Над планетой Селеной каждый день восходят два солнца: одно жаркое и оранжевое, как апельсин, а другое холодное и голубое, как осколок зеркала Снежной королевы. На планете Селене знойные ветры дуют в серебряные трубы ущелий, а теплый океан ластится прибоем к ногам, как лохматый преданный пес. На планету Селену мечтают попасть сотни тысяч переселенцев.

Маше она снится в страшных снах.

У Марии Евгеньевны Синельниковой, или просто Маши для родных и друзей, были круглые глаза куклы Барби, губки бантиком и розовая кофточка с воротником болеро. Поэтому людям незнакомым Маша казалась бездумной стрекозой с пластмассовыми мозгами. Но первое впечатление было обманчивое. Маша только что блестяще защитила диссертацию по урановым рудам, и ее пригласили преподавать несколько известных университетов.

Но Маша предпочла размеренной и удобной, пусть и несколько однообразной жизнь ученого контракт с компанией "Mega Travels". Компания занималась перевозкой и устройством переселенцев на новых планетах и платила много больше небогатых учебных заведений. А Маше очень хотелось заработать денег на собственную квартиру. И потом, если быть честной, Маша от своей однообразной жизни несколько устала.

Жаждалось чего-то такого. Нового. Опасного. Интересного. Пора было многое навсегда оставить позади и забыть. И начать с чистого листа. Ведь на новом месте все быстрее забывается, правда?

Хотя кое-кто из знакомых покрутил пальцем у виска. Даже один очень симпатичный молодой человек. Но о грустном не будем.

И вот теперь, с тяжелой головой и отекшим после гиперпрыжка лицом, Маша налаживала масс-спектрометр, напевая под нос прилипчивую считалку, которую сама же и придумала минуту назад: "Раз-два-три-четыре-пять. Вышла Маша погулять. Раз-два-три-четыре-пять. Вышла Маша твою мать".

Вы не подумайте, Маша была очень воспитанная и вежливая девушка, просто иногда про себя хулиганила. Да и обстановка обязывала казаться самой себе старым космическим волком. С черной повязкой на глазу и попугаем на плече.

Роботы-носильщики доставили в полевую лабораторию ящики со всем полагающимся оборудованием, оставив более тонкую работу для ловких маленьких рук с тонким аметистовым колечком на безымянном пальце.

Пластиковые бутыли с реактивами уже стояли на полках. Рефрактометры, нефелометры, спектрометры и прочие метры еще ждали своей очереди. Работы было много. А сроки были сжатые. Как и предупреждали.

Зато время летело быстро.

Заработавшись, Маша опоздала на обед. Пришла в столовую, когда все горячее уже закончилось. Остались только вкусные запахи жаркого и вчерашние сандвичи с подвявшими салатными листьями и подмокшим хлебом. Но Маша была голодная и нос воротить не стала. Села за яркий пластиковый стол, развернула прозрачную обертку, отхлебнула горячего чая. Загляделась в окно на алую от красной травы степь. На парящих в небе похожих на птеродактилей чешуйчатых птиц. На гигантские и острые, как пики, горы, готовые проткнуть катящиеся к горизонту друг за другом оранжевое и голубое солнца. Все это было так непохоже на Землю и так красиво.

Но тут, как назло, в столовую вломился директор Мельников собственной персоной.

У Маши в горле застрял кусок куриной грудки.

Директор Мельников был с виду приятный человек, но внутри пошляк и самодур. От слова "сам дурак". Именно. Именно.

Сначала, при приеме на работу, он показался Маше умным и образованным человеком. Похвалил ее диссертацию, просмотрел научные статьи. А потом выложил Машиному профессору, что берет Машу только потому, что сроки поджимают, а никого другого найти не удалось. И что женщин ни в космосе, ни на недавно открытых планетах терпеть не может. Особенно молодых вертихвосток, течных сук, так сказать, за которыми, вместо того, чтобы работать, будет волочиться его экипаж. Приветливый, однако, дядя! От слова "с приветом". Вот.

Директор Мельников цапнул с подноса последний сандвич и уселся прямо за Машин стол, вытянув в проход ноги-ходули в грязных рабочих башмаках. Впился в булочку белыми вампирьими зубами, потом взглянул на Машу и сразу взял быка за рога.

- Как дела, Мария Евгеньевна? К послезавтра лабораторию развернете?

-К завтрому разверну, Георгий Алексеевич, - сдержанно ответила Маша.

Мельников уставился на Машу ледяным взглядом Медузы Горгоны и вдруг улыбнулся, вдоль щек прорезались глубокие морщины: "Вы молодец, Мария Евгеньевна! Помните, сто тысяч человек сидят на чемоданах и ждут, когда мы создадим на планете инфраструктуру. А если создадим вовремя, то нас ждет неплохая премия”.

Мельников поднялся, махнул Маше рукой и исчез, оставив за собой отодвинутый стул и ореол уверенного в себе хищника с острыми клыками.

Маша вздохнула, завернула надкушенный сандвич в пленку и отправилась к своему масс-спектрометру.

За последние двести лет скауты обнаружили около двух десятков пригодных для жизни планет. Но половина из них была занята. Часть негуманоидными цивилизациями, часть гуманоидными. Так что выбор для переселенцев был небольшой. А уж такая удобная для жизни планета как Селeна была просто как подарок. Неожиданный дорогой подарок для задыхающейся от перенаселения Земли.

Желающих отправиться на Селeну было хоть отбавляй. Тем более что теперь, после того как изобрели гипер, не нужно было годами лететь в криогенной камере, которая еще неизвестно как влияет на здоровье человека.

Дело было за одним "но": на планете были большие залежи урановой руды, богатой радиоактивными элементами. Подвергаться постоянному, хоть и слабому излучению никто не хотел. Маше предстояло разработать быстрый и надежный способ от руды избавиться. А для этого взять пробы и сделать анализы.

Утром после бессонной ночи щипало глаза. Поспать удалось только три часа, но зато лаборатория была полностью готова.

Маша отправилась на сбор образцов. Сопровождали ее два помощника-охранника. На всякий случай. Таковы были правила: далеко отходить от корабля в одиночку не разрешалось.

Временную станцию развернули недалеко от выбранного для поселения плато. Место для города - лучше не придумаешь. Недалеко от океана, на возвышенности. Рядом впадала в море широкая река, уже названная кем-то Днепрянкой. В дельте Днепрянки располагался настоящий тропический лес. До которого, однако, еще никто из путешественников не добрался: времени не было.

Электрокар с бурами бесшумно плыл над степью на воздушной подушке. Маша шла рядом, наслаждаясь двумя солнцами, фиолетовым небом, красной травой. Из под ног прыскали насекомые, похожие на кузнечиков. Только с длинными стрекозиными крыльями. А вообще живности было мало. Два раза видели синюю степную лисицу. И все. Пряталась вся, наверное, от шумных соседей.

В общем "Раз-два-три-четыре-пять. Вышла Маша погулять. Раз-два-три-четыре-пять. Степь ногами потоптать".

Возвращались поздно вечером, пыльные и уставшие. Маша собрала около сотни образцов. Два бура сломались, но это было в пределах нормы. Машины провожатые шутили, что от синего солнца у нее теперь выскочат синие веснушки. Или физиономия поголубеет как у зомби. Они вообще были не прочь поболтать, эти провожатые. Но Маша вела себя очень сдержанно. Она же не вертихвостка какая-нибудь, хоть некоторые так и посчитали...

На плато уже начали рыть котлованы, возводить временные жилища, пробурили артезианский колодец. Директор Мельников, хоть и самодур, зарплату зря не получал.

Маша выпила таблетку "энергина", собрала непослушные кудряшки под марлевую шапочку, поставила музыку повеселее и проработала всю ночь.

Пару раз к ней заглядывали заинтересованные товарищи, предлагали помощь, поход за кофе, шоколадных конфет. Маша упорно отказывалась. Понятливые товарищи скоро отстали.

Под утро зашел директор Мельников с красными от недосыпа глазами.

Маша как раз готовила образцы к анализу, разливала растворы проб в серной и азотной кислотах по пробиркам, вводила данные в программу кома.

Мельников стоял, прислонившись к лепестку раздвижной двери, смотрел на Машины руки, глаза его то и дело закрывались. Мельников встряхивал головой, прогонял сон.

- Ловко это у вас получается, Мария Евгеньевна.

- А я амбидекстр, - вдруг неожиданно для себя похвасталась воодушевленная похвалой Маша.

- Надо же, - покачал головой Мельников. - А моя дочка левша. Неизвестно в кого.

Мельников потер ладонями худые, гладко выбритые щеки. На правой руке змеилась свежая царапина.

- Вы порезались, - забеспокоилась Маша. - Давайте я замажу.

Мельников удивленно разглядывал руку: "Пресс чинил. Не хотелось ремонтников отрывать от работы. Тогда и поцарапался, наверное".

Маша осторожно протерла царапину бактерицидной салфеткой, залила гелем из аптечки. Рука была теплая и обветренная. Даже поцарапала Маше пальцы.

- Завтра котлованы под фундамент рыть начнем, - поделился Мельников. - Там, где не фонит. Голикова, строителя, укусило за ногу какое-то местное растение, порвало защитный комбинезон, следы зубов остались. Воспаление началось. Если не остановим, придется на Землю Голикова отправлять. Вы поосторожнее тут, Мария Евгеньевна.

Маша пообещала быть осторожнее. Мельников, не стесняясь, зевнул во весь рот и ушел.

- Будте поосторожнее, Мария Евгеньевна, - прогнусавила Маша и опрокинула поднос с растворами образцов.

Болотного цвета едко пахнущие капли разлетелись по полу. Часть попала на халат.

- Ну вот, - расстроилась Маша. - Семь проб пропало. И что теперь делать? Надо срочно выйти в поле, заменить образцы. Одной нельзя? Искать сопровождающих? Так они спят еще.

- Сама быстро сбегаю, - решила Маша. - Никто и не заметит. Защитный комбинезон надену.

И Маша пошла готовить электрокар.

Маша шла, держась за гладкую блестящую спину электрокара, и любовалась рассветом. Сиреневые облака клубились на горизонте спутанными нитями сахарной ваты. В воздухе стоял неповторимый цветочно-пряный запах красной травы. Из красных кустов выглянула красная лиса, повела ушами, дернула носом и скрылась обратно.

Маша дошла до первой своей остановки: огромного, вылизанного временем валуна недалеко от джунглей с причудливо раскиданными вокруг него камнями.

- Почти звезда получилась, - успела удивиться Маша, глядя на куски породы, - будто разумные аборигены выкладывали.

А потом что-то сильно кольнуло в шею. Маша задохнулась и потеряла сознание.

Раз-два-три-четыре-пять. Вышла Маша погулять. Раз-два-три-четыре-пять. Надо было подождать.

Кто-то плеснул в лицо холодной воды, похлопал по щекам. Очень не хотелось открывать глаз, но пришлось. Над Машей склонился заросший бородой человек в накинутой на плечи звериной шкуре. От него тошнотворно несло немытым телом, мокрой шерстью и горелым мясом.

- Папуас, - мелькнуло в голове полузабытое слово. - Откуда он тут? На Селене ведь нет разумной жизни.

Маша зажмурилась и чихнула. Вонючий человек заговорил хрипло и напористо на странном, полном твердых согласных языке.

- Кто вы такой? - Маша попыталась отодвинуться от папуаса как можно дальше, но абориген ухватил ее за руку широкой, как грабли, рукой.

Человек нахмурил брови и закричал что-то, размахивая руками. Маша, естественно, ничего не поняла. Она знала только космолингву, вошедшую в жизнь землян чуть больше ста лет назад. Откуда, скажите на милость, дурно пахнущему папуасу с Селены знать космолингву?

Человек потянул Машу за рукав комбинезона, заставил встать, потащил куда-то сквозь зеленые джунгли к виднеющемуся впереди просвету среди яркой листвы и вытолкнул на поляну.

Машу будто втянуло в картинку из школьного учебника, изображавшую жизнь древних Земных племен.

Вокруг нее столпилось множество мужчин и женщин. Грязных, худых, с едва прикрытыми шкурами жилистыми телами. Машу вертели, щупали. Одобрительно цокая языками, трогали ткань комбинезона, лицо, волосы.

- Вдруг они меня есть собрались, - испуганно подумала Маша. - Я на их фоне довольно пухлая.

Но Машу не съели. Пока, во всяком случае. Посадили у костра посреди поляны, привязали сплетенной из лиан веревкой к сухому дереву. И разошлись по своим делам: править луки, точить каменные наконечники для стрел, перебирать жалкие, подвявшие корешки неизвестных растений. Только замурзанные дети скакали рядом, иногда кидая в Машу мелкие камушки.

У многих женщин впереди был привязан младенец. Когда он начинал кряхтеть и пищать, его прикладывали к обвисшей груди. Недалеко от Маши стояла корзинка с видимо нечейным ребенком. Когда он плакал, его кормили по очереди аборигенки с детьми.

- Интересно, зачем я им, - думала Маша. - Может, они хотят обменять меня у переселенцев на обещание убраться из округи? Я ведь единственная женщина в экспедиции. По их мнению представляю большую ценность.

Прошло несколько часов. Ветер с реки нес прохладу. Маше стало зябко. Она скорчилась у костра, обняв руками колени. Руки было грязные и исцарапанные. Очень хотелось хотя бы просто умыться. При каждом движении натягивалась, врезаясь в кожу, завязанная вокруг пояса веревка.

- А вдруг я здесь останусь навсегда, - думала Маша. - Стану дикаркой, забуду родителей, забуду математику. И вообще все забуду. Стану собирать корешки, и шить одежду из шкур костяной иглой, и кромсать мясо каменным ножом.

Мимо проплыла низкорослая, широкобокая матрона. Задела Машу бедром, хмыкнула презрительно. Поставила кривобокий глиняный горшок с каким-то варевом в горячие угли. Запахло тухлятиной.

Настойчиво запищал в корзинке ничейный младенец. Никто из женщин не спешил к нему подойти.

На руки, на плечи вдруг легли белые, крупные хлопья снега. Странного, теплого снега, похожего на вату.

- Откуда здесь снег? Здесь же трооопики, - подумала Маша вяло. Вдруг ужасно захотелось спать. Поплыли перед глазами покрытые ветками шалаши, костер, пальмы в чаще...

- Вот она! Маша, проснись! - рядом неизвестно откуда оказался Мельников, брызгал чем-то вонючим из баллончика ей в лицо.

Совсем близко упали на землю концы толстых канатов. Ссыпались по ним спасатели в оранжевых комбинезонах.

Маша подняла голову. Низко над поляной висели два легких и три грузовых геликопера с раздвинутыми панелями дверей.

Маша огляделась. Аборигены все мирно спали, не обращая внимания на вторжение посторонних. Ну да, распылили с геликоперов слипазин, он как раз на вату похож. Долго ли умеючи. А она, глупая, переживала. И как ей теперь попадет!

Кто-то перерезал веревку у Маши на поясе. Она вскочила, кинулась к Мельникову, прижалась к худой груди, разревелась.

- Все хорошо. Все кончилось, - Мельников гладил ее по спине, неумело пытаясь успокоить. - Ну и напугала ты нас. Проворонили следопыты. Никто не ожидал встретить здесь такую маленькую популяцию аборигенов. Всего-то человек двести. Так мало и не бывает нигде. Прятались себе в сельве. Сейчас мы их всех в геликоперы, пока спят, и на другой континент, чтобы под ногами не мешались. Грей, Сергеев, Мордон - обойдите периметр, может кто из этих шкурников в зарослях лежит. А я с этой стороны посмотрю.

Мельников, раздвигая мясистые листья и воздушные корни, углубился в лес. Маша шагнула за ним - она боялась остаться одна. Одуряюще крепко пахли на стволах деревьев розовые цветы. У самых ног проскользнула короткая толстая змея с шипами на хвосте. Маша взвизгнула и рванулась в сторону. Змея тоже взвизгнула и ввинтилась в рыхлую землю.

Неожиданно Маша уперлась Мельникову в спину. Он стоял на месте и пристально разглядывал что-то впереди. Маша проследила его взгляд. Из под переплетения лиан что-то ярко блестело внизу.

Мельников шагнул вперед, поднатужился и выворотил из земли бесформенный, искореженный кусок металла высотой в два человеческих роста. На металле отчетливо выделялись красные буквы "Odysseus ХIV".

- Возьми у меня ком в кармане, - приказал Мельников. - Забей надпись в поисковик.

Ничего не понимающая Маша забарабанила по экрану тонкими пальцами с обломанными ногтями.

- Нашла! Ох, Георгий Алексеевич. "Odysseus ХIV". Это Земной корабль. Американский. Ушел в полет двенадцатого мая две тысяча семьдесят третьего года, почти триста лет назад. Тогда еще гипера не изобрели. Они двадцать лет путешествовали. А потом связь прервалась. Корабль пропал. Они здесь крушение потерпели? Это дикари на самом деле люди? Потомки тех астронавтов? И говорят они на старо-английском? Их не переселять надо, а на Землю возвращать. И строительство остановить. Ученых сюда прислать, психологов, историков, переводчиков. Скорее идемте назад. Надо всем сообщить.

- Стой! - в голосе Мельникова звенела сталь. - Будет, как я сейчас скажу. У меня план. Завершения работ ждут сто тысяч человек. Ради кучки дикарей я проект не сверну. Селена - планета с идеальными условиями. Другую такую не найдешь.

- Да вы что, Георгий Алексеевич, - Маша задохнулась от несправедливости услышанного. - Это же Земляне. Свои. Наши. Их срочно надо спасать.

- Спасать? От кого спасать, Маша? Эти люди родились дикарями. И другой жизни они не знают. Да она им и не нужна, другая жизнь. Подумай, какими они себя будут несчастными чувствовать среди флаеров, комов и космолингвы. Привези мы их на Землю - и они поставят крытый шкурами шалаш посреди самого лучшего жилья и разведут там же костер жарить мясо. Здесь они цари природы, равные и свободные. А кем они станут на Земле? Их не обучить даже управлять роботами-уборщиками. Придется для этих дикарей моделировать здешний мир, огороженный защитным полем. И школьников будут туда водить на экскурсию. Они будут жить в клетке, Маша. В зоопарке. Что, так лучше?

- Тогда надо спасти хотя бы детей!

- Какого возраста, Маша? До года, до трех, до пяти? И кто возьмет на себя такую обязанность: забирать ребенка из рук матери. И ждать, пока в племени останутся одни немощные старики.

- Короче, я сказал, - еще раз повторил Мельников. В его руке вдруг оказался скорчер. Мгновение, и металл, раскалившись, осел на землю черной окалиной.

- Не все так плохо, Маша! Рано или поздно найдут другие остатки корабля. Сюда приедут спасатели. Найдут племя. Но уже на другом континенте. А здесь будет стоять город. Идем. И ты пока будешь молчать. Иначе вылетишь отсюда с волчьим билетом. И никуда больше не сможешь в приличное место на работу устроиться.

Мельников развернулся и пошел к кострам. Оглушенная Маша поплелась за ним. В голове у нее появлялись и исчезали все новые доказательства в пользу спасения землян. Но это уже не имело никакого значения.

Раз-два-три-четыре-пять. Вышла Маша твою мать. Раз-два-три-четыре-пять. Плохо очень много знать.

На поляне во всю шла работа. Спящих дикарей грузили на носилки, несли в геликоперы вместе с оружием, шкурами, глиняными горшками. Через пару часов их оставят у тех же костров, но совершенно в другом месте. Трудно даже себе представить, как они будут напуганы.

Один из спасателей потянулся было к корзинке с ничейным младенцем. Маша успела раньше. Быстро нагнулась, подхватила малыша на руки, придерживая слабую головку. Ребенок не пах молоком и медом. Траву на дне корзинки давно не меняли, а малыша не мыли. Маша нагнулась, подняла с земли запасное одеяло, завернула в него младенца: "Не трогайте. Он мой".

- Мария Евгеньевна! Что вы себе позволяете? - зарычал сзади Мельников.

Маша даже не обернулась: "Позволяю. Будете вырывать у меня из рук ребенка у всех на виду? Можете сообщить на Землю, что геолог экспедиции оказался беременной. И неожиданно для всех разродился".

- Учти, у него вши!

- Выведем! - Маша прижала к себе младенца и пошла к геликоперу в полной уверенности в том, что никто не посмеет заступить ей дорогу, потому что если посмеет, то сильно об этом пожалеет.

Раз-два-три-четыре-пять. Вышла Маша погулять...