Мы живём в том месте, где начинается радуга.

Злые языки утверждают, что здесь радуга заканчивается, но это не так. Совсем не так.

– Смотрите, радуга! – кричит Тилле.

– Радуга! – кричит Вилле.

Прямо над лесом, за быстрым ручьём поднимается крепкий росток радуги.

– Мы сбегаем – польём радугу! – кричит Тилле.

– Да-да! Польём радугу! – вторит ему Вилле.

– Бегите-бегите, – улыбается бабушка. – Вёдра только не забудьте.

Мы хватаем вёдра и несёмся к радуге. Через утренний луг. Через быстрый ручей. Через редкий пролесок. Весело звенят вёдра. Хохочет Тилле. Хохочет Вилле.

У самого подножья радуги замечаем мужчину. У мужчины лопата. Острая. Я слегка хмурюсь – такой лопатой запросто можно у радуги корни повредить.

Мужчина копает. Клад ищет.

– А клада здесь нет! – весело кричит Тилле.

– Нет клада! Нет! – кричит Вилле.

Мужчина вздрагивает, роняет лопату. Черенок гулко ударяет о ствол радуги. Радуга тонко звенит.

– Здесь радуга начинается! – кричит Тилле.

– Да-да, начинается! – эхом отзывается Вилле.

– А заканчивается на другом краю земли! – кричит Тилле.

– Совсем на другом! – смеётся Вилле.

Мужчина недоверчиво смотрит на нас.

– А мне сказали… – невнятно бормочет он.

– Это всё происки злобных троллей! – кричит Тилле.

– Очень злобных троллей! – кричит Вилле.

Я хмурюсь и тыкают Тилле в бок. Тилле смеётся. И Вилле смеётся. В их глазах скачут весёлые чертенята. Оглядываюсь на мужчину. Куртка на нём промокла, совсем промокла. Всю ночь шёл хороший дождик, не мудрено, что такая крепкая радуга выросла.

– Пойдёмте к нам, – говорю я. – Бабушка с утра затопила печь. Погреетесь.

Мужчина окидывает нас недоверчивым взглядом, прикидывает что-то в уме, потом, видно, решает, что не стоит бояться трёх лохматых чумазых ребятишек, и согласно кивает головой.

Мы идём по тропинке к дому. Через редкий пролесок. Через быстрый ручей. Через утренний луг. Тилле и Вилле бегут впереди, весело гремят вёдра. За ними мужчина. Я замыкаю. Гляжу в стриженный крепкий затылок. Мужчина большой, крупный. Мясистый такой мужчина. Бабушка будет довольна…

Бабушка выглядит непривычно. Я знаю, так надо, но всё равно поневоле ёжусь. На бабушке белый капор и белый фартук. Зелёное платье. Деревянные башмаки. Совсем, как в тех страшных сказках, что мама читает по вечерам у растопленного камина.

Куртка мужчины сушится над печкой. От неё поднимается пар. Пахнет лесом, костром и человеком. Не могу сдержаться, тяну носом сладкий запах.

Гость сидит за столом. Бабушка наливает ему чай с брусникой и жёлтыми кувшинками. Бабушка пододвигает к нему тарелку с оладьями.

– Ой, оладушки! – говорит Тилле и тянет руку.

– Оладушки! – говорит Вилле и тоже тянет руку.

Бабушка легонько щёлкает их по пальцам. Нельзя. Нельзя. Оладушки с чёрной болотной травой.

Тилле и Вилле обиженно поджимают губы. Бабушка улыбается. Мужчина громко хохочет.

– Идите-ка на улицу, поиграйте пока, – говорит бабушка. – Нечего тут взрослые разговоры подслушивать.

Мы бежим на улицу.

Бабушка выходит из дома спустя несколько минут. Вид у бабушки теперь прежний, свой, родной. Высокая кряжистая фигура, тяжёлые руки, голова маленькая, лысая и бугристая, крупный бородавчатый нос. Я прижимаюсь к бабушке. Тилле и Вилле прижимаются к бабушке. Вдыхаем родной запах – запах леса, запах болота, запах тролля.

– А у нас сегодня на ужин человек! – Тилле отрывается от бабушки и весело прыгает на одной ножке.

– Целый человек! – скачет за ним Вилле.

– Мы поймали человека! – кричит Тилле.

– Большого человека! – кричит Вилле.

– То-то мама с папой обрадуются! – хохочет Тилле.

– Обрадуются-обрадуются! – вторит Вилле.

Бабушка смеётся.

– Ой! – спохватываюсь я. – А радугу-то мы полить забыли!

– Забыли! – охает Тилле.

– Забыли! – ахает Вилле.

Тилле хватает пустое ведро. Вилле хватает пустой ведро. Мы несёмся к радуге.

Через утренний луг. Через быстрый ручей. Через редкий пролесок. Весело звенят вёдра. Я заливисто смеюсь. Хохочет Тилле. Хохочет Вилле…

Мы живём в том месте, где начинается радуга.