Предыдущая часть: Академия. Третий семестр

Семестр четвёртый. Глава семнадцатая. По следу, по следу…

У клиента, конечно, был пропуск не только на себя, но и на флайер, а Дамиану пришлось потратить лишних двадцать секунд на обмен любезностями с диспетчером. Когда полицейская машина, покружив над служебной стоянкой, опустилась наконец на свободное место, Блаум уже скрылся из виду, но яркая точка сигнала бежала по дисплею комма: отследить перемещения подопечного по его собственному комму не составляло труда.

Полицейский повертел головой, сориентировался и припустил вдогонку.

«Что его понесло на космодром? Не работать — он без бригады. Встреча с кем-то?»

Дамиан остро пожалел об отсутствии напарника — попробуй вести наблюдение в космопорте без подстраховки! Но делать нечего.

Точка достигла серого прямоугольника — судя по всему, тот символизировал столовую для персонала, фасад которой просматривался над грудой сгребённого, но пока не вывезенного снега — свернула в обход и замерла. Должно быть, Блаум достиг места рандеву и теперь ждал.

Дамиан перешёл на деловитую походку занятого человека, свернул следом — и упёрся в аккуратный рядок цветных мусорных баков, новеньких и блестящих. Картина, отрадная для глаз любого апологета раздельного сбора мусора, не нарушалась ничьим неуместным присутствием.

А говоря проще, клиент проявил разумную предусмотрительность и сбросил возможный хвост.

«Сукин сын выкинул комм! Чёрт, чёрт, чёрт! Просто заскочив по делам, коммы не выбрасывают».

Живо представив себе поджатые губы Джареда, шкафообразный полицейский болезненно выдохнул сквозь зубы и рванул с места. Возможно, Блаум направляется к четырнадцатому ангару, где у «чёрной бригады» хранилась часть снаряжения. А если нет…

Уф. Да, точно: вон он, родименький.

Широкие плечи, обтянутые тёмным рабочим комбезом, то пропадали за снежными насыпями, то снова мелькали.

Блаум свернул, Дамиан – следом. Теперь по левую руку размещалось гигантское вытянутое строение с пронумерованными секциями. Расчищенная дорога, прямая, как стрела, просматривалась насквозь.

Клиент не оглядывался, но полицейский снова перешёл на шаг. Хорошо, что его собственный комбез почти такой же, как рабочая униформа: невнятно-тёмный, без шевронов и нашивок.

Блаум и впрямь остановился у секции четырнадцать-пятьдесят три, приложил к замку магнитный ключ и потянул на себя дверь.

Дамиан позволил себе расслабиться – теперь главное не упустить на выходе. И пора было доложиться шефу.

Крохотная физиономия начальства на дисплее наручного комма ожидаемо скривилась. Джаред пожевал губами и сказал:

— А привези-ка мне голубчика сюда. Похоже, у меня к нему назрел вопрос.

Вот это дело. Досадные непонятки сменились приятной определённостью. Полицейский торопливо нашарил кнопку на браслете: сперва следовало осмотреться, но при себе у него был только слабенький наручный тепловизор.

Через тридцать долгих секунд устройство пискнуло, докладывая о готовности к работе, но экран оставался тёмным. Что за?..

Дамиан подошёл вплотную к секции, направляя визор на синюю рифлёную стену – по-прежнему ничего. Тогда, догадавшись и холодея, он перевёл датчик на свою ногу – изображение вспыхнуло жёлто-оранжевым.

Устройство не сломалось, и в нём не сели батарейки.

Просто Блаума в ангаре больше не было.

«Чёрт, только не это!»

Дамиан подёргал дверь: заперто. Ну точно: магнитный замок защёлкивался автоматически.

С тоской вперившись в бесконечную череду секций, понимая, что – всё, не успеть, полицейский решился:

– Диспетчер, полиция. Дамиан Лок. Прошу открыть секцию четырнадцать-пятьдесят три. Повторяю: четырнадцать-пятьдесят три. Это срочно.

– Простите, повторите ещё раз. Кто говорит?

– Полиция. Дамиан Лок. Я уже общался с вами сегодня.

– Проверяю.

– Номер жетона триста сорок пять шестьсот девять, – с отчаяньем сказал Дамиан. – Передаю магнитный сигнал.

– Минуточку. Идёт проверка сигнала.

Секунды тянулись. Дамиан изображал памятник самому себе. В динамике что-то потрескивало, затем включилась звуковая заставка, однообразно повторяющиеся несколько тактов навязчивой песенки. Наконец музыка оборвалась.

– Вы – Дамиан Лок?

– Да.

– Минуточку!

– Я здесь уже чёртовых пять минут! Вы меня пустите или нет?

– Сожалею, но у меня инструкция. Вы находитесь у секции четырнадцать-пятьдесят три?

– Да! Поскорее, пожалуйста!

– У вас есть постановление суда либо…

– У меня есть обстоятельства, не требующие отлагательств, – рявкнул Дамиан. – А ты у меня сейчас станешь лицом, препятствующим полицейскому при исполнении.

– Открываю.

Замок щёлкнул.

Дамиан ворвался в помещение, и – да, оно было пустым. Грохоча ботинками, полицейский пролетел до задней глухой стены. Надо было всё же бежать вокруг ангара, не ждать, когда диспетчер откроет – а теперь время потеряно. Но куда исчез Блаум?

Стена из крашеного рифлёного металла преграждала путь, словно насмехаясь над идиотом.

С досады Дамиан стукнул кулаком по металлической переборке. Наверняка где-то здесь… но пока ещё найдёшь! Должно быть какой-нибудь лист обшивки отходит, и Блаум это знал.

О… но попробовать-то можно?

Полицейский почувствовал себя ищейкой, потерявшей след. Сдерживаясь, чтобы не начать метаться, и лихорадочно обшаривая глазами ряды заклёпок, он прошёл вдоль переборки. На лёгкое постукивание металл отзывался гудением. Есть! Один из листов задребезжал, и Дамиан, срывая ногти, потянул его на себя и в сторону.

За стеной оказался другой ангар: точно, их ряд был двойным. Изнутри замок открывался простым нажатием кнопки. По слегка запорошённому снежком серому пластобетону тянулась цепочка следов – и тут же пропадала в мешанине других. Полицейский поднял взгляд.

По азимуту, заданному следами, обнаружился гордо сверкающий свеженькой антикоррозийкой транспортник.

***

Герхард Блаум, он же – Босс, с трудом извернувшись, расправил под собой старый брезент, примял небольшой вещмешок и вытянулся. Узкая щель, напоминавшая то ли индивидуальную ячейку для отдыха армейского киборга, то ли маленький уютный гробик, выглядела достаточно надёжной: крепёж контейнеров Блаум проверил первым делом, как только втиснулся в найденное убежище. Даже если тряхнёт при взлёте, груз с места не сдвинется.

Кажется, успел. Чутьё зверя, когда-то такое тренированное, на этот раз подвело: сваливать надо было дня три назад. Почему он поверил, что и щенок Лендер, и сука Эйшит – оба – на орбитальной тренировке? Почему отмахнулся от того, что одновременно с этим оказалось невозможно дозвониться до Краба?

«Гордость» взлетит через полчаса – и нет, Блаум не надеялся обмануть таможенный сканер. Но не станет же громадный транспортник возвращаться из-за «зайца». Скорее всего, его попросту вышвырнут на ближайшей автоматической станции, ну а там у Блаума окажутся развязаны руки. У полиции на него ничего нет, этого не может быть.

Жаль бросать так хорошо налаженное дело: сколько времени ушло на подбор документов, на поиск помещений. А оборудование, а так и не собранный урожай последнего цикла! Да что там, главная ценность – дилерская сеть, вот что создавалось годами.

Сперва-то это была контрабанда. И только два года назад, когда в поставках случился перебой, Блаум по кличке Босс начал завоёвывать самостоятельность. Помогли старые связи: он знал, с кем и как поделиться, вовремя получал информацию, заметал следы… В новом месте надо будет начинать с нуля.

Ничего. Главное – дождаться взлёта.

***

Яркие буквы «Гордость Федерации» намекали на принадлежность к кругу избранных. Один из грузовых люков как раз закрывался; ярко-жёлтый автопогрузчик с подвешенными впереди магнитными лапами медленно отъезжал прочь.

Дамиан с чувством облегчения направился к транспортнику и продолжал испытывать облегчение до тех пор, пока не разглядел более мелкие буквы – название порта приписки: «Урюпинск, Земля».

Нет, для полного счастья только этого и не хватало! Земляне славились своим снобизмом. С них станется не допустить на свою драгоценную территорию какого-то местного копа и затребовать официальный запрос о выдаче, что означает бумажную канитель на многие месяцы. При их знаменитой на всю Галактику нелюбви к «понаехавшим» выдать кого-то по запросу полиции?

И тут Дамиана осенило.

Он вышел в поле зрения внешних датчиков и с интересом уставился на корабль.

Реакция не замедлила себя ждать. Люк приоткрылся, и из него выглянула физиономия вахтенного.

– Эй, мужик, чего надо?

– Да так, прикидываю: у вас, ребята, похоже, «заяц» в третьем грузовом. Как бы вам на таможне не влипнуть.

***

Протокол заседания ректорской комиссии от 28 декабря 2029 года.

Видеофайл № 1

Присутствуют: Реджинальд Росси, ректор Академии; Алекс Саякин, декан факультета пилотирования и навигации; Мария Сент, секретарь по связям с общественностью; Герберт Хольт, начальник группы технического обеспечения, куратор четвёртого курса ФПН; Маргарет Барринджер, куратор третьего курса ФПН; Эгберт Темиле, куратор второго курса ФПН; Марк Нолан, профессор;   Даниил Робертович Ахремович, подполковник Ракетно-Космических войск; Нора Ауэрбах, старший преподаватель; Вяйно Аалтонен, старший пилот-инструктор…

— Ну что, господа, все собрались? Пора начинать, — контр-адмирал в отставке Росси оглядел присутствующих и мягко прихлопнул ладонями по краю стола. — Хольт, извольте прерваться.

— Да, — технарь поднял взгляд от блокнота, помедлил и всё-таки отодвинул его в сторону. Но не закрыл, как отметил Росси. Если Герберту не дать углубиться в очередные подсчёты, тот будет черкать на листах шаржи — и к концу заседания там появится вся честная компания: холодно-спокойная Мария, возмущённая Марго, старая зараза Нолан, да и сам Росси, отображённый отнюдь не с должным пиететом. Не будь эти шаржи столь меткими, они заслуживали бы персональной выставки, ну а так – оставалось только жалеть, что автор не держит их в сейфе, как совсекретную информацию.

Впрочем, сейчас есть забота посерьёзнее.

— Как вы все знаете, вчера была завершена внеплановая проверка курсантов на психотропные вещества. По её итогам мы должны рассмотреть пять личных дел. Три из них у меня сомнения не вызывают. Курсанты Эйшит Ремм, Фа Линь и Ромнер Паталускас уличены в неоднократном употреблении наркотиков и однозначно должны быть отчислены. По этим троим вопросы есть?

Тишина. Герберт пожал плечами, Марго скорбно покивала, Темиле сидел, спокойно сложив руки замком, и даже не пошевелился.

— Ну и отлично, — сказал ректор, отодвигая три папки в сторону. — Кстати, Ремм сейчас сидит в следственном изоляторе, и скорее всего ему будет предъявлено обвинение в распространении наркотиков. Следовало бы заранее подумать о том, как смикшировать неблагоприятные последствия этой истории для имиджа Академии. Мария, прошу вас подумать, что тут можно сделать. Что касается оставшихся, то тесты курсанта Ложко показали результаты, недостаточные для автоматического решения вопроса. Вероятность сколько-то там процентов. То есть, — ректор поднял голову, — надо думать, этот кретин баловался, но нерегулярно и давно. Тест Лендера и этого не показал, но зато он оказался замешан в истории с выращиванием марихуаны где-то в городе. Итак, ваше мнение, господа, по каждому?

Маргарет Барринджер тряхнула тугими кудряшками и выпрямилась.

— Начинать, видимо, надо мне, — сазала она. — Ложко…

Она помолчала, видимо, подбирая слова.

— Он неплохо успевает по основным предметам. Коммуникабельный. Я хочу обратить ваше внимание на то, что недостоверные тесты — это не значит «нерегулярно и давно». Это значит «мы не можем утверждать со всей уверенностью».

Должно быть, Марго хотела говорить взвешенно и солидно, но с каждым словом всё более воодушевлялась.

— Марго вечно своих выгораживает, — шепнул Хольт соседу справа, Темиле.

— Я тоже, — едва слышно буркнул тот.

— Он — хороший парень. Но с ним вечно что-то происходит. Думаю, он не виноват в происшедшем. Ему просто надо повзрослеть.

— Знаешь, в чём разница? — снова шепнул Хольт. — Вот такого ты не скажешь никогда, — технарь явно хотел продолжать, но тут заговорил Нолан.

— Ты хоть сама послушай, девонька, что сказала. Вечно с ним что-то происходит, но вечно он сам ни при чём. Да с таким диагнозом не то что к штурвалу — к кораблю подпускать нельзя. Моё мнение — отчислить. В дворники таких гнать! А то таким Ложкой полный рот хлебнёшь.

— Недостаточно оснований, — задумчиво протянул Саякин.

— У них в этом году практика по агрессивке? Дай мне его группу — будут основания.

— А теперь ты подумай, что сказал.

— Я просто даю каждому шанс проявить себя, — с ханжеским смирением произнесла «легенда Космофлота».

— Господа, господа! Вы чересчур увлеклись, — решительно прервал ректор. — Вернёмся к нашим курсантам.

Нолан, шут гороховый, на этот раз был прав. Ректор на секунду остро пожалел о тех временах, когда никаких чёрных кошек между ними ещё не пробегало. Темиле, Ахремович — всё-таки помладше… а из сверстников оставался только он. Но вредный старикан и святого из себя выведет!

— Учтите: чем больше будет отчисленных, тем хуже будут выглядеть дела Академии, — заметила Барринджер словно бы между делом.

Несомненно, и об этом надо помнить тоже. Росси жестом остановил Темиле, уже готового высказаться, и выдержал паузу, чтобы смысл реплики Марго дошёл до присутствующих. Глядел он при этом прямо на Нолана, тихо надеясь, что сможет передать тому телепатический сигнал заткнуться – ну хоть на этот раз. И — о, чудо — получилось.

— Резюмирую. Формально оснований для отчисления Ложко нет. В связи с тем, что результаты тестов недостоверные, мы даже выговор вынести не можем. Но, — ректор голосом подчеркнул значение сказанного, — на основании того, что тесты не были и достоверно отрицательными, прошу вас, господа, взять этого курсанта на особый контроль. Нолан, вас прошу особо. Следующий.

Темиле встал и одёрнул китель.   

— Он хороший мальчик, но ему нужно повзрослеть, — тихонько подсказал Хольт. Темиле отмахнулся.

— Теодор Лендер. У него не всегда высокая успеваемость по предметам, не относящимся напрямую к лётному делу, но на настоящий момент все имевшиеся долги по зачётам он сдал, так что препятствиями к допуску к экзаменационной сессии они не являются.

Ахремович фыркнул.

— То есть, зачётную сессию он закрыл? — нейтрально уточнил Росси.

— Нет, остаются элементы пилотирования, но их пока никто не сдавал, — Темиле встретился взглядом с Аалтоненом, и тот флегматично кивнул:

— Лендер вполне может летать хорошо. Не думаю, что этот зачёт станет для него…

— Лендер, Лендер… — спохватился Хольт. — А это, случайно, не тот, который год назад разбил катер при посадке?

— Он самый, — с тяжёлым вздохом подтвердил Темиле. — Но за катер он уже своё получил. И я предлагаю выслушать инструктора Аалтонена.

— Спасибо. Сначала про каатер, — Аалтонен казался ещё более неторопливым и обстоятельным, чем обычно, и даже гласные произносил особенно тягуче. — Имел место неоправданный рискованный маневр, завершившийся аварийной ситуацией. Но я бы не употреблял слово "разбил". Напоминаю, в приказе речь шла о причинении незначительного материального ущерба…

— И о срыве плана учебных полётов, — непримиримо напомнил Хольт.

— Да. Но если бы мы всегда отчисляли курсантов за мятые катера…

— То нас бы тут сидело меньше, — радостно подхватил Нолан. По кабинету прокатился шорох оживления. Маргарет вопросительно подняла бровь, Нолан в ответ умудрился одновременно отрицательно помотать головой и незаметно повести глазом в сторону вершины стола.

— Я хотел сказать, что тогда они будут бояться учиться маневрировать на пределе и…

— Ладно, оставим катер, он за него уже действительно получил, — прервал крамольные обсуждения ректор. — Так что же курсант?

— Он несколько чересчур порывист, но, когда я выбью из него эту дурь, он будет хорошо летать.

— Выбьете?

— До сих пор получалось…

— Смотри, не переусердствуй, — проворчал Нолан.

— Господа, ещё рано обсуждать детали. И кстати о дури…

— Значит, у этого курсанта — не диагноз, а у меня диагноз?!

Всё-таки Нолан и Марго в одном помещении — это чересчур: они вполне способны устроить цирк и по отдельности. И точно:

— Марго, дорогая, у тебя диагноза вроде бы нет. Диагноз — у твоего курсанта.

— Вы прекрасно понимаете, что я имела в виду, Нолан, — Марго выпрямилась с непередаваемым достоинством, готовая снова ринуться в бой.

— Подождите, господа. Вы забываете о главном. Этот курсант попался на выращивании и распространении марихуаны?! Или не попался, я вас спрашиваю?

Спасибо Хольту, тот твёрдо вернул разговор в нужное русло. Вмешательства ректора не понадобилось.

— Нет, — твёрдо сказал Темиле.

— То есть как нет?

— Пока идёт следствие, он подозреваемый, а не обвиняемый, не забывайте.

— Ну, знаете! А когда оно окончится, нам здесь собираться ещё раз?

— Понадобится — соберёмся. А пока давайте рассматривать то, что есть. Лендер принял участие в выращивании конопли, это известно. Всё остальное — в компетенции следствия и суда.

— В конце концов, есть же Устав, — не сдавался Хольт. — Вот и давайте им руководствоваться. Производство, хранение, распространение, употребление. Что не так?

— Я изучил этот вопрос, — спокойно ответил Темиле. — Так что, с вашего позволения, отвечу. Выращивание наркосодержащих растений само по себе юридически ещё не является производством и, тем более, хранением наркотиков. А пункта о выращивании конопли в Уставе нет. Боюсь, никому просто в голову не пришло его туда внести.

— Ну хорошо, — технарь настойчиво попробовал зайти с другой стороны. — Допустим, суд признает этого Лендера невиновным в производстве и распространении. Кто-нибудь может поручиться, что он больше ничего такого не отколет?

— Какого «такого»? — уточнил Темиле.

— Я имею в виду вот эту самую тепличку с дурью.

— Да, я готов поручиться, что такого он более не отколет, — ровно сказал Темиле.

— Тебе бы схоластом работать в Тёмные века! Естественно, гроубокса больше не будет, но можешь ли ты поручиться, что он не отколет что-нибудь ещё?

— У меня сложилось впечатление, что курсант Лендер вряд ли будет рисковать своей возможностью получить в конце концов свою лицензию. Нарушать дисциплину он будет. Он слишком… непоседлив. Но у него есть задатки хорошего пилота, и он хочет быть пилотом, и я считаю, что надо дать ему шанс. Это моё мнение.

— На выживании он показал себя неплохо, — продребезжал Нолан. — И, как мне показалось, умеет понимать, когда чего нельзя.

— Я всё-таки против, — технарь копался в планшете. — Вот я смотрю: тут он экзамен со второго раза сдал, здесь с третьего… Опоздания, пропуски занятий, отработки… Если он так хочет стать пилотом, кто ему мешает учиться?

— Я не знаю этого вашего Лендера, но Академия не должна выглядеть в глазах общества как рассадник конопли. Если нам урежут финансирование, мы потеряем не одного пилота, а намного больше, — вступила Мария. — Если мы не отчислим его сейчас, через два месяца в новостях появятся заголовки: «Курсант Академии осуждён по наркотической статье!»

Поднялся шум.

— Устав Академии не предусматривает отчисления курсанта в связи с фактом наличия судимости самим по себе!

— Это наследие военного времени, когда надо было из каждой швали срочно делать пилота и…

— Я бы попросил! — мощный рык Ахремовича перекрыл гвалт, на секунду заставив всех замолчать. Но только на секунду.

— А надо бы! Возможно, стоит вынести этот вопрос на рассмотрение расширенной комиссии, и тогда...

— Даже если ты вынесешь, и комиссия в умопомрачении согласится, это не будет иметь отношения к рассматриваемому случаю.

— А если отчислим, но потом окажется, что суд признал его невиновным?

— Но теплица была или нет?

— Господа! — рявкнул Росси. И, убедившись, что его слышат, как ни в чём не бывало закончил:

— Я смотрю, консенсуса не наблюдается. Ну что же, тогда давайте голосовать.

***

Разлапистые вешалки почти скрылись под грудой курток, музыкальный автомат выдавал нечто бравурное, а Роб отплясывал с Ксенией. Её волосы разлетелись, пальцы прищёлкивали в такт бешенному ритму, плоские каблучки выбивали дробь. Тут главное было – не сбиться, и Роб постарался.

— Уф! Ну, ты даёшь!

— А то!

Поворот, ещё — и заключительный аккорд: Роб рывком притянул партнёршу к себе, останавливаясь и чувствуя её слегка сбившееся дыхание. Жаль, что это всего лишь фигура танца.

— И что теперь?

— Теперь — выпить.

— Нет, я про дело.

— А что дело? — удивился Роб, отодвигая даме стул. — Всё путём: сидение у склада кончилось, можно и оттянуться.

— Свято место пусто не бывает, — предрёк Алекс. — Наверняка уже завтра начнётся какая-нибудь новая тягомотина, и опять всё с нуля. А этого Джаред дожмёт.

На этот раз даже его тон был менее пессимистическим, чем обычно.

— Кстати! А что сказал Джаред?

— Его законство изволили заявить…

— Нет уж, дай я скажу! — вмешался Дамиан. — «На этот раз я склонен посмотреть сквозь пальцы на факт превышения вами должностных полномочий».

Он изо всех сил попытался поджать губы, изображая начальство, но не выдержал и фыркнул:

— Как будто это я лично тому субчику в глаз засветил. Он, между прочим, вылетел из люка уже подбитый! Но фонарь получился знатный…

Вилка в его лапище выглядела зубочисткой. А одна из костяшек свежела ссадиной.

— Ну, чтобы Джаред его дожал, надо будет ещё побегать, — сказала Ксения. — На квартире Блаума нашли ещё две паспортные карточки. Так что ваш склад наверняка не единственный.

— О! — Роба осенило. — Можно поискать ту уличную банду. Представляете — вдруг это части единой зловещей сети, незримой паутиной накрывшей ничего не подозревающий город, с гениальным мозгом в её центре!

— Скорее всего, нет. Он просто покупал документы у кого-то, а те просто продавали кому-то. Но если он покупал у одних и тех же…

Ксения нахмурилась — наверняка начала прикидывать варианты. Ну уж нет. Всё это ждёт до завтра.

— В тебе нет романтической жилки! Только представь: мы с тобой на пустой тёмной улице изображаем влюблённую парочку… тихо светят уличные фонари, мерцают звёзды…

— Губы приближаются к губам… — подсказал Дамиан.

— Трепло. И, Роб, где ты видел фонари, которые светят громко? К тому же улочка должна быть тёмной!

Против идеи как таковой Ксения, похоже, не возражала. Наверное, это было хорошо.

Глава восемнадцатая. Всё прекрасно в этом мире: блеск алмазов, треск в эфире…

На следующий день было пилотирование, и ничего не подозревающий о вчерашних бурных событиях курсант шагал по направлению к лётному полю, прикидывая, что времени до начала занятия достаточно для неторопливой прогулки через всю территорию Академии.

— Тед, тебя в учебной части хотят видеть! — это был один из старшекурсников, Грег. Сердце ёкнуло. Эх, но… раньше или позже это должно было произойти.

Тед свернул к учебному корпусу, мрачно размышляя, что тут ему не помогут никакие адвокаты. А он-то надеялся, что решение отложат до суда. И что теперь? Вернуться домой, к отцу? Ну уж нет. Значит, надо как-то устраиваться, искать работу… Эх.

В вестибюле у доски объявлений толпились курсанты, и Тед подошёл посмотреть, но к самой доске не протолкался.

— Отчислили без права восстановления, — пояснил кто-то из стоящих впереди.

— Неудивительно. Говорят, у них там целая плантация была, — откликнулся второй.

— Идиоты.

— А может, им это не так важно, как тебе?

— Эх, а Лендера-то как угораздило? Ну, Эйшит и Ромнер — понятно…

Один из курсантов оглянулся и отвёл глаза — физиономия была знакомая, а имени Тед не знал, кто-то из первокурсников.

Тед отошёл. Читать написанное своими глазами не хотелось, ещё меньше хотелось, чтобы на него смотрели.

Он вернулся в общежитие, поднялся к себе в комнату и открыл дверцу шкафа. Пожалуй, надо упаковаться. Вещей было немного, Тед сгрёб с полки футболки, кинул на стул, снял с плечиков форменную рубашку. Интересно, форму надо сдавать, или можно оставить себе? Рубашка полетела вслед за футболками. Тед постоял немного, потом вытащил с полки рюкзак и бросил на пол. Потом пнул его, прошёл к койке, лёг и закинул руки за голову.

Он лежал так где-то с полчаса, когда в коридоре послышались шаги — не похожие на шаги Кира, слишком тяжёлые и одновременно мягкие. Дверь открылась без стука.

— Лендер, я ждал вас на лётном поле больше десяти минут, — суховато пояснил Аалтонен. — Я понимаю, что у вас много забот, но до сих пор не замечал за вами привычки опаздывать на практику по моему предмету. Тем более — на зачёт.

Тед рывком сел.

— Но я же отчислен, — пробормотал он.

— Вы полагаете, выговор с занесением в личное дело и очередное лишение стипендии равнозначны отчислению? — невозмутимо произнёс Аалтонен. — Или вам гордость не позволяет оставаться в Академии после всего, что вы наворотили?

— Выговор? — Тед не верил своим ушам. — Но я видел…

— Вы видели приказ и подписались в том, что с ним ознакомлены? — осведомился Аалтонен.

— Нет, но…

— Ректор учёл тот факт, что вы не были замечены в употреблении… этой дряни. А также положительную харатеристику, данную вам некоторыми преподавателями. Однако окончательное решение будет принято после суда. Так что — марш на лётное поле, вы не в том положении, чтобы прогуливать.

Тед вскочил и застегнул комбез.

Аалтонен повернулся к выходу, но задержался.

— Я думаю, что результаты тестов не отражают всей полноты картины, — рассудительно произнёс он. — Я надеюсь, что ничего подобного не повторится. Так?

Тед истово замотал головой.

— Нет уж, извольте сказать вслух.

— Да что я, не понимаю? – пробормотал курсант — теперь уже снова курсант.

И вышел из комнаты вслед за инструктором.

***

— Ну, как отлетал? — спросил Кир, отрываясь от конспекта. Тед прошёл к койке, швырнув по дороге перчатки на тумбочку и расстёгивая липучки комбеза.

— У-у! Аалтонен — всё-таки зверь, — с наслаждением заявил он. — Гонял-гонял… но зачёт поставил! Всё, теперь сессия у меня в кармане!

— Не рано радуешься?

— А что? К сессии допустили… выговор… первый раз, что ли?

— Ну, ты не очень-то. Сходи в учебную часть, распишись за приказ — там Темиле тебе объяснит, что к чему и почему.

— Ну вот охота была тебе настроение портить, — помрачнел Тед. — Мне Ви говорила… Ну дай ты хоть вечер отдохнуть!

— Если ты дашь хоть малейший повод завалить тебя на экзаменах, это сделают, — предрёк Кир.

— Не занудствуй.

— Хорошо.

Тед стянул комбез, пяткой запихал под кровать всё ещё валяющийся посреди комнаты рюкзак и плюхнулся на стул, потягиваясь и закидывая руки за голову.

— Я люблю весь мир, — провозгласил он. — И Аалтонена. И…

Комм звякнул. Курсант ткнул в иконку связи, подключая видеосигнал.

— Тедди, привет. Куда пропал? Если разлюбил – так и скажи, и не морочь девушке голову!

Кэри вроде откровенно дразнилась, разве что язык не высунула, но Теду почему-то показалось, что он видит перед собой хорошо ухоженное минное поле. Обиделась она, что ли? Надо было дозвониться самому, но со всей этой кутерьмой…

— Что ты! Как можно! Никогда! — выпалил он. — Да вот я только что Киру говорил…

— Ну а раз «никогда», тогда скажи, какого чёрта не звонишь. А заодно — что за фигня с твоим паспортом, и почему меня про него вызывал следователь?

— О… оу… да.

Тед покосился на Кира — тот выразительно поднял бровь.

— Что «да»?

— Ну… я звонил, но ты не отвечала…

— «Виновен, Ваша честь!» — припечатала Кэри, разглядывая мямлящего парня. — Только вот в чём? Так что ты натворил?

Тед вздохнул. Как же это получилось? Надо же было её предупредить!

— По этому паспорту было снято какое-то помещение, а теперь в нём нашли марихуановые джунгли, — пояснил он.

— Это когда? И — то есть, ты какое-то время был без паспорта? Но ты заявлял об утрате? Или ты умудрился этого не заметить?

— Нет… — Тед не стал объяснять, что «не заметить» было трудно. — Я заявлял, в тот же вечер. Ну, то есть, когда он пропал. А потом позвонила ты. Через несколько месяцев.

— То есть, к этому времени старая карточка была аннулирована?

— Да. Очень славно, что ты её принесла, потому что…

— Это потом. Так, значит, была аннулирована. Это хорошо.

Теперь Кэри казалась иной — собранная, словно бы отстранённая, а лицо, вопреки ситуации, казалось невозмутимым и спокойным.

— Стандартная ситуация. Настолько стандартная, что непонятно, зачем тогда вызывать меня. И откуда они вообще… Ты что, пытался где-то с тех пор её предъявить?

— Нет, сами нашли, — мрачно сказал Тед.

— То есть? Тедди, заинька, мне только кажется, что ты чего-то не договариваешь?

Тед вздохнул и выдал описание событий, уже изрядно осточертевшее ему за последние дни. Хорошо хоть, Кэри не перебивала.

— Так… — сказала она, когда парень закончил. — Ну, ты даёшь! Тяжело быть идиотом, Тедди?

Тед тактично промолчал.

— И что теперь?

— Разрулю как-нибудь, — сказал парень. А что ему ещё оставалось?

— Ты, пожалуй, разрулишь. Вот что, Тед. Пришлю-ка я тебе своего адвоката. Он очень толковый, и он действительно может попробовать разрулить.

— Это… это было бы замечательно.

— Ладно, тогда он тебе позвонит. Надеюсь, всё уладится. И вот что, Тед… раз мне, возможно, придётся быть свидетельницей по твоему делу, лучше нам пока не встречаться.

— Но…

— Никаких «но». Слушай старших, Тедди, и жди звонка от мистера Лоренса. Удачи.

Тед нажал «отбой» и растерянно оглянулся на Кира.

— Она права насчёт встреч, — сказал тот. — Это может быть плохо истолковано.

***

Беседа с адвокатом состоялась уже на следующий день, и пришлось-таки излагать всю историю в очередной раз. Теду захотелось спросить, а нельзя ли уговорить судью зачесть это в счёт каторжных работ, но что-то в облике мистера Лоренса заставило его удержаться. Приятным отличием от предыдущих бесед было то, что адвокат воздержался от какой-либо оценки умственных способностей курсанта. Тед подозревал, что даже расскажи он об убийстве любимой бабушки, мистер Лоренц взирал бы на него с тем же выражением внимания и сочувствия.

— Конечно, чтобы получить представление о полной картине, мне надо ознакомиться с делом, — сказал он. — Но исходя из того, что вы рассказали, случай кажется достаточно очевидным. Вы проявили большую предусмотрительность, заявив, что не собирались принимать в подарок или уплату за помощь часть выращенного сырья, что, в свою очередь, означает, что и сами вы не собирались использовать их, как лично, так и для дарения либо передачи другому лицу.

В устах мистера Лоренса чудовищные обороты, живо напомнившие Теду текст Устава, звучали легко и непринуждённо.

— Более того. Думаю, всех устроит версия, что и сама эта помощь выражалась скорее в том, что вы проявили к прискорбному начинанию вашего приятеля Коннорса несколько большее любопытство, нежели это диктовалось здравым смыслом и осторожностью. Я представляю это так, что Коннорс показывал вам банки с реактивами и оборудование, и ваши отпечатки пальцев на них объясняются именно этим.

— Э, погодите! — прервал его Тед. — Ведь всем известно, что Краб без меня не смог бы ни раствор составить, ни бокс собрать!

— В самом деле? — во взгляде мистера Лоренса мелькнуло выражение величайшего терпения. — Однако если ваша роль была не столь велика, как вам сейчас представляется, то, собственно, вашего дела как такового не существует. Думаю, обвинение в выращивании можно будет успешно оспорить. Правда, есть ещё статья о недонесении, но тут вы отделаетесь штрафом.

— Штрафом? — острое чувство облегчения нахлынуло, но продержалось не дольше секунды. — Но мои показания тому следователю, ЛаВендеру, записаны…

— Могу вас успокоить: никто не может заставить вас свидетельствовать против себя, и закон предусматривает для вас возможность изменения показаний. Это не будет расценено как лжесвидетельство.

— Но Краб… Мы же были вместе, понимаете? А сейчас, значит, получится, что я всё свалил на него, а сам чистенький. И ведь все будут знать, как оно на самом деле было… Что я вот так могу. А, главное, я сам буду это знать!

— Вы совершенно зря волнуетесь о том, что уходите от ответственности, сваливая всё на вашего знакомого. Позвольте напомнить, что преступления, совершённые группой лиц, считаются более тяжкими. Следовательно, ваш отказ от предыдущих показаний только облегчит дело для вашего друга.

Так просто! И, главное, никому никакого вреда. Вот только… только…

— Чёрт. Это же несправедливо.

— И что, ради успокоения своей совести вы готовы ухудшить положение вашего товарища?

— Нет, конечно! Но… но… Чёрт. Да что же это такое – и так погано, и иначе ещё поганее?

— Такова жизнь, — философски произнёс мистер Лоренс. — Подумайте, есть ли ещё какие-то улики, которые могли бы указывать на ваше участие в этом деле?

«У вас, крючкотворов, может, и такова, — Тед сам не понял, откуда взялась отчётливая неприязнь. — В Пространстве, хочется верить, такого не водится. Но блин… чтобы попасть в Пространство, сейчас нужен крючкотвор… Ты сам это себе организовал, парень».

И Тед честно попытался выполнить просьбу адвоката. В смысле, подумал над его вопросом.

— Я лампы покупал, — через силу выдавил он. — И компрессор…

— Вы сделали это по просьбе мистера Коннорса. Вы не обязаны были знать, зачем ему эти предметы.

— А запросы в инфранете? — нет, мистер Лоренс тут ни при чём, он сам загнал себя в эту вилку. Вот же…

— Это зависит от того, можно ли доказать, что их делали именно вы. С какого компьютера вы выходили в сеть?

— Ну, в основном-то с компьютера Краба, — припомнил Тед. — Но, может, и из общежития.

— Досадная неосторожность. И о чём были эти запросы?

— Ну… всякое там. Те же лампы, компрессор, гидропонные корабельные системы…

— Очень легко можно объяснить интерес курсанта к гидропонным корабельным системам учебной необходимостью. А лампы — раз уж Коннорс попросил их купить, вы могли заинтересоваться, где такие применяются.

— Да я не помню точно, — отчаянно выпалил Тед. — Я ещё про особенности агротехники искал.

— Тоже из общежития?

— Не помню.

— А вот это уже хуже. Что ж, я выясню, и мы обсудим с вами, какой линии придерживаться. Однако даже в самом неблагоприятном случае, я полагаю, удастся добиться для вас условного осуждения. Главное, что вы отказались от вознаграждения и сырья, так что о распространении речь в любом случае не идёт.

— А Краб?

— Трудно сказать, — равнодушно сказал мистер Лоренс. — Это зависит от защиты. Мистер Коннорс не является моим клиентом, в отличие от вас.

— А вы не могли бы защищать и его тоже?

— Увы, нет. Возможно возникновение конфликта интересов.

— Какой ещё конфликт? То есть, вы думаете, меня можно будет вытащить, утопив Краба окончательно?

— В защите моего клиента я обязан использовать любые способы, — несколько чопорно отозвался адвокат. — И предусмотреть любые повороты.

— Ну, знаете! — возмутился Тед. — Что ж это получается? Ну ладно ещё — пытаться доказать, что Краб был один, а я вообще ни при чём. Но если мы вместе — то и защищать нас надо вместе. Спасибо Кэри, конечно, и жаль, что она вас побеспокоила, только я с таким не согласен. Если он — не ваш клиент, то и я отказываюсь.

Взгляд мистера Лоренса отразил лёгкую оторопь. Видимо, было что-то непривычное для него в том, что непутёвый курсант отказывает ему в чести стать его клиентом. Но мистер Лоренс умел достойно держать удар.

— Я получил достаточно чёткие инструкции от мисс Арне, которая, собственно, и просила меня уделить внимание вашему делу, — сказал он. — По-видимому, если мне не удастся вас переубедить…

— Не удастся, — воинственно набычился Тед.

— …и если не удастся доказать вашу непричастность к выращиванию…

— Вот да, если не удастся?

— …то придётся представлять интересы и мистера Коннорса, — заключил адвокат.

***

Дело о давешней мелочёвке уже уходило в суд, и теперь можно было сосредоточиться на серьёзном. Блаум продолжал молчать, но Джаред нюхом чуял, что развязка близка. И точно: уже на следующий день Ксения заглянула к нему, торжествующе помахивая устрашающей стопкой распечаток.

— Паспорта, найденные на квартире Босса, навели меня на одну мысль, — с порога начала она. — Я взяла список карточек, аннулированных в течение полутора лет, и отобрала те, которые были утрачены в результате краж документов. Затем я запросила списки арендаторов помещений и складских ячеек — это было сложнее всего, подходящие здания я отбирала по нескольким параметрам… подробности нужны?

— Пока нет, — Джаред заинтересованно уставился на стопку.

— Да… смотри: вот этот список — нужное я выделила красным. Здесь даты ликвидации и номера. А вот в этом списке…

— Вижу, — улыбка Джареда выглядела почти хищной. Во втором списке часть строк также была выделена красным. — Адрес, дата, номер. Например, ячейка сто тринадцать склада по улице Космического Содружества была снята по паспорту, аннулированному за месяц до этого.

— В точности так, как с паспортной карточкой Лендера, — кивнула Ксения. — Всего тут шесть точек. Думаю, нам нужны ордера на вскрытие ячеек и изъятие записей камер видеонаблюдений…

— Хорошая работа, Ксения, — Джаред кивнул. — Я — к капитану… нет, мы вместе. Я хочу, чтобы ты доложила сама.

— Ага! Значит, что-то будет, — Ксения предвкушающе улыбнулась. — А то мы уж было собрались половить этих охотников за карточками. Роб целый план придумал... Даже жалко.

— Наслышан, — Джаред позволил себе то, что у другого назвали бы суховатой усмешкой, но по его собственной шкале соответствовало гомерическому хохоту. — Всё равно бы я его не утвердил. Но если вам так уж невтерпёж — вот закончится эта история, берите вдвоём отпуск и отправляйтесь патрулировать пляжи Парадайза.

***

Месяц спустя выяснилось, что адвокат был прав. Линия мистера Лоренца, сосредоточившегося на «прискорбном любопытстве», позволила свести доказанное, увы, выращивание к году условно.

Мистер Лоренс честно пытался… но треклятый инфранет слишком хорошо хранил адреса, с которых шли запросы и судья счёл, что даже для самого прискорбного любопытства это чересчур.  Впрочем, Тед всё равно был рад: призрак решётки на окне отступил, а в Уставе Академии, как он теперь помнил наизусть, слово «выращивание», в отличие от слов «употребление» и «распространение», благословенно отсутствовало.

Краб, бедолага, получил-таки реальный срок, но, благодаря стараниям мистера Лоренса, не самый большой. И, к счастью, обошлось без явного конфликта интересов.

Условно осуждённый курсант (почти наверняка курсант) блаженно сощурился и огляделся. С неба светило милое солнышко, а на комме висел вызов от Кэри: она ждала его в небольшом скверике в квартале от здания суда. И это было славно, потому что за всё это время он видел её только раз, когда она, прекрасная и изящная, комментировала обстоятельства возвращения паспортной карточки благосклонно взиравшему на неё судье. Чёрт, он и вправду соскучился.

Кэри, похоже, и сама знала, что выступила хорошо. Во всяком случае, встречу она начала ровно с этой фразы.

— Ну что, спасла я тебя?

Хотя, возможно, она имела в виду адвоката.

— Спасибо, — с чувством сказал Тед. — Просто спасибище… Ух… Давай, что ли, в кафешку, отметим…

— Подожди, — Кэри выглядела… не то чтобы слегка озадаченной, скорее — как человек, собирающийся с духом, прежде чем сказать что-то неприятное.

Они подошли к скамейке.

— Что-то случилось? — глупо спросил курсант.

— Это ты у меня спрашиваешь? — девушка подняла взгляд и тут же снова опустила. — В общем… ты же никогда не интересовался, кто мой отец, верно?

— При чём тут отец? — не понял Тед.

— При том, что тебе это всё равно.

— Погоди, — курсант лихорадочно соображал. — Ты не говорила, вот я и не спрашивал. Ну, то есть… если друг тебе доверяет, то расскажет. Или — ну, если ему там выговориться надо. А так-то — чего в душу силком лезть?

— Вот я и говорю — не интересовался, — непреклонно припечатала девушка. — А то бы спросил.

— Э, погоди. При чём тут отец? Вот мой — фермер. Но… но… ведь важнее, кто ты сам, разве нет? Ведь это мы себя делаем, верно? Не наши родители.

— Не совсем. Твой отец — фермер, мой — член совета директоров банковского объединения. Ты делаешь себя сам, да. И я тоже. Но стартовые площадки у нас разные. Моя — удачнее.

— И что? — парень не мог взять в толк, к чему сейчас это.

— Пойми. Сейчас я работаю и одновременно учусь. Я могла бы учиться на очном и потом получить более — ты даже не знаешь, насколько более — оплачиваемую должность благодаря поддержке отца, но решила иначе. Ко времени окончания учёбы у меня будет практический опыт. В тридцать я смогу стать директором подразделения, а в сорок…

Кэри улыбнулась нежно и мечтательно, как умела только она, но вскинула голову так, словно Вселенная уже была у неё в кармане.

— Хорошо, — терпеливо напомнил Тед. — Так как насчёт кафе?

Кэри вздохнула, как мать, вынужденная в сотый раз объяснять нерадивому отпрыску, почему надо мыть не только лицо, но и уши.

— Нет, Тедди. Пойми, ничего личного. Ты — хороший парень, но…

«Хороший ты парень, Тед», — ровно эти слова были сказаны в другой ситуации и другим голосом.

— Но?..

— Но я не стану рисковать своей карьерой. Я надеялась, что Лоренц сможет разрулить всё вчистую, но, получается, не судьба. Связь с осуждённым, да ещё и по «наркотической» статье — нет. Не важно, как это вышло. Пойми…

— Я понял.

— Ничего личного, — ещё раз повторила девушка, словно бы извиняясь.

— Нет проблем, — ровно сказал Тед.

— Ну вот и молодец. Легко встретились — легко расстались. Не провожай, я сама.

…Тед шёл по улице, подняв лицо, ловя на него редкие снежинки. А ведь он подумывал о том, как было бы хорошо возвращаться сюда, на эту планету. Кэри, нежная, как тёплый ветер, прекрасная, как Альнилам, эпсилон Ориона…

Звёзд так много, и трудно поверить, что каждая из них для кого-то — Солнце.

Но ведь он почти то же самое говорил Сэл — «тебе к Веге, мне — к Ориону…» Сначала — работа, а остальное — как получится, да? Или есть разница — когда ты так говоришь, или когда тебе?

Или… разница не в этом, а в чём-то другом?

Глава девятнадцатая. Три месяца спустя. Испытание тишиной

— Непонятно… — Шуон сидел на подоконнике, покачивал ногой и гонял пальцем что-то невидимое по экрану планшета.

— Ты о чём? — Тед присел рядом с одногруппником и заглянул тому через плечо. На экране высвечивался всего лишь график тренировок.

— Да вот это. Сурда. Тишина. Это зачем?

«Сурдой» называлась сурдокамера, полностью изолированное от звуков небольшое помещение. Испытание в ней приходилось на конец второго курса и было уже не за горами.

Тед только пожал плечами. Зато откликнулся Дим.

— Традиция, наверное. Когда космонавтов готовили к первому полёту, считалось, что человек может столкнуться вот с этим — одиночество… Ну, например, если ты — в спасательной капсуле, и неизвестно, найдут её или нет. Весёленькое дельце, если спасатели вытащат из капсулы невменяемого, пускающего слюни.

— Ну, одиночество — понятно. Но зачем тишина? Вот придумали же и повторяют — Великая Тишина Бескрайнего Космоса...

Парни переглянулись. И в самом деле, это знают все. Тишины в Космосе нет. Негромко гудит система рециклинга воды, чуть погромче — но на полтона ниже — звучит компрессор, нагнетающий воздух в ходы вентиляции, потрескивает антигравитатор. Ты их не слышишь, но они есть. Ну а если она и наступит — настоящая тишина — то долго терпеть её не придётся. Потому что это, ребята, кранты. Это — отказ систем жизнеобеспечения.

— Ну, вряд ли это просто традиция, — рассудительно заметил Хахтанг после недолгого молчания. — Ты же знаешь, что с людьми в сурдокамере иногда происходят странные вещи.

— А с центаврианами? — немедленно заинтересовался Тед.

— И с центаврианами. Это — испытание, которое помогает раскрыть потенциал личности. Некоторые начинают неплохо рисовать или писать стихи, другие увлекаются математикой… у каждого оно по-разному.

Онгой тоже взгромоздился на подоконник.

— Ну, ещё — это проверка волевых качеств, — деловито добавил он. — Некоторые люди не выдерживают, ломаются. Начинают видеть всякую всячину — ну там стекающую на пол клавиатуру, взрывающийся монитор…

— Но почему? — возмутился Тед. — Подумаешь, неделя отсидки. Что тут такого?

Он, как и все, знал, что испытание тишиной считается одним из самых тяжёлых. Историй о «сурде» ходило много. Но он искренне не мог понять, в чём тут фишка.

— Сенсорный голод, — пояснил Хахтанг, словно несмышлёнышу.

— Ну ладно глюки, это понятно, — рассудил Онгой. — Мозгу не хватает впечатлений, и он начинает представлять невесть что. Но ещё, говорят, кто-то может потерять уверенность в себе, начинает делать ошибки. Это значит, что он на самом-то деле не может принимать самостоятельные решения. У таких в личном деле навсегда — «чёрная метка»: им нельзя становиться командирами звездолётов.

— Чур меня! — Теодор фыркнул. — Нет уж, капитанское кресло обойдётся без моей задницы. Я уж как-нибудь в пилотах… мороки меньше, — и он сделал жест рукой, словно бы перелистывая страничку на вирт-окне — «бумажная» волокита почти вся была на капитане. Но Онгой понял по-своему.

— Вот именно. Ты и за себя-то отвечать толком не умеешь, а тут — за других…

Тед толкнул одногруппника, спихивая с подоконника, тот не остался в долгу, и предмет разговора был благополучно забыт.

***

— …И не забудьте — все физиологические параметры вашего организма непрерывно записываются. В вашу задачу входит не только решение тестов, но и ведение личного журнала. Подробно описывайте происходящие с вами изменения. Ваши записи будут сопоставлены с показаниями приборов, и их анализ также повлияет на полученный балл.

Инструктаж был окончен, и курсантов развели по тем помещениям, где им предстояло прожить неделю.

***

Дверь в «сурду» бесшумно отъехала в сторону, и стало видно, какой она толщины. Куда там корабельным переборкам! Тяжёлая, явно многослойная. Курсант, глядя под ноги, переступил через пазы в полу и осмотрел маленькое помещение: койка, шведская стенка, небольшой стол с терминалом и мягким креслом, тумбочка — и всё. Чтобы подойти к креслу, достаточно было сделать всего лишь шаг. В углу обнаружился вход в санузел. Небольшая металлическая шторка прикрывала нишу в стене — парень заглянул внутрь, она была пуста. Белые матовые стены, светильники, утопленные в потолке. В общем, смотреть особо не на что. Он прилепил на кожу датчики — один пониже уха, второй — под ключицей — включил компьютер, сел и вытянул ноги. Простой экран — даже не вирт-окно — был практически пуст. Впрочем, Тед и не ожидал увидеть игрушки или папки с музыкой. Через секунду он сообразил, что не слышит привычного шуршания вентилятора компьютера. Ах, да — полная тишина.

«Ну что ж, раз так надо — поскучаем».

Циферблат в углу экрана свидетельствовал о том, что полчаса, отведённые на ознакомление с помещением, истекли.

Время было жёстко расписано. Курсант достал крохотную флешку и переписал на рабочий стол папку под номером один, заодно бегло просмотрев и остальные. О, ё-о… сколько всего. И почему, спрашивается, нельзя было загрузить содержимое заранее? Или же пересылать ему по внутренней сети одно задание за другим, по мере их выполнения?

В первой папке оказалась контрольная по матану. Будущий пилот вздохнул и приступил к работе. Похоже, это было испытание скукой, а не тишиной.

После решения каждой задачи он нажимал на кнопку «отправить», и компьютер бесследно сглатывал написанное. Тогда он открывал следующую.

Через некоторое время он прервался, налил в стаканчик воды из-под крана — та была безвкусной, как будто рециклированной — и вспомнил, что должен вести журнал с записями обо всём, что происходит. Но ведь ничего не происходило. Теодор открыл журнал и записал:

«11.00. Тихо пялюсь на стенУ, созерцая тишину».

Слово «созерцать» явно обозначало что-то другое, но эту тишину и впрямь, казалось, можно было увидеть, потрогать и даже нарезать ломтями. Курсант подумал и всё же исправил:

«Я послушал тишину, тупо глядя на стенУ».

Нет, поэтическим талантом он явно не страдает. Тед фыркнул — это был единственный звук за два часа, если не считать едва слышного стука пальцев о клавиатуру — покатался на кресле (колёсики вращались бесшумно), дописал: «9.00 — 11.00. Выполнение заданий из папки №1. 11.00 — 11.15. Перерыв». И вернулся к матану.

Ощущение взгляда из-под потолка слегка мешало. Камеры видеонаблюдения располагались так, что крохотное помещение просматривалось полностью. Но вскоре курсант отвлёкся, сосредоточившись на расчётах.

Задания, одно за другим, исчезали с экрана, подчиняясь команде «отправить». После ещё одного перерыва — подольше — будущий пилот перешёл к решению какого-то длинного и бессмысленного психологического теста: в нём было около сотни вопросов, и некоторые, в разных формулировках, с маниакальным упорством повторялись вновь и вновь.

В какой-то момент парень боковым зрением заметил огонёк индикатора и, подойдя к нише со шторкой, обнаружил обед.

Так продолжалось до вечера — разнообразные задания и тесты, небольшие перерывы, уборка помещения, ужин.

Перед сном Теодор сделал последнюю на сегодня запись в журнале: «Личное время потратил на выполнение физических упражнений». Мышцы словно бы чесались под кожей, и выносить это пока что было труднее, чем отсутствие звуков.

Страница журнала отправилась в никуда, как и всё, что он сделал за сегодня. Тед уснул с ощущением хорошо выполненной работы.

Так прошёл второй день, и наступил третий.

Было тихо, слишком тихо. Тишина отвлекала, раздражала, давила на уши. Будущий пилот уже не раз ловил себя на желании промычать какую-то мелодию и сдерживался — возможно, за это снизят баллы?

В очередной папке оказались задачи по навигации. Тед, которому вечно не хватало терпения на составление хоть сколько-то удобоваримых трасс, неожиданно увлёкся. Одно из решений показалось особенно красивым. Определённо, переход G1 — L85 был находкой. Интересно, оценят ли наблюдатели? Курсант выполнил ещё одно задание, затем ещё. А следующая задача оказалась особенно головоломной.

Тед сделал вариант трассы, но засомневался, перепроверил и нашёл ошибку. Он проверил ещё раз, и обнаружил ещё одну. Исправленный вариант он всё же отправил, но теперь его начало грызть беспокойство — вдруг и остальные решения были ошибочными? А вдруг и в этом решении, последнем, перепроверенном дважды, тоже было что-то не так?

Следовало отвлечься, и парень отжимался от пола и качал пресс до тех пор, пока не удалось приглушить неприятное чувство.

Но как только он снова сел за работу, чувство вернулось.

Теперь Тед выполнял задания особенно аккуратно и перепроверял, прежде чем отправить. А проклятые страницы продолжали исчезать в пустоту, как будто он попал на необитаемую планету и теперь посылает сигнал бедствия, не зная, кто и когда услышит его. Да и услышит ли? Может, этот чёртов передатчик давно вышел из строя и только делает вид, что работает, мигая индикатором?

На следующий день напряжение усилилось. Тед умывался особенно долго — звук падающей воды казался музыкой и успокаивал. Он загадал, что, если обед окажется в нише после отсылки очередного теста, это будет означать, что он всё сделал правильно.

«Пищевое подкрепление. Выполнил правильно — получи кусочек. Кто-то когда-то ставил такие опыты на собаках».

Но упаковка разогретого готового пайка появилась за десять минут до окончания работы.

Кнопка «Отправить» воспринималась теперь как враг. Чтобы нажать на неё, требовалось усилие.

«Не выйдет из меня командира». Парень кривовато усмехнулся.

«Да не больно-то и хотелось».

«Так это что получается, я не способен к принятию самостоятельных решений? Да не может быть! Я ведь решил стать пилотом — сам. Это я решил, а отец возражал».

«Вот именно».

Отец не одобрял, малая сочувствовала, мать украдкой плакала. Реакция других людей. Отклик из внешнего мира, полученный вот этим вот существом по имени «Тед», заключённым в оболочку из мяса и костей.

А теперь он был один.

Тед прервал выполнение задания и лёг на койку.

Теперь ему становился ясен смысл испытания. Отрыв от внешнего мира. Вот почему ему не присылали новых заданий извне, как ответ на отправленные. И вот почему задания не были загружены заранее.

Не одиночество, точнее — не просто одиночество. Отсутствие отклика. Любого.

Никаких «высших сил» в виде компьютера, задающего вопросы.

Только ты.

Только ты — и принесённые с собой задачи.

Только ты — и принимаемые тобой решения.

Уходящие в пустоту.

И никто не подскажет — правильные или нет.

Потому что иногда бывает, что только ты сам сможешь решить, прав ли ты.

А само его решение стать пилотом — было ли правильным оно? Может, он не из тех, кто способен столкнуться с Космосом?

Внезапно вспомнился детский сон. Он тогда пытался себе представить, что это такое — бесконечность.

— Как это — нет конца? А если лететь долго-долго?

— Нет, милый. И если лететь долго-долго, не долетишь.

— А если ещё дольше?

Мальчик — тот, кем он был когда-то — думал весь вечер. Как это — пустое пространство, и дальше, и ещё дальше? Бескрайнее? Нет края? А если ещё дальше?

Ему приснилось, что он летит на древней ракете — долго, долго. А потом долетает до границы. Потому что не может быть, чтобы не долететь до цели. И это — граница бесконечности. Стена, сфера. Но у бесконечности не бывает границ! И его ракета рвёт стенки сферы, как бумагу, и летит дальше. Пока не долетает до следующей границы. И ещё.

Сон был настолько жутким, что маленький Тедди постарался выбросить его из головы, как только проснулся. А вот теперь вспомнил.

Это всё тишина.

Надо собраться. Он хочет стать пилотом, так? Он принял решение. Это его решение, и отвечать — ему.

Значит, надо пройти испытание. Подумаешь — неделя тишины. Всего-то три дня осталось.

За всё надо расплачиваться. Ну ничего ж себе, расфилософствовался! Тоже мне, бином Ньютона! Да это каждому известно — иногда приходится расплачиваться за неправильные решения. А ещё бывает, что за твои решения расплачивается кто-то другой.

Но, оказывается, за правильные решения тоже надо платить. И за то, что занимаешься любимым делом — тоже. Вот — эта камера, эта тишина, эта неделя утомительных тестов — просто часть платы. И всё.

А тяжесть выбора — плата за право выбирать.

Тед полежал ещё немного, успокаиваясь. И вспомнил ещё одно. Один из дней школьных каникул.

Отец ещё утром улетел в город, а мать хлопотала по хозяйству. Подросток слышал её шаги и голоса — её и Лики. В комнате под крышей было слишком жарко, и Тед не усидел за терминалом — даже гонять любимую игрушку не хотелось. Он взял плавки и спустился вниз.

— Гроза собирается, — мать как раз входила в дом. — Сено надо сгрести.

Подросток, вздохнув, бросил плавки на табурет. Ну вот, только намылился...

Сено Тед не любил — ни сгребать, ни ворошить. Это только кажется, что просто — сиди себе в седле мини-комбайна и крути баранку. А на самом деле — сухой воздух, сухая трава, сухое горло, и даже глоток воды из фляги помогает только на несколько минут. Сегодня воздух был не таким сухим, но душным и тяжёлым.

До луга было километра два, и, когда они поднялись на холм, Тед увидел, что мать права — на востоке собирались облака. А над головой всё ещё шпарило солнце.

Лику Тед посадил перед собой. Миниатюрная машина подпрыгивала и тряслась на ухабах, а малая, вцепившись в сидение, довольная, приговаривала: «Оп-па!» Мать шла рядом, с лёгкими ручными граблями на плече.

Теперь тропинка вела вниз, и скоро они оказались у ручья. Здесь был небольшой мостик, и на нём, опустив босые ступни в воду, сидела девушка. Тед вспомнил, что это ботаник из Сельскохозяйственной Академии — она приехала неделю назад и сняла комнату на соседней ферме. Насыпав в пластиковую миску горсть земли, она зачёрпывала воду, размешивала и, чуть подождав, сливала её, уже мутную, обратно. И зачёрпывала снова. И снова. Рядом на досках были разложены какие-то блестящие штуки, а голову девушки украшала налобная лупа, правда, сейчас сдвинутая вверх.

Тед встречал её тут и раньше — иногда её можно было увидеть на этом мосту и утром, и вечером. Похоже было, что она просиживает на нём целыми днями.

— Здравствуйте, — девушка поприветствовала их первой.

Она была младше матери, а то, что она делала, показалось подростку полной чушью, но мать, хоть и торопилась, остановилась, чтобы уважительно ответить на приветствие. И Тед тоже приглушил мотор.

— Угоститесь пирожками, — предложила мать, раскрывая сумку. — У вас там в городе таких, верно, не пекут.

Оказывается, она взяла с собой пирожки!

— Спасибо, — девушка улыбнулась. — Я сыта, не надо!

— Да вы не сомневайтесь, у меня всё чисто готовится, — мать, кажется, слегка обиделась.

— Я совсем не поэтому! — девушка слегка покраснела. — Только — вам же самим нужно.

И, прополоскав пальцы в воде, взяла пирожок из пакета.

— Спасибо!

— А что это у вас на голове? — Лику буквально распирало от любопытства, так что она даже спрыгнула с седла комбайна.

— Это лупа, чтобы лучше видеть. Как очки, только сильнее. Хочешь посмотреть?

— Лика, не мешай тёте. Пойдём мы, нам пора, — сказала мать, беря дочку за руку. — Надо до грозы успеть. А вы бы тоже заканчивали — промокнете.

— Мне немного осталось, — девушка кивнула на пакет с землёй.

Когда ручей остался позади, Лика спросила:

— Мама, а что тётя делает?

— Изучает что-то. Растения.

— Какие?

— Не знаю, доча. Идём скорее.

Потом Тед с помощью навесных граблей собирал сено, а мать укладывала его в аккуратные стожки. Они едва успели — их всё-таки накрыл ливень, и пришлось отсиживаться под навесом, сооружённым на краю луга, на опушке. Тут-то и пригодились пирожки — так вот зачем мать их взяла. Тед вспомнил про девушку. Почему мать отнеслась к ней с таким уважением? Может, знала о той что-то, чего не знал он сам?

— Она что, знаменитость какая-то? Но она же молодая совсем!

— Нет, с чего ты взял?

— Ну… — он не знал, как объяснить. Странно, но мать поняла.

— Ну, если я и не понимаю, что она делает, это же не значит, что оно не нужно, — сказала она. — Если человек так много работает, значит, он делает что-то важное.

В её голосе звучала святая убеждённость человека, который никогда не тратит время на пустяки.

Так вот оно что. Мать просто не понимала, как это можно — заниматься чем-то не потому, что это важно, а просто потому, что хочется.

Но как-то не верилось, что той девушке очень хочется целыми днями сидеть на ручье и полоскать в миске с водой комки грязи. Значит, это важно? Но для чего?

Тед открыл глаза. Теперь-то было понятно. Та девушка, вероятно, занималась чем-то очень для неё интересным. Чем-то, что её увлекало. И за это она была готова платить — выполнять скучную, рутинную, монотонную работу. Зачерпывать воду в миску и выливать. Раз за разом, на жаре, под рушащимся сверху солнцем.

А он чем хуже?

Ну, делов-то…

Курсант поднялся, потянулся и снова сел за терминал. Он задержался с отправкой следующего задания и был намерен наверстать упущенное.

Он быстро решил серию задач по планиметрии и легко нажал кнопку «Отправить».

Теперь он не сомневался, что всё делает правильно.

Он продолжал выполнять задания, одно за другим.

В нём сидело теперь что-то новое. Он знал, что будет по-прежнему ухлёстывать за девушками, пить пиво, гонять на симуляторах и резаться в космобой. Никто не догадается — ну, разве что те, кто и сами побывали в «сурде».

Но это — новое — останется и будет опорой, той, что не даст сломаться.

В последний день он на скорость сортировал числа, падающие на экране, как фигурки тетриса. Это было даже забавно. Цифры были чёрные и красные, и их надо было располагать по порядку — чёрные по возрастанию, а красные по убыванию. Тед справился с лёгкостью, и, в ожидании окончания «отсидки», вымыл пол, принял душ и внёс последние записи в журнал.

Дверь с шелестом открылась.

— Курсант Лендер!

Его отвели в комнату с мягкими креслами. За дверью слышались шаги, где-то играла музыка. За стенкой гудел прибор. Тед сидел, впитывая звуки.

Через какое-то время в комнату вошёл Онгой.

— Привет, Тедди!

Его голос был хрипловатым и, должно быть, показался ему самому слишком громким, потому что Онгой нахмурился, но тут же улыбнулся снова.

— Что, на свободу с чистой совестью?

— А в случае чего нам этот срок зачтут? — откликнулся будущий пилот.

— Тебе видней, но я бы не рассчитывал.

Зараза.

Постепенно сюда стянулись и другие. Сэл и Аанден устроились на диване, парни — в креслах.

Они перебрасывались фразами, но словно бы всё ещё слушали тишину. И пробовали — если заговорить, она исчезнет или нет?

Тед вспомнил, что таким же, вроде как немножко ищущим чего-то, выглядел после сурдокамеры Кир. Навигаторы общались с тишиной на неделю раньше их группы, и Тед тогда насел на приятеля с вопросом «чего ждать?» Но Кир только пожал плечами и сказал, что вряд ли сможет ответить, потому что не настолько поэт. «Впрочем, мой опыт вряд ли тебе пригодится», – добавил он. Тед даже обиделся слегка, но теперь понимал Кира прекрасно, и про поэта, и про опыт. Хорошо, что у Кира всё прошло хорошо. Кому-то повезёт с навигатором...

— А когда будут результаты?

— Уже вот-вот. Вон на том экране.

— Дождёмся?

— Ага!

— И что, ни у кого никаких глюков?

Ребята переглянулись.

— А где Вик?

Действительно, их собралось только одиннадцать.

Подождали немного, поглядывая на экран — тот пока что демонстрировал какой-то видеоряд: деревья, ручей, пролетевшая птица. Наконец изображение сменилось колонкой фамилий и цифр.

— Ох, ничего ж себе! У Сэл самые высокие баллы!

— А женщины часто бывают выносливее, — пожал плечами Шуон.

— Молодчина, Сэл!

— А на втором месте — Тед.

— Ну ещё бы! Он один способен поднять такой шум, что тишины, небось, и не заметил, — съязвила девушка.

— А тебе, Сэл, должно быть, тяжелее всех пришлось, — притворно посочувствовал Теодор. — Ведь рядом не было меня.

— Че-го?!

— Ну так — некого подкалывать было. Ничего, теперь оторвёшься!

— Ох, чёрт! «Курсант Вик О’Коннор переведён в группу наземного обеспечения».

— Так вот оно что… не повезло.

— Ну, «наземники» тоже нужны, — с преувеличенной бодростью заметил кто-то.

Постепенно шум нарастал, ребята задвигались свободнее.

— Мне-э было интере-есно…

Тед знал, что с каждым из его друзей что-то произошло. С каждым — что-то своё. И это что-то ещё не успело скрыться под обычной… не маской — кожей.

Эпилог. Четыре года спустя.

В ожидании своего рейса Вяйно Аалтонен поднялся на верхний этаж транзитного космопорта и свернул направо. Широкая застеклённая дверь привела его в кафе «Ночной светлячок» – как он помнил, здесь можно было взять порционный горшочек тхи с соевым соусом и гарниром из ши и зелени, странный продукт смешения цивилизаций, но Аалтонену нравилось.

Аалтонен подумал, листая меню в вирт-окне и выбирая напиток – и остановился на бокале местного зелёного пива. Сегодня можно. Было немного странно ощущать себя пассажиром, но отпуск – вообще штука странная. На днях очередной его выпуск завершил – и благополучно – практику по пилотированию малых транспортников, и можно было расслабиться. Особенно хороша была девочка с одной из аграрных планет, Джой Снайдер… истинный самородок. Кого-то она неуловимо напоминала… а может, сразу нескольких из тех, кого на своём веку перевидал инструктор. Но, в общем-то, известно же: преподавание – работа в двадцати случаях из тридцати, удовольствие – ещё в девяти… и честь – в одном. Вот это как раз был тот самый, один… и, размышляя об этом, Аалтонен откинулся на спинку стула, пригубил бокал и приготовился ожидать свою порцию тхи. Следующий набор начнёт свои тренировки через месяц, и Аалтонен успеет не только навестить дом, но и слетать порыбачить на побережье Саарехта. Дома, в гараже, его ждал любимый старенький флайер, и теперь инструктор предвкушал удовольствие от пятичасового полёта, в котором будут только небо и он, и никаких подопечных в пилотском кресле.

Застеклённая стена открывала вид на лётное поле космопорта, точнее — на посадочные площадки и шеренгу орбитальных катеров. Один из них как раз снижался по крутой дуге — торжественно, стремительно и неотвратимо, как опускается жезл тамбурмажора, как раскатывается барабанная дробь, как накатывает на причал волна. Аалтонен невольно залюбовался — и любовался до тех пор, пока не понял, что катер нацелился в промежуток между двумя другими, и что вот сейчас…

«Сядет вторым слоем», — инструктор привстал, сжав пальцы на бокале и невольно делая жест, как будто доворачивал штурвал до нужного положения. Пиво выплеснулось на скатерть, Аалтонен подался вперёд… катер, резко сбросив скорость, рухнул вертикально вниз, на секунду завис в воздухе и мягко коснулся серого пластобетона покрытия.

Инструктор, не веря своим глазам, уставился в окно. Было впечатление полнейшего дежавю — и хотелось то ли расцеловать паршивца от облегчения, то ли удавить на месте. В обширной преподавательской практике Аалтонена был только один пилот, способный вызвать у сдержанного финна подобные эмоции. И только один, управлявший катером так, словно в описание технических характеристик вкралась досадная ошибка.

— Как этот псих тут оказался! Мало мне его в Академии было! Кто его к штурвалу подпустил?! Ленде-ер!

...И только в одном случае на тысячу преподавание — и работа, и удовольствие, и честь, и проклятие.

КОНЕЦ