, а не бежать. Можно было и покинуть поле боя, в этом нет совсем ничего зазорного, но и бежать было некуда. И тут, Нави вспомнил. Точно, скальная расщелина, последний ориентир, что так долго терзал его мысли вновь в них вернулся.

Одинокий человек, единственный на всю белоснежную пустошь, погруженную в сумрак полярной ночи, был готов к борьбе. К борьбе против природы, к борьбе за выживание и свою жизнь. Пистолет на готове и снят с предохранителя. Было жарко, Нави расстегнул верхнюю пуговицу. Не покидало ощущение, что каждое прикосновение тела к одежде обжигает и оставляет крошечные, микроскопические капельки пота в местах прикосновения. Он пятился назад к последнему ориентиру, к скальной расщелине. Объекты уже можно было разглядеть.

Уведенное, сквозь пелену куриной слепоты, в первый момент порадовало Нави, объекты не были дикими животными, то были четыре собаки. Одна огромная, меньших размеров, чем медведь, но больших, чем рядовая собака, была в центре своры. Две средних размеров, были по боками от срединного монстра, и последний маленький шакалёнок был так же сбоку. Они неслись, не сбавляя темпа на Нави. Оставалось несколько десятков метров, он был готов бороться, иначе, к чему всё это было, к чему был проделан этот путь. Направив пистолет, он медленно отступал назад. Десяток метров. Палец был на курке, в любую секунду готовый сорваться. Пара метров. Курок нажат, но тишина. Пистолет заклинил. Нави решил бросить всё, забыть о друге на время и спасаться, но вот незадача, дрожащие от адреналина и страха руки обронили в снег ракетницу.

Мало того, что один посреди белоснежной мглы, так теперь и беззащитный. Череда неудач, трагических случайностей, неумелых дрожащих рук и такой грустный итог. Нави не собирался сдаваться в борьбе за свою жизнь. Это было не в его стиле, да и на грани жизни и смерти в человеке открываются поистине нечеловеческие способности. И если бы он сдался, то изменил бы самому себе, своим принципам и установкам, ибо он не тот, кто опускает руки при неудачах. Но чем спрашивается бороться в таких плачевных обстоятельствах. Он выбрал один доступный ему в данный момент метод. Отпугивать и отступать к расщелине. Собаки пытались окружить, три наиболее больших были спереди, лаяли, пытались переманить всё внимание на себя подальше от маленького шакалёнка, который постоянно пытался забраться за спину. Для чего дело понятное, укусить, переманив всё внимание на себя и заставить человека обернуться, для последующей молниеносной атаки всей сворой. Нави шумел всякой всячиной в карманах, старался быть шумным и страшным для них, и не давал шакалёнку зайти за спину, медленно пятясь назад. Собаки боялись шума и не смели нападать, но с каждым мгновением их страх становился всё меньше. Это можно было понять по стремительно сокращающейся дистанции. Вот он, кульминационный момент, который Нави, так долго и упорно оттягивал своими безделушками по карманам. Он приготовился, собаки были уже на расстоянии вытянутой руки. Но. Резкий, громкий шум, похожий на гром, но из-под ясного сумрачного полярного неба, усеянного звёздами, разразился по округе.

II

Шум был столь громок и силён, что складывалось чувство, что небеса сейчас разверзнутся и заоблачное стадо диких зверей, гонимое по небесам неведомой силой, незримым пастухом, спустится на землю с сокрушительным грохотом небес. Вместо этого, в паре километров от пяти дрожащих от страха существ, разверзлась земная поверхность, и на землю из её глубинных недр выбрался настоящий гигант. Животное, что считалось вымершим многие тысячи лет и до сих пор внушало трепет в умы людей своими размерами, да величием в том числе. То был мамонт с восседающим по верх его горба небольшим человеком. Огромный, целиком покрытый длинной шерстью, с величественными бивнями. Мамонт мгновенно двинулся в сторону Нави. Как только собаки заметили это, тут же разбежались в рассыпную, лишь бы быть по дальше от этой монструозности. Нави пригвоздило к месту, страх сработал совершенно неожиданным образом, он его просто обездвижил. Мамонт нёсся, сотрясая землю не только под собой, но и на многие километры вокруг от мест соприкосновения его массивных лап с землёй.

Приблизившись, человек, что восседал на мамонте, скинул верёвочную лестницу и спрыгнул на земь. Он мало чем отличался от других людей. Такие же пропорции тела, такая же растительность на лице, правда полностью седая, но разве мало седых людей на земле. Одет он был, как и прочие народы населяющие северные пустоши. Высокие пимы, уже отчасти обледеневшие, длинный совик, подпоясанный пёстрым национальным поясом. Даже рост не так сильно бросался в глаза, а мужчина перед Нави был заметно ниже него, по грудь, быть может чуть ниже. Была одна вещь, что сразу же замечалась и внушала природное чувство тревоги, это абсолютно белые глаза. Без намёка на хотя бы зарождавшийся зрачок. Нет, только лишь белок и ничего более. Такой же белый, как окружавшие их белоснежные покрывала снега в сумраке ночи.

Нави вспомнил, где ему уже доводилось видеть такие же глаза, а было это ведь совсем недавно, пару дней назад в ненской деревне. Такие же глаза были у местного шамана, который указал путь Нави, как и куда ему нужно двигаться, чтобы найти друга.

Белоглазый мужчина протянул руку. Это был определённо добрый жест и теперь уже точно, Нави можно было расслабиться, он так и сделал, протянув руку в ответ, для привычного, белому человеку приветствия, но белоглазый произвёл рукопожатие иначе. Настолько быстро и непривычно для Нави, что он не смог запомнить, что произошло, только первое движение, которым он перевернул его руку из вертикального положения в горизонтальное, а после положил поверх свою мохнатую лапу. После приветствия белоглазый махнул ему рукой, позвав его за собой, и указал на веревочные стремена на мамонте, пропуская его вперёд. Нави повиновался и полез наверх. Да и что ему оставалось делать в его ситуации. Но нет, страха благо не было совсем, такой детский, наивный восторг. Восторг перед новым и неизведанным, такой восторг, который испытывал любой будучи взрослым, или ученый с тем же археологом, во время исследований или раскопок.

Белоглазый коснулся головы мамонта, и они двинулись вперёд, в сторону разлома, из которого они прежде появились. Что удивительно, как белоглазый управлял мамонтом. На самом деле никак. Не было ни узды у мамонта во рту, ни шпор, ни хлыстов. Кто знает, рассуждал Нави, быть может ментальная связь двух детей природы. Между тем, они приблизились к проёму, Нави крепче схватился за сидение под собой, накрепко сжав пальцы во время спуска. Тряхало прилично, но при этом ощущалось совершенное спокойствие. Да и единственным громким звуком, после сокрытия земли за собой, остались лишь громкие шаги величественного зверя. Каждый шаг раздавался эхом в ушах, пролетал сквозь голову через ухо, выходил через противоположное ухо и терялся в тесных пустотах земляного туннеля. Со временем обстановка изменилась. Узкий, обшарпывающийся земляной, погруженный во тьму, туннель, сменился более широким проходом, со стенами из спрессованной земли и деревянными подпорками, удерживающие потолок от обвала, тем самым придавая окружению вид, что походил на старые шахты.

Наконец, показался свет, невероятно слабый, едва уловимый мягкий тёплый свет, так похожий на тёплые солнечные лучи. Это обрадовало Нави, после долгих часов путешествия без света. Когда они приблизились к самому источнику света на стене, белоглазый снял его и отдал Нави. Его радость стала запредельной. Теперь в его руках маленькое солнышко, так оно ещё и грело, а быть может ему просто казалось, что камень источал тепло. Быть может всё дело в том, что он соскучился по тёплому солнечному свету, по лучам, что так игриво прыгают через стёкла. Они прибыли.

За последним проходом было на порядок светлее, чем прежде. Можно было видеть даже без его карманного солнышка. За проходом, ширясь, уходила в глубину земли неизмеримая воронка. Наиболее широкая сверху, она сужалась к низу, теряясь в пучинах огня и жидкой породы. Каждый уровень не отличался от другого сугубо ничем, множество тёмных окошек в этих странных уплотнённых землёй жилищах. Хотя несколько отличий всё же имелось.

Первое, единственное жилище в виде привычного для местных народов чума, но чума на столько невообразимых размеров, что в нём могло спокойно уместиться огромное множество семей. К большому чуму прилегали чумы поменьше, образуя таким образом шапь, в некотором смысле, с остроконечными краями. Второе отличие было в статуе в центре. Двойная статуя, состоящая из местного пустоглазого человека, положившего руку на мамонта, который и был второй частью композиции. Удивляло, что они были отлиты из разных металлов. Мамонт из рыжей меди, а человек из молочного серебра. Вид внушал уважение и к величественным животным, населяющим эти земли, в том числе.

Композиционная статуя находилась на платформе подле огромного чума, который в свою очередь был так же на платформе, но только своей собственной. Обе платформы подвешивались за третью, верхнюю платформу, металлического вида канатами. Похоже они и были металлическими, канаты, если судить по звуку от упавшего на один из них камня. Такими же канатами держалась третья платформа, она была вровень земли, к ней вёл подвесной мост от поверхности воронки. Это и было третье отличие. К ней они и направились, прочь от копошащейся внизу массы живых существ. Мысли Нави так и были там внизу, на разных уровнях воронки, он не переставал думать об увиденном, пока они поднимались наверх.

Впереди Нави за подвесным мостом, что вёл к платформе из прессованной земли, подвешенной металлическими канатами, виднелся чум. Гораздо меньше, чем предыдущий, там внизу. На много более аккуратный и не такой громоздкий. Нави двинулся к нему, на платформу через мост к чуму, под кругом из чистого звёздного неба, в окружении сплошной небесной серости. На поверхности платформы земля была рыхлой, в ней восседало множество цветов и трав, но на общем фоне выделялась ромашка. Обычная, маленькая ромашка, на тоненьких зелёных стебельках, нет, совсем не те роскошные бело-жёлтые цветы, что любят многие девушки, нет, эта ромашка любима в большей степени бабушками-травницами за свои свойства. Нави постучался в дощечку у чума и заслышав ответ, вошёл внутрь.

Внутри сидел необычайно старый седой шаман, в малице, подпоясанный поясом. Он был человеком, таким же, как и Нави, не как белоглазый до этого. Глаза не были белоснежными, они были внеземного фиолетового цвета, такого чуждого и такого чудесного. Убранство чума выглядело обыкновенно, таким же, как чумы в ненской деревне. Одна отличительная черта, в нос по входу в чум мгновенно ударил резкий, стойкий, лекарственный аромат ромашки, в остальном всё, как у всех.

Нави предпринял попытку поговорить с шаманом, но увы не вышло. Языковой барьер не давал двум мужчинам понять друг друга, и тут Нави вспомнил о деревянной фигурке из дома друга. Он достал её, а фигурка была не большой, сантиметров двадцать в высоту, изображала прелестную молодую деву, и показал шаману. Тот заулыбался, зажмурил глаз и издал звук, извещающий о достижении понимания со стороны двух пришельцев друг для друга. Шаман попросил его присесть напротив себя, чему Нави тут же повиновался. Шаман же вновь уселся на своё прежнее место, простелив перед этим своё место ветками со свежей листвой. Достав бубен, шаман запел, камлание началось.

Сперва, не происходило ровным счётом ничего особенного. Шаман сидел на своём насесте, бил в бубен и вибрировал голосом. О да, голос определённо вызывал трепет, такой завораживающий и потусторонний. Голос, от которого мурашки пробегали по коже и порой казалось, что он входит в ритм сердца самого Нави своими вибрациями и переливами. Нави бывал и на других камланиях, но такой эффект производило только сие действо, от старого шамана, в чуме, окруженном безветренным ничем.

Далее началась настоящая магия. От поверхности, поднялась земля, спрессовалась и образовала не то человека без ног, не то стойку с руками. Факт был одним, бубен теперь держался спрессованной землёй невесть откуда взявшейся. Следом в воздухе возник воздушный поток, едва ли уловимый, его можно было заметить, только если захотеть. Поток задул в торец бубна, прямиком в ручку, музыка ветра не заставила себя долго ждать. Чум наполнился невероятными звуками, образованные от разных источников, создавая настоящую музыкальную магию для уха несведущего человека. Порой такая гипнотизирующая. После, вода, она поднялась из ведра с водой и образовав руку-хлыст, забила в бубен. Шаман был свободен теперь от своего музыкального инструмента. Со всем справлялись стихии. Нави, пораженный увиденным, рассуждал, какая роль будет у огня в магическом представлении пред его глазами. Прошло не много времени, первая искра, вторая, третья из костра в центре чума, и вот уже вокруг костра в танце завился огонь. Пламя в трёх частях кружило вокруг костра в танце, переливаясь, не в состоянии оставаться на месте.

Огонь здесь, вода на месте, воздух с землёй также не отказались от участия в параде стихий и больше никого не должно быть. Все элементы стихий присутствовали. Вдруг! Из шамана вышел его бестелесный дух. Само тело продолжало вибрировать голосом в такт бубну. Дух шамана отдался танцу вместе с пламенем. В конце третьего круга он неожиданно, дух, повернулся к Нави и ударил его, от чего тот провалился в очередное ничто. Это ничто было настоящим.

В этом месте не было совсем ничего кроме шквального ветра и колоссальной птицы. Всё остальное было пустотой, пространством без ничего. Нави приблизился к птице. Постарался обратить её внимание, и когда это удалось, вновь понял, что опять происходит непонимание и тут же потянулся к фигурке. Он наклонил голову и на вытянутой руке показал птице фигурку. Птица приняла её, Нави оказался в воздухе, он летел. Опять. Сквозь тучи и облака. Когда же небо стало чистым, сперва он подумал, что ему показалось, но после убедился, что нет. К нему что-то летит, возможно невидимое, а может и нет, было видно лишь поток воздуха. Воздух с силой удрали в Нави. Он полетел вниз с оглушительной скоростью.

III

Нави поднялся после падения, и отряхнувшись от снега оглянулся вокруг. Перед ним предстала удивительная картина, густая берёзовая роща, с зелёной травой у подножия деревьев, её окружали бескрайние пустоши белесого снега с потолком из ночного полярного неба, а в центре, прямо над рощей, будто люстра на потолке, виднелось голубое небо. Солнце, которому всё же удавалось пробиться сквозь густую пелену ночи, таяло снег и освещало рощу. Последним украшением ночного неба было северное сияние, разное, разнообразных цветов, количество, которых превосходило все мыслимые и не мыслимые объёмы. Будто разноцветные нити, оно стекалось к основанию потолочной люстры, прогалу голубого неба на небосводе. Периодически с неба то пропадали, то появлялись новые нити сияния, и так роскошно вписывались в узор, едва ли он должен был там быть.

Нави наконец, после долго оцепенения от увиденного, двинулся вперёд, это было и единственным, что ему оставалось делать. Либо свернуться калачиком в снежных пустошах и ждать ожидаемого конца, обморожения. Он не знал где он и когда, по факту, и сам он так же рассуждал, что он находился нигде и никогда одновременно. Мир вокруг остановился, время остановилось, едва ли здесь ощущалось даже дуновение ветерка. А уж здесь, в пустынных снежных пустошах, где нет ничего, что могло бы остановить поток воздуха, ветер, должен быть всегда. Хотя бы лёгкий, слегка колышущий волосы на макушке и освежающий, не обжигающий, как в южных степях, когда складывается чувство, будто несчастный попал под разгорячённое дыхание дракона.

На границе с рощей, Нави пришлось снять верхнюю одежду. Было довольно тепло, как прохладными осенними вечерами. Ненская накидка с сапогами остались на границе с рощей, Нави остался одет в просторные джинсы и белый свитер. Свитер хорошо сочетался с его светлой шевелюрой и такого же оттенка бородой, практически сливаясь в одно целое в местах их соприкосновения.

Роща высилась в небеса, так похожая на лес из рук, с расставленными широко пальцами. Сразу же бросалось в глаза привыкшему взгляду, так это голый белый берёзовый ствол без привычных чёрных насечек. И только благодаря опытному взгляду по другим признакам, можно было действительно определить берёзы ли это иль другие деревья, быть может даже и не существующие в привычном мире, а лишь являющиеся неотъемлемой частью этого потустороннего места. Вблизи Нави обратил внимание на ещё одну деталь, близость деревьев друг к другу. Они были на столько близко друг к другу, что едва ли между ними мог протиснуться взрослый мужчина. Но ему это было нужно, и он полез. Медленно, с боем, обтёсывая белоснежные берёзовые стволы своей широкой грудью, он пролезал всё дальше. Чем дальше он пробирался, тем сильнее становилось очень неприятное чувство. Похожее на страх, но не бывшее им, как таковым, нечто похожее и более размытое, едва уловимое чувство.

У одного дерева он случайно обратил внимание, обернувшись, что деревья не с голыми белыми стволами. Все чёрные зарубки переместились внутрь рощи и уставились на её центр. Именно уставились. Все без исключения, они были так похожи на глаза. Однажды заметив, Нави теперь не мог избавиться от этого чувства, постоянной слежки, постоянного взгляда в спину. Хоть подростковые проблемы, когда всё валится из рук при присутствующем наблюдателе, остались в той поре, но искусственные взгляды в спину древесных чёрных глаз на белом древесном фоне отлично справились со своей задачей. Такое едва ли уловимое чувство обрело очертания, тревога, она не спрашивала разрешения, чтобы прийти и мгновенно нахлынула.

Долгое время, пока Нави пробирался сквозь рощу, он слышал незнакомый звук, похожий на лёгкое дуновение ветра, смешанный со звуком резко тухнущих сбрызнутых водой раскалённых углей. И только подобравшись к небольшой опушке, он расслышал, что это были женские голоса. Приятные и мелодичные, ублажающие сердце, дающие наслаждение. Выбравшись на полянку Нави улёгся на траву, передохнуть. Закрыв глаза, он расслабился, под аккомпанемент нежных девичьих голосов.

Вдруг, прикосновение. Одно, потом другое. Приятное, будто кусочки бархата касаются кожи, будто кожи касается хлопковая ткань. Он открыл глаза, все берёзы исчезли, ни одной, вокруг только сплошные стены из белых пустых глаз, а вокруг него на траве струились прекрасные девы. Все, как на подбор, лишь слегка отличались друг от друга. Большие голубые глаза, плотные русые косы, белые платья на осиных телах. Любой вожделел бы одну из, а их были сотни, если не тысячи, и все кружились вокруг единственного мужчины на всю рощу.

Нави дал глазам вдоволь насладиться, после направился по тропе меж мрачной стены из белых очей. Девушки всё не давали покоя, они ласкали и ублажали, но мужчина был непреклонен. Быть может, такое поведение покажется странным для других мужчин, или даже для женщин, и даже дело не в том, что Нави где-либо ожидала любимая. Нет. Дело в другом, Нави для любых плотских утех нужны эмоции и чувства по отношению к человеку, с которым он решил устроить усладу плоти. Иначе это всё бессмысленно для него, лишь бессмысленное трепыхание тел. Он прекрасно знал условия своей психики и получал только эстетическое наслаждение от окружающего его цветника. Но увы, а может и к счастью.

А между тем, он вышел на другую опушку, она была другой. Разнотравье, различные цветы, иные деревья. Самое для него удивительное было в том, что нити, полупрозрачные, едва различимые, нити сияния стекались сюда, на эту опушку, точнее в её центр, в деревянный сруб под сенью большого раскидистого дуба. Нави начал входить в сруб, обернувшись он увидел, что девушки, которые провожали его почти всю дорогу, испарились. Вместо них вновь была берёзовая роща, с голыми белыми стволами без единой, без единой чёрной насечки.

Внутри сруба было не то, чтобы темно, скорее мрачно. Лучи солнца едва ли проникали внутрь, в большей степени свет лился от нитей сияния. Да и деревянный сруб совсем не был похож на себя изнутри. Очередное ничто и нигде. Помещение было гигантским. Многие сотни метров, не только расступавшиеся в горизонтальном направлении, но и в вертикальном в том числе. Нити были везде, а на их изгибах, окончаниях, переплетениях и ответвлениях были руки. Тонкие девичьи руки, мертвенно белые и смертно худые, с аккуратными длинными пальцами витали вокруг нитей. Тел не виднелось, только руки, исходящие из бесформенной и не оканчивающейся тьмы. Тонкие пальцы впивались, в ставшие более осязаемыми, эфемерные нити.

В центре мрачного ничто, там куда стекались все нити и откуда они все растекались, были другие руки. Такие же девичьи, но на много, на много более изящные и аккуратные. Их движения были подобны танцу двух влюблённых в мерном тёплом лунном свете. Хозяйки рук также не было видно. Нави двинулся прямиком к ним. Он шёл мягкой, отчаянно неуверенной поступью. Страх обуял его. Прежняя тревога рассеялась вместе с исчезнувшими девами и мрачными белыми очами. Теперь же, сейчас был именно страх. Сковывающий и в тоже время дающий невероятные силы. Страх перед неизвестным и неизведанным.

Приблизившись, с ним заговорил нежный, совсем уж потусторонний девичий голос. Этот голос так же, как и руки, которыми он повелевал, отличался от девичьих голосов в роще. Более отчётливый и на порядок более мягкий и бархатный. Голос поинтересовался для чего Нави прибыл к нему, на, что он сразу же ответил, что ищет друга. Руки тут же исчезли, они прикоснулись к лицу Нави и разлетелись в разные стороны. Едва ли он когда-нибудь забудет их прикосновение, думается, и ему самому, в тот момент, это невозможно. Вскоре руки вернулись с двумя нитями. Обе были повреждены. Первая была расслоившейся, руки восстановили её и отпустили восвояси. Вторая была разорвана. В месте её разрыва можно было видеть космические переливы, неземные и потусторонние, с непривычным для глаза человека сиянием и переливанием, фиолетового в чёрный, тёмно-синий и обратно, неземное зрелище. Одна рука осталась держать нить, вторая новь куда-то улетела и вернулась обратно, в её пальцах была другая разорванная нить. Нити в разрывах идеально подходили друг к другу. Далее из пустоты появилась прозрачная бесцветная нить, лишь по утолщённым её очертания можно было понять, что это также нить. Её руки наложили поверх, медленно, колечко за колечком, накручивали белые пальцы, колечко к колечку, и со временем образовав пружинку поверх двух нитей. Руки отбросили во мрак спаянную нить.

Когда нить улетела на своё место, Нави почувствовал, как пролетает над землёй. Пролёт сквозь плотное северное сияние в космическую бездну, а после долгий дрейф в космическом пространстве. Ни холода, ни обжигающего солнечного света, планеты, окружающие звёзды в созвездиях, проносящиеся астероиды и кометы. А внизу родная Земля, такая родная, а сейчас такая далёкая. После, полёт, полёт над снежной пустотой, беззвёздной ночью, и всё той же ночью полёт над водной бесконечной гладью. После, тьма. Он открыл глаза. Он дома, в своей постели.