Глава 1

в которой читатель знакомится с Кессом, чей флирт с очаровательной незнакомкой заканчивается у стиральной машинки в компании нахального хлыща.

В полутьме клубного бара подсветка стойки и табуретов искажала лица, заставляла пристальнее вглядываться в собеседницу.

– Даже не думай, я не шлюха, – пухлые губы нервно сжали мундштук.

Кесс щёлкнул зажигалкой, голубой огонёк отразился в расширенных зрачках. В рабочем режиме он видел не только тонкие чешуйки макияжной краски на складках платья – невидимые глазу человека, – но и продолжал следить за танцполом.

Женщина выпустила струйку дыма, опёрлась локтем о столешницу. Кем бы она ни была, интерес к одинокому черноволосому красавчику сквозил и во взгляде, и в манере складывать губы.

Поза её была эстетичной. Очень. Будь Кесс человеком, наверное, поддался бы искушению и постарался увлечь самочку. Впрочем, сидя с приятной дамой, сам он вызовет меньше подозрений. Красивый мужчина плюс красивая женщина. Это так по-человечески.

– Чем вас угостить? – Кесс приподнял бровь.

– Тебя, – низко рассмеялась женщина. – Мы же почти знакомы. Тебя угостить. «Гимлет».

Она произнесла название коктейля так, словно знакомилась.

Тонкая шея, округлые плечи. Волосы русыми язычками небрежно и тщательно обрамляют лицо.

Запах бамбука и можжевельника. Улыбка в уголках рта.

Блики танцпола отразились от стекла. Вкусно звякнули кубики льда в бокале.

– Тебя, – исправился Кесс. Силуэты людей и рогатых катауров передвигались за стальной никелированной сеткой, ограждающей зону шоу от столиков. Тягучая ритмичная музыка с этой стороны была почти не слышна.

– Я думаю, что ты кого-то ждёшь, – сказала она, пепел сорвался с кончика сигареты. – Но пока можем поболтать. Тебе приятно, мне – тоже, а там как звёзды решат.

– Увлекаешься астрологией? – удивился Кесс. Он знал о древнем культе гадания по звёздам лишь в пределах общего курса истории земной культуры.

– Немного, – пухлые губы коснулись края бокала. Пара кристалликов сахарной пудры отразила блики барной стойки. – Ты кто по Зодиаку?

Люди за столиками говорили, их руки двигались, рисуя мысли. Голубые лучи танцпола смешивались с рыжим светом столиков и таяли тенями. Ничего необычного, только нюх хищника подсказывал, что Кесс взял след правильно.

Интересно, тот типчик в проходе, проливший бокал на майку сутулого длиннорогого катаура – сделал это специально?

– Никто. Я родился не на Земле, – улыбнулся Кесс. – Прости, отлучусь. Сейчас вернусь.

Четвёртый бокал эля просился наружу.

Гимлет – как окрестил женщину Кесс – закинула ногу на ногу, взгляд стал острым.

Он шёл вдоль серебряной клетки, очерчивающей площадку танцпола, и чувствовал, как она смотрит вслед.

В рабочем режиме взгляд фиксировал тысячи подробностей: жесты, движения пальцев, губ, тел. Информация сплошным потоком шла сквозь мозг, как размоченная в грязь пустая порода золотого прииска.

Стерильная белизна уборной ударила по восприятию, захотелось зажмуриться. Хищник внутри отступил, внутренняя напряжённость притихла. Кесс выдохнул.

Наблюдение за цепочкой драгдилеров привело именно к этому клубу, сомнений быть не могло. Картину ломало то, что здешняя тусовка оказалась слишком уж сонной и местечковой. Возможно ли, что курьер появляется лишь в определённые дни? Возможно. Хотя спрос на новую отраву, мгновенно окрещённую модишесом, нынче велик. В отличие от привычного афродизиака ресшеса, модишес – явно синтезированный из него – был сильнейшим возбуждающим средством не только для самого принявшего, но и для всех, кто слышал его голос. Что-то менялось в мозгу и связках принявшего новый наркотик так, что самцы и самки вокруг него сходили с ума. Наркоман воздействовал на окружающих. Это вовлекало в наркотические оргии добропорядочных граждан города.

«Только не меня, – с удовлетворением застегнул брюки Кесс. Зеркало отразило ироничный взгляд серых глаз. – Природа пошутила, разделив воспроизводство людей на двух неполноценных особей».

Танцоры исчезли в блеске декораций, мигающие пузыри танцпола стрельнули иглами лучей. Глаза уловили напряжение в позах людей за ближайшим столиком. Чувство опасности заставило шагнуть в сторону, врезаться в чьё-то тело.

– Упс, – рассмеялся незнакомый парень. – Меня сегодня все любят!

Это был тот пижон, что пролил бокал на катаура несколько минут назад – задрал подбородок, глядя на высокого Кесса, в улыбке сверкнул вызов.

Гимлет помахала со стороны бара ладошкой.

Огни мигнули – в воздухе что-то пронеслось.

Звук двигающейся мебели разрядил наэлектризованную атмосферу, Кесс вжал голову в плечи, выстрелы пришлись по пузырям пустого танцпола. Потоки стекла и жидкости обрушились в зал. Закричали люди.

Парень зажимал плечо, его глаза были удивлёнными. Кровь сочилась между пальцев.

– Ох ты ж нахуй, – пробормотал он.

Кесс ухватил его за рубашку и, не разгибаясь, припустил к выходу.

Сирены мешались с визгами, запах гари ел ноздри. Очумевший парень спотыкался, помогал себе здоровой рукой, его чёрные волосы, перемазанные блеск-гелем и водой из шоу-пузырей, растрепались. Кесс не отпускал добычу – отчасти потому что кровь, растекавшаяся по футболке, оказалась фиолетовой. Как у него. Парень тоже был никсеретом.

– Давно здесь живёшь? – септопена зашипела, сворачивая кровь. Повезло, что пуля прошла навылет – выковыривать металл из мяса – занятие муторное и грязное. Надо бы плотно зафиксировать плечо.

– Родился здесь, – пожал плечами тот и скривился. Чёрные брови сдвинулись над прямым острым носом.

– Родился? – удивился Кесс. – При всей нелюбви людей к никсеретам, здесь бывают гнездовья?

Было чему удивляться. Ксенофобия человеческого общества зашкаливала, когда дело касалось хищных аборигенов Никеса. Факт того, что люди терпят в своих городах гнёзда человекообразных чудовищ-амфибий казался чем-то новеньким.

Парень промолчал. Чёрные глаза казались двумя осколками обсидиана. Угловатые плечи, молочная кожа, сухощавые бугры мышц и проступающие на длинном тощем корпусе рёбра. Пояс мешковатых джинсов вытерся до белой основы.

– Я благодарен за заботу, – он встал, перекинул футболку через здоровое плечо. – Бывай.

– Если кто-то засечёт цвет твоей крови, ты не выйдешь из района. – Кесс вытряхнул сигарету из пачки и откинулся на спинку стула. – А куртку я тебе дарить не хочу.

Спасённый плюхнулся обратно в плетёное кресло.

– Чего ты хочешь?

– Зовут тебя как? – дымок рисовал в воздухе кухни завитки.

– Хал, – прищурился парень.

– Давай сюда, Хал. Очистить твою тряпку – двадцать минут. – Кесс сдёрнул с его плеча окровавленную футболку. – Как раз, чтобы поболтать о том о сём.

– Не о чем мне болтать, – поёжился парень. – Живу и живу. Как все.

Стиралка загудела, пыхнула паром.

– Так уж как все, – хмыкнул Кесс. – Люди, что приютили тебя, рискуют. А нам нельзя быть должниками людей.

– Меня всё устраивает, – Хал попытался двинуть раненой рукой и зашипел. – Я чувствую себя прекрасно.

Честно говоря, Кесс так обрадовался существу своей расы, что отдал бы ему и куртку, и одну из собственных футболок. Мысль о том, что этот черноглазый голодранец наденет пахнущую им одежду, взволновала. В этом было что-то семейное. Словно тот, приняв его запах, станет частью гнезда, семьи, которыми Кесс так и не обзавёлся. Стиралка давала фору в несколько минут, которые можно побыть в компании земляка.

Хал ёрзал в скрипучем кресле, трогал больное плечо и вроде как нервничал. Два ряда незрелых плоских присосок груди голубовато выделялись на белой коже. Он стрелял взглядом из-под ресниц в сторону Кесса – явно не имея привычки к тому, что собеседник зрячий, – вскидывал острый подбородок и молчал.

Когда Хал, получив назад одежду, исчез на лестничной клетке, Кесс прислонился спиной к стенке прихожей и нащупал в кармане сигаретную пачку.

Глава 2

в которой Кесс узнаёт нечто чрезвычайно важное, получает предложение, от которого нельзя отказываться, и приобретает определённые физиологические проблемы.

«Четверо пострадавших в перестрелке дали показания», – гласил заголовок первой полосы новостного издания.

Кесс пробежал глазами по символам и интерактивным меткам. Надо же, чтобы в день засады бандюки сцепились именно в этом баре. Скорее всего, источник модишеса ускользнул в другую точку. Нужно продолжать слежку от предыдущего звена. Столько усилий катауру под хвост! Улов в виде авторитета района, который возжелал пострелять в баре, достался молодой помощнице комиссара полиции.

Жаль того подстреленного никсерета. Настороженный, зажатый… Кесс уже тогда понял, что ни о каком приятии людьми жителей Никеса речи не идёт. Хал скрывал своё происхождение, ассимилировался в человеческом обществе. Никогда не узнает вкуса раханны, не войдёт в зрелость, не познает любви и уюта гнезда. Он – усохшая водоросль, выброшенная на берег. Не хватать же его и не везти на родовую планету, куда Кесс вернётся, когда закончится контракт. Несмотря на открытую неприязнь людей, земные службы тайно нанимали сотрудников с Никеса, поскольку никакие технологические ухищрения или биомодификации не могли имитировать человека, сохраняя особые способности.

Встретиться на Земле двум никсеретам равносильно чуду – как швырнуть галькой с берега и попасть в кальмара.

Если Хал здесь с рождения, как же он умудрился родиться здесь? Мало дать вылупиться яйцам, нужна матка, которая вырастит личинок в полную форму. То есть нужно классическое гнездо с защищённой от чужаков матроной-инкубатором. При постоянной агрессии людей – очень хорошо защищённой.

Возможно, действительно есть где-то тайное поселение-семья, хранящее тайну расы? Почему Хал замкнулся? Он же видел, что Кесс – свой.

Кесс откинулся на спинку кресла и взъерошил отросшие тёмные волосы, затем в раздражении закрыл новости и кинул в сумку идентификатор. Надо сходить в контору и найти ближайшую развилку сети информаторов по делу модишеса.

Скорее закончить дело – и домой.

Распахнув двери подъезда, он обнаружил засаду в лице широко улыбающегося Хала. Тот помял пальцами воздух в приветствии и пристроился рядом с шагающим Кессом.

– Я подумал, – начал он и глянул снизу вверх, словно оправдываясь, – и понял, что хочу иногда с тобой общаться. Ты был прав, я же всё-таки не человек.

– Ты бы сразу сказал, что тебе от меня нужно, – хмыкнул Кесс. – Не просто же стрельнуло в голову, и ты пожалел, что смылся.

– Да ничего не нужно! – насупился Хал. Чёрные волосы он, казалось, не расчёсывал со вчерашней встречи. Кроссы подскакивали в странноватой летучей походке, а руки, словно желая что-то скрыть, утонули в карманах – на костлявом запястье болтался браслет из шнурков, углы локтей торчали плавниками. Он уже ничем не напоминал того ошарашенного паренька из разгромленного клуба. – Просто ты тоже, как и я... – Хал стрельнул глазами в сторону и оборвал фразу.

– …не идиот, – засмеялся Кесс. Чувство близости к чужому голодранцу нахлынуло снова. – Вываливай, что нужно. Обещаю, что отпущу с миром, что бы ты сейчас ни ляпнул.

– Пообещай, что не пойдёшь к копам, – Хал взъерошил пятернёй шевелюру и остановился.

Это становилось интересным.

– Обещаю, что не скажу об этом копам. – Пообещать не ходить на работу Кесс не мог.

– Ладно, – Хал съёжился и оглянулся. – Только надо поговорить наедине, чтоб совсем никого, понимаешь?..

«Зайду в контору после обеда», – решил Кесс, ухватил Хала за запястье и потащил в сторону дома.

– Я знаю, что ты с копами работаешь, – сразу выдал Хал. – И шифруешься. И тебе хреново среди людей, вон как ты на меня накинулся.

– Накинулся? – Кесс почувствовал раздражение. Вот дерьмо, надо держать себя в руках, мало ли кем окажется воспитанный среди людей голодранец. Который следил за ним.

– Ну да, – ухмыльнулся Хал. – Не подружку стал спасать, а меня – на руках, можно сказать, вынес. Даже пообещал не сдавать. У меня к тебе дело, как у земляка к земляку. Что нам люди, верно?

Кесс сжал челюсти и промолчал. Ему не нравилось лукаво-наглое выражение лица собеседника, потому он ожидал, когда тот подойдёт к сути разговора.

– Ты же тоже никсерет, – продолжил Хал. – И знаешь, что на нас человеческая наркота почти не действует.

– Ну? – Кесс напрягся. Предчувствие задрожало натянутой леской.

– Ну вот. Знаешь, что, например, к афродизиакам мы иммунны ещё и потому что у нас нет разделения на то, что у людей называют полом? Мы полноценны.

– Догадываюсь, – осторожно протянул Кесс. Парень говорил так, словно делился страшной тайной собственной физиологии, о которой собеседник не знал.

– Вот... – Хал сцепил пальцы. – Ты обещал не сдавать.

– Ну да, – Кесс кивнул. – И не сдам. Ты замешан в торговле дрянью?

– Ну... – Хал побледнел. – Не совсем. Вернее, не только. – Он потёр глаза запястьями. – Когда никсерет глотает гранулы ресшеса, его организм выводит их изменёнными.

– Даже так? – в собранную по делу наркоторговцев информацию внедрились новые факты, как недостающие кусочки паззла. Нужно было их усвоить. Кесс боялся спугнуть разоткровенничавшегося «земляка». Чувства обострились, взгляд фиксировал дёргающиеся пальцы гостя, полосы пыли на плече, нервные движения запястий. Ноздри втянули запах собеседника – почти родной и чужой одновременно. Раздражает.

– Это деньги, – обсидиановые глаза лихорадочно блестели. – Много, много денег! И полная тайна. Тебе скрывать маленький бизнес от коллег будет нетрудно, а может, даже повышение по службе получишь.

– Ты не похож на сильно богатого, – хмыкнул Кесс.

Значит, этот парень – фабрика по производству той самой дряни, которую он искал два месяца. Вряд ли здесь работает артель никсеретов… Разве что семья, купившая безопасность гнезда в обмен на отраву. И на которую можно выйти через доверчивого Хала. Если его сдать в добрые руки закона, контракт можно считать завершённым. И, наконец, вернуться домой.

– А вот это тебя нихуя не касается! – вскинулся Хал. – Босс предлагает работу, и я очень советую согласиться.

Вот она, суть разговора.

Кесс шипяще рассмеялся и жёстко врезал «земляку» костяшками по голове.

– Ты, ублюдок, – прорычал он на ухо стоящему на карачках парню. – Ты, сволочь, думаешь, что словил меня на живца? Я затрепещу от счастья, что встретил «своих», и кинусь зарабатывать «много, много денег», чтоб твои хозяева торговали дурью и радовались ещё одной фабрике отравы?

Шея под ладонью напряглась, Кесс чувствовал, как Хал дрожит. В животе расцвело возбуждение.

– Чёртов ублюдок, – повторил он, вжимаясь носом в пахнущие пылью, ирисами и кардамоном волосы. – Ты можешь быть кем хочешь и жить как хочешь, гордиться маленькими вонючими тайнами, но то, что тебя, как циветту, разводят на дерьмо и потому позволяют жить  – омерзительно.

– Не дерьмо, – Хал повернул голову. Затем подтянул колени и сел на пол. – Поссал – и всё.

– Не всё. Слизнячий выродок. Ты и твоя семья позорите расу.

– Люди ненавидят нас! – в чёрных глазах блеснуло бешенство, пальцы вцепились в зарубцевавшееся плечо. – Пусть сходят с ума и дохнут, не жалко.

– Возомнил себя орудием возмездия? – Кесс поднялся и отряхнул ладони. – Так ты и есть орудие. Тупое животное: покормил – подоил. Брысь отсюда, и чтоб я тебя не видел.

Вода охладила голову и собрала разбредшиеся мысли.

Сдавать Хала Кесс не собирался. Как-никак пообещал. Вожделенная цель стала одновременно и ближе, и дальше. Нужно выйти на босса этого выродка… и его семью, но так, чтобы не затронуть его самого. Всё-таки, как ни крути, малолетний дурак не виноват: тяжело жить в атмосфере ненависти к чужакам и скрываться, чувствовать себя изгоем, которого убьют, если узнают, кто он есть… И не воспользоваться возможностью мести.

Каково это – жертвовать ради семьи?

И расти почти человеком.

Надо поспешить.

Кесс вздохнул. Провёл ладонью по паху. Так и есть, организм отреагировал на близость половозрелого привлекательного никсерета. Плоть в паху набухла, и головка похожего на человеческий член гектокотиля выше присосок покрылась корочкой извести. Ну надо же было так попасть! Ладно бы ему этот голодранец нравился – нет же. Раздражает и не вызывает ни малейшего желания встретить снова. Кесс вспомнил, как нагло ухмылялся этот получеловек, и сморщился.

Впрочем, пока щупальце видно не очень сильно, до конторы можно добраться, не вызывая интереса человеческих женщин слишком оттопыренными брюками.

Глава 3

в которой Кесс сбегает с официальной церемонии и обменивается взаимным лишением невинности в обстановке секретности.

Речь мэра, посвящённая открытию новой аэролинии, была действительно хорошей. Добродушные остроты – конечно, написанные помощниками, – в его устах обрели силу и жизнь. Благородная седина, представительная фигура, обрисованная дорогим костюмом, и густой голос мэра гармонировали с флагами и по-праздничному ясным небом.

Помощница комиссара, Элизабет Глански, улыбнулась и посмотрела на Кесса сияющими глазами. Она, в отличие от него, очень хотела попасть на церемонию, готовилась и потому выглядела как на картинке. Белая шапочка на гладких золотистых волосах смотрелась элегантно, курносый нос мило морщился, когда она улыбалась. Ясно-голубая полицейская униформа сидела на ней великолепно. Отличный офицер, талантливый работник и милая девушка.

Кесс, не являющийся штатным сотрудником, ничем из толпы обывателей не выделялся – разве что был на голову выше рядом стоящих людей. Он видел и Глански, и комиссара, и других полицейских, движения рук и губ, тысяч людских глаз и осу, ползущую по галстуку мэра. Интересовала его фигура, стоящая справа чуть позади городского главы. Гимлет.

Гимлет посмотрела ему в глаза и улыбнулась.

– Идём, идём скорее, – дверца машины приоткрылась, изящная ручка поманила Кесса.

В салоне пахло бамбуком и можжевельником.

– Где ты живёшь? – женщина откинулась на спинку сиденья. – Надеюсь, на Земле? Тебя не нужно будет подвозить на загадочную планету странных мужчин?

Кесс оглянулся. Аскетично-роскошный аквамобиль, дверцы не блокированы. Это хорошо. На месте пилота катаур. Короткие толстые пальцы вдавились в руль, тёмно-рыжая шерсть перекатывается в складках массивного затылка быка. Занятно, что у этой расы женщинам нельзя работать, они предпочитают не покидать родную планету, зато их мужчины всюду. Наверное, их охотно нанимают из-за физической силы, ощущения надёжности, а может, они напоминают людям домашних животных.

– Живу на Бай-Ладе, – хмыкнул Кесс. – Решила подбросить старого собутыльника?

– Значит, на Бай-Лад, – скомандовала Гимлет пилоту и рассмеялась. – У такого выпивохи, как ты, будет, чем угостить древнюю приятельницу?

– Если её не отпугивают типовые панельные каморки странных мужчин, – Кесс не знал, как себя вести. Он покосился на рыжий невозмутимый затылок катаура.

– Ратан верен только мне, – правильно истолковала взгляд Гимлет. – Он меня часто возит, когда муженёк исполняет мэрские обязанности. В типовой панельной каморке я ещё не была, но звучит здорово.

– Я рад, что ты не пострадала тогда в баре, я должен был увести раненого и не смог подойти, – Кесс разрезал лайм, по кухоньке разнёсся острый свежий запах. – Не ожидал увидеть тебя рядом с городским шишкой.

Гимлет хихикнула, прикрыв губы ладонью. Её короткие волосы сегодня были уложены на пробор, но продолжали нарушать строгость причёски, словно неукротимое бронзовое пламя.

– Если бы ты оказался во время стрельбы рядом, Ратан бы тебя просто размазал. Он закрыл меня ещё до того, как лопнул первый шоу-пузырь.

Она махнула рукой в сторону прихожей, словно катаур и здесь наблюдал за ней. То, что телохранитель остался снаружи у дверей, успокаивало. Неприятно, когда в твоём доме непонятный чужак.

– Муж как относится к твоим прогулкам? – себе Кесс налил чистого джина. Фужеров не было, но стаканы для виски казались вполне пригодными и для коктейля.

– У него выборы весной, – вздохнула Гимлет и расстегнула верхние пуговки блузки. Капля напитка дрожала росинкой на нижней губе. – Ему всё равно. Я же в компании катаура, а он не человек, ревновать незачем.

Она развела края блузки, показались нагие полушария груди.

Она была эстетична… пожалуй, даже красива. Кесс видел голых человеческих женщин, но так близко и… материально – никогда. Практика оказалась намного увлекательнее теории.

Он осторожно провёл пальцами по её груди, очертил подушечками вздыбившиеся от касания розовые соски. У никсеретов нет ничего подобного... Гимлет судорожно вздохнула, подалась навстречу и лизнула его в губы. Это было необычно, и Кесс попытался словить её язык.

– Ты что, никогда не целовался? – потемневшие глаза смотрели с недоверием. Груди в руках были мягкими и плотными одновременно, податливыми и настойчивыми.

– Нет… – Кесс понял, что сейчас она его убьёт. – Никогда. Я не человек.

Гимлет попыталась улыбнуться «шутке».

Он наблюдал удивление во взмахе ресниц, недоверие в тонкой морщинке между бровей, азарт в дрогнувших веках.

– А кто? – она словно немного испугалась.

Кесс поднялся и начал расстёгивать пуговицы – одну за другой.

Голубые воронки присосок, двумя рядами – от груди, через изузоренный пёстрыми разводами живот. Пальцы действовали словно сами по себе. Азарт поднимался изнутри солёной волной. Он, одинокий, а, значит, неполноценный никсерет без гнезда, вдали от дома, только что потерпевший неудачу в деле – разворачивал полы одежды, словно распахивал душу для почти незнакомой человеческой женщины. Пара движений – и рубашка упала в плетёное кресло, в котором когда-то мостил зад черноглазый голодранец.

– Ух ты… – Она зачаровано провела ладонями по плечам… ниже… по присоскам. И не закричала.

Кесс задрожал. Это было чувствительно. Валики плоти сжались.

– Ты не человек… – прошептали губы и коснулись ключицы. Её грудь приятной тяжестью упёрлась в живот, соски царапнули чуткие присоски. – Невероятно… Но значит ревновать незачем.

Она думает, что он хочет её.

Кесс провёл ладонями по её плечам, сдвигая ткань. Плечи были золотистыми и округлыми, на них не было лакового блеска смазки. Он потянул женщину в комнату. Гимлет заворожённо и с охотой последовала за ним, оставив юбку на полу. Кесс остановился и старательно поцеловал женщину – как он это понял, проникая языком в тёплую глубину. Гимлет обняла его рот мягкими губами, лаская и посасывая, зарываясь пальцами в волосы. Её дыхание пахло лаймом.

Он с интересом и возбуждением исследователя снимал с неё трусики. Она была похожа на никсерета, широкими бёдрами напоминала матрону, но тело было по-своему, неуловимо чуждо гармоничным. Мягкие плотные груди играли в ладонях, переливались и тыкались сосками. Она обводила язычком набухшие от возбуждения края его присосок, и Кесс следовал примеру, пробуя на вкус её. Это было похоже на завораживающую, странную, чем-то эротичную игру. Гимлет выгибалась, тянулась руками к его штанам. Он всё ещё сомневался.

Распустившееся лепестками розовое отверстие между её ног было влажным и распространяло запах, сладковатый и острый. Он провёл большим пальцем между складок, скользя и раздвигая края, различая рецепторами на подушечке нюансы цвета, задержался у верхнего края, где складки образовывали причудливый рельеф.

– Я хочу… – Гимлет закусила губу. – Не бойся.

Кесс вздохнул и выпустил уже порядком затвердевший за сегодня гекатокотиль на волю.

– Я боюсь, чтобы твёрдая часть не причинила тебе вреда, – он провёл пальцами по известковому наконечнику щупальца.

– Ого… – Гимлет наклонилась ближе, и Кесс видел её изогнутую спинку, худые лопатки и золотисто поблёскивающие ягодицы. Пальцы пробежали по ноющим присоскам, плотно обхватили щупальце и попытались гладить и потягивать. Маленькая ручка на вздувшемся, исчерченном тёмными зигзагами органе выглядела забавно.

– Не так… – Кесс показал, как надо двигать. То, как она изучала его – с непосредственностью и восхищением – завораживало. Они были вместе – как бывают только любовники в одном гнезде. Присоски стали совсем влажными, хотелось приникнуть к тёплому, подвижному, хоть и странно сухому телу.

Он поднял её, прижал к себе и потёрся гекатокотилем о мягкий живот. Это было восхитительно, только сухо. В паре с другим никсеретом они бы уже истекали смазкой. Гибкая спинка под ладонями напряглась и изогнулась. Гимлет повернулась к нему спиной и стала на коленки.

– Ну же… – голос был хриплым. Губы раскраснелись ярким цветком. Алое мокрое отверстие вагины казалось весьма подходящим, чтобы… И Кесс рискнул.

Он ткнулся и с некоторым усилием вошёл наконечником в неё.

Это было странно и приятно. Женщина внутри оказалась влажной и горячей, она ласкала присоски гекатокотиля упругими мышцами, и по телу бежали волны удовольствия. Это не было похоже на танец любви, но Кесс приноровился к ритмичным движениям, наслаждаясь трансом женщины. Похоже, твёрдый наконечник и присоски вовсе ей там, внутри, не мешали. Когда она двинула бёдрами, настаивая на ином темпе, он послушался, и тонкие струйки фосфоресцирующей влаги проступили на груди. Гормоны, наполняющие тело с момента возбуждения другим никсеретом, действовали безотказно. Он хотел ласки.

Он не очень хорошо помнил физиологию размножения людей, не знал, достигает ли его щупальце матки, как личинки, когда входят в матрону, но то, что Гимлет очень приятно – было очевидным.

И когда она забилась и вскрикнула особенно громко, замерла, охватывая судорогой гекатокотиль, Кесс был ей благодарен.

– Ты не кончаешь, что ли? – утомлённая Гимлет отобрала его сигарету и откинулась на подушку. Она с недоверием рассматривала торчащее блестящее от смазки щупальце.

– Нет, ещё не время, – улыбнулся он. – И, боюсь, тебе бы это не понравилось.

– Почему? – она провела пальцами по напряжённым присоскам груди. – Ты кончаешь кислотой, что ли?

– Нет, лезвием, – пожал плечами Кесс и погладил её растрепанные волосы. – Когда никсерет готов размножаться, у него на члене вырастает настоящий гарпун.

– А вы там друг друга не убиваете? Или у вас женщины внутри обшиты сталью?

– У нас нет женщин. – Кесс достал новую сигарету из пачки. – Никсереты носят в себе и женские, и мужские органы, потому мы втыкаем стрелы любви друг в друга. Для людей это очень болезненно.

– И в тебя?.. – она искоса взглянула на его гладкий изузоренный живот.

– И в меня, – улыбнулся Кесс. Она его забавляла.

– Ух ты! – выдохнула Гимлет и поёжилась. – Вот почему ты такой красавчик. Ты немножко женщина. И я тебя лишила девственности.

– У меня есть опыт, – возразил Кесс.

– Но не с женщиной, – парировала Гимлет и озорно улыбнулась.

Глава 4

в которой читатель узнаёт о том, как начальство, руководствуясь фантазиями, способно принимать неожиданные решения и проявлять интерес к сотрудникам.

Комиссар Панчикаласкис чувствовал себя уставшим. Последние сутки принесли новую жертву, пожилого влиятельного гражданина, у которого отказало сердце. Предстояло расследование, кто из родственников заставил жертву втянуться в самоубийственный секс-марафон. Теперь для того, чтобы отправить пожилых родственников к праотцам, больше не надо было травить их самих.

Вот уже полгода как он не мог справиться с захватившей город эпидемией порока, жертвы которой выживали не всегда. С самого начала выяснилось, что причиной массовых сексуальных оргий служило какое-то вещество, но почему целые компании людей – иногда малознакомых – собирались вместе и закидывались наркотическим афродизиаком – оставалось неясным.

Комиссар решил сделать то, чего ему не хотелось. Он пригласил внешнего специалиста – ведь к началу июля имелись лишь крохи информации и целых трое пострадавших полисменов. Работавшие «в поле» жертвы, как один, не смогли зарегистрировать момент, когда их накачивали наркотиком, но всем троим пришлось пройти курсы психической реабилитации. Остатков вещества в их крови обнаружено не было, анализировать оказалось нечего. Информаторы из далёких от закона кругов молчали: их боссы были в раздражении от нового наркотика, поставляемого неизвестно кем. Сплошные потери, а ещё один нехороший отчёт с серьёзным «глухарём» мог потянуть даже не на лишение премии, а на замену главы департамента. Накануне выборов мэру хаос в городе не нужен.

Потому, при всей нелюбви к нелюдям, комиссар Панчикаласкис послал запрос во Внешнее Управление. Нужен был сотрудник, нечувствительный к человеческим наркотикам, желательно хищной расы, чтобы владеть навыками выслеживания и – лучше всего – не имеющий проблем с контролем возбудимости.

Присланный сотрудник отвечал требованиям более, чем комиссар предполагал, потому что походил на человека и мог появляться в департаменте и на улицах открыто. Но он был из мерзкой расы, обряды которой слыли жуткими и отвратительными. Различные издания от приключенческих комиксов до порнографии изощрённо смаковали сцены насилия с ненасытными тентаклями, растущими из тел этих тварей, расчленения несчастных девушек остриями, украшавшими члены наподобие секир. Дети их рисовали в виде здоровенных тараканов, а дамы постарше кривили губы, мол, у них женщин нет, вот они и дерут друг друга, пока не предоставится возможность украсть красотку другой расы и отложить в неё яйца.

Комиссар понимал, что какая бы часть этих слухов ни оказалась правдой – вряд ли присланный сотрудник не подготовлен к работе на Земле и станет проявлять асоциальные наклонности. Тем не менее, тревога оставалась.

Во избежание неприязни, комиссар скрыл от сотрудников источник происхождения «стажёра», но сам оставался начеку. Ему было неприятно, что высокий темноволосый чужак трогает человеческую клавиатуру, пьёт из стаканчика, сделанного для людей, выдыхает воздух, который потом попадает в лёгкие ничего не подозревающих коллег…

Самым отвратительным было то, что пришелец, представившийся Кессом, играл в человека. Он улыбался, ходил, поворачивал голову – совсем как человек. И даже курил. Похоже, эти твари находили что-то своё в дыме тлеющего табака.

Казаться человеком он не имел права – и суть комиссара Панчикаласкиса бунтовала против этого притворства.

Шло время. Новый сотрудник быстро выяснил, что наркотик – психоактивный афродизиак, и употребивший его может втянуть в зону влияния множество ничего не подозревающих людей. Принявшему дозу достаточно было произнести несколько звуков, чтобы все, кто его услышал, теряли разум и начали совокупляться.

Если человек был ослаблен или партнёров оказывалось слишком много, он мог погибнуть – потому что ни травмы, ни боль, ни жажда не могли заставить участника оргии прекратить заниматься сексом – пока в организме «звучащего» донора действовал наркотик.

Кесс не реагировал на психические волны вожделения – у никсеретов какие-то другие механизмы размножения. Скорее всего, в самом деле завязанные на жажду убийства.

Город полнился слухами. Об эпидемии, о гипнозе, о каре высших сил. То там, то сям вспыхивали скандалы. Тревога и стыд поселились на улицах.

Чётко взявший след нелюдь распутывал следы, шёл к источнику. Комиссару приходилось нередко пояснять ему то, что для него самого было обыденностью, отвечать на дурацкие вопросы, спорить и восхищаться проделанной работой. Он даже стал забывать, что под личиной человека прячется холодное невесть что из космоса.

* * *

Кесс возвращался домой. Маленькая квартирка в панельном доме в районе, где находился полицейский участок, обрела звание «дом» почти сразу. Иногда Кессу казалось, что это – практически гнездо, правда, вмещающее семью лишь из одного никсерета… В этом не было логики, но чувство защищённости успокаивало.

Сегодня Кесс побывал со следователями на месте преступления – он иногда приходил с командой, не мешал и анализировал детали. Это были неприятные моменты, но нужные – необходимо, работая над делом модишеса, видеть его жертвы. Пока восприятие покачивало густым запахом рвоты, крови, алкоголя и спермы, разум определял расстояния между участниками и их группами, пытался найти эпицентр и вычислить зависимость радиуса оргии от времени, прошедшего после принятия наркотика.

Биологические детали входили в сознание в общем потоке данных. Ничего красивого в мёртвых людях или катаурах не было. Вывернутые в судороге конечности, ощеренные зубы, закатившиеся глаза, и часто – лужи крови.

Неприятности получили продолжение и в офисе, куда Кесс вернулся вместе со следователем. Он в одиночестве загружал кадры во внутреннюю сеть, когда в кабинет вошла Элизабет Глански.

Послеобеденное время выдалось тихим и солнечным – один из редких по-настоящему тёплых осенних дней кружил в небе, золотил убранные в тугую причёску волосы девушки у окна.

– Кесс, – она остановилась у его стола, опёрлась ладонями о столешницу. Тонкие голубые венки рисовали узоры под кожей. – Говорят, что ты не человек.

Сухой лист ударил в оконное стекло. Кесс поднял на Глански задумчивый взгляд.

– Правда? – сухо спросил он. – Это где такое говорят?

– Ну Кесс, – голос стал кокетливым. – Не стесняйся. Мне одна птичка насвистела. Говорят, что ты изучаешь сексуальную жизнь человеческих женщин.

Она обошла стол, оказавшись рядом с Кессом, села на столешницу, отчего узкая юбка собралась в складки и обнажила затянутые тонкой синтетикой бёдра.

– Ну а я хочу изучить сексуальную жизнь нечеловеческих мужчин, – продолжила Элизабет. Коленка приподнялась, и стал виден край чулка. – Но очень стесняюсь. А к тебе я почувствовала симпатию – с первого дня... Ты сдержанный, и никому не расскажешь.

Кесс чувствовал неудобство. Он не воспринимал людей, как полноценные сексуальные объекты. Он мог увидеть красоту и уродство, ощутить экзотичность и сравнить с привычными никсерету стандартами. Заниматься любовью с женщиной было практически тем же, что с бесполой гнездовой матроной – детской колыбелью. Он не знал, откуда помощница комиссара узнала о его похождении с Гимлет и… эксперименте.

Кроме того, она была коллегой по работе.

Между тем Элизабет опустилась на колени, забыв одёрнуть юбку. Алый треугольник трусиков светился атласным блеском. Она протянула руки и накрыла ими вздувшийся холмик на брюках.

– Ого, – выдохнула девушка. Её взгляд затуманился, а язычок пробежал по губам.

– Не нужно, – Кесс схватился за подлокотники и попытался встать.

– Ты же никому не расскажешь, – проказливо улыбнулась Глански и вжикнула застёжкой.

Тёмный зигзагообразный узор змеился под пальчиками, и тут на Кесса накатило отвращение.

– Я не хочу, – он ухватил девушку за плечи и заставил отодвинуться. – Я не должен и не хочу. Я не игрушка.

– Ну как же не хочешь? – выпятила губку Элизабет и указала на высвобожденный из плена напряжённый гекатокотиль.

– Я не человек, потому это не из-за желания размножаться, – решил приврать Кесс. Не объяснять же ей, что его организм настроился на совершенно конкретного никсерета, который его возбудил. И который ничего об этом не знает и… не узнает.

Глава 5

в которой Кесс радуется чужой проблеме, что оборачивается спасением, Хал делает страшное открытие, а читатель пробует кровь на вкус.

После нервного и непонятного дня курить хотелось непрерывно, и потому Кесс выбрал кружной маршрут – по тихим улочкам, идиллическим с виду. Нарядные вывески затенялись золотыми и ржавыми кронами узловатых деревьев, строгие кованые решётки дворов готичностью совпадали с чёрно-белым настроением.

– Я это… – беззвёздный взгляд был жалобным – куда и подевалось нахальство! – Кесс, у меня проблема, блин. Но к доктору с этим нельзя. Чем могут заразиться такие, как мы?

Хал появился неожиданно. Вынырнул из подворотни и пристроился слева от шагающего Кесса. Как обычно, ладони в карманы, являя миру защитную угловатость локтей, буйная чёрная шевелюра прячет глаза.

– Да практически ничем, – куда и схлынуло раздражение. – От человека – ничем, – уточнил он. – Что с тобой?

– Да вот… – Хал оглянулся. Затем шмыгнул к арке, в полутень и с тоскливым лицом скрестил руки в паху.

Кесс остановился. Он начал понимать. Молодой никсерет, когда с него сходит апломб, становится милым, как попавший в переделку кальмар. Наверное, именно сочетанием экзотичности и потерянности. То ведёт себя, как хозяин подворотни, то доверчиво открывается малознакомому. Понять можно – трудно бороться с зовом крови, если привык к собственной неполноценности у людей.

– А… Почему я? Почему ты пришёл ко мне, а не обратился в семье? – Кесса окатило непонятной тоской.

– У меня её нет, – Хал отвёл взгляд. Он глубже засунул руки в карманы, словно хотел спрятаться в них весь. – Не к парням же нашим идти.

Вот как… Он сотрудничает с драгдилерами не потому что прикрывает своих. Он просто живёт по правилам людей. Его выбор. Полезная зверушка.

– Если я тебе хер на улице покажу, то точно кипеш поднимется. Короче, что-то у меня со штуцером не то, – негромко пояснил Хал замершему в понимании Кессу. – Чё ржёшь-то?

Он вскинул подбородок, стряхивая чёлку, поглядел с вызовом. Кесс расслабил нервно поджатый уголок губ, стирая похожий на ухмылку оскал, и проглотил горькую слюну. Взглянул на насупившегося драным котёнком Хала.

– Над тобой, умник, – умилился он. – Вот теперь я верю, что ты человеческий приёмыш. Ничем ты не болен.

– Это что, такая хрень и должна быть? – Хал приподнял край мешковатого балахона. Ткань джинсов в том месте, где скрывался гекатокотиль, угрожающе вздыбилась. Чёрные волосы снова упали на лоб, сгустили на лице полутень арки.

– Ну да, – хмыкнул Кесс и почувствовал злорадство. Выходит, не только у него голодранец вызвал определённые проблемы, но и сам пострадал. – Скоро будет ещё хуже. Он так и будет торчать, потом на конце вырастет острая штуковина, придётся тебе с ней обращаться осторожно и ссать модишесом не при дружках.

– И как мне жить? Что теперь делать? – руки Хала снова потянулись к паху, словно желая прикрыть срам.

– Да ничего, – пожал плечами Кесс. – Когда вырастет, подрочишь в сторонку – лезвие отстрелится, щупальце опадёт. Постарайся ни в кого не попасть. Удачки.

Он ничего не должен этому… почти человеку. Кроме того, что обещал.

В проходе арки показалась пара катауров. Разговор стоило завершать.

Кесс повернулся и заметил ещё две массивные рогатые фигуры.

Они не двигались ровно до того времени, пока Кесс не посмотрел на них.

– Ну что, слизнячок, – промычал подошедший из арки здоровяк. – Говорят, ты невежливым был с нашим бро, отказался от заботы.

Кесс скользнул спиной к стене и свирепо глянул на Хала.

– Да всё нормально, Харди, – пролепетал тот и сделал полшага к быку.

– Заткнись, Хал, – пыльный хвост раздражённо мотнулся, словно отгонял слепня, налитый багрянцем взгляд буравил Кесса. – Ты получил информацию, с которой гулять-рога чесать нельзя. Значит, либо работаешь на босса, либо опасен и тебя надо убрать.

Пренебрегающие одеждой рыжешкурые катауры были орнаментированы сбруей, и Кесс не сомневался, что холодное оружие в ножнах – настоящее.

– Какие серьёзные няньки у такого милого малыша, – процедил он. Никсерет понимал, что четыре быкообразных здоровяка ему не по зубам. Даже несмотря на коротковатые трёхпалые ручки, мощная тренога, состоящая из мясистых ног и толстого хвоста, являлась убийственной системой. – Нехуй языком трепать при чужом дяде, козломордый.

– Он никому не скажет, Харди, – сунулся снова Хал, но один из мордоворотов не глядя припечатал парня к стенке.

– Слизняк слизняка чует издалека, – фыркнул Харди и извлёк из кожаных ножен широкий тесак. – Не скажет. Я ему язык подрежу, это поможет всё понять правильно. Без языка работать станет удобнее. В другой раз отрежу что-нибудь ещё.

Во рту снова стало горьковато-солоно, уголки губ растянулись, обнажили зубы, ноги напружинились, рефлексы мягко отодвинули мысли на задний план.

Одновременно случилось несколько вещей.

Бык с ножом шагнул вперёд. Сильно завозился-затрепыхался Хал. Держащий его увалень замычал и стал тереть глаза короткой ручкой. Кесс прыгнул, растягивая тело, увернулся от лезвия, ухватился руками за рога и вонзил зубы в мясистый нос. Из гортани брызнул яд.

Бык всхлипнул, ноги заплелись, следующий взмах оказался вялым. Металл зазвенел по мостовой. Кесс метнулся к открытой арке.

– Мы так не договаривались! – звенел злой голос Хала.

Держащий его бык вывалил мокрый красный пенис и тряс никсерета, как тряпку, словно выбивал о стену пыль. Голенастые ноги в кроссах молотили воздух.

Укушенный Кессом парализованный подрагивал в пыли и пускал жёлтую пену, а двое других в коленно-локтевой позе предавались яростному сексу. Кесс помотал головой. Как же это выглядело нелепо!

Он шагнул к пыхтящему катауру и, выкашляв остатки яда, обхватил того локтем за шею, а затем вонзил зубы в плотную волосатую кожу.

Челюсти заныли, связки прострелило болью.

Хекнул упавший наземь Хал, зрачки его были шире неба.

Катаур закружился на месте, споткнулся, бок Кесса обожгло. Тварь оказалась вооружена.

Мир повернулся, земля плашмя ударила в плечо, и парализованный бык забился на дороге, пребольно прижав собой ноги никсерета. Голова кружилась.

Чернильная жидкость растекалась лужей.

– Кесс… Кесс… – Хал вскочил, резво стал пинать быка ногами, наклонился.

Кесс видел, как дрожит тело Хала, силящегося сдвинуть тушу, упёрся руками и освободил сначала одну ногу, потом – вторую. Бок пылал, внутри разливалось онемение. Всё-таки говнюк распорол ему ножом какую-то требуху. Пальцы скользнули по мокрым разверстым краям раны. Рецепторы ощутили набухающую сукровицей кожу, парящую глубину брюшины.

– Святые яйца, Кесс, я не хотел! – Хал обхватил его руками. Он дрожал от ужаса. Потемневшие губы тряслись, по щекам непрерывными потоками катились слёзы. – Я не знал! Не умирай, Кесс!

Это было бы восхитительно, если бы не порезанные кишки.

– Мне нужна слизь, – выдохнул Кесс. – У тебя в теле сейчас полно нужных гормонов. Эта рана не страшнее, чем та, которую делают, когда зачинают яйца. Твоя слюна.

– Слюна? – оцепенел Хал. – Мне… Поплевать на тебя, что ли?

– Вылизать, – прикрыл глаза Кесс. Ему было хреново, силы утекали вместе с кровью. – Что случилось? Я так понял, что ты накормил дружка модишесом?

– Нассал ему в глаза, – Хал стал на колени и задрал остатки кессовой рубашки, обнажая рану.

Парочка катауров сменила позу. Она шумно возилась в пыли, не обращая внимания ни на кого. Покрытые жёстким волосом бёдра работали, как поршни. Парализованный в поле зрения хлюпал пеной, его рёбра дрожали, а острый красный пенис, торчащий из волосатого препуция, покачивался как побег спаржи в руках вегетарианца.

Это казалось неправильным и неприятным – лизать чужой подрагивающий бок. Кровь начала подсыхать, влажно поблёскивая в самой ране. Хал пытался не смотреть, а сосредоточиться на процессе. Он старательно слизывал корочку, ловил струйки на язык, пару раз почувствовал, как, забывшись, лижет бахрому разверстого мяса. Он задыхался, вздрагивал, слышал, как подкатывает тошнота. Вкус крови заполнил гортань, всю голову. Ничего не оставалось, как глотать отвратительную смесь.

Слюны было много, она нитями тянулась с языка, сочилась из носа.

В какой-то момент Хал потерял себя, вошёл в транс.

Он видел аккуратно вычищенные, побледневшие края, которые сжимал руками, сочащуюся сукровицу и дрожащие мышцы под белой кожей. Тёплая родная рука гладила его затылок, хотелось жмуриться и урчать.

– Не спи, – серьёзные серые глаза глянули из пелены. – Сейчас приедут копы, а у тебя в крови драг. Проваливай давай.

Хал вздрогнул, просыпаясь.

Поднялся, потёр усталую шею. Голова кружилась, полная кровавых соков и... эротических видений. В штанах давление было, как в паровом котле. Хал ясно и чётко понял, что хочет этого свалившегося на голову долговязого копа. Желание можно было игнорировать до сегодняшнего случая, ведь раньше Хал никогда и никого не хотел. Инстинкты выскочили наружу и теперь победно размахивали щупальцами вожделения. Мир изменился.

Он не такой… Он ненормальный, но не гомик… Чёрт бы всё побрал!

Хал всхлипнул, вытер губы запястьем и на заплетающихся ногах заковылял прочь.

Кесс поглядел вслед, поднялся и, согнувшись и зажимая рану рукой, побрёл в переулок. Его бил озноб. Боль в пылающем боку не могла стереть запах ирисов и кардамона на кончиках пальцев, тепло чужих волос. Руку жгло памятью касания.

Поворот, ещё поворот… Пальцы окончательно онемели, ноги не слушались. Мир плыл, реальными были лишь холодные углы стенных кирпичей. Куча рваной упаковки возле изрисованной граффити металлической двери показалась восхитительной. Кесс опустился в сыроватый ворох, вбуравился в рыхлый картон, обхватил колени руками и забылся.

Глава 6

в которой комиссар обнаруживает у себя зачатки ксенофилии, зато Кесс не против съесть человека.

– Служба безопасности, – мужик в строгом костюме махнул перед комиссаром Панчикаласкисом идентификатором. – Просим явиться в Управление для дачи объяснений.

В дверях приёмной маячили две человеческие фигуры в городской униформе. Взгляд дежурной перебегал с одного посетителя на другого, затем устремился к шефскому кабинету. Любопытство боролось с волнением.

– По поводу? – комиссар не спеша выключил экраны, вдел руки в рукава куртки.

– Нарушение правил безопасности при работе с опасными формами жизни и угроза безопасности граждан, – ровно пояснил тип в костюме. – Пройдёмте.

– Не волнуйтесь, комиссар, всё будет в порядке! – помощница Глански выглядела взволнованной, но её голос искрился уверенностью. – Я смогу вас заменить.

– До нас дошли сведения, – следователь устало потёр уголок правого глаза, – что вы привлекли к расследованию внешнего сотрудника одной из рас, считающейся опасной.

– Всё верно, – пожал плечами комиссар Панчикаласкис. – Это отражено в документации. Я послал запрос во Внешнее Управление, мне прислали специалиста. С поставленной задачей он справляется хорошо, опасных инцидентов и конфликтных ситуаций за всё время, что специалист работает над заданием, выявлено не было. Управление не ошиблось с выбором.

«Неужто Кесс, засранец, где-то засветился по-чёрному? – тревога ворочалась в душе и искала ответы на вопросы. – Или кто-то узнал что-то странное и настучал безопасникам?»

– У ребят во Внешнем с бумагами, я думаю, всё в порядке, – кивнул следователь. – Здесь, на месте, вы обязаны придерживаться дополнительных параграфов правил безопасности. Ваш сотрудник относится к хищной расе никсеретов. Вы скрыли его происхождение и не известили о потенциальной опасности никого, даже сотрудников, с которыми это существо общалось непосредственно.

– Нанятый сотрудник находится под моим контролем, – комиссар сейчас был уверен, что уравновешенный, холодноватый инопланетник предпочтёт избегать любой «истории». – Кроме того, он подпадает под параграф о разумных существах. Я не могу ограничивать его гражданские права, как то свободного перемещения, неприкосновенности частной жизни, личной тайны, а также, как приглашающая сторона, несу ответственность за его действия.

Пути назад нет. Если Кесс ввязался во что-то нехорошее, комиссар понесёт наказание, следом полетят погоны, а никсерета в лучшем случае депортируют. История с космическим монстром не могла закончиться хорошо.

– Вчера вечером на Бай-Ладе был найден труп катаура, который скончался от паралича сердечной мышцы. Причина – палитоксин в крови. Вы же знаете, что никсереты умеют парализовывать жертву?

– У вас есть доказательство, что токсин выработан никсеретом, именно Кессом?

– Что никсеретом – однозначно. – Засветилось изображение щетинистой синюшной морды катаура с распухшим почерневшим носом. – Следы укуса идентичны нанесённым челюстями антропоморфа. Плюс на месте преступления найдена никсеретская кровь, много крови.

– Что совершил убийство именно мой сотрудник, доказательств нет?

«Неужели Кесс погиб?»

– Он главный подозреваемый. Ваш сотрудник не ночевал там, где был должен. В квартире его нет, – следователь сменил изображение и упёрся подбородком в сцепленные в замок ладони. – Но зато там есть ещё один труп.

Следующий кадр демонстрировал распростёртого на полу пустой прихожей ещё одного катаура. Его живот был вспорот, багрово-сизые кишки вывалены наружу.

– Номер два имеет точно такой же укус, но на загривке. На него напали сзади и тоже снабдили порцией палитоксина меньшей концентрации. А потом добили – выпустили требуху.

Вот, значит, как. Никсерет почуял кровь и начал убивать. Зачем было резать парализованную жертву? Хищные рефлексы берут верх в случае опасности. Комиссар почувствовал себя старым.

– Рекомендую вам, комиссар, прислать ко мне вашего сотрудника, как только он объявится, – страшная картинка погасла. – И берегите себя.

«Отчитали, как школьника», – комиссар злился – отчасти из-за стыда и беспомощности. Чёрт побери, он не хотел отдавать Кесса выскочкам из Безопасности. Странно признать, но за пару месяцев Панчикаласкис привык к новому сотруднику. Каким образом чужак вёл расследование, комиссар знал, ему хотелось верить, что если Кесс убил тех рогатых ублюдков, значит, иначе было нельзя. Значит, игра более чем серьёзна, а никсерет в опасности... если ещё жив. Его тела не нашли, надежда есть.

Комиссар попытался раздражённо хлопнуть дверью, но та, как назло, закрылась плавно, смягчённая пневматикой.

Упоминание о луже крови и исчезновении никсерета взволновало Панчикаласкиса, он, не заходя в кабинет, выехал к дому Кесса, чтобы в течении получаса вглядываться в слепые окна и слушать щебет пустого вызова.

* * *

– Эй, мужик! А ну проваливай отсюда! – окрик сорвал пелену сна, и Кесс открыл глаза. Ноздри затрепетали, втягивая запахи мокрого картона, гнилых овощей, помёта паразитов и пота теплокровного, который издавал звуки, широко разевая рот.

Еда.

Кесс был голоден. Нет, не так. Он был ГОЛОДЕН. Челюсти прострелило болью, когда он их сжал, из желез в гортани засочился яд.

Мясо.

– Пошёл вон! – кричало животное на лестнице. До него как раз один прыжок.

– Ирвин, прекрати! – голосок напомнил кого-то… Мышцы икр задрожали, и Кесс медленно оторвал ладони от земли. Это – люди. Разумные.

Сон окончательно схлынул, из-под безумия голода проступила память. Кесс вспомнил всё.

– Парень, у тебя всё в порядке? – светлые голубые глаза ощупывали его фигуру. Кесс провёл ладонью по боку, в прорехе ощущался рубец. Воспаление шло на убыль, пальцы увидели перламутровую тонкую плёнку, затянувшую края пореза.

– Почти, – никсерет почувствовал разочарование. В первый момент нотки в голосе женщины воскресили образ Гимлет, и подсознание возжелало, чтобы это оказалась она. Тогда можно было бы ничего не объяснять. Это была не Гимлет. Пухленькая рыжеволосая девушка бесстрашно спустилась с лестницы у запертой вчерашним вечером двери.

– Так, иди-ка сюда, – она подхватила его за локоть и потащила вверх. – Ирвин, не мешай, а лучше помоги! Видишь, приличный человек попал в беду!

Цепкий взгляд Мирры мгновенно ухватил детали: одежда мужчины, хоть и мятая, но весьма приличная, а грязная рубашка на боку не порвана, а рассечена ножом или чем-то вроде. Неизвестно, кто этот тип: ограбленный мажор или авторитет уличной банды – но в любом случае доброта могла оказаться весьма выгодной.

Мирра откровенно рассматривала симпатичного незнакомца: помятый вид не скрывал неуловимой хищности повадок. Плавные движения, красивое, привыкшее к движению тело, экономные жесты, чёткий профиль. Смугловатое лицо, серые волчьи глаза в обрамлении ресниц. Красавчик.

Она оставила Ирвина наблюдать за торговым залом магазинчика, а сама отвела гостя в комнату отдыха. Тот наотрез отказался раздеваться при ней, чем развеселил Мирру, но разглядеть длинный страшно-фиолетовый порез в прорехе рубахи она всё же успела.

– На улице полно копов, – белобрысый Ирвин выудил из ящика маркер и кивнул в сторону Кесса. – Вчера убили Говоруна Харди.

– Нас это не касается, – сжала губы Мирра. Веснушки на её носу проступили отчётливей.

Ирвин нарочно не глядел на гостя, который, надо признаться, его пугал – так, что к горлу подкатывала тошнота. Дело не в высоком росте того, не в широких плечах и остром взгляде… Ирвин иррационально ощущал гадливость, словно в комнате затаилась змея или кое-что похуже. Нечисти и гадов Ирвин боялся до паники. Когда он увидел в куче мусора под дверью гибкое движение, ему на мгновение показалось, что там затаился крокодил или монстр из канализации… Он тогда раскричался, пряча собственный страх, но если бы не Мирра, то попросту заперся бы и не стал даже смотреть, что завелось в мусоре. Ирвин ещё с полминуты помялся, пытаясь понять, чем вызвано неприятное чувство, и вышел.

– Нас это не касается, – повторила Мирра, уже Кессу. – Я не хочу знать, почему ты это сделал, твои дела меня не трогают. Будь осторожен, дружки Харди станут искать тебя. Эта новая банда мне очень не нравится. С прошлой зимы здесь совсем неспокойно.

– Недавно совсем появились? – заинтересовался Кесс. Он умирал от голода и, казалось, съел бы того самого Говоруна целиком, но человеческая женщина могла оказаться источником ценной информации.

– Зимой же, – вздохнула Мирра и зыркнула на симпатичного гостя. – Колёса, шлюхи, всё такое. Одинокой незамужней девушке страшно на улицу выйти. А копы словно ослепли. Пора менять им главного, назначить кого помоложе да пошустрее. Кофе будешь?

Пара пончиков, ухнувшая вслед за кофе в космическую пустоту желудка, не смогла её насытить, но по крайней мере стало легче себя контролировать. Гадкие полусинтетические сосиски в булках, купленных в ларьке, провалились вслед. Кесс даже не почувствовал их вкуса – возможно, к лучшему. Озноб, застрявший в суставах, начал отступать.

Сейчас бы сочного влажного мяса, обволакивающего маслянистой сладостью язык, наполняющего силой и равновесием… Зубы сжались.

Домой возвращаться не следовало. По крайней мере, сначала нужно понаблюдать за окрестностями. Второй вопрос – разжиться одеждой. Третий… Память коснулась беспокоящего момента. Рядом с Гимлет всё время крутился катаур, которому она полностью доверяла. Это тревожило.

Кроме того, Кесс беспокоился о Хале – но мелкий гад сам виноват. Без сомнений, тот знал о засаде в переулке. Значит, возникшие проблемы пусть расхлёбывает сам. Он – источник товара, его вряд ли убьют, скорее, ограничат в прогулках.

Комиссар должен быть сердит из-за трупа. Кесс наследил слишком сильно, Панчикаласкису придётся разгребать. Возможно, не в пользу Кесса. Пока руки развязаны, лучше сходить к Гимлет. Вернее, к её ручному телохранителю, Ратану.

Глава 7

в которой Хал теряет человеческий облик, а Кесс не попадает в гости.

– Ну ты и шлюшка, слизняк, – сплюнул один из людей. Хал сжал челюсти. – Если бы не босс, я с удовольствием поковырял бы тебе кишки. Покойник Харди будет доволен твоими воплями.

– Трепло твой Харди, – искривил губы Хал, – был. Можешь доставить ему удовольствие и подрочить на портрет.

Он подпрыгнул пружиной, не давая себя ухватить. В руке блеснул короткий нож.

– Ты шлюха, слизняк, – прорычал человек, багровея лицом, однако ближе не подошёл – нелюдь-ублюдок двигался странно, от него веяло опасностью. – Из-за тебя померли парни, из-за твоей развратной задницы. Недаром у тебя на девок не стоит. Клёво тебя твой дружок ебёт?

Эти приматы всегда озабочены спариванием. У них постоянная течка, в основе иерархии выяснение, кто кого осеменил. Хал почувствовал отвращение, сущность внутри смотрела на потных животных с любопытством и брезгливостью. Сущность была большой и спокойной, и Хал понял, что и сам вроде стал выше. Ранее просторная цокольная комната особняка оказалась вонючей норой, забитой дерьмом. Он слишком долго терпел и притворялся.

– Моя задница для шефа ценнее твоей, – сказал он. – А психуешь, потому что я могу заставить тебя выебать вот его, – кончик ножа ткнул в другого человека. – А его – тебя. Покоя тебе это не даёт.

И Хал зло, издевательски расхохотался.

Что-то изменилось, и это чувствовали все.

* * *

Новый трикотажный балахон, призванный скрывать вздутость ширинки, пах тем особым запахом, который бывает у никогда не стиранного хлопка. Старую одежду, включая брюки, Кесс засунул в урну.

Город припал к земле, и тени расплылись, окутали его. Светились самодовольные вывески и огни, делая вид, что борются с наползающей с востока ночью. Серебристые громады домов казались доисторическими дольменами на фоне рыжего неба, и осень отражалась в бесконечных рядах стёкол. Бетонка мягко стелилась под ноги, косые тени от закатного солнца перечёркивали мир, тянулись к темнеющим всё ещё густым зарослям.

Это место можно было бы назвать пригородом – из-за коттеджных построек – хотя и размещалось близко к Центру, в том месте, где берег делал зигзаг.

Две арки скоростных шоссе расчерчивали панораму крестом, пахло холодным песком, туманом и астрами.

– Ратан нужен? – помедлив пару секунд, переспросил человеческий дежурный на глухих воротах особняка, а затем исчез. Часы на башенке показывали половину пятого. Сигаретный дым мешался с горьковатой сыростью осени.

Кесс постоял, засунув руки в карманы, огляделся. Фешенебельный район на берегу вдающегося в залив клочка суши оказался плотно, но аккуратно утыкан домиками и виллами. Пришлось добрый час добираться сюда пешком от шоссе. Пластиковые с виду полосы газонов были там-сям испещрены ржавыми осенними листьями. Отправившийся в сторону стриженой травы окурок исчез бесследно. Скукота.

– Помню тебя, – прогудел катаур. Лаково-чёрные рога вырисовывались острыми тенями на фоне светлого квадрата дверного проёма. – Что нужно?

– Поговорить, – Кесс опёрся о стену.

– О хозяйке, что ли? – качнулись рога. – У них сегодня приём, говори, чего надо.

– Не совсем, – хмыкнул Кесс. – Я не хочу ей проблем. Слушай, Ратан, твоя хозяйка намекнула, что я могу на неё работать. Хочу сначала узнать, много ли у вас вообще не-людей и как вы относитесь к другим в команде.

– Да нормально, – протяжно фыркнул рогатый. Ноздри расширились и затрепетали. – Если хозяин будет уверен в тебе, то возьмут, наше дело маленькое, служба – она и есть служба. Все дружим.

– А дома? Друзья твои – как они относятся к тому, что ты работаешь на людей? Да ещё и шишек. Тяжело с ними? У тебя же, наверное, много друзей.

– Как у всех, – Ратан мотнул головой и с сомнением уставился на пришедшего. – Затрепался я с тобой. Поговори лучше потом с хозяйкой. После приёма.

Глухо лязгнул замок. Кесс вздохнул. Надо было лучше придумывать причину разговора. Не все быки болтливы, как Говорун.

Дорога к дому показалась бесконечной.

– Эй! Тс! Тс! – Хал приплясывал в подворотне и лихорадочно озирался. – Как хорошо, что я тебя встретил.

– Кого ты привёл на свидание сегодня? – поднял бровь Кесс.

В сумерках – смеси из небесной тьмы и человеческого света – он решил пройтись рядом с бывшим домом, понюхать воздух и посмотреть, кто крутится рядом.

– Никого. Я сбежал. У меня есть пара минут, чтобы вернуться к боссу. Не перебивай.

Кесс заткнулся.

– Тебе нельзя в дом. Там вчера оставили гостинец, как только засветишься – копы загребут. Прячься. Ты срываешься с крючка, тебя могут тупо убрать.

– Почему ты мне это говоришь? – с сомнением пробормотал Кесс.

– Понял, что я – не они. Слушай сюда. Они могут шантажировать, что убьют меня, чтоб ты согласился работать и вляпался. Не верь, не убьют. – Горькая улыбка искривила лицо Хала. – Но лучше бы ты просто согласился, и всё, – добавил он. – Всё было бы намного проще.

Вечерний ветер тронул чёрные волосы, Кесс видел пульсирующую жилку на шее – молодой никсерет вгляделся в конец улицы. Отступил назад, махнул пятернёй в прощальном жесте.

– Хал, погоди, – шагнул к нему Кесс и положил ладони на угловатые плечи. – Спасибо, что не бросил тогда. Я за тебя волновался.

Хал вздрогнул, отвёл взгляд. Потом поглядел в упор.

– Стараться быть человеком – глупость. Только не думай, что я прямо влюбился в тебя, – жёстко ответил он, замер, быстро ткнулся в губы Кесса своими и растаял в накатывающей ночи.

Этот человеческий жест, значение которого Кесс уже знал, обжёг и насмешил. Отвратительный тип этот Хал. Всю душу вывернул.

* * *

– Ко мне приходили, – неохотно пояснил катаур своей хозяйке. Званый вечер в особняке продолжался, играла музыка, даже сюда, в прихожую, проникали ароматы кухни.

Женщина улыбнулась и кивнула:

– Если хочешь, можешь взять отгул до утра. Я никуда не собираюсь, гостей полон дом.

Насыщенный пунцовый цвет платья оттенял светлую кожу, золото коротких волос было перехвачено простенькой диадемкой. Женщина ласково поглядела на телохранителя, повернулась и пошла прочь.

Катаур пожал массивными плечами и промолчал. Сокрытый в трёхпалой ладони бумажный пакетик лопнул, испачкав кожу содержимым, и Ратан слизнул пряные кристаллики языком.

Глава 8

в которой Кесс кротко терпит издевательства, Хал убивает, чтобы их не терпеть, а читатель переживает маленький экскурс на два года назад.

– Новая жертва, – комиссар Панчикаласкис потёр переносицу. С экрана глядело синюшное женское лицо с застывшими губами. В уголке рта запеклась тёмная корка. – Разрыв органов. Она трахалась, пока не изошла кровью.

– Где это случилось? – Кессу показалось, что дыхание замёрзло комком. Гимлет. Это была она.

– Улица Басёнт, особняк Верхняя Улитка. Хозяйка дома.

Всё верно. Вчерашний приём. Она умерла тем вечером, когда он приходил… И был совсем рядом. Нахлынула мысль, что он мог спасти её, отвлечь, вывести из разгорающейся оргии. Если бы...

Он никогда больше не увидит Гимлет.

Тонкая шея, блики светильника на золотистых лопатках, улыбка. Запах бамбука и можжевельника. Сине-серое страшное лицо в синяках и потёках краски.

– Участников допросили?

– Ещё не всех, – поморщился комиссар. – В Улитке вчера был приём, участники с ночи госпитализированы. Кого могли из обслуги обработали, остальных пока нет. Эта чета любила экзотических слуг. Катауры находились на территории, их меньше зацепило, эпицентр оказался в гостиной. Частная охрана не проверяла гостей на наркотики, все идут в отказ, что участвовали и вообще заходили в хозяйские апартаменты. То, что быки пострадали меньше, говорит в их пользу.

– В пользу только опрошенных, – буркнул Кесс.

– Анализы пока отрицательные, – продолжил комиссар. – Того, кто принёс афродизиак, не нашли. Есть ещё одна нехорошая новость.

Он скользнул взглядом по помощнице Глански и остановился на Кессе:

– Служба Безопасности забирает дело о модишесе. Это значит, что твой контракт разрывается. Ещё я обязан доставить тебя в отдел.

– Да, поехали, – вздохнул Кесс. – Пора выгребать.

– Нет, я не могу передать вам материалы расследования, – покачал головой Кесс. – Я подотчётен только Внешнему Управлению, стороне контракта.

– С департаментом полиции города при посредстве госуправления, – уточнил следователь. – Мы – представители госорганов, у нас есть предписания изъять все материалы по делу модишеса.

– В моём контракте нет обязательств передачи материалов до окончания расследования, если я, как исполнитель, не считаю это необходимым, – вздохнул Кесс. – Получу предписание передать всё – последую ему. Расследование не закончено.

– Для вас – закончено. Думаю, необходимые бумаги появятся очень скоро. Из-за вашего упрямства и непонятных соображений снова будут страдать невинные.

– Я работаю согласно контракту, – Кесс пожал плечами. Настроение было хреновое. Известие о смерти Гимлет ударило его сильнее, чем он мог предположить. Как она умерла? Долго ли мучилась? Почему именно она? Это следовало пережить, переварить образы и мысли в стенах гнезда. Помещение, служившее ему домом последние пару месяцев, оказалось опорочено. Он был одинок и потерян.

То, что труп, который пытались преподнести, как жертву нападения мерзкого хищника, оказался в доме Кесса в то время, когда его там не было, не подвергалось сомнению. Что, впрочем, не помешало судмедэксперту произвести замеры челюстей и вовсю развернувшегося гекатокотиля. Зубчатое лезвие, которым ощерилось щупальце – предполагаемое орудие убийства – повергло медика в шок, и вид его дрожащих пальцев в латексных перчатках отчасти компенсировал мерзкое чувство препарируемого кальмара. Рубец на боку сгладился, и посвящать медиков в тонкости лечения Кесс нужным не посчитал.

Теперь весь участок знал, что он – «чудовище из космоса», и Кесс словно нырнул в вакуум, образованный ужасом и недоверием тех, с кем он пару дней назад пил кофе.

Ничего не добившийся следователь отпустил Кесса, взяв подписку о невыезде и предупредив о явке на допросы. Убийство налицо, пусть даже и в целях самообороны. Статус туманный. Внешнее Управление молчит.

* * *

– Надеюсь, наркотик принесла не сама хозяйка, – выразил надежду Кесс. – Мёртвые не болтливы. Мне нужно посетить сегодня одно место. Дай-ка с собой пару доз ресшеса.

– Веселиться собрался. Я так понимаю, он будет списан в расход? – хмыкнул комиссар Панчикаласкис, набирая код сейфа. Пакет с голубоватыми гранулами перекочевал из ладони в ладонь.

– Скорее всего, – кивнул Кесс.

– Наша последняя песня, – грустно покачал головой комиссар. – Говорят, лежит приказ на моё увольнение. В самом деле пора уступать место молодым да талантливым.

– Думаете, Глански будет руководить департаментом лучше? – выразил сомнение Кесс, вспоминая, как девушка ощупывала его масляным взглядом и не только.

– Думаю, да, – кривовато улыбнулся комиссар. – Она прекрасно умеет командовать группой, сообразительная, находчивая, всё знает о работе отдела и вполне опытная. Я уж не говорю про фотогеничность. Элизабет больше подходит для профессии полицейского, за такими, как она – будущее.

* * *

– Никому ты нахуй не нужен, – рассмеялась тень. – Никто тебя не спрячет, ничейный выродок. Ты живёшь только пока я хочу.

Халу снилось, что он не может двинуться, потому что руки и бёдра перетянуты лентами кишечника из распоротого живота. Путы сочились желтоватой жидкостью, подсыхали и стягивали кожу. Скомканная простыня пропиталась кровью и лимфой, но рана на животе не болела, лишь двигалась, тщетно стараясь сомкнуться.

Реальность оказалась не лучше кошмара: лезвие коснулось перетянутой скотчем груди и рассекло плоть, мышцы скрутило судорогой, Хал вскрикнул, по языку разлилась вяжущая горечь. Это было действительно больно.

Он отвык от издевательств – уже два года как его жизнь круто переменилась.

Прошлое всплыло перед глазами во всей полноте ощущений, будто только вчера Хал оказался под пристальным вниманием ребят из команды...

– ...Этот слизняк гомик, – бухнул Харди, и ребята засмеялись.

Хал вжался в стену. Вяжущая солёность проглоченных недавно таблеток мешалась с горечью под языком. Он сплюнул, густая слюна отливала желтизной, тянулась вязкими нитями.

– Да херня, Говорун, – вальяжный голос Микеля прорезал хохот. Человек закинул ноги на видавший виды деревянный журнальный стол, гадкая ухмылка искривила физиономию. – Если бы дрыщ был гомиком, он бы не пропустил твою задницу, она у тебя как у гамадрилихи. Я ему скормил пару доз шеса, а у него даже не стоит. Он ноль.

Хал вытер запястьем губы. Если сидеть тихо, про него забудут. Болтовня о потрахушках – норма, и невысокого подвижного недочеловека часто изводили из-за полной и абсолютной бесполезности в этом вопросе. Даже наркотик, вызывающий возбуждение у остальных, на него не действовал. Всеобщая нелепая зацикленность на спаривании Халу казалась отвратительной, но определяла статус. Парень был согласен, что он – ноль, лишь бы не трогали.

– Да может у него там вместо хуя щель, – подал голос кто-то с другого конца комнаты, чем вызвал одобрительные возгласы. Хал втянул голову в плечи и напрягся. Не нравилось ему новое направление разговора.

– А ну, малец, покажи, что ты в штанах прячешь, – Харди загородил широкими плечами свет, протянул мясистые трёхпалые руки с чёрными ногтями.

Хал увернулся и отскочил. Всё. Надоело. Пора сваливать.

– Отъебись, педик рогатый, – буркнул он и устремился к двери.

– Держи его, – приказал Микель парням, и Хал притормозил, понимая, что через живой заслон не пробьётся.

– Ребят, вы совсем ебанулись, – он обернулся и поглядел Микелю в глаза. – К шлюхам сходите, попустит.

– Нет, слизняк, снимай штаны, покажи что под ними. Может, и идти никуда не надо.

– Отвалите, гниды! – выкрикнул Хал и забился в цепких руках. Плечи сжало, словно клещами, чёрные ногти вдавились до боли. Кто-то стянул с него штаны, и Хал зарычал от ярости. Гнусные ухмылки при виде вялого, испещрённого пунктирами голубых пятен члена были отвратительны.

– Ну и что? – кричал он. – Довольны? Отцепитесь, бляди рваные!

– Реально не стоит, – просопел Харди, жёсткая толстопалая ладонь захватила плоть и принялась больно мять. Хал взвыл:

– Ублюдок ёбаный, педик конченый, отпусти!

– А ну-ка, Лиам, – мотнул головой Микель. – Помоги бедняжке.

Тощий медноволосый медик послушно опустился перед распятым в крепких руках Халом. Его рябое лицо было сосредоточенно-равнодушным. Хал задохнулся от отвращения, когда красный узкогубый рот втянул в себя пенис. Хал зажмурился, язык ожгло горечью, страшно замутило. Он дёрнулся, судороги скрутили желудок, Хала стошнило, рвотная масса потекла по воротнику. Захваченный в горячий мокрый плен пенис сжало, и мочевой пузырь не выдержал.

– Вот говно, – прошептал Лиам, отплёвываясь. Моча попала ему в рот.

Хал тяжело дышал, голова кружилась. Тянуло вывернутые напряжённые плечи, во рту смердело мерзостью.

– Он никуда не годится, – Микель оказался рядом. – Разве что подставлять дырку, раз не мужик.

Лиам надсадно выкашливал остатки жидкости, не забывая на выдохах ругаться. Хал в ужасе посмотрел на расстегнувшего молнию штанов Микеля и заизвивался с удвоенной энергией.

– Нет! Суки! Идите все нахуй!

Он понимал, что попал по полной, что не вырвется, что сейчас его будут убивать.

Бормотание Лиама прорезалось сквозь смешки и крики, в нём расцвели гипнотические нотки, комнату накрыло прибоем белого шума. Захваты на плечах Хала ослабли, и он брякнулся на пол, прямо в лужу собственных жидкостей.

Все в комнате как с ума сошли: здоровенные парни и катауры с налитыми кровью глазами ожесточённо сдирали с себя тряпки и ремни. Хал видел, что все крайне возбуждены.

Комнату заполняло сумасшедшее напряжение, оно посверкивало в воздухе, делало его вязким и горячим. Подобно животным, захлёстнутым безумием течки, люди и катауры погрузились в океан похоти. Волосатые и не очень тела двигались, сопели и рычали от удовольствия, слышались шлепки и влажное чавканье. Волны отвратительного сумасшествия вызвали у Хала дрожь и новый приступ тошноты. Нужно выбираться. Спущенные штаны мешались вокруг ступней.

Крепкая ладонь Микеля схватила его за волосы, ткнула носом в омерзительно воняющий грязным мехом, потом и возбуждением пах. Хал ощутил кожей гадко-горячую вздыбленную плоть и, не раздумывая, вонзил в неё зубы – до хруста. Кровь потекла по губам, брызнула в рот. Горечь выплеснулась наружу.

Позже Хал узнал, что Микель умер на месте, получив огромную дозу яда.

Он не ощущал раскаяния, а мужики словно забыли о позоре его бессилия, побаиваясь внезапно оказавшегося смертельно опасным «слизняка». Когда же начальство выяснило, что ресшес в организме Хала приобрёл фантастические свойства, что заставили вовлечь в безумную оргию весь особняк, его перевели на особое положение и дали намного больше свобод в обмен на ежедневную «дойку».

Так тянулось до тех пор, пока не появился чёртов Кесс, из-за которого налаживающаяся помалу жизнь полетела в тартарары.

* * *

Новостное издание мерцало окошком сообщения.

Кесс ткнул пальцем, оно рассыпалось призрачной пылью, на грудь спланировал листок настоящей бумаги.

«Зря ты не согласился на хорошие условия. Ублюдок – твой земляк и сможет хорошо работать, но не приносить неприятности без некоторых частей тела. Хорошо подумай. У тебя времени сделать умный выбор только до завтра».

Фиолетовые чернила удивительно напоминали цветом кровь.

Глава 9

в которой Кесс и Хал проходят жар, холод и жестяные трубы, а также умудряются поесть.

Бар встретил той же мерцающей атмосферой ирреальности. Сегодня за блестящими трубками ограждения сияли не пузыри, а длинные ленты молний. Меланхоличное лицо бармена возвышалось над подсвеченной стойкой.

Кесс продефилировал вдоль танцпола, похлопал по карманам брюк, извлёк пачку курева. Маленький пакет голубых гранул вывалился вслед, шлёпнулся на пол. Кесс спокойно подобрал его, уверенный, что в темноте и мерцании мало кто видел такую «неосторожность». Разве что если специально наблюдал. Наклоняться было тяжеловато. Наконечник в штанах ныл до боли, острие впивалось в живот.

Простейший расчёт не обманул. Стоило угнездиться на табурете и заказать эля, как рядом замаячила тень. Нижний свет подчёркивал тени под чёрными глазами и бледность лица Хала.

– Что ты здесь делаешь? – прошипел парень. – Зачем пришёл?

– Может быть, я передумал и решил принять твоё предложение? – ухмыльнулся Кесс.

– Я не знаю, в какие игры ты играешь. От тебя один геморрой. Убирайся. – Хал облизнул губы, повернулся, и Кесс схватил его за плечо. Парень дёрнулся и зашипел.

– Что они с тобой делали? – встревожился Кесс. – Это потому что ты не смог меня привести?

– Ничего, – процедил Хал. – Оставь меня в покое. Иди нахуй. Я тебя не хочу.

Рукав белой футболки натянулся, ниже горла проступили фиолетовые порезы.

Кесс почувствовал, как пульсирует злость в груди, отдаётся волнами в мозг. Он еле сдержал рычание.

– Я сам пришёл. Ты меня уговорил. Веди.

Хал стряхнул его ладонь, поглядел с недоверием:

– Ну пойдём, – он ссутулился и, не оборачиваясь, направился прочь.

Кесс последовал за ним.

– Погоди, постой, – горячечный шёпот звучал совсем рядом. Тело прижалось почти вплотную. Кесс замер, разрываясь от возбуждения. Угораздило же его реагировать на этого костлявого почти-человека, как на настоящего никсерета.

В темноте было видно, как Хал прикусил губу. Странный жест выглядел трогательным.

– Ты же из-за меня решил, да? Прийти сюда. Ты можешь забрать меня отсюда? – голос срывался. – Ты можешь вернуться домой и взять меня с собой? Знаю, что я выродок и не нужен, но мне некуда деваться... Нет же… Я обещаю, что дальше сам...

Вообще-то у Кесса имелись иные планы касательно этой дилерской лавочки, отнюдь не такие радужные, как представляли себе неизвестные шантажисты. Если же Хал сам решил заговорить, то дело становилось проще… Только его нужно вытащить отсюда. Мысль о том, что придётся заботиться о безопасности молодого никсерета, не пугала.

Ладонь Кесса поползла по худой жёсткой спине, погладила. Хал вздрогнул и отшатнулся, Кесс видел, как тот зажмурился и побледнел ещё больше. Запах ириса стал явным, дыхание снова перехватило. Это же чёрт знает что! Не совершает ли он ошибку?

– Могу, – вздохнул Кесс. – Заберу отсюда… Но мы должны кое-что сделать. Ты знаешь, как сбежать?

* * *

– Сюда, да, – Хал втянул за собой Кесса в клубную уборную, окинул внимательным взглядом коридор и захлопнул двери.

Служебное помещение было аскетичным и простым: здесь пахло влагой и пылью, в стенном шкафу не хватало дверцы, а пластиковые изгибы автомойщика выступали из тьмы щупальцами окаменевшего осьминога. Пульс баса танцпола отдавался вибрацией, тревожил.

Они не стали включать свет: Кесс надеялся, что в темноте уборной никого нет, потому не придётся избавляться от случайных свидетелей.

– Вытяжка из кухни проходит здесь, – пояснил Хал и ткнул пальцем в потолок над писсуарами. По-кошачьи ловко упёрся мягкой подошвой в керамическую чашу, подтянулся, ухватился за верх перегородки и взгромоздился верхом, отчего та скрипнула и задрожала.

– Если сейчас свалишься, весь побег накроется, – покачал головой Кесс.

– Другие пути ещё хуже, – Хал вогнал кончики пальцев в стык панели, и серый квадрат пластика обнажил дыру. Перегородка между писсуарами заходила ходуном, когда никсерет, по-человечьи закусив губу, стал сдвигать защёлки на жестяном коробе вентиляции. Пахнуло ветром и запахом печёного теста.

– Пошли, – кивнул Хал и гибко всосался в отверстие.

Перегородка вздрогнула и выпрямилась, лишившись наездника. Кесс скептически постучал по ней. Если декоративная панель с трудом выдерживала щуплого Хала, то ему придётся сложнее. Кесс вздохнул, стянул балахон и обвязал им бёдра, как парео. Оставлять улики не следовало. Упёрся ботинком в писсуар, ощупал пальцами выемки в стенной отделке. Живот холодило, грудные присоски сжались.

Подтянуться… Пальцы видели гладкую серость пластика, мышцы вдоль тела сократились, толкая тело вверх. Волны катились импульсами, кожа льнула к гладкой стене, присоски захватывали поверхность. Сменить руки… До чего же мешает одежда! Выше… ещё… Он дышал, сосредоточенно приникая к отделочной панели.

Самое сложное – дотянуться до люка. Кесс изогнулся, отрывая тело от стены. Ещё немного... ещё… Присоски на животе заныли на пределе возможностей. Твёрдое щупальце паха впивалось в брюшину.  Кесс зашарил по потолку ладонями в попытке найти хоть какую-то опору.

Касание. Кесс взглянул в чёрные удивлённые глаза высунувшегося из люка Хала и с благодарностью вцепился в протянутые руки. Несколько движений, толчок ногой от взвизгнувшей перегородки – и вот он внутри жестяной норы вентиляции.

– Нужно закрыть люк, – шепнул Хал и нырнул в проём, задвигая пластиковую панель на место.

Кесс огляделся. Низкий короб не позволял даже стать на карачки. Натруженные присоски жгло огнём. Отсвет от проёма погас, когда Хал прикрыл его снятой металлической секцией.

– Очень тихо, – выдохнул парень на ухо Кессу. Его зрачки распахнулись чернильными омутами, приспосабливаясь к полной темноте. – Здесь слышимость чумовая.

Они ползли по стальной норе, покрытой коркой пыли и жира. Поток ветра, горячий и душный, дул навстречу. В какой-то момент Хал остановился.

– Дальше кухня, – прошептал он. – Выходим здесь. – Он завозился, ощупывая кончиками пальцев жесть под коленями. – Тут должно быть снято.

Кесс понял, что Хал страшно волнуется: вдруг кто-то обнаружил лазейку и замуровал её. Однако обошлось. В нору хлынул поток света и холода.

Хал выглянул наружу, потом бледно улыбнулся Кессу, опустил ноги в дыру и исчез.

Кесс выглянул в проём. Так и есть, холодильная камера. Хал стоял у ширмы выхода и переминался с ноги на ногу, наблюдая, как Кесс повис на руках, затем мягко спрыгнул на пол.

– Закрывать не нужно? – спросил Кесс одними губами и показал наверх.

– Я не собираюсь возвращаться, – покачал головой Хал.

Что-то задребезжало, и пара никсеретов рассосалась по укрытиям. Зашелестели жалюзи, незнакомая девушка раздвинула полоски пластика и, ничего не подозревая, направилась вглубь помещения. Кесс, сидя за ярко раскрашенной морозильной камерой, напрягся. Сейчас незнакомка увидит дыру в потолке. Ноги напружинились, готовые кинуть тело вверх, под языком ожгло знакомой горечью. Если женщина заволнуется, то может успеть закричать. Нужно точно рассчитать момент. Пульс ускорился, перебирающая упаковки возможная жертва проявилась в восприятии особенно чётко. Кесс знал, что там сырое мясо: аромат освежёванной плоти из холодильной стойки перебивал запахи кожи, волос, дыхания, пота, мыла и духов.

Всё так же неторопливо женщина покрутила выбранные куски в пластике и, рассматривая их, удалилась, не реагируя на тёмный, пышущий теплом и гулом провал в потолке. Зашуршали жалюзи, хлопнули ламелями, Кесс выдохнул. Потом, не выпрямляясь, пополз вдоль стены, стараясь держаться коробок и холодильников. Хал где-то там.

Хал сидел за стеллажом, обхватив ладонями колени, и дрожал. Вид его был нездоровым. Свежие фиолетовые рубцы ниже ворота выглядели мертвецки-страшно. Волосы сбились грязными сосульками, Кесс провёл по ним ладонью, обхватил подбородок и заглянул в глаза.

– Мы почти выбрались, – сказал он. Взгляд переместился на стеллаж, где в холоде стояли контейнеры с мясом. Он встал, снял с полки пластиковую коробку с рубленым кроликом, затем опустился на колени перед Халом.

– Ешь, – скользкая плоть под пальцами была холодной. В ней практически не осталось крови, но она была розовой, упругой, и холод не разорвал её иглами льда.

Хал распахнул глаза, лицо скривилось в гримасе отвращения.

– Что за?..

– То, что надо, – Кесс начал злиться. Этот людской выкормыш, что ли, вегетарианец?

– Сырое, – Хал вжался в стеллаж.

– Ешь, а то останешься тут и сдохнешь, – Кесс почувствовал, что еле сдерживается, чтобы не отвесить дураку оплеуху. – Ты говоришь совсем как человечек.

Чёрные глаза сверкнули в ярости. Кесс понял, что попал по больному месту.

– Ты, как они, ешь только уже пережёванное и сгоревшее, без капли жизни. Ещё не поздно вернуться к хозяину.

Разочарование в голосе било хлыстом, светлые глаза выглядели дикими и далёкими, как звёзды.

Хал зачарованно уставился в них, потом потёр ладонью переносицу и веки, перевёл взгляд на коробку с мясным месивом. Выбрал кусок и положил в рот. Скользкая сладковатая плоть была холодной и маслянистой. Подающиеся под зубами мышцы пускали сок, горло сжалось от резкого кровавого запаха, и Хал чуть не подавился.

Вспомнилось, как он вылизывал чужую рану, затем видение отступило, вытесненное воспоминаниями, что нахлынули, затянули в водоворот. Страшные воспоминания, похожие на холодный болезненный бред. Одиночество каменных улиц, жуть, ненависть и отчаянье. Мокрый мех на зубах, крысиная кровь, которая гасит боль в животе, тошнота, горечь и ужас. Это было с ним. А сейчас он снова держит во рту кусок сырого мяса и хочет убежать с чёртовым космическим монстром, который ползал как гигантский слизень по стене уборной, а перед этим напал на катаура, чтобы спасти его, Хала.

Не человека, а чудовище. Он знает это. Хал тоже никогда не был человеком. Он тоже может ползать по стенам и питаться сырым мясом, как хищник. Парень чувствовал внутри большую и спокойную нечеловеческую сущность, которая проснулось недавно, походя сокрушила старательно наклеиваемую Халом корочку человечности, ничего не боялась и хотела странного. Он как Кесс. Горло судорожно дёрнулось, и скользкий кусок провалился в желудок.

– Всё правильно, – шепнул Кесс. – Сейчас тебе станет лучше.

Голос отозвался в груди тёплым острым чувством, по спине сыпануло мурашками, Хал пару мгновений не мог выдохнуть.

Кесс тоже закинул в рот кусок сырого мяса и стал жевать, не отводя взгляда от Хала. Тот смотрел на блестящий от сока рот, на перекатывающиеся мышцы на челюстях, на языке таял сладковатый пьянящий вкус. Запах сукровицы заставил сердце биться скорее, Хал понял, что охвативший тело озноб отпустил. Он помотал головой, запустил пальцы в чавкнувшую массу и ухватил ещё один упругий кусочек. Медленно пережёвывая, кивнул Кессу и поднялся на ноги.

– Идём, здесь есть мусоропровод, он ведёт наружу.

Глава 10

в которой читатель узнаёт, как Хал потерял нечеловеческий облик, становится зрителем в страстном его возвращении, а также прощается с полицейским участком.

Когда-то Хал уже пытался сбежать. Чертовски давно, и тогда он был один.

Город мальчишке показался огромным, непривычное к лабиринту улиц восприятие погрязло в хаосе образов и направлений. Хал тогда не умел составлять планы, ему детски-наивно казалось, что если он старательно обшарит город, то рано или поздно найдёт своё гнездо. Память играла мутными образами прошлого, как волна играет галькой.

Маленький никсерет помнил, что жил раньше в семье, а потом оказался в чужом огромном доме, где его не любили и запрещали выходить наружу, где нужно стараться не попадаться на глаза никому и не ждать помощи.

Самой страшной оказалась инаковость, то, что Хал не такой, как все. Он не похож на хозяев дома, людей, он «выродок» и «слизняк». Ему оказалось трудно жить днём и есть еду, которой кормили в доме. Он всё время делал что-то не так и не умел отвечать на вопросы. Его били. Каждый раз, когда мальчик пытался быть как другие люди, на него злились и били снова. Маленький Хал не боялся темноты, и потому, когда хозяева запирали его в подвале, не плакал, а спал, стараясь не думать о голоде. А потом он сбежал.

Это оказалось не очень сложно: однажды в особняке случился шумный праздник, и маленькому Халу приказали не показываться на глаза. Он и не показывался. Воспользовавшись суетой и незапертыми дверями, просто ушёл через двери кухни, перелез через ограду и был таков. Камер он даже не заметил.

Улицы оказались холодными и светлыми. Хал не решался выходить на них, прятался по подворотням и держался тени стен. Он двигался от квартала к кварталу, затаивался и наблюдал. Одинаковые пёстрые дворы сливались в бесконечную ленту, но ребёнок знал, что когда увидит родные места, то узнает их.

На следующий после побега день ему повезло: он нашёл надкушенную булочку. На этом везение кончилось. Есть хотелось страшно, и когда ноздрей касались запахи из магазинчиков, пекарен и просто открытых окон, в голове мутилось.

Однажды он украл большой пакет молока из сумки зазевавшейся женщины, спрятался за парковую статую и пил холодную жидкость, пока не раздулся живот.

Проблемой оказались поиски укромных мест для ночёвки. Хал старался следить за дворовыми котами. Маленький и бесшумный, он мог проскользнуть в любой кошачий схрон, чтобы подремать у тёплых труб или среди старых ящиков. Коты его боялись. Они чувствовали, что человек неправильный, шипели и удирали со всех ног.

На тёплые места находились и другие претенденты. Однажды Хал еле убежал от пары бродяг, обнаруживших ребёнка на чердаке дома. Его бы съели, если бы он не вывернулся и не выскочил в чердачное окно, с недетской ловкостью балансируя на карнизе. Полотняная голубая куртка осталась в руках страшной морщинистой женщины, и, несмотря на холод, Хал не стал возвращаться.

В один из вечеров ослабевший от голода Хал поймал крысу.

По правде сказать, скорее всего животное было больно. Оно припало к земле и агрессивно щёлкало зубами. Хал видел чёрные выпуклые глаза, бежево-серый вздыбленный мех. Маленький зверь был тёплым и живым и, когда Хал быстрым движением ухватил его за спину, заверещал и забился.

Хрустнули позвонки, крыса в зубах обмякла, в ноздри ударил запах грязного меха и мочи. Животное перед смертью успело опростаться.

Хал держал ещё тёплый мягкий трупик в руке, растянул пальцами великоватую для маленького существа шкурку и поддел её зубами. Тонкая крысиная кожа лопнула, обнажила плоть. Хал отрывал маленькие кусочки мяса, чувствуя, как даже эти крохотные капли чужой жизни гасят режущую боль в желудке. Тонкие косточки крысиных пальцев хрустнули, перемолотые зубами, жёсткая щетина хвоста была неприятна, но даже в этих граммах плоти крылось тепло.

Хал оставил от крысы лишь окровавленный остов с требухой и лоскутами кожи да голову с подёрнутой сизой плёнкой глазами.

Его тогда не особо искали. Через одиннадцать дней одному из людей босса сообщили, что беглец найден. Малолетний ублюдок сидел в бетонном подвале сгоревшего три года назад дома и ни на что не реагировал. Когда его доставили назад, он был как кукла, молчалив и безволен. После того, как малолетнюю гниду хорошенько проучили, он вышел из подвала совсем другим существом.

То, что мальчик вспомнил, найдя останки своего старого дома, убило в нём прежнего Хала. Новому Халу не оставалось ничего иного, как стать человеком.

* * *

Побег через мусоропровод для Кесса и Хала оказался гладким.

Грязными и взъерошенными, как пара помоечных бродяг, они вернулись в гостиничный номер. По взгляду швейцара Кесс понял, что тот окончательно разочаровался в романтике полицейских будней, когда пришлось демонстрировать удостоверение на входе. Кесс не стал вызывать лифт, и по безлюдной светлой лестнице «бродяги» поднялись на нужный этаж. Душ принёс облегчение, прохладными струями смыл сажу, грязь, сомнения. Вода стекала по лицу, размазывалась плёнкой по губам, рисовала узоры на ключицах и плечах, остужала холодными поцелуями горячий пульс в паху. Он совсем готов.

Вода вместе с грязью унесла тревогу, впервые за последние дни стало легко и хорошо. Не сказать, что заботы растаяли – скорее, они больше не угнетали.

Кесс заметил сиротливую белую футболку в полосах грязи – потерянную усталым Халом у душевой кабинки. Пятнышки крови на ней заставили нахмуриться. Нужно посмотреть, что с ним сотворили.

Фиолетовые порезы тянулись от живота до ключиц, кровь бусинами проступала у ареол присосок. Кесс дотронулся кончиками пальцев, рассматривая шершавую запёкшуюся корку. Хал дрожал и часто дышал. Он оттянул и приспустил резинку, позволив штанам упасть. Так и есть. Увитый венами и рядами присосок пёстрый гекатокотиль вздрагивал и сочился жидкостью. Узоры вились вверх по животу, завивались остистыми спиралями. Это было красиво.

Кесс улыбнулся, отступил на шаг и стянул через голову футболку. Всё было чертовски правильно. Он видел смятение в чёрных глазах, видел, как ходят под белой кожей рёбра и как шевелятся бледные губы. Роса возбуждения проступила на ключицах Хала, а лицо приобрело особый, одухотворённо-прекрасный вид, какими бывают лица героев на древних картинах. Хал был так невозможно красив, что Кесс шагнул вперёд, неестественно для человека изгибаясь, приник, чтобы видеть его всем телом. Возбуждённые сенсоры впитывали пропитанную пронзительным чувством доверия и желания реальность. Хал запульсировал, словно раскрывающаяся морская анемона, по телу пробежала волна, смазывая людское... а потом он ответил.

Кожа пылала. Костяные наконечники тёрлись о мягкость мантий, касались друг друга, вызывая бешеную дрожь, блестели капли жидкости. Гекатокотили напряглись, готовые извергнуть стрелы любви.

Уличные фонари, пригашенные гостиничным оконным экраном, бросали россыпь бликов на сплетённые в мокрых простынях гибкие тела, больше не похожие на человеческие. Извивы страстных движений рассеяли иллюзию сходства.

Страсть захлёстывала обоих никсеретов. Созданные природой обоеполые существа, так похожие в одежде на людей, сплетались в танце любви – тело к телу. Тонкий слой фосфоресцирующей смазки покрыл кожу, и они скользили друг по другу, вились, прижимались. Присоски на груди и животе развернулись жадными устьями, подрагивали и приникали тысячами поцелуев. Изогнутые острия гарпунов царапали кожу на тонких «перьях» остова, заставляя дрожать и изгибаться, пока растущая волна оргазма не ударила судорогой, и отстрелившийся наконечник не вошёл Халу глубоко в мантию. Мгновеньем позже получил костяное лезвие и сам Кесс. Тонкие струйки жидкости сперматофора тянулись с опадающих гекатокотилей, соединяя скорчившихся любовников невесомыми нитями. Они теперь – семья, одна вода, и связаны навсегда.

* * *

– Благодарю вас за прекрасную службу, – комиссар Панчикаласкис потряс ладонь Кесса своей. – И вашего коллегу, работавшего под прикрытием.

– Моего супруга, – уточнил Кесс, с удовлетворением отметив вытянувшиеся лица комиссара и его помощницы Глански. – Мы семья.

– Благодаря проведённому расследованию, в нашем департаменте намечаются серьёзные кадровые перестановки, – увёл разговор в сторону комиссар.

– Вы увольняетесь, шеф? – Элизабет неудачно изобразила печаль. Ещё одна ступенька наверх.

– Когда-нибудь, – улыбнулся комиссар и кивнул дежурному.

В этот же момент холл заполнился дюжиной парней в городской униформе Службы Безопасности.

– Вы арестованы, Элизабет Глански, – гибкие наручники стянули запястья девушки.

– Это ошибка! – личико стало откровенно злым. – Отпустите меня сейчас же. Комиссар, скажите им!

– Милая, я не могу, – развёл руками комиссар. – Законы писаны для всех.

– Спасибо, шеф, – улыбнулся Кесс, когда они остались в кабинете одни, и снова пожал Панчикаласкису ладонь. – Было безумно приятно смотреть на лицо Элизабет, когда она увидела Хала.

– И когда решила, что вот-вот станет шефом полиции, – кивнул комиссар. – Ты знаешь, Кесс, что она наметилась баллотироваться в мэры? Именно потому было устроено покушение в доме на Басёнт.

– Всё-таки, слабое звено – телохранитель? – Кесс покачал головой. – Узы расы крепки. Он не мог предать общину. Изгои никому не нужны.

– Зная это, она сколотила банду на основе живущей у них в особняке общины катауров и именно потому рассчитывала, что Хала забрать и вернуть в общество ты не сможешь. Он для вас неполноценен.

– Она ошиблась, – ухмыльнулся Кесс. – Семья есть семья. А жену мэра искренне жаль.

Скорее всего, ревнивая дрянь сдаст их с Гимлет связь, но ей вряд ли поверят. Судмедэксперт замерял гарпун на головке щупальца, и потому показания Элизабет воспримутся фантастикой. Даже если молчаливый Ратан поделился с той подсмотренными художественными подробностями.

Пусть и мёртвая Гимлет хранит свои тайны.

Хал с видом кота, который не обращает внимания, что говорят о нём, устроился в кресле и сцепил руки на животе.

– Всё-таки я не могу привыкнуть, что вы с ним не парни, – покрутил головой комиссар. – Что ты – нормальный и приятный человек со своими тараканами, хоть и инопланетный монстр – привык, но ваше гомоэротичное явление в офис – зрелище запоминающееся.

– Мы, монстры – такие, – рассмеялся Кесс. – Запоминающиеся. Чтобы вы не расслаблялись от умиления нашей хорошестью и человечностью. – Он потыкал пальцем в извлечённый из ящика стола комикс, на котором чудовище с искажённым оскалом ртом в ореоле щупальцев порнографично терзало грудастую супергероиню.

Глава 11

самая маленькая, в которой мстительные монстры оставляют подарок уважаемому человеку.

– Мою детскую семью убили, – волосы Хала ерошились во все стороны – он постоянно их пропускал сквозь пальцы и дёргал. Завитки сигаретного дыма плыли по номеру, мешались с нотками кардамона и ирисов.

Кесс чувствовал, как равновесие вернулось вместе с обретением былой лёгкости в паху. Мир был правильным – никсереты полноценны лишь когда вместе, когда заботятся друг о друге. И не беда, что он нашёл второго здесь, на Земле. Тем интереснее будет строить гнездо.

– Я был маленьким, но в полной форме, – продолжил Хал. – Когда ксенофобы ворвались в гнездо, был праздник Обретения. Взрослые принесли четырёх вылупившихся личинок-никсов длиной уже с мою руку, и те входили в лоно матроны, чтобы выйти оттуда той осенью. Всё было, как нужно – с угощениями, воскурениями. Я был маленький, но помню очень хорошо. Они ворвались в гнездо, и личинок убили первыми. Просто размозжили детей в слизь и кровь. Люди считают зрелище Обретения отвратительным, ведь личинки похожи на тентакли, им это мерзко.

– Знаю, – вздохнул Кесс. – Если бы мы не выглядели похожими на людей, нас ненавидели бы меньше.

– Убили всех, – упёрся локтями в стол Хал. – Кровь на лицах, губах, на столах, на еде... Оставили только меня и маленькую матрону. Её убили позже, узнав, что у неё нет не только пола, но и разума.

Он горбился, отчего на бледнеющем узоре на животе рубец от кессова наконечника брался складками, извивался росчерком глифа. Освобождённый от головки увядший гекатокотиль зиял влажной воронкой яйцеклада, словно ещё одной присоской.

– И рос ты среди них.

– Да, – пожал плечами Хал. – Я привык. У убийцы моей семьи, городского чиновника, росла дочь. У них в доме всегда были слуги-инородцы, в основном – катауры, меня забрали и поселили с ними. – Он поёжился и обхватил себя руками. – Я был грязью, выродком. Однажды я сбежал. Знаешь, ночью на улице так страшно... Я блуждал по подворотням несколько дней, дрался с бомжами и охотился на крыс... Я почти обрадовался, когда меня нашли и вернули.

Почему я не спланировал всё лучше и не сбежал снова? А куда? Мне деваться некуда. Я – грязь, нелюдь, чудовище. Я никому не был нужен, пока дочь хозяина, работавшая в полиции и имевшая дела с наркоторговцами, не стала подкармливать своих головорезов ресшесом. Потом обнаружился эффект от моего обмена веществ, я стал ценным и пошло-поехало, – Хал встряхнул чёрной чёлкой и зыркнул на супруга.

– Мы сегодня летим домой, и я научу тебя жить заново, – хмыкнул Кесс. – Что говоришь, папаша Глански любит слуг-нелюдей? – из ниоткуда материализовался пакет с голубыми гранулами ресшеса. – У нас есть три часа до отъезда.

Хал хищно улыбнулся и начал потрошить добычу. Вдвоём они легко проникнут в особняк бывшего хозяина. Это будет славная охота!

* * *

Вечером пошёл дождь. Тонкие струйки небесной воды стекали по стеклу аквамобиля. Осень провожала уезжающих ночным плачем – густым и холодным.

– Трасса закрыта, – таксист поглядел в зеркало на прилипших к окну пассажиров. – Чрезвычайное происшествие, чуть ли не теракт. Чинушу из горуправления слуги оттрахали. Причём, говорят, быки.

Дорога оказалась оцеплена, проблесковые маячки полиции заставляли мерцать шоссе, переливались в пелене воды на стекле, отражались огнями в зрачках.

– Такие новости разлетаются как пирожки, – буркнул пассажир пониже. Чёрные волосы падали на глаза, скрывали их в тени. Высокий сидел с видом довольным, словно получил долгожданный подарок.

Судя по специальным дорожным кофрам, оба направлялись не на орбитальную станцию, а дальше, на внешку.

Мимо пронеслась карета реанимации.

– Интересно, скольких за свою жизнь нагнул этот говнюк, что ему так «повезло»? – тихо добавил таксист, вздохнул и развернул аквамобиль в направлении Северного Кольца.

Кесс чувствовал, как жёсткая горячая ладонь Хала сжимает его пальцы, и улыбался. Он был счастлив. Работа закончена. У него есть семья и дорога домой.

Подаренное Халом известковое острие в брюшине рассосалось, и теперь в подвздошной сумке зрели два розоватых яйца.