ЗВЁЗДНЫЙ ГОСТЬ

Хомодо шагал по пыльной грунтовке и считал шаги на всех языках этой негостеприимной планеты. Это помогало держать ритм. Солнце нещадно жгло его темно-зелёную маску, серый камуфляж, кожаные перчатки, тяжёлые берцы и бронежилет весом в одиннадцать килограммов.

Это сложное обмундирование отлично защищало от жары благодаря влажным слизистым ворсинкам внутри. Сорока пятиградусное пекло в полном облачении не ощущалось, накладки на глаза и ротовую щель закрывали чешуйчатую кожу от горячей пыли. Он чувствовал себя хорошо.

У Хомодо не было оружия. Жить ему оставалось четыре часа, сорок восемь минут и семнадцать секунд. Скоро ворсинки высохнут, и он умрёт от обезвоживания. Каждая секунда его жизни уходила вместе с шагами, которые он впечатывал в жёлтую пыль.

Неожиданно с дороги метнулась серая ящерица, Хомодо тяжёлой подошвой пригвоздил ее к каменистой почве. Ящерица вывернулась и уже без хвоста юркнула в сухую траву.

Хомодо не хотел умирать, но так получилось: после аварии он навсегда лишился возможности восстановиться в биокапсуле. Он думал о примитивных аборигенах Хоракса, которые смертельно боялись зелёных транспортов с решетчатыми оконцами, не подозревая, что в них штабелями стояли биоконтейнеры для Хомодо и ему подобных, восстанавливающие функции организма за два часа местного времени.

Капсула дарила двадцать четыре часа жизни, которые тратились на войну. Если во время боя кого-то из соплеменников Хомодо ранили, нарушение внешней оболочки приводило к стремительному обезвоживанию. И гвардеец быстро погибал, растекаясь по поверхности бесформенной лужей слизи.

На Хораксе гвардейцы оказались после приказа Императора. Хомодо вспомнил главную площадь захваченного города, в центре которой громоздился гигантский розоватый камень, изображающий отправленного в отставку старого губернатора на троне.

Для местных он был символом власти, ему поклонялись и по праздникам к камню клали цветы.

Хомодо и гвардейцы стояли, широко расставив начищенные берцы, и держали руки в перчатках на прикладах автоматов. Они охраняли периметр главного здания, в котором прятались те, кто тайно заключили сепаратный договор с Императором. Этой кучки алчных негодяев вполне хватило для того, чтобы Император за трое местных суток присоединил к своей расширяющейся империи очередной независимый остров.

Хомодо знал местную историю, но предпочитал не держать в памяти весь этот древний хлам. Информация автоматически складывалась в дальних кластерах его мозгового компьютера и была всегда доступна, если понадобится. Вид камня, как и город, не воодушевлял. Слишком много здесь пролилось крови. Аборигены легко убивали себе подобных и делали это с явным, садистским удовольствием. Гвардейцы Метрополии внушали страх и гарантировали полное отсутствие убийств.

Хомодо не испытывал эмоций, его сапфировые глаза в линзах были бесстрастны. Зато он ощущал все оттенки, запахи и цвета окружающего мира. Ещё лучше он «видел» чувства аборигенов: до мельчайших нюансов.

Его мозг, способный перерабатывать биллионы бит информации в миллисекунду, чаще всего отмечал вожделение молодых самок, которые постоянно хотели размножаться. Это было их основной биологической программой. Самки подходили, бесстрашно трогали автомат и перчатки, хихикали, быстро говорили друг другу несуразные и совершенно нелогичные глупости.

Это делали даже те, у кого уже были детёныши. С холодным отвращением Хомодо отмечал, что вызывал у них не страх, а желание сблизиться. Он этого не понимал. Просто фиксировал и снова складывал информацию в каталоги памяти как возможно важную.

Правда, страх иногда проскальзывал у самок старшего возраста — оплывших или высохших, с некрасивыми лицами и бугристой кожей, с черным комом бед и забот, которые они несли на себе, как Хомодо — свой обязательный боезапас.

***

Пыльная дорога казалась бесконечной. Она петляла мимо высохших от жары степей под ненавистной Хомодо ярко-оранжевой звездой, которую так восхваляли аборигены. В небе носились мелкие крылатые создания и верещали. В сухой стерне шмыгали серые тени и попискивали, вторя звукам над головой. Эти звуки раздражали, хотелось тишины.

Купол атмосферы был огромным и бескрайним, как на его родной планете, надёжно защищённой от излучений космоса. Хомодо знал, что аборигены видят купол голубым, но его зрительные анализаторы давали успокаивающий оттенок индиго — глубокий, прохладный, похожий на тень. Тень… Он хотел бы видеть только тень. До конца жизни оставалось три часа пятнадцать минут тринадцать секунд.

Он вспомнил, как прибыл сюда почти сто лет назад по местному кругообороту планеты вокруг оранжевой звезды. Был большой взрыв где-то в центре одного из континентов, на севере. Посадка оказалась аварийной. Их быстро обнаружили аборигены, собрали в биоконтейнеры, назвали звёздными гостями и спрятали в лабораториях.

Многие из его племени погибли от перегрузок, агрессивных химических реакций во время приземления, от исследований местных учёных. Часть пришельцев замуровали в бункерах и оставили в анабиозе. А Хомодо и его близкие, как биологически наиболее приспособленные к местным условиям, стали служить Императору.

По иронии космической судьбы именно здесь, на Хораксе, оказались законсервированными два межпланетных корабля. Один — в скалистом холме, напоминающем неуклюжее животное у моря, другой — на сухом плато в длинной горе. Когда соплеменники Хомодо так неудачно высадились на планету, корабли покинули орбиту, вошли в атмосферу и, включив аннигиляторы пространства, погрузились в толщу породы на маленьком незаметном острове. Там они и оставались до лучших времён.

Император о них не знал. Время от времени над вершинами возникали магнитные вихри, туристы сбивались с дороги, им мерещились странные фигуры, после чего некоторые сходили с ума. Но, к счастью, никто о происходящем не задумывался. Аборигены Хоракса были достаточно тупы, чтобы не придавать значения очевидному и списывали происходящее на гнев морской богини.

***

В это утро кто-то из аборигенов-сопротивленцев установил растяжку, и Хомодо при взрыве вылетел через открытый люк на поверхность дороги, разбитой гусеницами бронемашин. Его не должны были бросать здесь одного, без оружия. Это было запрещено. Но, видимо, его посчитали умершим и не стали возвращаться, опасаясь других мин.

Когда его анализаторы снова заработали, он увидел только пустую степь. Осмотрел себя. Защитный камуфляж оказался цел, иначе бы он уже умер. Добраться до базы и спасительной биокапсулы времени не хватало, даже если бежать. Средство связи вместе с оружием осталось в машине. Зато хватало времени с избытком, чтобы дойти спокойным шагом до океана. И Хомодо повернул прочь от базы.

Он устал существовать. Эта ситуация оказалась ему на руку, чтобы избавиться от усталости раз и навсегда. Биокапсула не восстанавливала силы до конца, а жидкости на этой планете были смертельны. Так утверждали хозяева планеты и к океану пришельцев не подпускали.

Небольшие видеоролики на тепловизорах убедительно демонстрировали в разных вариантах, как соплеменники Хомодо, оказавшись в насыщенной чужеродными микроэлементами воде, за сорок секунд превращались в желе. «И это хорошо, — думал Хомодо, — сорок секунд боли можно вытерпеть ради того, чтобы навсегда исчезнуть вместе со всеми анализаторами и перестать видеть эту мерзкую каменистую пустыню».

Воздух стал более прохладным, влажным и солёным. До моря было ещё сорок минут ходьбы. Обладая уникальной способностью предчувствовать будущее, он до секунды мог рассчитать своё время на ближайшие несколько часов. Жить ему оставалось один час, пять минут и две секунды. Последние двадцать две минуты собственной жизни Хомодо решил насладиться вечерним небом цвета индиго и вспомнить свою родину, на которой он стал преступником. Его преступление состояло в отказе от стерилизации.

Вместе с ним преступниками стали все родичи, которые всем кланом несли ответственность за того единственного, кто имел редкую способность размножаться. Поддержав его отказ, соплеменники также подлежали уничтожению вместе с ним.

Родичи Хомодо ушли вместе с ним. Он искал новую планету для основания новой цивилизации, а приземлился на этой — с аборигенами-садистами, вечными войнами, почти мёртвым от химических и ядерных отходов океаном и палящей оранжевой звездой. Когда Хомодо стал солдатом, он уничтожал чуждый ему биоматериал без эмоций. Чтобы сохранить свой. Втайне от Императора.

Внешне Хомодо ничем не отличался от своих соплеменников, но он все ещё оставался вождём — из оставшейся в живых тысячи. Он многому мог бы научить даже этих малоразвитых аборигенов, которые кичились своей допотопной генной инженерией и атомным оружием. Но его время, похоже, вышло. Новой цивилизации не будет.

Навстречу медленно двигался старый абориген с желтоватой спутанной растительностью на сухой коричневой коже. Его глазные щели слезились от ветра. Он катил металлическую конструкцию с двумя колёсами, через раму которой был перекинут мешок с корнеплодами.

За аборигеном бежало мелкое четырёхлапое животное, которое яростно кинулось на Хомодо, пытаясь вцепиться белыми клыками в конечность. Нельзя было позволить нарушить целостность камуфляжа, и Хомодо швырнул в животное невидимый для аборигена импульс из мелкой фиолетовой крошки. Животное заскулило и завертелось на месте.

Абориген остановился. Хомодо тоже. Он почувствовал на себе цепкий оценивающий взгляд, увидел беспомощность мышц и хрупкость костей аборигена, его полуразложившиеся от местного веселящего яда внутренности и его близкую смерть.

— А ведь ты не местная тварь, сынок. Звёздный гость, чтоб тебя…

Абориген, прищурив глазные щели, сказал это также обыденно, как и его доктор, ежедневно укладывая Хомодо в капсулу. И, равнодушно отвернувшись, покатил своё сооружение дальше. Животное, поскуливая и припадая на задние лапы, поковыляло за ним. Хомодо отметил, что доктор никогда не называл его «сынок». Детёныш, по-местному.

Информация была неприятной и имела лёгкий оттенок печали, напомнив о потомстве, которое скоро умрёт вместе с ним. Той самой печали, от которой у аборигенов из глазных и дыхательных щелей выделялась жидкость и повышалось давление тела. Хомодо не должен был ничего чувствовать.

Он хотел ответить аборигену, что он гвардеец и отстал от части, но вспомнил, что у него всего двадцать две минуты для прощального ритуала. И молча двинулся мимо старика, так сильно выделявшего запах скорой смерти.

Внезапно, впервые за столько планетных лет, Хомодо почувствовал настоящее сожаление. Даже среди соплеменников он всегда был один, ему поклонялись, его боялись. Вождь! Нет, не один. Внутри ждало своего часа его будущее потомство, способное заселить планету с подходящими жизненными условиями за несколько оборотов времён года. Но с планетой ему не повезло. Он обманул свой род. Проиграл.

Впереди показалось море. Оно перекатывалось под падающей в горизонт палящей звездой расплавленным металлом и вызвало у него страх — впервые за тысячелетия жизни.

«Ничего, — подумал Хомодо, — перед смертью мне можно все: сожалеть и даже бояться. Сейчас погибнет целая раса, потому что я — единственный, ради кого состоялся перелёт сквозь космос, ради кого погибли и погибнут родичи. Целая раса высокоразвитых, идеально приспособленных к жизни существ уйдёт вместе со мной».

Он вспомнил пропахшего смертью старого аборигена, но у того не было страха. Он умирал один.

Осталось двадцать минут. Хомодо сидел на кремниевой крошке возле прибоя, смотрел на закатное небо цвета индиго и совершал ритуал. Он разговаривал с предками и своими потомками, которые никогда не родятся. Он вспомнил всех аборигенов, которые падали под пулями его автомата и мысленно попрощался с ними. Они, в отличие от него, оставались живыми, только теряли своё несуразное слабое тело и переходили в новое эфемерное состояние, им невидимое, незнакомое и пугающее.

Потом он подумал о чёрном бездонном космосе, о зарождающихся и исчезающих галактиках, о великих богах, которые миллионы лет назад дали его расе возможность бесконечно размножаться и заселять пригодные для жизни планеты.

Напоследок Хомодо вспомнил своих родичей, погибших в смертоносной жидкости, легко поднялся, скинул бронежилет и вошёл в прибой. Его берцы намокли. Он ожидал появление обжигающей боли, но ее не было. Двигаясь вперёд, он погрузился по пояс, по плечи. Скоро под поверхностью жидкости скрылась зелёная маска с прорезями для глазных анализаторов.

Вдруг Хомодо понял, что может дышать. Он остановился в тяжёлой толще грязноватой от бурой растительности воды, и его тело стало стремительно наполняться той самой влагой, которую он каждый планетный день получал в биокапсуле. Но здесь были микроэлементы, которых не хватало: йод, бром, фтор, сера, углерод.

Тело стало наэлектризованным, сильным, мощным, жабры раскрылись полностью. Хомодо сорвал маску с головы, его сморщенная чешуйчатая кожа расправилась, стала гладкой и блестящей. Одним движением вывернувшись из камуфляжа, он сбросил силиконовые псевдоконечности с электроникой, которая приводила в действие пальцы и ступни.

Его длинный чёрный хвост выпрямился, а над хребтом развернулся белоснежный веерообразный гребень. Вместо конечностей выплеснулись светлые тонкие щупальца, похожие на нити актиний.

Хомодо несколько раз резко обернулся вокруг оси, внимательно осмотрел хвост, в котором гнездилось потомство. Тот самый хвост, который он не дал уничтожить и унёс с собой через мрак космоса, чтобы спрятать на этой безжизненной планете. Все было на месте.

Хомодо с силой выпрыгнул из воды, взметнулся над ней мощным телом, расправляя затёкшие в камуфляже и псевдоконечностях мышцы, и уже через секунду стремительно мчался вдоль дна в свой новый мир. Он не заметил, что волна, поднятая его прыжком, накрыла бронежилет и выплеснула на берег камуфляж и останки созданного аборигенами для его сородичей тела. А если бы и заметил, это его уже не интересовало.

***

Через пятнадцать минут на берег заползла бронемашина, из неё высыпались военные. Увидев мокрый камуфляж, полковник гвардии, брызгая слюной, стал орать на сержанта-водителя, который потерял Хомодо, и крыл на чем свет стоит его сержантское разгильдяйство.

Сержант таращил глаза и даже не вытирал кровь, обильно капающую с разбитой скулы на камуфляж. Когда машину тряхнуло на фугасе, он был пьян, ничего не помнил и единственное, что сделал — это нажал на газ, чтобы уехать с гиблого места. Как же ему надоели эти напичканные электроникой клоуны, эти безмозглые биороботы! Одним меньше, одним больше — какая разница!

Сержант много раз видел, как эти твари при попадании в них пуль или осколков превращались в медуз. Им даже чип нельзя было вживить. Умирали, скоты. Этот тоже? До капсулы не довезли? Ну так туда ему и дорога. Сдох, тварь инопланетная! Сержант не мог себе признаться, что смертельно боялся Хомодо и его гвардейцев и спокойно чувствовал себя только тогда, когда они «отдыхали» в бронемашинах. Жить сержанту оставалось тридцать минут. Полковнику — чуть меньше часа.

В стороне бесшумно материализовалась и опустилась на гальку чёрная бронированная машина. Из неё спустился невысокий человек в штатском с застывшим невыразительным лицом. Он был один. Солнце упало за горизонт, в тревожном алом закатном свете был хорошо виден мокрый камуфляж, бронежилет и псевдоконечности, выброшенные волной на берег. Ворсинки на внутренней стороне тканевой поверхности сморщились и стали похожи на сухой мох.

Полковник с омерзением пнул кучу ногой. Сзади тихо заговорил маленький человек.

— Ну что, упустил? Ты хоть понимаешь, скотина, что это значит?

Полковник резко развернулся, согнулся в поклоне и застыл, подобострастно глядя в живот штатскому. Опускать глаза ниже он побоялся. Это могло быть неправильно истолковано.

— Да, Император!

— Да? — с издёвкой передразнил маленький человек, с ненавистью уставившись в шелестящий прибой. — А ведь мы его оттуда уже не вытравим. Скоро он предъявит свой ультиматум.

Он поднял взгляд от воды и с тоской посмотрел на темнеющий горизонт, превращающийся в многоцветную панораму с фиолетовыми обрывками облаков.

— Ну ладно, у нас есть время. Подготовимся, — он достал оружие.

Через минуту от полковника, бронетранспортёра и силиконовых конечностей Хомодо не осталось даже пылинки.

Император долго стоял без движения у кромки прибоя, невидящим взглядом глядел на сумеречный горизонт, запрещая себе думать о возможном проигрыше. Но чёткое логическое мышление уже разложило по полочкам последствия случившегося.

Один из тысячи звёздных гостей, — о которых он знал так мало, но так эффективно и долго использовал, — ушёл. Появился новый фактор — водяная инопланетная тварь с неизученным интеллектом, случайно попавшая в идеальную для выживания среду.

А если для размножения? Как знать…

Мир для Императора на этой планете с сегодняшнего вечера стал другим: враждебным, непредсказуемым, некомфортным.

Вскоре маленький человек уехал, оставив на берегу мрачную тень смертельной тоски. Он хотел бы жить вечно и понимал, что это невозможно. Небо стало черным, на нем зажегся Млечный Путь, родина Хомодо.

Путь звёздного гостя по враждебной ему поверхности Хоракса, опасный и непредсказуемый, закончился. Хомодо теперь предстояло жить в океане столько, сколько просуществует планета с палящей звездой, сухими степями и закатным небом цвета индиго.