БЕССМЕРТНАЯ ЛЮБОВЬ

Что мне богатство? — Пустота.

Любовь? — Любовь смешна.

И слава — бред и маета

Растаявшего сна.

Ещё раз повторяю вслух

Перед концом пути:

«Сквозь жизнь и смерть свободный дух

Без страха пронести».

Эмили Бронте.

Истинная любовь подобна призраку:

все о ней говорят, но никто её не видел.

Франсуа Ларошфуко.

Мужчина редко бывает способен на любовь, но только он способен на любовь истинную. Женщина не способна на любовь вовсе.

Моя история началась давно и насчитывает тысячи лет. Я родился три тысячи триста двадцать лет назад. Тогда меня звали Атанас. С тех пор я носил сотни имен и многие истёрлись в памяти, как и многие события, не представляющие интереса. Но память о той, благодаря которой я стал бессмертным, живёт во мне подобно тихой, назойливой, беспощадной мелодии, что впивается в мозг умалишённого. Нет, я не безумен и иногда сожалею об этом — безумцы счастливейшие из смертных. Им дано жить в мире своих грёз и осуществлённых желаний. Но я не смертный и мне недоступно это убежище нестойкого человеческого рассудка. Мой разум отточен и высветлен сотнями лет, которые вытравили все чувства, оставив единственную тяжесть — тяжесть воспоминаний о любви.

Ибо я был способен на любовь. Награда это была или наказание, мне не дано постигнуть. Иногда я спрашиваю Его, наделившего меня вечной жизнью, чего Он хотел? Я не верю в наказание ради наказания, подобная бессмыслица недостойна высшего существа, всемогущего и равнодушного.

Но если моя бесконечная жизнь не наказание, то что она? Награда, назидание, эксперимент, поставленный бесконечно могущественной сущностью от скуки? Он никогда не отвечает мне, и я продолжаю свою жизнь.

Как и положено бессмертному, я одинок. Одиночество — единственный и неизменный мой спутник. Оно не тяготит и не пугает меня. Нет ничего в этом мире, что способно было бы причинить мне боль.

Но мне тяжело. За неисчислимые прошедшие годы я, казалось, привык к этой тяжести, но не перестал ощущать её. И это единственное чувство, которое ещё связывает меня с миром людей.

Люди… Братья ли они мне? Или просто скопище безликих болванок, из которого я выбираю очередную форму, чтобы наполнить жизнью? Своею жизнью. Мне бы хотелось вспомнить, каково это – любить. Каково это, испытывать жалость, сострадание, боль потерь, гнев, умиление, нежность. Но я бесповоротно утратил способность чувствовать что-либо. Я умею только мыслить и наблюдать. И тяжесть души, если только у меня ещё есть то, что зовется этим именем. Или я – чистый разум, очищенный от всего, что присуще человеку? Последние сто лет мысль об этом возвращается с удручающей регулярностью. Я гоню её, но она не уходит и словно назойливый пес трется у ног в ожидании подачки. Она не боится пинков и побоев, принимая их как должное и неизбежное зло. И этим она сильнее меня. Сильнее моей бессмертной сущности, которую люди называют «душой». Слепцы… Душа – это что-то аморфное, мягкое, податливое, это что-то такое, чему нет определения, что-то столь неопределённое, что будто и не существует. Будто? Не существует! Но… Но мне тяжело на ней… Ведь разум не может ощущать тяжести, только душа способна на такое безумие. Устало закрываю глаза: пора. Когда тяжесть становится невыносимой, это означает, что пора выходить на охоту…

Мне приходится искать новое тело каждый раз, когда изнашивается старое. Увы, бессмертным может быть только разум, земная плоть всего лишь горстка праха. Неизбежный костыль для того, кто не готов стать, как Ларра, чистым и свободным от мира людей. Великий Эпиктет был прав, когда, прозревая истину, сказал: «Человек — это душонка, отягощённая трупом».

Я хорошо знал этого желчного и язвительного мудреца-стоика. Он часто сожалел о том, что не обладает бессмертием, хоть и не верил в возможность его для человека. И мне было жаль, что я не могу поделиться с ним своим даром — кто знает, как изменил бы мир этот разум, простершись в вечность?

Мне частенько приходила мысль о том, почему они, эти учителя и поводыри человеческого стада, эти потрясатели умов и разрушители основ не получили бессмертия? Или все же получили — осеменив своими идеями разум тысяч и тысяч поколений?

Но я убежден — чужой опыт не может научить ничему. Человеческий разум должен переплавить в себе тысячи мыслей, чтобы родилась сияющая истина. А на это у него просто нет времени, ибо жизнь тела так коротка. Оттого люди помнят и чтут мудрецов, полагаясь на их опыт и знания, слепо веря в то, что они смогли постичь Истину во всей полноте. И ещё более смешна и нелепа вера в то, что этой Истине можно научить. Глупцы…

А я? Почему, утратив способность чувствовать что либо, я не могу забыть. Не могу забыть её. Почему она не покидает моей памяти — моя истинная любовь, когда-то воплотившаяся в имя и тело женщины. Елена…

— Атанас! Атана-а-а-ас! — голос женщины звенит и вибрирует в прозрачном воздухе Сфакии, — Ата-а-ана-а-ас! — почти поет он, и радость слышится в нем, и смех, и недовольство и упрямое желание ребёнка получить всё и немедленно. Обладательница этого звонкого голоса быстро-быстро отмеряет шаги по сияющему белому песку пляжа, легкие босые ноги, не боящиеся ракушек и редких камней, спешат-бегут в поисках беглеца-Атанаса.

Молодая женщина, приставив ладонь к глазам, подрубает ею ослепительный водопад солнечного света, и вглядывается в морскую даль, туда, где у отвесных лиловых скал покачивается крошечная лодчонка.

Мужчина в белой тунике, открывающей  мускулистые икры, выпрямляется в лодке и, ответно подрубая ладонью лавину света, свободной рукой машет женщине и смеётся.

— Атанас! Я жду тебя уже три часа! Ты обещал вернуться к обеду, обманщик! — женщина капризно надувает губы и пытается придать голосу повелительные нотки, но тщетно, и мужчина ни на секунду не обманут грозными призывами

— Уже, Елена, плыву! Не кричи, ты распугала всю рыбу в округе! — мужчина смеётся и любуется стройной фигуркой на берегу, нетерпеливо и рассерженно притопывающей босой ножкой. — Хороший улов сегодня, мне попался скорпиос! — Он высоко поднимает острогу с наткнутой на неё растопыренной рыбой, полыхающей яростно всеми оттенками алого.

Елена всплескивает руками и, не удержав на лице гневно-осуждающего выражения, хохочет над мальчишеским хвастовством своего Атанаса.

— Плыви уже домой, негодный! А то ужалю почище скорпиоса, будешь знать у меня!

Атанас правит к берегу, Елена ждет, и когда лодка наезжает утлой грудью на белый песок, проворно помогает ему вынуть улов и растянуть сеть для просушки. А потом они вместе не спеша идут домой, где ждёт их нехитрый обед и нехитрые радости. Они молоды и счастливы тем счастьем, которое никогда не ощущаешь до тех пор, пока оно есть…

Воспоминания… Её давно уже нет. Не найти глины, в которую обратились её кости. Елена… Е-ле-на-а-а… Тихонько повторяю имя, за которым нет ничего, кроме серебристой паутины памяти, затянувшей старую, поблекшую картину. Она — моё единственное воспоминание о любви. И ещё одно имя – Элпидиос. Мой сын. Его тоже давно нет среди живых. А дальше мне не хотелось знать и помнить. Мои внуки, правнуки — их слишком много и все они тоже болванки. Достаточно и того, что я не трогал их жизней, оставляя на волю случая их судьбы. Зов крови — глупейшее понятие, одно из самых жестоких заблуждений человеческой расы. Разум нельзя передать по наследству. А тело, полное крови… ничего не значащий атрибут, временная одежда, легко сменяемая и быстро изнашиваемая.

Елена… Я любил её. Я любил её так, как можно любить только раз в жизни. И когда моя жизнь превратилась в бесконечность, она осталась выжженным клеймом в памяти. Никогда не заживающим, всегда саднящим.

Я знал много женщин. Женщины! Сосуды, зеркала. Они становятся тем, чем их наполняешь, они отражают то, что ставишь перед ними. Но стоит оставить их на миг, и они превращаются в туман, пар, дым.

Я искал среди них ту, что будет способна на любовь. И до сих пор не нашел. Возможно, Он дал мне бессмертие, чтобы я убедился в том, что женщины не способны на истинную любовь. Они умеют любить лишь момент, вспышку чувства, красивую картинку, созданную их неуёмным и потусторонним воображением, непостижимым для мужчины.

Я был счастлив с Еленой. Мне не нужно было ничего: ни богатства, ни славы. Мне нужна была только любовь. Я был простым рыбаком, чей разум дремал под тёплым одеялом условностей и суеверий, наполняющих жизнь тогда, как и теперь. Мне достаточно было чувствовать себя счастливым, и я не тревожил богов просьбами — у меня было всё.

А потом началась война, и пришлось уехать надолго. История любого мужчины. Я вернулся, и  Елена встретила меня, но прежнего счастья не было. Она стала чужой и холодной, словно утренние морские камни.

Мне не хотелось верить и не хотелось спрашивать. Но постоянные воспоминания о былом счастье язвили душу, и я стал груб и зол. Она терпела все молча, потому что у нас был сын и потому что ей некуда было идти. Она терпела меня, но не любила.

Мне казалось, что она любит другого, что она изменила мне. Я доискивался причин, словно акула на запах крови, стремился на запах сплетен и домыслов. Но никто в селении не подтвердил моих подозрений — Елена была верна мне все время моего отсутствия. Но она не любила меня. Она не любила меня! Я чувствовал это, как чувствует человек во сне холод, когда с него стягивают одеяло.

Я пытался вернуть её любовь. Что только ни делал, но ничего не помогло. И тогда я понял, что любовь может умереть. Ведь её — умерла. А моя продолжала жить и разрывать мне сердце, не находя ответа: ненужная, нежеланная. Елена не обижала меня, она была покорна и заботлива, верная  жена. Но она не любила меня…

Как человек ощущает, что его не любят? А как он знает, что его любят? Тысячи лет прожил я на этой земле, но не нашёл ответа.

Тогда же я был всего лишь рыбаком-Атанасом, невежественным и грубым мужчиной, не способным облечь в слова свои желания и свою боль.

В горах Сфакии есть древняя пещера. Чтобы попасть в неё, нужно быть отличным пловцом и ныряльщиком, путь туда лежит под водой, через чёрный грот. Немногие отваживались плыть в пещеру Желаний. Нужно было отчаяться, чтобы решиться на такое. Или иметь высокую цель, высокую настолько, что перед ней отступал инстинкт самосохранения. Из сотни только одному удавалось преодолеть путь. Но зато тому, кто возвращался обратно, открывалась суть жизни, и он был способен осуществить самые невероятные и несбыточные мечты. Мой народ всегда был свободен и счастлив, несмотря на то, что соседи постоянно пытались поработить нас. Им никогда не удавалось, потому что неизменно находился смельчак, пробиравшийся в пещеру Желаний и возвращавшийся сильным и преображенным, способным вести всех за собой и отстаивать свободу, дороже которой не было ничего.

Но никогда я не слышал, чтобы в пещеру Желаний решались плыть ради любви. Любовь… любовь к женщине — что может быть ужасней этой слабости!

Я был первым, кто решился на такое — пробраться в пещеру Желаний, чтобы вернуть любовь женщины.

Помню, как сказал Елене об этом и увидел в её глазах мгновенный всплеск облегчения и надежды: она думала о том, что я не вернусь. И жаждала этого, даже если и не признавалась себе. Ведь она не могла уйти от меня — куда? Но устала от моей любви и моей жизни, тесно связанной с её. Любимый против воли не менее несчастен, чем любящий без взаимности. Я понял это тогда, глядя в глаза женщины. Мне было жаль её, но я ничего не мог поделать с собой: мне нужна была любовь и только любовь Елены.

Страшен путь в пещеру Желаний. Страшен и мучителен, как путь этого бедняги Христа. Подводные течения крутят и бьют тебя о камни, обдирая кожу и выворачивая члены, колючие и скользкие водоросли, словно тернии впиваются в тело и сковывают движения, грудь горит в мучительном желании вдохнуть, легкие кажутся наполненными горячим песком и глаза вылезают из орбит… Но я преодолел всё.

***

— Господин Метаксас, ваша машина готова. — Голос словно кланяется вместе со слугой. Я, не глядя на него, кладу в выжидательно опущенную ладонь чаевые и тяжело спускаюсь по ступеням отеля. Старый, больной и сказочно богатый судовладелец — блистательный господин Космас Метаксас. Богатство — неотъемлемое преимущество вечно-живущего. Единственное и острое наслаждение, которое осталось у меня. Деньги всегда были самой страшной, да нет, единственной реальной силой в мире людей. Я могуществен, как Бог. И даже могущественнее его для людей, зависящих от моих прихотей и моего расположения или гнева. За деньги можно купить все. При условии, что ты — бессмертен. А я — бессмертен.

Мой сияющий, как мечта "Макларен" уносит старое тело «господина Метаксаса» в его роскошный замок в Иоаннине. Я люблю маленькие городки. Мне по силам купить даже Нью-Йорк, но там неуютно и утомительно. Поэтому я приобретаю городки с населением не больше двухсот тысяч и играю в них, как мальчишка играет с конструктором. Люди, населяющие мои города, только выигрывают. А я получаю удовольствие от своей анонимной божественности.

Дорога навевает мысли и приводит воспоминания. Как всегда, когда мой разум находится в умирающем теле, он настраивается на вечное. Унылый и неизбежный удел смертных: убеждать себя в бессмертии души, чтобы успокоить скулящее в предчувствии распада тело. Скоро, скоро я избавлюсь от этой кучи праха. Охота приближается к концу…

Его зовут  Хелайос Кратидес. Юноша среднего роста, мускулистый, черноволосый, с быстрым и цепким взглядом серо-голубых глаз, держится уверенно на вид. Но нервничает, и я знаю это. Ещё бы, ведь он, ничтожный клерк, понадобился  самому всемогущему Метаксасу, и собственное будущее ему видится  ослепительным. Да, это правда, и он даже не представляет, молодой и глупый самец, насколько ослепительное будущее ждет его бренную оболочку в ближайшие шестьдесят-восемьдесят лет. Я улыбаюсь приветливо: пусть мальчишка почувствует себя свободнее.

Охота почти окончена. Мне осталось только произнести последние слова, которые изгонят душу Хелайоса из его крепкого молодого тела, и место там займу я. Забавно, мне не удается избавиться от привычной терминологии людей. Я все ещё называю душой сущность человека, даже зная, что настоящая суть его — разум. Разглядывая парня, я медлю, в который раз смутно надеясь уловить в его глазах проблеск настоящего разума, словно не убедился давным-давно, что это такая же редкость, как любовь.

Он мнётся, покрываясь потом, и глядит исподлобья, становясь агрессивным от смущения и боязни. Что же, довольно. Пора.

Я встаю из-за стола и медленно подхожу ближе, глядя в глаза своего манекена. А потом произношу короткую фразу на древнегреческом и чувствую, как всегда, одно и то же. Чувствую то, что пережил по пути в пещеру Желаний: смертную муку, боль, страдание, бессилие и жажду жизни. На мгновение мой разум смешивается с разумом Хелайоса, и я убеждаюсь в том, что он не стоит сожалений. Пустая раковина, которой не суждено взрастить жемчужины.

Вот и все. Теперь тело Хелайоса принадлежит мне. Ещё несколько недель тело господина Метаксаса будет жить, поддерживаемое и направляемое моим разумом, связанное чем-то вроде пуповины с телом Хелайоса. Это нужно для всяких формальностей, для того, чтобы не возбуждать излишнего любопытства окружающих. А потом господин Метаксас благополучно испустит дух в своей постели и его место займет преемник и наследник — Хелайос Кратидес, которому суждена великая будущность.

Когда-нибудь о великом Метаксасе напишут книги и снимут фильмы, как о многих, кем я был в течение своей жизни. А потом и о Хелайосе Кратидесе. А потом мне стоит сменить страну для охоты, чтобы не привлекать любителей сенсаций.

***

— Послушай, Мария, пора прекратить лить слёзы по этому мальчишке! — девушка, чернокосая и смуглокожая, сердито смотрела на подругу из-под густых бровей, почти сросшихся на переносице. — Уже пять лет, как он оставил тебя и ни разу не вспомнил, а ты все думаешь о нём! Это так глупо, фу! Тебе уже двадцать три года!

Та, к которой была обращена сия гневная тирада, высокая, крепкая девушка с удивительно светлой для гречанки кожей и блестящими черными глазами, откинув со лба капризные завитки жестких волос, со вздохом повернулась к подруге:

— Мелина, ну оставь ты меня, ради всех святых… Сколько можно твердить об одном и том же?

— Ха! Да я готова повторять тебе с утра до вечера — ты просто дура и ничего больше! Ну, скажи мне, кто в наше время хранит верность какому-то мальчишке, который и думать забыл о тебе?! Сколько вокруг мужчин! Ты красива и молода, так пользуйся этим! Или думаешь, Господь тебе два века намерял? Знаешь, что я тебе скажу, дорогая…

Мария обречённо махнула рукой на подругу и опять отвернулась к окну: Мелину не остановить, пусть себе болтает. Мария научилась пропускать мимо ушей большее из того, что та говорит. Не важно. Что бы ни говорила Мелина и все остальные, это ничего не меняет, будь оно хоть тысячу раз правдой. Что ей до их правды, когда она знает и понимает одно — любовь к Хелайосу никуда не делась. Детьми они росли на одной из множества узких улиц Афин, она любила его столько, сколько себя помнит, и никто никогда не интересовал её больше. Казалось и Хелайос любил её… А оказалось, что только казалось.

Пять лет назад, когда ей было восемнадцать, а Хелайосу — двадцать один, на него обрушилась невиданная удача. Сын бедной швеи, никогда не знавший своего отца, оказался внебрачным сыном всемогущего Космаса Метаксаса. Эта похожая на голливудский фильм история потрясла всех и до сих пор была любимой темой для разговоров соседей Кратидеса. Его мать умерла ровно за месяц до того, как на сына свалилось счастье. Бедная, бедная Филомена… все жалели её.

 Хелайос был растерян и долго не мог поверить в то, что жизнь его заложила такой странный вираж. Они с Марией подолгу обсуждали событие и он, качая головой и по давней детской привычке щипля густую бровь, говорил:

— Не знаю… Мне иногда кажется всё таким странным… Не представляю, где и как мать могла встретится с Метаксасом? Он говорит, что тогда она работала в отеле швеёй, но от неё я ни разу не слышал таких рассказов… А с другой стороны, к чему бы ему придумывать всё это? Какой интерес у миллионера Метаксаса может быть во мне — никому не известном, полунищем парне?

Мария утешала и поддерживала Хелайоса, они строили планы, один радужнее другого… И она была уверена в любимом.

Деньги — единственная реальная сила этого мира — теперь Мария знала точно. Потому что, получив наследство, Хелайос забыл о ней раз и навсегда. Гордость не позволяла умолять о встрече и объяснениях, да и что тут было выяснять? Вот только любовь никак не хотела покинуть её, и подруги и родные, поначалу недоумевающие, в конце концов стали упрекать за отшельничество. Мария никому не могла объяснить, что только он, позабывший её мужчина, только он имеет право на её сердце, тело и самоё жизнь. Люди не верят в истинную любовь. Она представляется им уделом богова и героев, а простые люди должны довольствоваться малым: семья, привычка, налаженный быт. И если задуматься, разве этого недостаточно?

«Недостаточно. — Отвечала мысленно Мария на все вопросы и недоумения. — Мне — недостаточно». Мысленно, потому что даже близкие не желали слушать и слышать.

Мелина же тем временем, выговорившись, уселась напротив подруги и улыбнулась:

— Ну, хватит дуться. В конце концов, это твоё дело, как жить, хоть в монастырь уходи! Но промолчать не могу, я ведь тебя люблю!

— Знаю, — улыбнулась в ответ Мария, — я тоже люблю тебя.

— Тогда докажи! Пойдем, прогуляемся по городу, может, в кафе посидим или в кино сходим, а? Какой-то новый фильм идет в Син Дисио.

Мария фыркнула, не в силах сдержать смех — вот хитрюга! Обязательно будет напропалую кокетничать с парнями и за себя и за подругу, авось та клюнет на кого-нибудь.

— Хорошо-хорошо, пойдём уже, заноза!

Мелина радостно подпрыгнула и, дёрнув Марию за завиток на лбу, унеслась одеваться, на бегу наказывая той нарядиться как следует.

Мария пожала плечами: она всегда одевалась скромно и удобно, что не мешало парням обращать на неё внимание. Лицо, хоть и несколько тяжеловатое, но чётко очерченное, блестящие, живые глаза, какое-то удивительное обаяние и мягкость улыбки, крепкая и стройная фигура, лёгкие и вместе с тем быстрые движения, плавная, задумчивая речь и неожиданно звонкий смех — все это приковывало взгляды мужчин, и Мария отнюдь не была обделена вниманием. Больше того, она не избегала его, оно ей нравилось, как любой женщине, заставляло кровь бежать быстрее и чувствовать себя красивой и желанной. Но и только.

Любовь к Хелайосу была чем-то отдельным, не подвластным ничему и никому чувством, навсегда поселившемся в душе, и занявшим слишком много места, чтобы там остался хоть уголок для преходящих чувственных удовольствий юности. Мария приняла это, как данность и не сожалела ни о чем. Но юность — пора надежд и безрассудной веры в чудо. И оттого в сердце девушки подспудно жила уверенность в том, что когда-нибудь они с Хелайосом будут вместе.

Фильм, на который пошли подруги, произвел странное впечатление на Марию: она словно раздвоилась. С одной стороны, разумом понимала, что всё, о чем в нем говорилось, всего лишь легенда, миф, которых предостаточно породило славное прошлое её страны. Но сердце, поражённое любовью, ныло и требовало веры в то, что пещера Желаний существует на самом деле и стоит только попасть туда, как сбудутся самые смелые и нереальные мечты!

— Мелина, а как ты думаешь… вот эта пещера Желаний, она есть на самом деле?

— Может быть и есть, конечно. Да только если бы туда можно было попасть, все давно бы знали дорогу.

— Погоди. Это ведь легенда о Сфакии. А ты же знаешь — или не знаешь, потому что не любила историю в школе, — тут Марии пришлось увернуться от шутливого замаха притворно разгневанной Мелины, — что о сфакейцах практически не сохранилось преданий. Это был свободолюбивый и крайне независимый народ. Так, может быть, где-то там и есть она, эта пещера?

— Хм, — подруга подергала себя за прядь волос у виска и принялась закручивать её вокруг уха, — ну, а если преданий не сохранилось, откуда тогда знают о пещере Желаний?

— Говорю же, п о ч т и не сохранилось. Какие-то сведения, обрывки легенд, слухи остались всё равно. Ничего из ничего не рождается. Вот бы проверить…

— О, да ты совсем сумасшедшая, девушка! — Мелина всплеснула руками и хлопнула себя по бёдрам. — Знаю, о чём думаешь! О Хелайосе своём! Вот прямо, как в этом дурацком фильме — герой попёрся в эту пещеру за любовью, а поимел грех на душу и бессмертие на закуску! Бредятина!

Мелина развоевалась не на шутку, но Мария упрямо молчала, поглощённая неотступной мыслью.

***

Василис Теодоракис с удивлением смотрел на молодую, решительно настроенную девушку, которая с упорством, достойным лучшего применения, добивалась встречи с ним, известным сценаристом и режиссёром.

— Чем могу быть вам полезен… Мария Иоанниди, если не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь. Всего один вопрос, господин Теодоракис: откуда вы взяли сведения о пещере Желаний в Сфакейских горах?

Режиссёр изумлённо поднял брови:

— И это тот вопрос, ради которого вы там настойчиво ммм… домогались встречи со мной? Интересно…

— А вы что думали?! — Мария вспыхнула от досады. — Что я добиваюсь чести лечь к вам в постель?!

— А почему бы и нет? — но, увидев, как стремительно сбежала краска со щёк девушки и сошлись брови, предрекая грозу, Василис изменил тон: — Простите, это была неудачная шутка. Не сердитесь, просто я не привык, что красивая девушка добивается встречи со мной только ради научных изысканий. — Он указал на диван, стоящий в кабинете, где принимал посетительницу:

— Присядьте, прошу вас. Чашку кофе? Чаю?

— Нет, благодарю. — Мария присела на пухлый скользкий кожаный диван. — Мне бы очень хотелось узнать побольше о преданиях и легендах Сфакии. Вы знаете, я изучаю историю, буду работать в школе… Ну и вот… Посмотрела ваш фильм и мне стало так интересно! Но нигде нет подробностей, нигде!

Девушка так огорчённо смотрела на Василиса, что тому стало немного смешно и вместе с тем завидно: давно он уже не огорчался из-за того, что не мог чего-то узнать или понять. Наверное, такие иррациональные чувства уходят вместе с молодостью. А жаль. Очень жаль, что не удаётся сохранить эту божественную способность — удивляться чудесам и непонятностям мира каждый раз, как в первый…

— Так вам понравился фильм? — спросил он.

— Очень! Вы же понимаете, если бы не понравился, я так не убивалась бы за историей пещеры! — Мария улыбнулась светло и немного лукаво, как улыбаются все женщины, видя, что пробудили интерес в мужчине. — Так вы расскажете мне, где взяли материалы для написания сценария?

— Расскажу, — улыбнулся в ответ режиссёр, — это забавная история на самом деле. Фильм снимали по заказу одного очень богатого человека. И сценарий я писал по его задумке. Обычно я не соглашаюсь, но сама идея показалась интересной, и работа захватила. Необычная идея и довольно необычная история о бессмертной любви… — Василис рассуждал, всё больше увлекаясь, подогреваемый неподдельным вниманием и интересом слушательницы. Он не собирался, само собой, рассказывать о несусветном гонораре, который быстро примирил его с необходимостью снимать то, что не планировал и не желал. Он говорил долго и когда окончил, Мария спросила:

— Так он сам придумал эту историю, ваш миллионер? Или всё-таки…

— Не думаю. — Василис отхлебнул остывшего кофе, давно принесённого бесшумной секретаршей и нетронутого в пылу разговора ни им, ни посетительницей. — Он говорил, что у него имеются древние документы, с каких-то раскопок, где он и вычитал эту легенду.

— А вы сами их не видели? — с замирающим сердцем спросила Мария.

— Увы, увы… — Теодоракис в комическом отчаянии воздел руки, — не удостоился сей чести. Впрочем, мне это было и ни к чему. Древняя легенда всего лишь первая петелька, с которой я начал плести полотно своей истории. И господин Кратидес остался доволен мною.

***

Мария медленно шла по городу. Любимые Афины, вечно залитые солнцем, мощёные улицы, праздничные всполохи апельсинных деревьев и бледные фонарики лимонных. Сахарно-белые кубики маленьких храмов, пронзительная синька ставен и индиговые всплески флагов. Воздух, на вкус напоминающий финики и горячий хлеб, пыльная завеса солнечного света… Любимые Афины.

Девушка почти не помнила, как распрощалась с говорливым и самодовольным режиссёром. Имя «господин Кратидес» стучало в голове, перекатываясь, словно горошина в туго надутом резиновом пузыре. Неужели… совпадение? Неужели бывают такие совпадения? Почему именно Хелайос? Что он знает об этой призрачной пещере Желаний?

«Мне нужно увидеться с ним». — Когда это решение окончательно выкристаллизовалось в мозгу, Мария внезапно успокоилась и ощутила лёгкость и свободу. Они увидятся, и будет то, что должно быть.

Она ускорила шаги, до дому оставалось совсем немного. Мария не замечала ничего вокруг, поглощённая мыслями, а тем временем неприметная машина сопровождала её от самого офиса Теодоракиса.

Доведя девушку до её дома, автомобиль негромко фыркнул, разворачиваясь, и скрылся за поворотом улицы.

***

Я знаю обо всём, что происходит вокруг меня. В жизни не бывает мелочей. И о девушке своей очередной болванки я, конечно же, знал. За ней велось стандартное наблюдение, как за всеми, кто хоть как-то входил в орбиту жизни моего тела. Поначалу она не интересовала меня. Однако ей удалось удивить бессмертного. Было неожиданным то, как долго — по меркам смертных — она помнила своего жениха. Эта Мария ни разу не пыталась встретиться со мной, но никогда не забывала о Хелайосе. Странно… Молодая, красивая, свободная. Что ей в покинувшем и разлюбившем её мужчине?

Мне стало интересно, и я велел следить за Марией дальше. И убеждался в том, что она верна своему неверному возлюбленному. Неужели любовь? Не может быть. За тысячелетия жизни я убедился, что женщины не способны на истинную любовь. Скорее всего, она лелеет надежду на то, что внезапно и сказочно разбогатевший бывший жених вспомнит о ней и вернётся, чтобы вознаградить за верность и постоянство.

Ну что ж, я решил посмотреть, насколько её хватит. Времени у меня, в отличие от неё, было предостаточно.

***

— Господин Кратидес. К вам посетительница. — Ровный, бесстрастный голос секретаря аккуратно разрезал густую тишину кабинета. Я всегда требовал от своих служащих полного спокойствия и невозмутимости: прислуга не должна иметь индивидуальности, она беспола по сути своей, как и механизмы, делающие жизнь комфортной.

— Кто?

— Некая госпожа Константиниди. Мелина Константиниди. Она говорит, что ей назначено.

— Да. Пусть войдет. — Устало прикрываю глаза, возраст даёт о себе знать, скоро нужно вновь выходить на охоту.

Старая женщина входит в кабинет, озираясь и явно чувствуя себя не в своей тарелке. Жестом предлагаю ей присесть и жду. Я догадываюсь, зачем она пришла, но пусть говорит. И она говорит.

— Приветствую тебя, Хелайос. Давно не виделись. Ты ведь помнишь меня, да? — она уже оправилась от смущения и смотрит в упор выцветшими глазами. — Ты не можешь не помнить, ведь ещё детьми мы играли вместе — ты, я и Мария.

— Зачем ты пришла, Мелина? Тебе нужна помощь?

— О, нет! Даже если бы мне и нужна была помощь, ты был бы последним, к кому я обратилась за ней! — дерзкая старуха совершенно по-петушиному глядит на меня, готовясь к упрёкам и возражениям. Ей хочется поругаться, хочется рассказать мне — Хелайосу — всё, что думает обо мне она и такие, как она. Мне смешна и скучна её глупая ярость, но что-то неведомое заставляет слушать. Я хочу услышать о Марии.

— Ты пришла ругать меня или рассказать о Марии?

Она отшатывается и угасает мгновенно, и становится видно, как бесконечно слаба и стара её плоть. Но воинственный огонёк духа продолжает упрямо гореть в глазах.

— Ты прав. Я пришла говорить о Марии. Точнее, передать тебе её последние слова. Не думай, она не просила об этом! Мне и самой недолго осталось и я не могу умереть, не сказав тебе о том, что ты — самый богатый человек в Греции (она ошибается, несчастная Мелина, я — самый богатый человек в мире), — ты слепец и дурак!

— Это были последние слова твоей подруги?

— Зря насмешничаешь, бессердечный. Нет. Это правда, которую вижу я, и видят все, но которую не хочешь признать ты! Ты умрёшь одиноким и несчастным, потому что не разглядел истинной любви в своей жизни! Ведь Мария любила тебя до самой смерти, и последние её слова были о тебе!

— Так может быть уже достаточно прелюдий? — она начинает утомлять меня. — Говори или уходи, моё время стоит дорого.

Старуха усмехается и утирает губы согнутым пальцем:

— Твоё время! Твоё время — пустая порода. За всю жизнь ты не намыл и грана настоящего золота, Хелайос Кратидес. Так знай, Мария была счастливее, чем ты. Я была с ней в её последний час и видела, что она действительно счастлива. «Я благодарна Богу за то, что в моей жизни была любовь, — прошептала она мне, — я благодарна  Хелайосу за то, что он был. Мне посчастливилось сделать много добра оттого, что в моём сердце горел огонь истинной любви, ярко освещая суть жизни и не позволяя разменивать душу на ничего не значащие чувства». Тебе не удалось сделать её несчастной!

— Мелина, я никогда и не хотел этого. Мне просто было всё равно. Моя жизнь никак не могла слиться с жизнью Марии, потому что я не смог бы дать ей того, чего она желала. Пойми это и успокой свою душу.

— Но ты даже не захотел увидеться с ней тогда, помнишь, почти шестьдесят лет назад? Когда она увидела твой дурацкий фильм и решилась на встречу. Ты думаешь, это было легко?! Ведь она любила тебя и была горда, как всякий чистый и цельный человек. А ты… а ты даже не снизошел до неё… Она не говорила, но я знаю, она страдала… — Мелина опускается в кресло, обессилев и часто дыша. Старая, очень старая женщина… Я пожалел бы её, если бы был способен на жалость.

— Ступай, Мелина. Мой шофёр отвезёт тебя домой. И не страдай о Марии. Она счастлива — сейчас. Смерть великий утешитель. Прощай.

Вызываю секретаря, нажав на кнопку звонка, и он сопровождает старуху, молчаливо и бесстрастно открывая двери и направляя её. Она не оборачивается и не прощается со мной. Прощай, Мелина.

Почему тогда, почти шестьдесят лет назад, я решил снять этот фильм о пещере Желаний? Да именно потому, что мне хотелось, чтобы его увидела Мария. Мне хотелось рассказать ей, простой девушке, влюблённой в парня со своей улицы, историю простого рыбака Атанаса, влюблённого в девушку из своего селения.

Мне хотелось проверить, узнает ли она истинную любовь под маской кинематографической мишуры. Да, я убедился — Мария была первой встреченной мною женщиной, способной на любовь. И я, сам обречённый вечно нести тяжесть воспоминаний о своём даре, я, именно я отнял у неё того, кого любило её сердце! Я отнял у неё жизнь, как когда-то отнял жизнь у своей единственной любви…

…Пещера желаний встретила Атанаса отвесными гладкими стенами, чёрными, словно графит. Обессиленный и истерзанный, он выбрался на узкий уступ и распластался на нём дохлой камбалой. Рыбак лежал, не чувствуя времени, не чувствуя удовлетворения от достигнутой цели, не чувствуя ничего, кроме боли в изломанном теле.

И тут зазвучал Голос. Невозможно было понять, откуда он исходит. Стены пещеры словно вибрировали, отражая его, посылая звуки прямо в мозг человека. Голос был равнодушным и бесстрастным, будто говорили сами камни:

— Человек, ты пришёл сюда с болью и надеждой. Ты уйдешь отсюда с болью и надеждой. То, что ты считаешь бедой, не является ею. Ты свободен и счастлив настолько, насколько может быть счастлив смертный. Ты жаждешь помощи и совета, которые не нужны тебе. Возвращайся домой, человек, и живи свою жизнь в надежде и боли, как предписано всем.

Атанас, с трудом поднявшись на колени, чувствуя смертельный холод чёрных камней, слушал, не веря ушам: так значит, все страдания были напрасны?! Он зря преодолел смертный путь в поисках исполнений желаний, в последней надежде вернуть любовь Елены?! И мукой вырвался из груди вопрос-крик:

— Ты не хочешь помочь мне?! Но я преодолел все преграды на пути к своей мечте, ты д о л ж е н помочь мне!!! Верни, верни мне любовь!!!

— Человек, я не знаю, что такое любовь, о которой ты говоришь. Вечность не знает любви. У вечности есть только свобода и разум. Только жизнь смертного управляется тем, что вы зовёте любовью.

— Тогда дай мне вечность, чтобы я мог избавиться от боли, которую приносит любовь!

— Человек, ты не знаешь, о чём просишь.

— Так позволь мне узнать! Неужели никто кроме меня не просил у тебя вечной жизни?!

— Люди не верят в вечность для смертных и правильно делают. До тебя был только один, его звали Ларра. Его судьба печальна, человек, и тебе незачем знать всего.

— Но я несчастен! Или верни мне любовь Елены или дай мне забвение вечности. Ты не можешь отказать, я выполнил все условия!

И молчание опустилось на плечи Атанаса, укрыв его, словно ночная тьма. Бесконечно долго молчал тот, кого просил он дерзко и отчаянно. Рыбак ждал, затаив дыхание, и надежда разгоралась в сердце, словно огонь костра на берегу.

И вновь зазвучал Голос:

— Ну что же, человек. Твоя воля тверда и заблуждение непреодолимо. Пусть будет так, как ты хочешь. Но помни, тебе придётся постоянно переходить из одного тела в другое, потому что бессмертие не доступно бренной плоти. Бессмертным может быть только разум и дух. А когда ты устанешь от вечности, возвращайся сюда, и мы продолжим разговор.

Умолкли, раскатившись по пещере, звуки Голоса, и перед взором Атанаса, на чёрной стене вспыхнули четыре слова, словно синее пламя проступило сквозь обуглившуюся кожу сказочного чудовища.

Атанас чувствовал, что кто-то вложил в его голову понимание и знание того, что нужно делать.

Он вернулся домой. Путь назад был таким же трудным и мучительным, но ему уже не было страшно, потому что он стал бессмертным…

Несчастный глупец…  Я вспоминаю себя, тогдашнего, и тот Атанас вызывает у меня что-то похожее на жалость и сожаление. Ему казалось, что если уж любовь — удел и правитель смертных, то он, став бессмертным, сможет избавиться от её власти. Несчастный глупец…

Я многого добился в своей жизни, да и не мудрено. Ведь обычно человеку недостает только времени, чтобы воплотить свои мечты и планы. У меня была вечность. Но то единственное, чего я хотел, так и не досталось мне.

Я не смог вернуть любовь Елены, да это было и невозможно, теперь я знаю точно. Но не смог и разлюбить её. Это тоже было невозможно, потому что истинная любовь — бессмертна. Обычно она переживает человеческое тело и остаётся жить дыханием, воспоминание, призраком, поселяясь в душах других людей, воплощаясь в картины, книги, музыку, оставаясь всё такой же желанной и недосягаемой для большинства, как солнце. К нему невозможно приблизиться, но и жизнь без него — невозможна.

Я убил Елену… Убил, когда внезапно осознал, что обрёк себя на бесконечные мучения, ибо обретя бессмертие  приковал себя вечными цепями к жизни. Тогда мне казалось, что с её смертью я освобожусь. Трижды глупец. Совершив ошибку, я решил исправить её с помощью преступления…

И вот теперь, тысячелетия спустя, когда и боль, и надежды, и сожаления, и восторги, всё, что наполняет жизнь людей, выветрило время, я встретил такую же душу, поражённую истинной любовью. И кто знает, быть может, не выбери я Хелайоса очередной болванкой, мир узнал бы историю великой любви? Кто знает…

Но я спокоен: я не позволил Марии повторить свою ошибку. Я не дал ей обманчивой надежды и не указал пути в пещеру Желаний. И она умерла счастливой.

А мне пора домой. Я отправляюсь в горы древней Сфакии, уже давно существующей только в легендах. Я возвращаюсь в пещеру Желаний, продолжить мой давний разговор с вечным и равнодушным Сущим. Теперь мы сможем поговорить на равных — два бессмертных существа, так и не разгадавшие великой загадки под названием «любовь»…