Кругом цвело и пело лето, а Женька смотрела в потолок больничной палаты, тупо разглядывала трещинки на побелке и чувствовала себя мёртвой. Погребённой под обломками своего разрушенного мира, на дне чёрной ямы.

Обломки скрупулёзно спланированной жизни давили, не давали дышать, напоминали о себе своей тяжестью каждый день. «Ерунда, поступишь на следующий год» — от этой мантры, раздающейся отовсюду: от родителей, учителей, репетитора и подруг — тошнило. Ничего не радовало. Никто из них не понимал, что Женька сломалась ещё до экзамена, так велико было нервное напряжение, страх всё провалить победил здравый смысл. И Женька провалила. А теперь не жила, существовала.

Видеть мир в серых красках — лишь вопрос оптики. Поменяем. Так сказал Женькин лечащий врач, и Женька ему верила. Пока он ещё ни разу не обманул. Определил вот сюда, в отделение неврозов — отличный лайт-вариант, так сказать. Насильно здесь никого не держали, а для буйных отделение в другом крыле. Женька сама попросилась в стационар, дома прийти в себя не получалось, вот уже год как.

Аня — соседка по палате — к вопросу смены оптики относилась скептически и желчно замечала, что розовые очки обычно бьются стёклами внутрь, этому её научил жизненный опыт.

Что ж, поглядим — просто решила про себя Женька. Розовые очки ей были без надобности, и подошёл бы любой цвет, кроме серого.

***

В отделение неврозов Лика поступила вечером во вторник. Ей досталась кровать у окна — единственная свободная в палате. По ночам было уже прохладно, и из окна свистело во все щели, но новенькую это неудобство, казалось, ничуть не беспокоило. Она днями напролет либо спала, либо любовалась заоконным пейзажем больничного сквера, жалоб не выражала, только камешек прозрачный в руках без конца крутила.

Сначала никто не обратил на Лику особого внимания: поступила и поступила. Невзрачная, маленькая, тощая до прозрачности, светлые волосы, голубые глазищи на пол-лица — бледная моль, словом.

Вообще, пациенты отделения неврозов, погружённые в собственные болезненные переживания, редко отличались большой словоохотливостью, но между собой всё же общались. Эта же — имя своё назвала, и молчком. Поэтому даже на фоне почти-что-психов (к коим честно причисляла себя сама Женька) Лика, выглядела странно. Мало того что не спешила обнародовать свой диагноз по двинутой части — это едва ли не единственное, что представляло хоть какой-нибудь интерес для соседок по палате (делать из этого тайну бессмысленно — он всё равно рано или поздно станет известен всем, такое не скроешь). Так ещё и само Ликино появление здесь, в больнице, было овеяно неуместным и раздражающим ореолом тайны. Ну, вот представьте себе: дождливое слякотное утро, а поступила девчонка босая, в одном коротком платьице с рукавами-крылышками, лохматая и мокрая как мышь. Мир не без добрых людей: собрали для неё кое-что из одежды, шлёпанцы, кружку с ложкой да зубную щётку.

Прошёл день, другой, новенькая так и молчала, а Женька навязываться не привыкла. Не хочет — не надо.

***

— Ты заметила, что нас всех по фамилии вызывают, а её одну — по имени? — стоя в очереди у процедурки, спросила Аня Женьку.

Женька пожала плечами.

— Может, она не помнит своей фамилии, амнезия там, все дела. Видела же, как она поступила, — предположила она.

А потом задумалась. Это же ужасно — не помнить о себе. А у неё ни телефона, ничего, как с родными и друзьями связаться?

— Лика, если тебе нужна помощь: телефон, интернет, поискать кого в соцсетях или сообщить о себе — скажи, — вечером предложила Женька, присев на краешек Ликиной кровати.

— Спасибо тебе, Женя, у меня нет в этом нужды, — приветливо улыбнулась она и снова принялась смотреть в окно.

— Это, наверное, очень тяжело, когда не можешь вспомнить что-то. Тем более о себе.

— Ты ошибаешься, я ничего не забывала, — качнула головой Лика.

— А как же фамилия?

— Меня уже спрашивал об этом доктор Ромашов. Я всё о себе помню, уверяю тебя. Моё имя — Луналика, на этом всё. Я лунная фея — ночной мотылёк из Фиалковой Долины. У нас, фей, нет фамилий.

Аня в своём углу поперхнулась чаем и затряслась в беззвучном смехе.

Женька не ожидала такого поворота и с немалым удивлением отметила про себя, что Лика представилась абсолютно серьёзно, а Анин смех её ни капли не смутил. Пациентов с капитально поехавшей крышей в отделении Женька ещё не встречала, и как себя вести в таких случаях понятия не имела.

— И… как ты здесь… у нас оказалась? — спросила, наконец, Женька, чтоб хоть как-то продолжить разговор.

— Нелепое стечение обстоятельств, — грустно вздохнула Лика. — Однако следует признать, что не обошлось без моей беспечности. Понимаешь, я одолжила у старшей сестры лунопризму чтобы открыть короткий путь в Маков Цвет, и не учла, что затмение во сто крат усиливает луносвет. А потом открылась межмирья стёжка, которую я приняла за нужный путь… Теперь вот жду ясной погоды, чтобы увидеть Луну. Знаешь, она всегда прекрасна: и полной, дарящей своё серебро всему живому, и слабой, когда от неё остаётся серпик, тоненький, как упавшая ресничка...

Женька заворожённо слушала «фею»: складный рассказ лился песней, и ни разу в своей истории та не зашла в тупик, а красочные подробности завораживали «картинками» не хуже качественного фэнтези. И вернулась к серой реальности, только когда Аня пребольно толкнула её локтем в бок. Женька попыталась отмахнуться: ведь столько вопросов осталось без ответа!

— Спать пора, — раздражённо сообщила Аня, с некоторым недоумением глядя на Женьку. — Как дитя малое, залипла с открытым ртом…

— Спокойной ночи, — пожелала всем Женька с восторженной улыбкой на губах, забралась в постель и ещё долго не могла выбросить из головы Ликин красочный мир.

***

С этого времени Женька и Лика стали много проводить времени вместе. Женька рассказывала об искусстве, живописи, и даже архитектуре, о любимом стиле модерн; о том, чем интересовалась сама, а Лике всё это было в новинку и страшно любопытно. А ведь ещё недавно болезненная архитектурная тема была для неё табу. Уже почти год… Сама не заметила, как рассказала и о заветной мечте — выучиться на архитектора, — и о позорной капитуляции перед первой же трудностью. Лика в свою очередь позволяла заглянуть краешком глаза в свой волшебный мир, полный сочных красок, пусть и существующий только в её голове.

А ночами Лика продолжала тоскливо глядеть в окно, будто ждала, что за ней прилетят её родственники-феи, заберут прямо с четвёртого этажа и унесут домой... В Фиалковую Долину.

Аню Лика страшно раздражала. И Женька прекрасно знала чем. Во-первых, своим безмятежным и благостным видом: лучистый с грустинкой взгляд бездонных прозрачно-голубых глаз, лёгкая всепрощающая улыбка человека, познавшего истину, которые делали «фею» похожей то ли на буддийского монаха, то ли на блаженную. Вспыльчивой Ане был непонятен подобный настрой и стиль жизни в целом, не верила она, что человек может быть искренен в таких эмоциях по отношению к окружающим. Во-вторых, Лика бесила её своими сумасшедшими фантазиями, которые даже не пыталась унять, а забивала ими голову Женьке. И в-третьих, — были подозрения, что в-главных, — из-за того, что Женькина жилетка выбыла из Аниного полного и безраздельного распоряжения. Раньше Женька чуть не каждый день выслушивала Анины страдания о её несчастной любви, жертвой которой пал фронтмен одной не очень известной рок-группы. Он не проникся ситуацией и не углядел Аниных чистых устремлений ни в жёстком преследовании (в соцсетях и в реале), ни в проколотых шинах его машины, ни в подожжённой входной двери в его квартиру. И написал (подлец!) заявление в полицию на влюбленную поклонницу. Анины родители уладили проблему, но поставили той ультиматум — минус интернет и согласие на лечение, поскольку это был далеко не первый эпизод череды Аниных странностей.

Все сходят с ума по-своему, варятся в своём воспалённом мире в одиночку. Родным и близким со всеми их благими намерениями не понять, как трудно и страшно быть другим, сломанным. «Психом», пока что в кавычках. А тут, вроде бы, все в одной лодке и по-разному, но вместе. И теперь Женька, получается, Аню бросила. Мучилась этим, старалась больше разговаривать и с Аней, но угодить ей никак не удавалось.

***

— Женя, я вижу за последнюю неделю у тебя наметился прогресс, — мягко улыбнулся Сергей Фёдорович, кивнув на Женькин блокнот: явно заметил модерновые орнаменты, которые она набросала для Лики.

— Ну, это не совсем тот прогресс... — кисло улыбнулась Женька в ответ.

Доктор хитро прищурился, выдержал паузу и мудро решил не приставать с расспросами.

— У меня есть небольшая просьба к тебе. Насчёт Лики. Не нужно поддерживать её бред. Понимаешь, чем раньше она осознает, что её воспоминания не имеют никакого отношения к реальности, тем раньше начнет работать терапия. И она сможет жить настоящей жизнью. А не своими фантазиями, как бы прекрасны они ни были. Хорошо?

Женька удручённо кивнула, глядя себе под ноги.

— Я не говорю, что от фантазий нужно отказаться. Просто направить в нужное русло. Со временем.

Женька снова кивнула.

Когда она вернулась после терапии в палату, застала неприятную сцену.

— И где же в таком случае твои крылья? Или ночные мотыльки — нелетающие насекомые? — наседала на Лику Аня. — И как они тебя выдерживают? Какого они размера? Раза в два больше тебя? Иначе не полетишь. Если бы ты учила в школе физику, то «волшебства» в твоей голове поубавилось бы.

Ну, вот опять до Лики докапывается!

— Видишь ли, Аня, мой мир не такой плотный, как ваш, — терпеливо, без раздражения отвечала ей «фея». — И крылья в каком-то смысле продолжение внутреннего огня. И они небольшие, всего лишь закрывают спину. В моём мире величина и другие меры, присущие плотному миру, относительны.

— Ах, ну конечно, другого объяснения я и не ждала, — широко улыбнулась Аня. — И всё же, где они? Может быть они съёмные, и ты прячешь их под кроватью? — издевательски усмехнулась она.

«Фея» опустила глаза, вся сгорбилась и будто ещё меньше, чем есть, стала. Воцарилась неловкая пауза. А когда Женя не сдержавшись, хотела было сказать Ане что-нибудь колкое, но пока не придумала что, Лика вдруг прошептала:

— Когда меня занесло в ваш мир, они сгорели. Мои крылья. Жизнь без крыльев — пуста и бессмысленна для феи. Да и не жизнь вовсе.

В полной тишине было слышно, как Женька гулко сглотнула подступивший горлу ком. Аня молчала.

— И что теперь? — так же шёпотом спросила Женька «фею».

— Если я не верну крылья, дорога в Фиалковую Долину закрыта для меня. Без них не выйдет.

— Так их можно вернуть?

Лика неопределенно качнула головой.

— В полнолуние — доизначальное время снов, где возрождается всё сущее — можно попробовать. Но не знаю, как это сработает в вашем мире... Если получится накопить луносвет и очень-очень захотеть... — она раскрыла ладошку и продемонстрировала фигурку мотылька, выточенного из лунного камня, прозрачного и будто светящегося изнутри.

— Что это?

— Лунопризма. С её помощью можно направить поток луносвета, когда его много, и даже самые сложные мечты исполняются, но только самые заветные и самые чистые. Правда, пока я не накопила достаточно...

***

В столовой Лика делала вид, что ест — чтобы санитарка не ругала.

— Сегодня ты особенно грустная, что-то случилось? — подсела к Лике Женька.

— Мне здесь плохо, погасшие огоньки кругом, силы мои уходят быстрее, чем я рассчитывала...

— Огоньки?

— Да, жизненный огонь, вот здесь, — Лика коснулась пальцами груди в районе солнечного сплетения. — Твой ещё теплится, но вот сердце плачет...

Женя спорить не стала: сердце не сердце, но плакать хотелось большую часть времени.

— Съешь хотя бы йогурт. Совсем ведь сил не будет, — тихо шепнула Лике Женька.

— Такая еда не придаст мне сил.

— А какая придаст?

— Нектар, немного помог бы. Но лучше луносвета всё равно ничего нет. Плохо, что уже четыре дня кряду облачно. Надеюсь, к полнолунию небо прояснится...

Нет, Женька не собиралась поддерживать Ликин бред, но не ждать же, когда та заморит себя голодом! Просто на выходных решила принести что-нибудь, вроде нектара.

В субботу Женька купила яблок, банку цветочного мёда и бутылку «Миринды» — может, что-нибудь из этого сойдёт за нектар?

— О, Женя, это так мило с твоей стороны, — широко улыбнулась Лика, — я тебе очень благодарна за заботу.

И так тепло стало от её улыбки, что Женьке даже на секунду показалось, что Лика вся светится. Мягким жёлто-белым светом, способным зажигать потухшие душевные огоньки.

Вечером девочки сидели на подоконнике, слизывали мёд с ложек и предавались Ликиным «воспоминаниям». Аня в своём углу демонстративно читала книгу.

— В сумерках, когда набравшие солнца за день травы дышат пряной влагой, и распускаются бархатом фиалки, начинает свою песнь соловей. Цикады хранят молчание, отдавая должное его чудесному голосу. Вскоре приходит и наше время — мастериц танца ночных мотыльков. Какое захватывающее чувство — лететь над лугом в этот час! Струи воздуха — тёплые и прохладные — сливаются, закручиваются невидимыми завитками, спеша за нами…

Тихий Ликин голос погружал Женьку в некое умиротворение, и она сейчас готова была поклясться, что слышит шелест листьев, чувствует невесомое касание ветерка, ароматы разнотравья; её затягивало в воронку безвременья, в феячий Ликин мир и несло вслед за крыльями над лугом, пахучими травами, фиалками под серебристым лунным светом. И Женьке здесь было хорошо.

— Господи, какая невероятная чушь, — вдруг перебила чудесное ощущение Аня, зло скрипнув кроватью. — Может, хватит сказки рассказывать?

Женьку резко выбросило из полудрёмы, и реальность услужливо напомнила о себе: запахом лекарств и подгорелой вечерней гречки. В коридоре кто-то, шаркая тапками по линолеуму, отправился в путешествие к туалету.

Женька рассерженно спрыгнула с подоконника.

— Ань, пойдем, выйдем на минуточку.

— Ну зачем ты к ней цепляешься? Не нравится — не слушай! — повернулась к Ане Женька, когда они вышли в коридор.

— Надоело это возвышенное блеяние до зубовного скрежета! Зачем вообще она сказки эти сочиняет? «Фея», блин! Бродяжка, изображающая из себя сумасшедшую, — со злостью отозвалась та.

— Ты думаешь, врачи дураки, что ли? Не отличат симулянтку? Что ты ищешь во всех и всюду какую-то гадость? И находишь, даже если её нет. Зачем ты всегда всё портишь?!

Аня дёрнулась как от пощёчины.

Женька тут же пожалела о сказанном: всё портить — именно эту фразу Аня ненавидела больше всего, потому что слишком часто слышала её в свой адрес. Об этом Женьке было сказано по секрету. Вот же чёрт за язык дёрнул!

— Извини.

— Ну пусть так, пусть правда тронутая. Тебя Сергей Фёдорович просил не поддерживать её бред? Знаю, просил. А ты что? Наверное, мне нужно завтра сходить в ординаторскую...

— Я не поддерживаю, — нахмурилась Женька и опустила глаза, — просто слушаю. Тебя, кстати, тоже слушала.

Аня стиснула зубы, сжала кулаки и, казалось, сейчас готова была двинуть Женьке.

— А для буйных здесь соседнее отделе...

Женька не договорила, её перебил звук щёлкнувшего шпингалета и распахнувшейся оконной рамы.

Девочки переглянулись и, не сговариваясь, рванули в палату.

Обе створки здоровенного окна были распахнуты, вечерний прохладный ветер зловеще раскачивал занавески.

На подоконнике, свесив ноги на улицу, вполоборота сидела Лика. За её спиной призрачно мерцали серебристые, с бледно-жёлтой каёмкой понизу, мотыльковые крылья. Да она сама будто вся светилась. В окно заглядывала полная, яркая, как фонарь, Луна.

Девочки остолбенело таращились на самую настоящую что ни на есть фею. Без кавычек.

— Лика, вернись, пожалуйста, в комнату, — жалобно попросила Женька, не помня себя от страха.

— Не бойся, Женя, со мной всё в порядке. Сегодня я вернусь домой, а ты береги свой огонь, не давай ему погаснуть даже в самые трудные времена и делись светом и теплом с теми, кому темно и холодно, — мягко улыбнулась фея.

За дверью послышались быстрые шаги, и через мгновение в палату заглянула постовая сестра, а Аня с Женей быстро развернулись к ней.

— Девочки, а ну спать ложитесь, сколько можно по коридору бегать и болтать? Из пятой на вас жалуются, имейте совесть, — грозным шёпотом отчитала их она. — А что это у вас окно нараспашку? Так, окно закрыть, и сию минуту в постель! — быстро закончила сестра и скрылась за дверью.

Девочки медленно перевели взгляд на окно.

Лики на подоконнике не было. Её нигде не было.

— Она э-э-э... выбросилась?.. — хриплым шёпотом спросила Аня.

— Или... улетела?

— Ты тоже видела эти... — Аня махнула рукой себе за спину и с паникой в глазах посмотрела на Женьку, — крылья?

Женька коротко кивнула.

И через пару секунд, снова плечом к плечу, свесившись из окна, девочки глядели вниз — в палисадник. Ни Ликиного хладного тела, ни вообще каких-либо следов падения там не было. Даже трава не примята, и пионы на месте.

— Спрыгнула и убежала? — с сомнением предположила Аня.

— Ага, с четвёртого этажа. Убежала на сломанных ногах.

— Так она что, правда того... фея? — повернулась Аня к Женьке. — Не можем же мы коллективно галлюцинировать... Нет, всё-таки попрошу Сергея Фёдоровича увеличить мне дозу... — она болезненно поморщилась и потерла виски.

Но Женька её не слушала. У самого края подоконника за шторой что-то блеснуло, и Женька сжала в кулаке прозрачную фигурку мотылька. Глядя на Луну, серебрившую облака и макушки деревьев, сегодня яркую как никогда, она ни капли не сомневалась в том, что видела. Не сомневалась и в том, для чего Лика оставила ей лунопризму.