С детства я мечтал о чуде.

В глубоком нежном возрасте – о волшебной палочке. Подростком – о возможностях золотой рыбки или, на худой конец, о волшебной лампе, потерев которую, я получу джинна, а он выполнит все мои желания. В юности мне не давали покоя могучие волшебные силы Гендальфа и Саурона одновременно. Долгое время я желал удачи древнего скульптора Пигамалиона, которому богиня во имя любви помогла оживить статую – прекрасную Галатею.

Возле моей кровати на тумбочке стояла старинная музыкальная шкатулка. На крышечке – хрупкая, очень красивая балерина из гипса. Нажмешь на кнопку – и балерина начинает танцевать, кружась под музыку, напоминающую звуки клавесина.

Я смотрел на балерину часами, называл своей Галатеей и знал, что когда-нибудь она оживет и протянет мне нежные пальчики.

Я не задумывался над вопросом: а почему именно со мной это чудо должно случиться? Я не продумывал желания, просто мечтал о нашей с балериной любви и пристрастился к чтению в надежде, что однажды пойму секрет оживляющего волшебства.

Вот уже и молодость наступила – те пресловутые двадцать лет, которые считают совершеннолетием хотя бы формально, а чуда как не было, так и нет…

И вот однажды…

О, как я люблю эти «однажды» и «вдруг»! Как замирает сердце! Как начинает кружиться голова от предчувствий, как – одним маленьким шажком бытия – меняются судьбы…

Ничего этого со мной не произошло. Просто однажды мама – школьный библиотекарь – притащила домой связку старых списанных книг – запыленных и изданных еще во времена Советского Союза. Я сразу выудил из стопки сборник мифов народов мира, нашел свой любимый о Пигмалионе и принялся читать. Странно, в этой редакции Пигмалиону богиня не помогала, он сам изготовил оживляющее «лекарство».

Не знаю, что нашло на меня в тот теплый осенний день – мало ли что напишут в книгах, там столько рецептов, но кто им верит, скажите? Но я решил попробовать. Конечно, я ни секунды не верил в эту чепуху, но почему-то, как баран, уперся и изготовил препарат. Смешал все ингредиенты – благо, найти их было несложно, и через пару дней получил жидкость, якобы которой Пигмалион оживил Галатею.

В унынии я смотрел на светло-розовую водичку в банке из-под варенья. И думал: вот же бред, и зачем я это сделал?!

На подоконник открытого окна упал красный кленовый лист, я сунул его в воду и пошел пить чай, а когда вернулся, лист в банке оказался зеленым.

Нет, я не запрыгал от радости, но внутри ощутимо екнуло сердце и закружилась голова: получилось! Я волшебник! Теперь я могу все!

Я решил начать с замороженной курицы. А что? Почти во всех книгах и фильмах процедуру оживления начинают с несчастной птицы из морозилки. Вдруг что-то не так пойдет?

Курицы не было, был кусок говядины. Я отложил его в сторону – вряд ли мама обрадуется разгуливающей по нашей небольшой квартире корове. Банка свиной тушенки тоже не годится. Я повертел в руках упакованную в пленку треску, хотел уже махнуть рукой и оживить рыбу в ванной, как на глаза попалась индейка. То, что надо! Не курица, но птица все же.

Я приволок тушку в комнату, расстелил газету, положил индейку и сбрызнул волшебной смесью. Через некоторое время тушка задергала ножками и крылышками – голыми, без единого перышка.

Пляшущая по полу туш…э… птица – то еще зрелище, скажу я вам! Жуть! Не для слабонервных! К тому же она по-индюшачьи пыталась напасть на меня, топорщила в угрозе крылья. Я уже хотел схватить что-нибудь потяжелее и шмякнуть ее по тому месту, где должна была быть голова, как тушка оттолкнулась сильными ногами от пола, вспорхнула на подоконник и вылетела в окно.

Вытерев со лба пот, я оглядел комнату: азарт "первооткрывателя-оживлятора" не покидал, а только усиливался.

Взгляд упал на четыре фигурки из пластика – мушкетеров Дюма, сделанных с особой тщательностью, до детали. Даже перья на шляпах лихо завивались пластмассовой стружкой. Не раздумывая, я окатил фигурки оживлятором и затаил дыхание.

Серый туман накрыл игрушки, я зажмурился, а когда открыл глаза, передо мною стояли четыре мушкетера – вполне живые.

Я попятился – больно опасно сверкнули шпаги моих любимых героев.

В голове не было ни одной мысли, только крутились слова идиотской песенки, которую я скачал как-то себе на комп:

Атос, Портос и Арамис

Однажды в баню собрались.

Они туда по вторникам ходили.

Атос принес с собой насос,

Портос – шампуня для волос,

А Арамис – мочалку де’ Тревиля…

– Qu’est ce que c’est que? (Что такое?), – грозно проговорил Портос, оглядывая сердито и комнату, и меня – скукоженного от страха.

Тонкий, стройный и очень красивый Арамис твердил одну и ту же фразу:

– Oh! Mon dieu! Mon dieu! (Ох, боже мой! Боже мой!)

Д’Артаньян подпрыгивал на месте, шпага, прицепленная к его поясу, звенела особенно громко.

И только Атос протянул мне руку и сказал взволнованно:

– Un mot, un seyl, au nom de dieu! (Одно слово, только одно, ради бога!)

Что я мог им ответить? Ну вот почему я не подумал, что…

– Пардоньте, господа… – залепетал я на какой-то дикой смеси русского и всех остальных языков мира, – я нихт франсе… то есть, вуаля, абсолютно, ай донт ноу по-французски. А я – Ваня по-нашему, по-вашему… Жан, да… или Жако? Салюто, амиго! Коннитива! Мерси… – «рашен туристо – облик аморале» – еще вертелось на языке, но явно не подходило для беседы.

– Qu’est-cequ’ilchante? (Что он там поет?) – проворчал Портос.

– J’aipeur! (Мне страшно!) – воскликнул Арамис.

Атос же посмотрел на меня с презрением, словно я был поверженным гвардейцем кардинала, взял приятелей под руки, и четверка уверенно поспешила к входной двери.

На пороге Д’Артаньян обернулся, скривился и словно плюнул:

– Sacrenom! (Черт возьми!).

Я понял, что это ругательство.

– Не умеешь, не берись, дубина, – добавил он на чистейшем русском языке без всякого гасконского акцента.

И двери захлопнулись.

Подумаешь! Ну, не знаю я французского, зачем же обзываться!

Несмотря на ситуацию с мушкетерами, я верил – вот теперь я могу оживить балеринку-Галатею. Мушкетеры получились нормальными людьми, и все остальное – ерунда.

А балеринка – только моя! Она танцевала все эти годы для меня! Она… она любит меня! И все будет хорошо!

На дне бутылки оставалось совсем немножко оживляющей жидкости. Не жалея, я выплеснул ее на статуэтку.

На сей раз розовый туман был таким плотным, густым, едким, что я раскашлялся до слез, а когда опомнился, передо мной стояла моя Галатея! Она протягивала ко мне руки и шептала: «Я люблю тебя, милый!»

Помогите! Спасите! Что я наделал?! Какая любовь, о чем вы, барышня? Гипс, он и в Африке – гипс!

Кожа «красавицы» была серой от многолетней, наверное, пыли, испещренной впадинками и трещинками, словно обсыпанной старой пудрой, тусклые волосы мышиного цвета туго облепляли голову, одна нога короче другой, а балетная пачка напоминала марлю на форточке в конце лета… И потом … у нее не было зубов! Видимо, автор статуэтки не подумал, что они нужны. Чего у нее еще не было, я даже задумываться не стал. И она не была стройной и тоненькой, она была длинной и костлявой. Но очень, очень живой!

Эпилог:

Не беспокойтесь. Живу я со своей Галатеей – не нарадуюсь. Назвал Галей. Она квохчет надо мной, как курица, вкусно готовит и занимается домом. Да! И к стоматологу мы сходили.

Лишь изредка я крепко зажмуриваюсь – это когда Галя начинает танцевать для меня, вспоминая балетное прошлое.

Я снова много читаю, особенно мифы и сказки народов мира, а вдруг…

О, как люблю я эти «вдруг»!

Вдруг однажды я найду способ, как живое превратить в неживое без неприятных последствий для всех заинтересованных сторон.