Серое марево

Негу жаркого летнего денька с треньканьем птиц, стрекотанием кузнечиков и ленивым жужжанием пчёл нарушил тревожный крик сестры:

— Майк, орки идут! Отвал горит! Уходи к скалам, не останавливайся, я догоню.

Орки боялись только огня. Деревенские подали сигнал, чтобы женщины и дети ушли в лес, спрятались. Вскоре мужики подожгут поле, чтобы задержать налётчиков.

Я, как и все слепые, мог только прислушиваться, улавливать доносящиеся издали крики и пока ещё слабый запах гари.

Подбежавшая Олка рывком подняла меня с крыльца, сунула палку в руки и подтолкнула, указывая направление. Сестра-двойняшка хотела спасти меня, но хотел ли этого я?

За спиной скрипнула дверь, Олка вбежала в дом, затопала по деревянному полу, роняя вещи.

Всё чем я мог ей помочь — идти как можно быстрее, слепые не бегают. А сестра догонит. И я шёл, не слушал шелест листьев, крики птиц. Только дорога и шаги.

Тропа закончилась. Ноги соскальзывали с травяных кочек. Мелкие камни впивались в ступни. Ветер со свистом бросал колкую пыль в лицо и спутывал волосы. В горле уже першило от дыма и запаха гари, глаза слезились. Медленно двинулся дальше, проверяя дорогу палкой, бил по земле, спотыкался о цепляющиеся за ноги кустики.

«Тук, тук, тук…» — камушек отскочил в сторону. «Тук, тук… вжух» — палка загребла воздух. «Вжух» — земли нет. Обрыв? От страха выступил пот, рубаха взмокла, руки затряслись. Влажные пальцы не удержали палку, она задрожала и выскользнула, где-то далеко гулко стукнулась о камни, покатилась. «Жалкий трус, беспомощная обуза. Зачем ты живёшь на этом свете? — ругал я себя. — Может, хватит? Всего шаг — и мучения закончатся». Но поступить, так — предать Олку — нельзя. Она с лихвой уже хлебнула лишений.

Нервно провел рукой по груди, нащупал и сжал отцовский медальон. Что-то важное о медальоне и горах обещал рассказать отец, но не успел.

Сквозь порывы ветра до меня долетел голос:

— Майки-и-и… Не двигайся!

Я завертел головой, прислушался:

— Сто-о-о-й, замри-и-и, я ид-у-у… — крик перешёл в хрип.

Отшатнулся на полшага назад. Сестра схватила меня за пояс, и…

— Где мы? — тихо спросила Олка и заёрзала.

Голова гудела. Под ногами перекатывались мелкие камушки. Я сел.

— Майк, не молчи, мне страшно. Ничего не вижу, даже тебя. Я что, тоже... — она хотела сказать, что ослепла, но осеклась. Побоялась причинить мне боль.

— Ты волнуешься, — я повернулся, нащупал руку сестры. Олка торопливо прижалась. Худенькая сестрёнка, едва достающая головой до моего плеча, дрожала не от холода — руки были тёплыми — а от страха. Темнота и неизвестность пугали её. Мы сидели на камнях, прижимаясь к друг другу, как два нахохлившихся воробья. Кроме шороха камней под ногами и сбивчивого дыхания Олки ничего не слышно — ни звуков, ни ветерочка — тишина.

— Я успела добежать до тебя. Земля задрожала. Мы падали. Или летели. Голова закружилась. Больше ничего не помню, — выпалила Олка и всхлипнула.

— Мы живы! — пряча сожаление и собственную беспомощность, я вытер пальцами её слёзы, попытался обнять, но помешал громыхнувший на плечах сестры заплечный мешок. — Что ты туда напихала? Сними его, пичужка.

— Только самое необходимое: хлеб, флягу с водой, нож и одежду, — сестра сбросила ношу, уткнулась носом в моё плечо.

— У тебя ничего не болит?

— Нет, только колено саднит, ударилась о камни, — Олка двинула руками, видимо, ощупывая больное место.

— Попробуй что-нибудь рассмотреть, — предложил я, провел рукой по её длинным спутанным волосам, впитавшим тошнотворный запах гари.

Орки, чтоб им сгореть…

***

Пять лет назад я не был слепым.

В тот день рано утром мы выбежали во двор.

— Чшш… Топаешь как медведь, — поддразнила Олка, собрала в хвост пышные пшеничные волосы, приложила палец к губам.

Стремительная и легкая, как пушинка, сестра скорчила забавную рожицу, подхватила кузовок и побежала в сторону все ещё тёмного леса.

— Догоню, будет тебе медведь! — огрызнулся я и помчался следом.

За лесом нас ждали горы. Не северные, конечно. За мерзлыми ущельями жили орки. Дикие скалы считались труднопроходимыми, но сильные оползни порой открывали дорогу злобным тварям. Мы этого не видели, а старики рассказывали и боялись попасть в плен. По доброй воле к северным скалам никто не ходил.

Мы бежали к южным — Скалам Ящера. Деревенские бывали там редко. Чаще пугали друг друга рассказами о внезапных исчезновениях и древних рептилиях. Отец посмеивался над страшилками, говорил: «От одних гор бегут, другими спасаются», — и показывал спрятанный под рубашкой старый затёртый медальон с изображением крылатого Ящера. «Расскажи, расскажи», — просили мы. Мама укоризненно смотрела на него, качала головой, а отец, подмигивая, отвечал: «Майк молот поднимет — расскажу». Олка, насупившись, отступала, а я бежал в кузню пробовать свои силы, но поднять большой отцовский молот ещё не мог. Пока учился кузнечному делу и помогал отцу, сестра с мамой работали в поле. Забот в деревне всегда полно, но всё же мы с сестрой находили возможность и сбегали в горы без разрешения.

Птицы весело чирикали над головами, кроны деревьев шелестели молодой листвой. На пригорке перед оврагом тёплый ветерок забирался в великоватые нам холщовые рубашки. Рукава раздувались крыльями, и мы летели вперед, не разбирая дороги.

— Нож взял? — на бегу уточнила Олка.

— Ага! Я ещё веток туда натаскал вчера. А ты хлеб взяла?

— Взяла, взяла! Разожжём костёр и поджарим! Давай быстрее, пока все спят. На обратном пути грибы и ягоды собрать надо, чтоб не ругались, — отвечала предусмотрительная сестрица.

В горах, частично покрытых зеленым мхом, мы ходили всегда одной тропой. Лазили по пещерным ходам, как будто прорытым древними ящерами, дрались на деревянных мечах, разводили костёр, жарили хлеб на палочках, весело смеялись, подшучивали друг над другом.

Возвращались домой нехотя. По пути собирали грибы и ягоды для оправдания раннего исчезновения. Дом стоял у самой кромки леса, поэтому мы, не таясь, перелезали старенький забор.

В тот день у самой кромки леса Олка остановилась и схватила меня за руку:

— Ты ничего не слышишь?

Вдали раздавались лязг и скрежет металла, грубые выкрики на незнакомом языке.

— Подойдем ближе?

— Нас заметят, — настороженно возразила сестра.

— А мы потихоньку...

Олка кивнула. Озираясь по сторонам, мы подлезли под забором, спрятались за домом и осторожно выглянули из-за угла.

Деревенские разбегались, прятались. А между домами, улюлюкая, сновали странные существа с серо-зелёной кожей. От грубых голосов и лязга топоров звенело в ушах.

— Орки…

Олка потянула за руку:

— Бежим?!

Я упрямо замотал головой:

— Нет!.. Мама… — и рванул к крыльцу.

Олка со всей силы уцепилась за мою рубаху: — Стой!..

Из соседского двора вывалился чужак с нечёсаной рыжей гривой. В его руках трепыхалась курица. На ходу рванув кривыми клыками, орк перегрыз горло пеструхи, глотнул крови, отбросил тушку на землю и побежал к нашему дому, гогоча и похрюкивая.

Мы застыли, онемев от ужаса. Громыхнула дверь. От испуга кузовок вывалился из рук сестры, покатился. По траве разлетелись горошины алых ягод, как капельки крови с куриной тушки.

Грязное, перепачканное кровью существо с топорщащейся короткой шерстью в прорехах рваной одежды за волосы стащило упирающуюся маму с крыльца. Потряхивая заострёнными ушами и хрюкая приплюснутым носом, нелюдь пинал её ногами, волоча в центр деревни.

С большим молотом в руках к дому бежал отец:

— Прячьтесь! — крикнул он, заметив нас. Кинулся на нелюдя, швырнул в него молот.

Орк увернулся, ударил мать обухом и отбросил в сторону, словно тряпичную куклу.

Олка вскрикнула, зажала рот руками и, всхлипывая, уткнулась носом мне в плечо. Я обнял её. Кулаком размазал слезы по щекам и сильнее стиснул зубы.

— Ах, ты гнус, — взревел отец, бросился на орка, вжав в стену ближайшего дома.

На истошный визг орка прибежали другие.

— Мне надо к нему, — вскрикнул я, но сестра крепко держала меня за руку.

— Ты что, не слышал? Он сказал: «Прячьтесь!» Я никуда тебя не пущу, — Олка дернула так резко, что рукав затрещал. Не отрывая взгляда от дерущегося отца, мы рухнули в траву.

Руки, топоры, молот — всё мелькало перед глазами. Пятясь к крыльцу соседского дома, отец отчаянно бился, орки падали, но их было слишком много.

Меня била дрожь, в ушах звенело. Пошатываясь, я вскочил. Сестра подставила подножку, повалила, заломила мне руки за спину и связала обрывком рубахи. Я вырывался, выл, катался по земле. Олка не отпускала: заткнула рубахой мой рот, закусила губу до крови и навалилась мне на спину, не давая шевельнуться.

Отца окружили. Он сорвал медальон с шеи, зажал в руке и бросился в дом. Орки всей гурьбой кинулись за ним. Раздался жуткий вой, а через минуту дом вспыхнул изнутри. Столб огненно-чёрного пламени взлетел над деревней.

Смотреть на смерть и огонь — невыносимо. По лицу текли слёзы, крик застывал в горле, я задыхался. В глазах рябило. Сколько времени прошло — не помню.

Оставшиеся в живых орки в страхе улепетывали от огня. Подобрали по пути всё, что успели, и скрылись так же быстро, как появились.

Огонь наконец утих. Дом обваливался. На деревенских улицах никого не осталось.

Олка ослабила хватку, я вытащил кляп изо рта. Пошатываясь, мы бросились к сгоревшему дому. Под ногами хрустели битые черепки. На остатках забора болтались тушки придушенных кур и отрубленные хвосты псов.

В обгоревшем остове дома, среди балок, в куче пепла и костей мы нашли только старый отцовский медальон.

Сестра села на землю, покачиваясь, обхватила себя рукам. Я кричал: «Не хочу это видеть! Ничего не хочу больше видеть, никогда!» Внутренности скручивало, рвало.

Из леса выходили испуганные люди с тусклыми глазами на бледных лицах. Это было последним, что я видел. В глазах потемнело, цвета померкли в бултыхающемся сером мареве...

Моими глазами стала Олка.

Как она выдержала? Не знаю. Я двигался мало. Свободно передвигаться мог только в доме, где всё знакомо. Сестра заставляла меня ходить, носить воду и дрова. Получалось плохо. Я то и дело стукался головой, руками, спотыкался и падал.

Ночью мы просыпались от ужаса и собственных криков. Я прижимал к себе сестру, баюкал как ребёнка. А днём обвинял её в том, что остался жив:

— Зачем ты меня удержала? Теперь всю жизнь будешь нянчиться? Лучше б сгорел тогда… — злобно закричал я после очередного падения.

Как-то раз Олка не выдержала, взяла моё лицо в руки, провела рукой по волосам, и резко отвесила оплеуху, потом ещё и ещё… — она била и всхлипывала.

— Не смей так говорить! Ты — всё что у меня осталось! Ты мой брат!

— Я слеп. Я ничего не могу и не умею! — кричал я в ответ.

— Да, ты слеп, и ты мой брат, единственный брат! — сестра зарыдала и прижалась ко мне.

Больше мы никогда не говорили об этом. Олка где-то раздобыла бечёвку и повесила отцовский медальон мне на шею.

Я научился всему заново. Слух и ощущения обострились. Иногда мне казалось, что если сосредоточиться, то можно увидеть в темноте тепло, контуры предметов и людей — не как раньше, иначе.

Через год я уже мог плести корзинки из прутьев, вырезать ножом из липовых или берёзовых чурок плошки и ложки. Сделал себе палку. Сейчас бы она пригодилась…

***

 — Я вижу, вижу! Майк, прости... — радостное возбуждение сестры сменилось сожалением. Она одновременно радовалась, что видит сама, и печалилась о моей слепоте. Я понимал её и остро ощущал неспособность что-либо сделать. Внутри шевелился клубок страха и злости, во рту противно жгло, хотелось сплюнуть.

— Одного слепого достаточно, — я проглотил горький привкус бессилия и с нежностью спросил:

— Что тебе удалось рассмотреть, пичужка?

— Глаза привыкли к темноте, — ответила она, словно оправдываясь, — мы в небольшой пещере. Если ты меня поднимешь, я смогу дотянуться до потолка. А вытянув руки в стороны, мы можем коснуться стен. Там, дальше, наверное, есть выход, я вижу свет.

— Дай мешок и руку, пойдём, узнаем, что там впереди, — я поднялся на ноги, развёл руки в стороны. Олка накинула мешок мне на спину и аккуратно потянула вперёд.

Без палки по незнакомому месту приходилось идти медленно. Шаркая, я сдвигал ногой камни, нащупывал опору, чтобы не поскользнуться. Правой рукой держался за тонкие пальчики Олки, левой скользил по выщербленной стене пещеры. То, как сестра описала это место, и ощущения от касания нарисовали в моей голове картинку. Я почти видел идущего по продолговатому коридору себя и силуэт Олки — желтоватое свечение.

Стена под пальцами круто вильнула влево, я остановился, чуть не налетев на сестру.

— Поворот?

Сестра молчала, не двигалась.

— Что там?!

— Майк, выхода нет… тут Ящер, — растерянно проговорила Олка. — Такой же, как на медальоне, только больше, и он светится.

— Древний Ящер? — переспросил я, не понимая. Ни шорохов, ни звуков не слышно. Кроме нас, в пещере нет живых.

— Нет. Подожди, сейчас объясню, — сестра шумно вздохнула. — Пещера намного шире, она круглая. А на стене вырезан Ящер с крыльями, и он светится. Рядом с ним другие существа. Одни идут к нему, другие уходят, — восторженно проговорила сестра.

— Может, подойдем? Рисунки не кусаются, — мне хотелось дотронуться, «увидеть» изображение.

Олка повела меня вдоль закругляющегося коридора. Бугристая изрезанная поверхность стены ощутимо сгладилась, щербины перестали царапать ладонь и пальцы.

— Начало здесь, — Олка приложила мою руку к стене.

Слегка касаясь, нашёл первую фигуру. Человек: голова, волосы, руки. Рубаха подпоясана, штаны заправлены в высокие сапоги. Работа мастера.

Следующая фигурка была меньше и толще. Лицо с бородой, а в руках что-то вроде двустороннего топора. Дальше ещё одна: выше и стройнее, черты лица тоньше, голова с остренькими, удлинёнными ушками. Фигурок было много.

Некоторые существа были неизвестны, но воображение рисовало их, отзываясь на прикосновения. Я устал и опустил руки, чтобы они отдохнули.

— Здесь изображены те, кто живет или жил когда-то на земле! — осенило меня.

— Похоже на то. И про некоторых мы даже в сказках не слышали, — добавила Олка. Она стояла правее.

Я снова заскользил пальцами по стене.

— Осторожно, он светится!

Рисунок был тёплым. Не касаясь стены, я провёл ладонью рядом. Тепло не исчезло. А я «увидел» светящегося алым маревом Ящера. Зверь сидел с растопыренными в стороны перепончатыми крыльями. Когтистые лапы широко расставлены, один толчок — и он взлетит. Длинный шипастый хвост изогнут, словно преграждает дорогу тому, что за ним.

— Что за Ящером? — уточнил я у сестры.

— Орки и ещё какие-то страшные твари с клыками.

— Он их не пускает?

— Да!

Я хотел было подойти, пощупать эти фигурки, но во рту появилась горечь. Омерзительное ощущение. Казалось, если дотронуться — твари оживут. Я брезгливо отдёрнул руку:

— Наверно, лучше их не трогать.

Ящер не вызывал страха или ужаса. Наоборот, изображение согревало и притягивало, как будто встретил старого друга и хочешь скорее его обнять.

— Майк, тут выемка под медальон! — вскрикнула Олка.

— Где? — я протянул руку. Олка сдвинула её в нужном направлении. Действительно, там было углубление размером в медальон.

Быстро снял его с шеи и потянулся к Ящеру.

— Подожди, — взволновалась сестра, — ты уверен, что это правильно?

Я кивнул. Олка помогла поместить медальон в углубление.

По руке пробежала волна обжигающего тепла, пальцы покалывало. Пещера высветилась: по обе стороны меня окружали люди и нелюди. На морду пристально таращились два подростка. Слабенькие, неподготовленные дети… мои… одни... Почему?.. Серьёзная и настороженная девочка переводила взгляд с меня на парня, хмурилась. Парнишка замер, широко распахнул глаза и не двигался. Криво стриженый, с сутулыми плечами, выпирающими острыми локтями и коленками, мальчик уставился в одну точку незрячими глазами.

Это же я! А Олка, маленькая и хрупкая, волнуется, нервно прикусывает тонкую губу. Ошарашенный, я едва успел отдернуть медальон.

Я видел глазами Ящера?! Я слышал его? Понять, что произошло, не успел. Пространство вокруг нас закружилось. Сестра вцепилась в меня, и мы полетели. Совсем как тогда, на скале.

— Майк, всё повторяется, — волнение и дрожь Олки я чувствовал всем телом. Нас несло в неведомое место.

— Всё будет хорошо! — крикнул я, успокаивая сестру. Откуда во мне поселилась такая уверенность — не понимал, но она крепла в моем сознании. Будто невидимые крылья бережно удерживали нас в пространстве, ограждая от порывов свистящего ветра. Полёт вызывал радость.

Движение замедлилось. Ноги коснулись земли.

Сестра тяжело дышала от волнения.

— Пичужка, где мы? — окликнул я Олку, возвращая отцовский медальон на шею.

Рядом с грохотом падала вода. Холодная водяная пыль садилась на лицо паутиной, капельками скатывалась к шее. Рубашка от брызг стала влажной.

— Майк, давай отойдем, — сестра повела меня в сторону.

— Где мы, Олка? — повторил я.

— В гроте. Он закрыт водопадом, — устало проговорила сестра.

— Отдохнём? — в животе заурчало. — Ты говорила, в мешке есть хлеб? Живот бунтует.

— И у меня, — жалобно пискнула сестра, помогая снять ношу и сесть на каменный пол пещеры.

Прошуршало лезвие ножа, Олка протянула кусок хлеба и флягу.

Я впился зубами в слегка зачерствевший кусок и, смакуя каждую крошку, неторопливо жевал. Сестра причмокивала рядом. Пили, передавая флягу друг другу.

— Майк, тут каменная статуя Ящера в глубине.

— Веди, — я поднялся, Олка тоже.

Мелкие камушки перекатывались под ногами. Я пошарил руками. Поцарапал ладони об острые чешуйки. Ящер — чуть больше собаки. Крылья разведены в стороны, а пасть раскрыта, будто он шипел или рычал.

— Надо подумать, что делать дальше, — я обнял сестру. Она всё время была в напряжении, рёбра топорщились, как на стиральной доске. — Присядем?

Устроились на полу, справа от Ящера. Олка положила голову мне на плечо и обняла, как подушку. Я вспоминал тот странный рисунок в пещере. Он ожил от прикосновения. Медальон — ключ? Перебирая свои ощущения, под размеренный шум водопада, я задремал. Снился Ящер: я смотрел его глазами, летал над горами, рассматривал существ, живущих внизу. В первый раз за долгое время мне хотелось видеть, и как можно дольше.

Звонкий всплеск нарушил монотонное падение воды, нас обдало брызгами. Мы вскочили.

— Старый Аджахо принимает гостей? — сипло проскрипел голос. На полу зашуршало, существо топталось, не приближаясь.

— Кто? — шёпотом уточнил я у сестры.

— Один из тех, кто был на рисунке, с клыками и крыльями, — чуть слышно ответила Олка и прижалась к моей спине.

— Прячься за Ящера.

Олка послушно отошла. Я выступил на шаг вперед, загородил сестру. Бешено крутились мысли: «Что делать?»

— Думаешь, он вам поможет? Нет больше Аджахо, ни одного нет, это просто статуя! — грубо прохрипело существо. — Не ждал от старого камня такого гостеприимства. Обед из двух блюд!

Скрипнули зубы, существо причмокнуло.

За моей спиной дрожала, словно ковыль на ветру, сестра. Одной рукой я вцепился в Ящера, другой с силой сжал медальон.

Серое марево пред глазами рассеялось, уступая место светящимся линиям по контуру фигуры вошедшего. Мерзкое бледное существо с кровавыми глазами-щелками скалилось в кривой улыбке, медленно приближалось.

Нежить. За себя я не боялся. Но страх за сестру, злоба и ненависть распирали тело. Я почувствовал, как заломило кости, выворачивая из суставов. За спиной ойкнула Олка. Дыхание перехватило, я зашипел и… выдохнул…

Существо вспыхнуло в пламени и рассыпалось в прах.

От удивления я шлёпнулся на собственный зад, едва не прищемив хвост.

Хвост?! У меня хвост? Я вертел головой, из пасти струился дымок. Массивные передние лапы разъезжались в стороны, скользили по мокрому каменному полу, крылья били по воздуху. Я испугался, зажмурился и распластался, вжимаясь в скалу. Перед глазами привычно сгустилась серая взвесь.

— Майк, как ты это сделал? — восторженно взвизгнула сестра.

Перевернулся на спину, закрыл лицо руками, меня ещё трясло. Обожжённый пламенем каменный пол сохранил тепло, оно успокаивало. Потёр лоб:

— Не знаю, я был очень зол, сжал медальон и… плюнул… А он — сгорел? — тихо выдавил я, горло саднило. — Я — Ящер?! — сглотнул и подпрыгнул на месте.

— Ты спалил его! А говоришь: не знаю. Я думала, нам конец, — Олка шумно выдохнула и села рядом.

— Ничего не понимаю, — снова плюхнулся на пол. Все произошедшее казалось сном. Сон… я видел сон.

— Олка, во сне я был Ящером. И там в пещере, когда дотронулся до рисунка, я стал Ящером. Слышал его мысли. Он думал: «Дети… мои дети... одни… неподготовленные», — я замолчал.

— Жаль, что отец не успел нам рассказать про этот медальон, — тихо проговорила Олка.

— Дети, одни… — повторил я. — Отец, медальон… — голова закружилась. Мысли, как прутики ивы, сплетались в корзинку. — Олка, наш отец был Ящером! Помнишь, пять лет назад? У него на шее висел медальон. Он снял его и сжал в кулаке перед тем, как зайти в дом. А потом дом вспыхнул вместе с орками… Отец погиб, спасая нас от злобных тварей, — я говорил то громче, то тише, голос срывался от волнения.

— Но у отца не было ни хвоста, ни крыльев, — усомнилась сестра.

— Думаешь, орки подожгли себя сами? — я горько усмехнулся.

— Ты хочешь сказать, что мы — дети Ящера? — Олка недоумевала. — А почему об этом никто не знал?

— Разве стали бы люди жить рядом с Ящером? Это опасно и непредсказуемо. Они бы не смогли, — я осекся на полуслове: «Что почувствовала сестра, когда увидела меня в облике Ящера?»

— А ты удивилась, что я превратился в зверя?

— Я не знала, кого больше бояться, — сестричка дышала, как закипающий чайник, но больше не спорила.

Мы замолчали, каждый думал о своем. Я вспоминал родителей. Олка, наверное, тоже. Каменный пол успел остыть, от холода я поёжился.

Сестра заговорила первой. Сердито буркнула:

— Твоя одежда порвана.

Выудила из мешка новую рубаху и штаны, бросила в меня:

— Одевайся, умник.

Откинув в сторону свисавшие лохмотья, я быстро натянул чистое и чмокнул сестру в щёку.

— Почему всё только мальчишкам? — обиженно буркнула сестра.

— Это больно, неприятно и голо. А ты девочка, — серьёзно заявил я. — Надо выбираться отсюда. Посмотри, на камне есть двойник медальона?

— На этом нет, — отозвалась сестра. — Что ты задумал?

Я встал, одной рукой ухватил Олку, а другой сжал медальон:

— Давай попробуем! — После случившегося, во мне поселилась уверенность, что теперь, вместе, мы можем почти всё.

— Что, Майк?

— Лететь!

Получилось! Нас подхватило и завертело. Мы прыгали несколько раз. С каждым прыжком я видел всё чётче и чётче. Чем больше я думал о Ящере, тем яснее становилась картинка.

— Мы рядом с домом! — вскрикнула Олка.

— Мы дома! — поправил я её. — Это наши скалы и наш дом!

Было уже темно, только мелкие искорки звёзд подмигивали с неба да настороженно глазела бледная луна. Я не расслаблялся, пытался сохранить зрение как можно дольше. В темноте идти было трудно, но мы шли. Под ногами хрустели ветки, перекатывались мелкие камушки.

Видеть глазами Ящера интересно. Мир, конечно, не такой цветной, как при обычном зрении, но и в нём у каждого живого существа есть свой неповторимый контур и опечаток. Тёплое желтое свечение — это Олка. Ярко-оранжевое — костёр.

— Тише… — голос Олки дрогнул, она приложила палец к губам, — там орки.

Грязные чёрно-зелёные кляксы у костра хрюкали. Рядом с костром, на телеге лежали тушки придушенных кур, глиняная посуда, рыболовные сети и даже соха.

Мы старались не шуметь, но нас заметили. Серо-зелёная морда с колтунами на заостренных ушах вперилась глазами в Олку, подскочила, заулюлюкала:

— Скай ор сках! Шара гуук, у ши тхрак!

Орки вскочили, сгуртовались и приблизились.

Сестра спряталась за мою спину.

— Тышд тахпыр, — прохрюкал один из них, тыкая кривым пальцем в сторону Олки. — Иш!

Я шагнул вперёд. Внутри до тошноты бултыхалась ненависть. Серая пелена, застилавшая взгляд, исчезла. Тусклое стало алым. Огонь рвался наружу. Сдерживаться не стал. Из ноздрей повалил дым. Теперь не человек, а огромный Ящер с растопыренными в стороны крыльями рычал на поганых орков.

— Кул-код-эр, — Ящер, в страхе заверещали орки.

Ящер плюнул в их перекошенные свинячьи морды. Пламя захватило тварей в кольцо, они визжали и хрюкали, пока не развеялись в прах.

Теперь в наших землях есть Ящер! И пока я жив, ни одна мерзкая нелюдь не пройдет через горы.