ДОМ 47

1.

История эта со мной случилась в начале двухтысячных годов. Жил я тогда в городе Харьков, на улице Мироносецкой, в доме 47. В этом доме в квартире на третьем этаже я снимал маленькую комнату с видом на двор с крышами сараев, горками кирпичей и большим количеством голубей. Двор в основном пустовал, потому что не был предназначен для игр детей и проезда машин, был небольшим и проходным: изредка здесь проходили люди. Очень редко. Можно было долго, минут десять смотреть в окно и не увидеть ни одного человека. Только ветки деревьев – дерево одно было - тополь, как помню: он занимал всю непроходную часть двора.

Квартира была трехкомнатной: в меньшей жила молодая пара, в самой большой комнате - художник. Молодой парень с длинными волосами: я видел его всего пару раз за всё моё пребывание в этом доме, хотя часто слышал его присутствие, однажды видел в открытую дверь ряды холстов и картин. С этой квартирой у меня связаны самые неоднозначные воспоминания, в первую очередь потому, что в ней со мной случилась как раз-таки та история, из-за которой я начал этот рассказ. И помимо всего произошедшего здесь я первый раз в своей жизни почувствовал себя свободным: я вдыхал полной грудью, и при выдохе моя грудь также оставалась полной утренней прохлады и спокойствия. Я прожил здесь всего чуть меньше четырёх месяцев, но это первое место, где мне нравилось быть. Это старинный дом с высокими потолками, со старыми, скрипящими крашенными белой краской дверьми. Открывались двери большим ключом с двумя усами в разные стороны – в лучших старинных традициях. На кухне был балкон, тоже с видом на проходной дворик. Единственное, что можно было рассматривать, выйдя на балкон, или из окна моей комнаты – это голубей, в том случае, если у вас есть хоть малейший интерес к голубям. Ещё в небольшой проём между домами в соседнем дворе просматривался участок площади Свободы. Самой большой площади в Европе, как тогда говорили. У меня был малейший интерес к голубям: иногда я следил за ними. Квартира эта находилась на верхнем этаже, то есть дом этот трехэтажный и по сей день стоит там же, к нему с обеих сторон перпендикулярно примыкают ещё два дома, а к тем - рёбрами ещё один. Таким образом, небольшой двор со всех сторон изолирован домами, а в доме напротив, как и в моем доме на тот момент была арка. Голуби звенели когтями по прямым металлическим листам крыш, цепляясь за редкие рёбра жёсткости.

Дом этот, как и все вековые дома, хранил историю. Она чувствовалась отдельным оттенком свободы, той, что не выдыхалась при выдохе. Такие дома помнят то время, когда каждый из них мог считать себя центром мира, тогда они ещё не были лесом домов. Переехал я жить туда поздней осенью, купил себе тёплое толстое и легкое одеяло: укрываться ним было приятно до щекотки в сердце - в комнате было не холодно, но от старых окон было слишком свежо. С момента переезда я начал чувствовать своё причастие к некоему событию, в эпицентр которого попал, но не мог его увидеть из-за того, что сам стал объектом события и не имел возможность, дать ему оценку с позиции наблюдателя. Ощущение это отдавалось оттенками лёгкой тревоги и восторга. Было предчувствие, что вот-вот случится что-то важное и необычное.

В то время я уезжал на работу рано утром, когда только начинало светать, и возвращался вечером часам к семи – началу восьмого, когда было уже темно: поскольку к тому времени была уже зима, темнело рано. До того момента, как случилось событие, о котором я расскажу дальше, ничего его не предвещало. Точнее сказать, в то время я не мог предсказать того, что случилось, поскольку это было необычно и удивительно: предсказать, что такое возможно наяву, да ещё и со мной – противоречило моим ожиданиям. Тем не менее, перейду к событию и оставляю за вами право верить мне или нет.

Произошло это сразу после Нового года, у меня были выходные дни. Утром я долго лежал под одеялом, потом пил кофе на кухне и наблюдал за голубями: они прилетали, садились на перила балкона и пели свои песни; вечером прогуливался по площади Свободы и ложился пораньше спать.

Так было и в тот день, второго или третьего января: я лёг спать пораньше, но долго не мог заснуть. Ближе к полуночи я смотрел в потолок, краем глаза угадывая окно: весь этот вечер я то и делал, что то открывал, то закрывал глаза, и в какой-то момент, как будто спала пелена обычного мира, и я оказался на пустыре. Причем продолжал находиться у себя в комнате, таким образом, что висел в воздухе: со стороны Газпрома – это противоположная мне сторона площади Свободы, заходил космический корабль. Он совершал, что называют сейчас, жёсткую посадку: пересек весь район настоящего расположения площади и приземлился на место здания сегодняшней Городской администрации, на край площади, рядом со мной. Здание городской администрации находилось через два дома от меня и стояло фасадом к площади. Если верить, что размер площади Свободы 750 метров в длину, то размер космического корабля, нужно думать, где- то 400-500 метров, он был круглым, и можно сказать, в форме классического представления о летающих тарелках. Все своё внимание я направил в сторону этого события, одновременно пытаясь понять, что вообще происходит. Видимо, я упустил тот момент, когда сам стал объектом внимания, поскольку, когда прислушался к своим инстинктам и начал обдумывать, как это в целом может быть со мной связано и какие могут быть последствия, понял, что мой мозг в части «мысли» изучается кем-то, кто явно связан с этим кораблем, и этих «кого-то» двое, и они уже в полной мере обосновались в моих планах на ближайшее будущее. Я всеми способами, которые мне пришли в голову, попытался вернуть привычную картину мира, то есть встал, походил по комнате, выпил кофе, а позже уснул обычным сном. Возможно, я и забыл бы этот случай, как простой сон – мало ли снов бывает необычных, если бы эта история не имела впоследствии столь логического продолжения.

На следующий день появилось такое ощущение, что ночью, во время этого необычного контакта мои оппоненты наговорили мне «в кредит», так, что только сейчас начинало проясняться, о чём шла речь. Как будто появлялось понимание причин ночного события и его возможных последствий. Происходило это ненавязчиво: кажется, случайно подумал об одном, потом о другом – а тут раз, готовый ответ, как будто всегда это знал. Получалось, пришельцам потерпевшим бедствие в этом необычном месте, в некотором смысле повезло, что я стал свидетелем: это давало им возможность прочно обосноваться в нашем мире. Не могу сейчас точно сказать, сколько это связано с тем фактом, что я жил в той комнате в доме 47 с видом из окна на отрезок площади, - могу только констатировать, что квартира связана постфактум. В целом картина предстала такая: череда случайных событий сделала меня свидетелем катастрофы или жесткой посадки, как принято сейчас говорить, космического корабля, пассажиры которого хоть и выжили, но нуждались в помощи, поскольку пребывали теперь в необычном «месте». Для их полноценного обоснования в нашем привычном мире им необходимо техническое обоснование самого события, то есть катастрофы. Поскольку для меня стало возможным оказаться в этом необычном месте на пустыре, я рассматривался ними как дверь в мир людей. И наилучшее обоснование для них была бы трагедия, где я погибаю в катастрофе под падающим кораблем, и похоже, что они решили ни перед чем не останавливаться, до тех пор, пока не увидят меня погребённым под летающей тарелкой. Картина эта предстала передо мной настолько ясно, что я даже не подумал сомневаться, точнее, о возможности сомневаться, я думал, но проверять это, делая вид, что ничего не случилось, не стал. За что сегодня, спустя много лет, себе благодарен.

К концу следующего дня меня не покидало чувство надвигающейся катастрофы, и к вечеру оно только усиливалось, было общее чувство тревоги. Я стал замечать, что теряю контроль над собой, над своей жизнью, и вот-вот произойдут события, которые уже кто-то определил, которые идут вразрез с моими интересами и с моей жизнью. Была уверенность, что на мою судьбу в ближайшие дни или часы могут повлиять события, размах и истоки которых мне изменить не по силам. Не покидало ощущение пристального внимания.

В этой квартире я прожил еще несколько дней, прежде чем уехать в Киев и спустя две недели – в Москву. Таким способом, я отсрочил на полтора десятка лет то событие, что тянулось из этой квартиры по моим пятам. В те январские дни я собрал свои вещи, которые состояли из одеяла и чайника, позвонил девушке-риелтору, той, что давала мне ключ от комнаты, сообщил ей, что уезжаю, и положил ключ под коврик.