Зеркала. Вечные молчаливые свидетели бегущего мимо времени. Они всегда рядом, всегда видят нас и знают, что мы делаем. Они видят, как люди ковыряют в носу, видят слезы тех, кто в обществе всегда спокоен и благополучен. Как родители бьют детей или друг друга, как проклинают или швыряют ножи в ненавистные фотографии. Они видят все.

Зеркала — спокойные и сторонние наблюдатели. Иногда они могут помочь постичь истину. Иногда — понять свой грех. Порой — помочь раскаяться и даже подсказать, как именно искупить свою вину. Но чаще всего они молчат и просто смотрят на нас, безмолвно и насмешливо храня информацию о множестве лет — о смертях, боли, криках и отчаянии…

И кто знает, что увидим мы, если осмелимся как следует всмотреться в застывшую зеркальную гладь?..

***

Свет слабо проникал под скованные остатками сна веки. Новый день вползал в сознание медленно и с трудом, словно пробиваясь сквозь толщу воды. Голова надсадно болела, во рту был филиал пустыни, не хватало только хруста песка на зубах, а ведь он вчера выпил совсем немного, почему тогда такое похмелье, словно он уничтожил все запасы своего деда?

Грон Пронарски при жизни славился тем, что делал собственное вино. Он настаивал его в бочках, которые хранил в специальном погребе. Джонатан Пронарски когда-то проводил очень много времени в этом погребе, среди бочек с недозрелым вином и приятной прохладной темноты. Там он прятался от ссор в семье. Ребенком — от ругани отца с матерью, подростком — от деда с бабушкой, заменивших ему родителей. Которые к тому времени уже…

Джон поморщился, поймав себя на мысли об умерших родителях. Не особо хотелось думать о них в такой день.
Солнце его первого отпускного дня ярко светило в незашторенное окно спальни и стелилось мягкими лучами по полу, озаряя комнату приятным теплом. Словно обещало, что день будет хорошим.

Джон встал, снова поморщился и подумал, что надо выпить таблетки от головной боли и еще какой-нибудь абсорбент для помощи организму. Ноги хорошо знали каждую половицу в этом доме, и мужчина без приключений добрался до кухни, почти не открывая глаз.

Вода приятно охладила горло, а таблетки слегка прояснили голову. Солнце улыбалось ему и здесь, ласково грело босые ступни, вселяя в душу расслабленное спокойствие, которого так не хватало ему в рабочие дни. Первый день свободы… Как долго он мечтал об отпуске, который проведет с Шейлой и маленьким Роном.

Кстати, где они? Джон бросил взгляд на настенные часы. Половина десятого, они уже полчаса назад должны были вернуться с занятий в бассейне. Рон еще мал, ему всего три годика — точнее, через неделю исполнится три, — и он пока не может плавать подолгу.

Джон взялся за телефон. Может, они зашли к Катрин? Та вроде что-то хотела сшить Рону в подарок на день рождения, и ей нужны были мерки.

Мелодичный звонок из детской комнаты на верхнем этаже дома.

Джон, начиная немного беспокоиться, поднялся и заглянул в детскую. Мобильник его жены лежал в кроватке сына. Странно, Шейла знала, как Джон боится за них с Роном, и еще ни разу не забывала телефон в доме или где-то еще.

Мистер Пронарски в легком недоумении и подступающей тревоге смотрел на экран с пропущенным вызовом и маленький пушистый брелок с улыбающейся рожицей… Шейла никогда не забывала телефон. Она вообще не была рассеянной. Может, что-то случилось? Хотя что может с ними случиться? Городок тихий и мирный, бывает, что кто-то украдет кошелек, но не более. Джон специально выбирал такой, хватило с него криминальных районов большого города… Да нет, что могло случиться? Джон бы проснулся, если бы на них напали. Но следов борьбы нет. Ничего нет, только оставленный дома телефон. Просто телефон…

Джон положил его в карман брюк и только сейчас заметил на полу что-то темное. Буквально пара пятнышек, словно у кого-то подскочило давление и пошла носом кровь. Мужчина присел на колени и потрогал засохшие потемневшие ворсинки. Любимый ковер Шейлы, мягкий, светлый, теплый. Все-таки кровь, не иначе. Но как? Вчера вечером они вместе укладывали Рона — и никакой крови не было. Откуда ей взяться сейчас, да еще и засохшей?

В сердце Джона тонкими паучьими лапками проскользнула тревога. Надо срочно найти их. Срочно!

Джон выбежал из дома, даже не захлопнув дверь. Они должны быть у Катрин. Должны! Скорее всего, Шейла в спешке забыла телефон, а кровь… может, она порезалась, может, он просто вчера не заметил ее на полу. Ведь был полумрак. Был ведь?

Джон резко остановился посередине тротуара, осознав, что не помнит вчерашний вечер. Все так смутно, как будто было не с ним… Кажется, он пошел выпить с друзьями. Да, точно. Отметить начало отпуска. Потом он пришел домой, они вместе уложили Рона — это он помнит уже как сквозь туман. А потом? Что было потом?..

Тревога переросла в страх, и Джон побежал. Быстрее, еще быстрее! Надо убедиться, что они у Катрин. Ведь он мог вчера заснуть, а его Шейлу с Роном похитили и скоро пришлют цену выкупа или еще что-то такое…

Бред! Не может такого быть. Джон никому не нужен, он клерк среднего класса и никому не «переходил дорогу», как это говорят в кино, но, с другой стороны, со всеми этими ужасами, которыми забит телевизор, разве современному человеку нужен повод для убийства?..

Добежав до дома подруги Шейлы, он был уже на грани паники и сразу забарабанил в дверь.

— Сейчас, сейчас. Да хватит стучать, уже иду, — голос Катрин медленно приближался к двери.

Слишком медленно.

«Боже, прошу, пусть они будут у нее… Умоляю…»

Сердце билось в рваном ритме.

Катрин, полусонная, в домашнем халате с какими-то дурацкими мишками, открыла дверь и приветливо улыбнулась Джону.

— А, это ты? Привет, Джон… — ее улыбка почти сразу погасла. — Что-то случилось?..

Джон, не отвечая, прошел в дверь, отодвинув Катрин, словно сам хотел убедиться в том, что сын и жена пьют чай или снимают мерки, или смотрят глупые детские мультики, где добро всегда побеждает зло.

— Джон?

Голос Катрин почти не доходил до его сознания. Джон уже понял, что их здесь нет. Пройдя в гостиную и испачкав обувью дорогой ковер, он сел на диван и закрыл лицо руками. Боги, где же они?..

— Джон… — в голосе подошедшей к нему женщины скользило беспокойство. — Что случилось?

Джон с трудом поднял на нее глаза, в которых уже скопились слезы…

***

В тот день полиция так и не приняла заявление о пропаже его жены и ребенка. По их мнению, прошло слишком мало времени — меньше суток, а значит, его самые близкие люди просто могли зайти к каким-то дальним родственникам, а телефон забыли дома. По рассеянности или в спешке.

Шейла никогда не забывала телефон. Она вообще не была рассеянной…

Джон не знал, что ему делать. Он до самого вечера бесцельно бродил по городу, думая, куда они могли уйти и почему не предупредили его. Увещевания полиции сделали свое дело: на какое-то время Джон и правда поверил, что они просто ушли в гости. Например, внезапно уехали к тетушке Джейн, что жила в пригороде. Тетя Шейлы слыла очень замкнутой и немного мрачной женщиной, у нее было много странных привычек, одна из которых — не пользоваться телефонами. Вообще никакими, ни сотовыми, ни домашними. Может, поэтому Шейла не взяла телефон? Ведь может?..

Мистер Пронарски почти не запомнил, как вернулся домой. Из всего путешествия до кровати в памяти остался лишь вид своего же отражения в огромном зеркале на первом этаже — измученный, с запавшими глазами, осунувшимся за один день лицом.

С неприязнью отвернувшись от зеркала, Джон побрел в спальню, отчаянно надеясь, что, когда он проснется, все события прошедшего дня окажутся просто сном. Страшным и нелепым сном. Пальцы чуть вздрогнули, когда он засыпал.

— Ах ты, сука! Снова шлялась по своим любовникам, пока я тут сижу с этим мелким ублюдком?!

Маленький Джон в страхе забился за небольшую тумбочку, размера которой вполне хватало, чтобы скрыть его с головой. Он знал, что как только мама приходит с дополнительной работы, отец первым делом бьет ее, а потом еще подолгу орет. А мама… мама смотрит на него, своего маленького Джонни, и старательно молчит. Может быть, потому, что он тоже весь в синяках, и она не хочет пугать его еще больше своими криками. Или просто знает, что крики ничего не изменят, только добавят ударам злобы. Поэтому она просто терпит, иногда плачет и тихо вскрикивает, особенно когда отец решает, что просто кулаков его жене мало.

Но сегодня все пошло немного по-другому.

— Да! — крикнула женщина в ответ на оскорбления. — Да! Я нашла себе мужчину, и он уж точно получше тебя!

Мама прошла мимо Джона в ванную, даже не взглянув за тумбочку, словно и не обратила на него внимания. От нее чем-то пахло, и походка была подозрительно неровной. Так всегда пахло от отца…

— Что?! — яростно взревел Мэйсон Пронарски и ринулся вслед за женой.

Дверь за ним захлопнулась, но Джон все равно все прекрасно слышал. Крики матери, звук драки и крепкую ругань отца. Джон вздрагивал каждый раз, когда слышал звук удара. Он всегда вздрагивал от этого…

Джон с криком сел на кровати, просыпаясь от кошмарного сна. Конечно, никого вокруг. Ни криков, ни ударов, ни запаха перегара. Только сбитое в кучу одеяло, тяжело колотящееся сердце, трясущиеся руки и пот, мерзкий липкий пот… Некоторое время Джон лежал, глядя в потолок и нервно комкая край одеяла, потом встал и побрел в душ. После кошмара заснуть сразу все равно не удастся.

Почему сейчас, почему именно сейчас к нему вернулись тяжелые воспоминания прошлого? Наверное, влияние стресса. Герберт, его психолог, сказал бы именно так. Надо будет выпить седативные и попробовать еще раз заснуть.

Вода мягкой прохладой смывала остатки кошмара, как дневную грязь. Джон всегда любил воду. Она успокаивала.

Он тряхнул мокрой головой, разметав брызги по ванной комнате. Шейла бы не одобрила, она очень не любила, когда Джон отряхивался «как собака». Она начинала ругаться и гоняться за ним с полотенцем, в надежде поймать и вытереть нормально. А вытерев, подолгу целовала… Мужчина улыбнулся мимолетным воспоминаниям. На секунду ему даже послышался смех с первого этажа и игривый голос Шейлы:

— Джо-о-он…

Мужчина тряхнул головой. Неужели Шейла вернулась? Сердце радостно участило свой бег. Джон выскочил из ванной, не одеваясь, едва натянув трусы.

— Шейла! — радостно крикнул он, выбегая на лестницу и включая свет.

В холле никого не оказалось, зато почему-то дверь в подвал была открыта. Ах, да. Он сам ее не закрыл вечером. Днем, как вернулся из полиции, бродил рассеянно по дому, искал жену или улики похищения, но потом на что-то отвлекся и в подвал так и не спустился, а дверь осталась открытой.

Джон прошелся по всему первому этажу, вернулся в холл, к лестнице. Все-таки никого… Видимо, ему просто померещилось. Уставшее сознание дало сбой, осечку. Он ведь так и не выпил успокоительные. Джон уже собрался вернуться наверх, в спальню, как краем глаза увидел в зеркале мелькание. Тонкий женский силуэт, словно кто-то пробежал по краю холла, прямо за его спиной… Мистер Пронарски вздрогнул и еле сдержал испуганный вскрик. Ведь он только что ясно видел, что никого на первом этаже нет.

— Джо-о-он…

Снова женский голос. Игривый, протяжный… чуждый. Теперь мужчина мог с уверенностью сказать, что это не Шейла. Тогда кто, черт возьми?!

Кожа мгновенно покрылась мурашками, на теле снова выступил холодный пот. Джон попятился, поднимаясь по ступенькам и не сводя пристального взгляда с этого огромного зеркала, которое сейчас словно таило в себе опасность.

— Джо-о-он, ну куда же ты… — голос неожиданно раздался прямо за его спиной.

Мужчина вскрикнул и резко обернулся. На него смотрело незнакомое женское лицо — близко, совсем рядом, вплотную. Мертвое женское лицо. Следы разложения виделись на всем едва прикрытом сорочкой теле, кожа местами слезла, уродливо обнажая куски мяса. И только голубые глаза казались совершенно живыми.

— Ми-и-лый, куда же ты бежишь?

Женщина протянула к нему руки. Сквозь отошедшее от костей мясо виднелись белые кости пальцев. Джон, закричав что есть силы, шарахнулся назад.

Ноги потеряли опору. Мир завертелся калейдоскопом ярких вспышек и — с острой резкой болью — погас.

***

— Джон? — обеспокоенный женский голос ворвался в его сознание болью.

Мужчина тихо застонал и попробовал пошевелиться.

— Джон, боже, что случилось? Ты упал с лестницы?

Кто-то помог ему сесть, и, наконец, мужчина с трудом разлепил слегка опухшие веки. Он находился в холле своего дома, у подножья лестницы, рядом с ним на корточки присела обеспокоенная Катрин. Бодрая, в сшитом собственноручно костюме, привычная. Обычный человек, одна из тех, которому никогда ничего не мерещится, кому нечего вспомнить…

Воспоминания потихоньку возвращались, и мужчина в испуге оглянулся на верхушку лестницы, на зеркало, потом просто огляделся по сторонам.

Никого не было. Солнечный свет тихонько стелился по полу, высвечивая вечную пыль в воздухе. Сколько Джон себя помнил, такая витала у всех в домах, где бы он ни оказывался. Даже если это были очень чистоплотные люди, — как его Шейла, — все равно, везде одно и то же…

— Джон, — Катрин аккуратно коснулась его плеча, привлекая внимание. — Что случилось? — в голосе звучало искреннее беспокойство.

Джон пожал плечами.

— Я был в душе, и мне показалось… — начал он и осекся.

А что, если Катрин сообщит о его галлюцинациях куда следует? Снова в психиатрическую клинику он не хотел. С него хватило и одного раза, сразу после смерти родителей. Ему было восемь лет…

На секунду перед глазами возник его отец, как живой. Он так странно улыбался…

— Что ты видишь в зеркале, Джонни? Что ты там видишь?

Джон тряхнул головой, отгоняя такие воспоминания.

— Что тебе показалось, Джон? — голос Катрин стал словно еще мягче, чем обычно. Обычная. Ей-то нечего вспомнить, ничего такого, что…

Ну уж нет, не дождешься!

Раздражение возникло из ниоткуда и захлестнуло его с такой силой, что Джон постарался встать, лишь бы увеличить дистанцию между ними.

— Показалось, что кошка в дом залезла, — соврал мужчина, поднимаясь. Голова кружилась, но не сильно. Кажется, ему очень повезло, все-таки падение с лестницы. — Я пошел проверить, потом подвернул ногу в темноте и упал. А ты как сюда попала?

Джон точно помнил, что закрывал дверь на ключ. Катрин улыбнулась, встав с пола и отряхнув белоснежную юбку.

— У меня же есть запасной ключ, Джон, ты забыл? Вы с Шейлой дали его мне, когда в прошлый раз уезжали отдыхать, я за цветами смотрела.

Да, точно. Это он помнил.

— Я зашла сказать, что сегодня сама сходила в полицию и подала заявление о пропаже Шейлы. Они готовы и от тебя заявку принять. Сходи и напиши, ладно?

Джон кивнул. Это хорошо, что приняли, может, начнут уже что-нибудь делать для возвращения его жены и сына. Катрин еще раз улыбнулась и, распрощавшись, вышла за дверь, тихо прикрыв ее. Джон снова остался один, наконец отпустив с лица натянутую для Катрин вежливую улыбку.

Он хотел было пойти наверх — нужно было нормально одеться и идти в полицию — но вспомнил, что уже давно ничего не ел, и направился в сторону кухни. Взгляд скользнул по зеркалу. Большое, с вычурной рамой — Шейла очень просила его купить, она любила видеть свое отражение полностью. Неудивительно, она ведь так красива…

Мистер Пронарски аккуратно подошел к нему и опасливо глянул на ровную зеркальную поверхность. В глубине души он почти ждал, что может снова увидеть тот страшный призрак, но зачем?

Джон не любил зеркала, он очень их не любил. Они затягивали, как омут, если долго в них смотреть. Хуже любой темноты. Они пугали тем, что показывали тебя таким, какой ты есть на самом деле. Не тот образ в голове, который есть у всех, образ, состоящий из духовной части и осколков ощущений, кусочков восприятия своей внешности. Зеркала показывали лицо таким, какое оно есть. Настоящее лицо.

Джон задумчиво коснулся едва заметно вздрагивающими пальцами отполированного стекла. Шейла так любила чистоту, и это было прекрасно. Особенно после не слишком чистого дома, что был в детстве, — мама не успевала все прибрать, да с отцом бы это и не вышло…

— Что ты видишь, Джонни?!

Отец держал его за волосы перед зеркалом и орал в ухо, обдавая пьяным перегаром.

— Говори, ублюдок мелкий, что ты там видишь?!

Мальчик зарыдал, не зная, что ответить. Каждый раз, таща его к зеркалу, отец спрашивал одно и то же, но мальчик никогда не мог найти правильного для Мэйсона ответа. В этот раз он решил просто промолчать. Исход все равно один…

Мэйсон ударил ребенка лбом об зеркало, заставив то треснуть. Джон попытался вырваться, но только хуже разозлил отца. Тот бил его снова и снова, уродуя лицо ребенка, и не переставая орал, срывая голос:

— Что ты там видишь, тварь, что?!

Джон моргнул и поежился, потом задумчиво провел рукой по лицу, словно стирая воспоминания.

Когда мальчик вырос и превратился в мужчину, стал сам зарабатывать, он много денег потратил на пластику лица и некоторых частей тела. Он стирал следы отца, он хотел бы полностью стереть его с себя, вытравить изнутри, из своей души. Но тот оставался в воспоминаниях, полустертых и слабых, которые временами возвращались с неожиданной силой и рушили его привычный и теплый мир. Поэтому у Джона был свой личный психолог — Герберт Лованс, обязательная встреча раз в месяц, когда все хорошо, и чаще — если приходили воспоминания. И, кажется, пора бы уже позвонить ему.

Мужчина снова собрался пойти на кухню, но его внимание привлекла все еще открытая дверь в подвал. Сейчас страха уже не было, и Джон решил все-таки добраться до нее. Подойдя к двери, он взялся за ручку и потянул, чтобы закрыть.

— Джон!..

Испуганный крик Шейлы заставил его распахнуть дверь и, ударив по выключателю, пулей понестись вниз. Неужели она там?! Что могло с ней случиться и почему до сих пор не подавала голоса?!

В подвале было пусто. Сороковаттные лампочки тускло освещали помещение, придавая ему какую-то мрачность. В детстве Джон часто сидел в винном погребе, поэтому обычно чувствовал себя уютно в любом подвале. Но не сегодня.

— Шейла?! — громко позвал он, в надежде снова услышать ее голос. Найти, помочь, обнять…

Но ответом была лишь гнетущая тишина. Джон завернул за лестницу, уже почти без надежды на лучшее. Тесный и темный угол, свет от лампочки не достает до него, да особо и не надо, этот закуток они использовали для красок и прочих таких вещей — в общем, заглядывали редко.

Взгляд выцепил среди разных инструментов и банок с краской рукоять ножа.

Нож? Да еще и кухонный? Шейла не могла позволить такому случиться. В их доме всегда идеальный порядок. Джон склонился и подобрал эту кухонную принадлежность. Аккуратно наточенное острие было испачкано в чем-то темном…

Джон вздрогнул и быстро выбежал из подвала, к солнечному свету, льющемуся в окна. Нож в трясущихся руках оказался весь в крови. К горлу подступила тошнота, Джон судорожно сглотнул. В их доме не может быть крови на кухонном ноже. Они ведь вегетарианцы.

***

Полиция завела уголовное дело и начала поиски. Нож забрали как улику. Измотанный вопросами и попытками в сотый раз объяснить, что произошло и чего он хочет, Джон вернулся домой поздно. На улице уже стемнело, и мужчине был необходим отдых. Завтра с утра сюда придет полиция и будет проведен обыск с целью нахождения дополнительных улик. Но сейчас — отдых. Желудок сводило от голода, дома он так и не успел поесть, а в полиции не было возможности, и он лишь перехватил что-то на бегу в уличной забегаловке. Мужчина решил поставить чайник и передохнуть на диванчике в гостиной. Там он и уснул.

Сегодня мама задерживалась дольше обычного, и отец совсем лютовал.

— Шлюха! Ебанная шлюха! И зачем я ее только подобрал?!

Мэйсон Пронарски ходил по комнате, громко ругаясь, и почти не обращал внимания на сына, съежившегося в углу.

— Джонни! — неожиданно отец обратился к нему, отчего тот вздрогнул и хотел было спрятаться за тумбочку, но усидел на месте. Так, может, отец ударит его один раз и успокоится, а если Джонни попытается сбежать, то завтра просто не сможет встать с кровати.

— Джонни, мальчик мой, — отец подошел совсем близко к нему, обдавая перегаром, — Запомни одну простую вещь: все бабы — шлюхи. Все, сучки, все до одной. Они только и мечтают, как бы раздвинуть свои ляхи перед мужиком.

Отец пьяно захохотал, потом неожиданно бросил недопитую бутылку пива в сына. Мальчик смог прикрыть лицо и отделался лишь синяком на руке.

— Когда твоя шлюха-мать придет, я ее трахну! Я трахну эту сучку, так трахну, что ей больше не захочется! А ты будешь смотреть, как надо правильно обращаться с этими пиздами ходячими!

Джон лишь съежился, слезы навернулись на глаза, но он боялся плакать, отец не должен видеть его слезы, он разозлится еще больше.

Дверь со скрипом отворилась и в комнату вошла мать…

Мужчина с криком упал с узкого диванчика, который не был рассчитан на то, что на нем будут спать.

Где же таблетки?!

Джон вскочил с пола и побежал на кухню, начиная беспорядочно открывать и закрывать дверцы шкафов. Ему нужны его таблетки. Нужны!

— Да где же… — прошептал мужчина, вдруг понимая, что просто забыл, где они могут быть. — Пожалуйста, — его голос дрогнул.

Он больше не хотел воспоминаний, которые стали появляться все чаще и чаще из-за стрессовой ситуации. Боже, он столько лет приводил себя в относительный порядок после смерти родителей. Учился держать себя в руках, проходил курсы лечения. Даже когда уже вылечился, продолжал посещать психолога, чтобы держать себя под контролем. Учился улыбаться и радоваться жизни. Нашел Шейлу, его любимую Шейлу с такими теплыми карими глазами, ласковыми руками, умницу, счастье, а теперь она куда-то пропала и неизвестно, жива ли, господи, ну где же она…

Джон что-то уронил, почти поддаваясь панике, руки тряслись так, что он не мог нормально ничего ухватить. На пол из шкафов полетела посуда, стаканы, тарелки, солонка и прочее. Все, что попадалось ему на пути.

— Шейла, где же ты… — по щекам мужчины покатились слезы. — Шейла, ты мне нужна…

Он протянул руку и, кое-как схватив дверцу, открыл одну из полок. Там обычно хранились лекарства. И была зеркальная задняя стенка. Из отражения на Джона смотрел полубезумный мужчина с затравленным взглядом.

— Что ты видишь в этом чертовом зеркале?!

На секунду в отражении возник его разъяренный отец, избивающий мать.

— Шлюха! Тварь подзаборная! Это не может быть моим!

Он таскал ее за волосы по комнате и периодически бил в живот. Женщина рыдала, но не сопротивлялась, только пыталась прикрыть живот руками и умоляла прекратить.

— Хватит!!!

Крик Джона разрушил ночную тишину, царящую в доме. Он со всей злобы ударил кулаком в зеркало, разбивая его и раня себе руку.

— Хватит! Прекрати!

Джон кричал и просто раскидывал вещи на кухне. Все на пол! Все уничтожить! Словно это могло выгнать прошлое из его головы.

— Нет! Оставь меня в покое!

Джон в ярости пошвырял на пол все, что нашел в шкафах, потом распахнул дверцу холодильника и замер.

Ярость остыла, сменившись сначала недоумением, а затем страхом. Весь холодильник был забит запакованным в специальные посудки мясом. Аккуратно, педантично, так, что ни одна капелька крови не пролилась на полки чистого холодильника. Ведь Шейла всегда была аккуратной…

***

Приехавшая полиция изъяла все мясо для экспертизы. Джону предложили уехать на некоторое время к кому-нибудь из родственников или друзей. Джон рассеянно согласился с ними (все равно у него нет никого, кроме Шейлы), запер дверь и сел в холле перед зеркалом, скрестив ноги. Он смотрел на себя и не узнавал. Бледный мужчина с запавшими глазами, которые после пережитой истерики, стрессов и кошмаров из прошлого уже ничего не выражали. Он больше не боялся, не кричал и не плакал.

Джон смотрел на свое отражение и пытался найти ответ на вопрос, который так настойчиво задавал ему отец когда-то.

Что он видит? Кого он видит?

Джон вспоминал. Поток воспоминаний уже не удалось бы остановить, даже если бы он очень захотел…

— Это не может быть моим! Ты, шлюха, от кого-то еще залетела! Вот ведь тварь, а!

Джон забился в угол и тихо плакал, вздрагивая от каждого маминого вскрика и звука удара. Наверное, он мог тогда встать и кинуться к ней, стучать в дверь, попытаться отвлечь внимание на себя, — но он слишком сильно боялся, а еще знал, что это все равно ничем не поможет, только еще хуже взбесит отца.

Из ванной долго доносились крики мамы и пьяная ругань отца. Потом крики стихли, удары продолжались еще некоторое время, но и они прекратились.

Тишина длилась. Минуту, две, три. Из ванной никто не выходил. Джон, набравшись смелости, решил заглянуть туда. Может, мама без сознания, а отец заснул, успокоившись?

Дверь открылась легко. Отец стоял спиной и мыл руки, намыливая их снова и снова. Потом поднял голову и, увидев в зеркале сына, сказал:

— Джонни, подойди.

Мальчик медленно, едва заметно дрожа, подошел. Шторка в ванную была задернута, но было видно, что там лежит человек. Наверное, мама без сознания…

— Скажи мне, что ты видишь в этом зеркале? Присмотрись.

Джонни послушно посмотрел в зеркало. Оттуда на него смотрел запуганный мальчишка. Слишком худой для своих лет, на лице шрамы, из-под ворота футболки виднеются синяки.

Не дожидаясь его ответа, отец вышел из ванной и, уходя, задел шторку, так что Джон в отражении увидел, что с мамой. Джон хорошо запомнил, что не кричал, просто был удивлен тем, что увидел.

Из зала раздался выстрел.

«Вчера было совершенно зверское убийство и самоубийство в одном из барачных кварталов. Мэйсон П. сначала забил свою жену Дебру П. почти до смерти, потом взял раскладной нож и нанес ей сорок девять ножевых ранений. В основном, в область живота, груди и лица. Затем мужчина вышел и застрелился из ружья для охоты на кабанов. Вскрытие показало, что Дебра П. была беременна. В живых остался мальчик, их общий сын Джонатан П. У ребенка в результате сильного стресса наступила частичная амнезия, сейчас он находится на лечении в психиатрической клинике…»

Подобного рода статьи еще некоторое время пестрили на полосах газет. Но потом люди забыли об этом. Город был большой. Преступлений хватало.

Его воспоминания прервал стук в дверь. Этот мерзкий звук ворвался в его сознание, руша тонкую связь с прошлым. Он плохо помнил свое пребывание в психиатрической клинике, но в ушах до сих пор, как наяву, звучал голос его лечащего врача.

«Это было, но прошло. Случившегося не изменить, и ты должен научиться жить с этим, не придавая своему прошлому особого значения. Не акцентируйся на этих событиях. У тебя впереди вся жизнь…»

Джон никогда не заострял внимание на своем прошлом, ни у себя в сознании, ни в общении с посторонними. Нет, он не избегал намеренно разговоров о детских и юношеских годах, просто все говорил в общих чертах, не уточняя подробности жизни своих родителей и уж тем более — подробности их смерти.

Мистер Пронарски еще раз, уже слегка рассеянно, взглянул в зеркало. Он не любил зеркала, они показывали прошлое…

Стук повторился, на этот раз чуть настойчивей. Джон раздраженно встал с пола, подумав о том, кого могли принести черти. Он ведь так устал. Устал и запутался от всех событий прошедших дней.

Дойдя до двери, мужчина открыл ее, но никого за ней не увидел. Стук повторился еще раз, и Джон мог поклясться, что почуял насмешку, вложенную в этот звук. Мистер Пронарски обернулся.

Стучали из подвала…

Но полицейские обыскали его и опечатали, попросив не входить.

Может, снова галлюцинации? Ведь он так и не выпил те таблетки. Просто не нашел их, а потом было уже не до этого.

— Джо-он…

Приятный женский голос звал его оттуда. Из-за слегка обшарпанной двери. Думал же, что надо во время этого отпуска покрасить и починить. Петли смазать, они давно уже скрипели, а времени все не находилось. Отпуск — хороший шанс заняться косметическим ремонтом…

Шанс на жизнь…

— Джо-о-он, иди сюда.

Женский голос, словно смутно знакомый, но это точно не Шейла.

Нож в его руках методично, раз за разом…

Джон вздрогнул, вдруг ясно увидев себя с тем самым окровавленным ножом в руках. И кровь была свежей. Бред! Это же просто бред. Всего лишь игры его не совсем здорового сознания. Хотя почему не совсем? Ведь когда его выписывали из клиники, доктор сказал, что Джон абсолютно здоров, что смерть родителей, впрочем, как и само воспитание, очень мало повлияла на его характер.

Стук повторился еще раз.

Так! Стоп! В подвале был черный ход, Джон от нервов совсем забыл про него. Туда мог прокрасться бомж или вор. Сейчас нет никакой разницы, нужно немедленно узнать, кто там. Ну а если это убийца или похититель его семьи, то Джон разберется и без полиции. Эти чертовы бюрократы, им лишь бы бумажки писать, а не дела делать.

Просто так, одному и без оружия, в подвал соваться опасно. Наверху, в комнате жены, есть пистолет, вспомнил Джон. Он быстро взбежал по лестнице, распахнул дверь… и снова оцепенел.

Это была не ее комната. Обстановка совершенно другая, и солнце так ярко светило в незашторенное окно, что Джон невольно зажмурился на секунду, а когда вновь открыл глаза, то увидел себя же…

Перед ним стоял молодой Джон, времен студенчества, тощеватый, с угловато-острыми плечами. Он всегда сутулился и вообще старался словно скрыться ото всех. В то время у него было мало денег, и одежда доставалась от немногочисленных друзей и знакомых. Чаще всего она висела картофельным мешком на нем, что не придавало уверенности в себе. Тогда, много лет назад, он недолюбливал веселые студенческие компании, да и вообще не любил людей. Считал, что не за что.

Но в комнате он был не один.

Джон удивленно наблюдал сам за собой.

Тот он, молодой и вечно надломленный в душе, нервно ходил по комнате, грызя ногти и сплевывая огрызки прямо на пол.

Неожиданно в комнату, мимо взрослого и вполне уверенного в себе мистера Пронарски, зашла симпатичная девушка.

Джон помнил ее. Это его первая любовь, его первая женщина. Он очень трепетно к ней относился, старался быть внимательным, сильным и смелым. Ведь она его выбрала, он должен был быть ее достоин. Хотя бы немного. Должен ей помогать, решать ее проблемы, и он старался, как мог. Но однажды она просто исчезла. Ни записки, ни письма, ни звонка. Родных у нее не было, близких друзей тоже, так что и спросить было не у кого. Тогда Джон просто решил, что она таким экзотическим и непростым способом решила порвать с ним — просто сбежала и переехала куда-нибудь в другой город. Все равно в университете ее отчислили незадолго до этого, так что зачем ей еще встречаться с ним? Лабораторные и курсовые больше не нужны…

Девушка улыбнулась, ласково и мягко. Джон моргнул. Картинка перед глазами дрогнула и поплыла. Девушка вдруг оказалась прямо перед ним, словно это он стоял в центре комнаты, нервно подергивая пальцами с обгрызенными ногтями…

— Я еще раз проверила, Джон, — мягко начала девушка.

— И? — Джон чувствовал, как нервно дрожат его пальцы.

— Все верно. Я беременна.

Девушка радостно улыбнулась и присела на край кровати. Джон с тихим стоном обхватил руками голову и начал раскачиваться на месте. Какой ему ребенок, он только учиться начинает. Не нужны ему дети. Не нужны — ни сейчас, ни после. От них ведь одни проблемы.

— Джон, что с тобой?

В голосе девушки прорезались нотки беспокойства. Она встала и, подойдя к щуплому юноше, притронулась рукой к его волосам, видимо, намереваясь погладить их.

Джон отскочил от нее и неожиданно закричал:

— Это не мой ребенок! Ясно?!

Девушка замерла от неожиданности.

Джон тем временем начал расхаживать по комнате, что-то бормоча себе под нос. Нервы горели, кровь стучала в висках. Он не хотел детей. Ведь это точно не его ребенок. У него не может быть детей. Не может. Не может. Не может!

— Джон, ты меня пугаешь, — дрогнувшим голосом шепнула девушка.

Джон вскинул голову и посмотрел на нее бешеным взглядом.

Такая наивная и невинная с виду. Тварь с холодными голубыми глазками! Да она по-любому еще с кем-то трахалась, а ребенка хочет повесить на Джона, потому что тот молчаливый. Думает, он будет терпеть! Кормить ее и ее ублюдка!

«Все бабы — шлюхи!» — голос отца очень ясно прозвучал в голове, словно подсказывая, что нужно сделать с этой мерзкой подстилкой.

Увидев в глазах Джона мгновенно вспыхнувшую ярость, девушка испуганно попятилась в сторону выхода.

Но было уже поздно…

Джон не мог пошевелиться. Он стоял в комнате жены, большой гардеробной, где хранилась вся ее одежда и косметика. Здесь же было большое трехстворчатое зеркало, кажется, оно называется трельяж. Шейла обычно красилась, сидя перед ним, а Джон не так часто заходил сюда, поэтому это зеркало не мешало ему. До этого момента.

Он никогда до этого не помнил подобного диалога со своей первой девушкой…

Джон медленно подошел к зеркалу и коснулся своего напуганного отражения.

Он не мог этого сделать, ведь не мог же…

Ее кровь стекала в ванную. Красные прожилки расслаивались в прозрачности воды. Так ненатурально, словно просто добавили немного краски. Получи, сучка!

— Не-е-ет! — крик Джона прокатился по безлюдному дому.

Он пилил по суставам, так легче разделать тело до более удобного для переноски состояния.

— Больше ты не будешь мне врать, — широко и безумно улыбнувшись, прошептал юноша…

— Джо-он, — снова тот женский голос. Проклято-ласковый, чуждый, соблазняющий. Шлюшный.

Мужчина заозирался по сторонам, но никого не обнаружил. Замер лицом к двери. Неужели та женщина, то существо, выбралось из подвала?..

— Джо-о-он, а ведь это был твой ребенок…

Джон резко обернулся обратно к зеркалу и увидел ту мертвую женщину, которую видел в первый раз. Сердце пропустило удар, пальцы дернулись. Теперь он вспомнил.

Река с тихим всплеском принимала мешок за мешком. Джон смешал куски тела с камнями и бросал их с моста в середину реки.

У нее нет родных и друзей нормальных тоже нет. Никто ее не хватится, а если спросят его… Юноша еще раз улыбнулся.

Спросят его, так он с ней еще месяц назад расстался.

Мистер Пронарски смотрел на свое отражение и с ужасом осознавал, что это все было с ним. Было на самом деле. Было правдой.

— Джон, я беременна…

Джон отскочил от зеркала, увидев в нем свою Шейлу.

Нет!

Его прекрасная и горячо любимая жена стояла в зеркале и счастливо улыбалась.

— Джон, у нас будет еще малыш.

Джон яростно затряс головой и зажал уши руками, не желая ничего слышать. Нет! Только не надо так!!!

— Джон, — Шейла улыбнулась ему и шепотом, чтобы не разбудить маленького сына, продолжила: — Я беременна.

Джон на секунду замер, а потом нерешительно улыбнулся. Что-то нехорошее шелохнулось в сознании, наверное, просто усталость от тяжелой рабочей недели. Ведь перед отпуском всегда завал дел.

— Джон, ты не рад?

Голос Шейлы стал менее счастливым и радостным…

— Хватит! — закричал Джон, еще сильнее сжимая голову, словно это могло спасти его от отражения.

Он неожиданно выпрямился и погрозил Шейле-из-зеркала кулаком. Совершенно по-детски и почти беспомощно.

— Убирайся! Тебя нет! — его голос дрожал от страха и напряжения.

Это всего лишь сон… Правда ведь, сон? Он проснется, и Шейла будет рядом, и их маленький сынишка будет мирно дремать в детской, и вообще все будет хорошо.

Шейла в отражении лишь мягко улыбнулась и указала рукой на тумбочку, где обычно хранился ее пистолет.

— Нет, нет, нет!

Джон снова замотал головой из стороны в сторону, так сильно, что потерял равновесие, не удержался на ногах и упал. Сознание мутнело, и в нем смешивалось все, что было, что могло быть и все, что есть, рождая ядерно-отравленную смесь, которую Джон не мог вынести.

Джон отвернулся от Шейлы и взглянул в зеркало, делая вид, что хочет поправить прическу. Он не мог понять, что его взволновало и насторожило в новости Шейлы. Ведь он всегда сам хотел второго ребенка.

— Джон, тебя обеспокоила моя беременность?

Джон вздрогнул. На секунду в его голове возник голос давно умершего отца: «Все бабы — шлюхи!»

Мужчина обернулся от зеркала и, задумчиво посмотрев на жену, вышел из детской. Шейла, чуть встревоженная, намеревалась пойти за ним, но тут захныкал ребенок, и она осталась.

Джон долгое время сидел в спальне и пытался понять, что его насторожило. Герберт приучил его всегда все анализировать и рассуждать логически. Логикой можно опровергнуть любой кошмар, говорил он…

говорил…

Отец тоже говорил. «Все бабы — шлюхи». Почему отец так говорил? Шейла — порядочная женщина…

«Все бабы — шлюхи!»

«Все бабы — шлюхи!»

Эта фраза выжигала Джону мозг, постепенно подводя к краю…

Мужчина медленно встал и, как во сне, подошел к ящику тумбочки. Шейла в отражении никуда не исчезла, просто молча стояла и нежно улыбалась. Джон открыл ящик и, просунув руку, достал из потайного отделения пистолет.

Полиция не нашла его, потому что искала спустя рукава, им лишь бы отделаться поскорей. А Джон не стал показывать им пистолет. Зачем? Понятное дело, что пистолет ни при чем.

Джон в недоумении посмотрел на пистолет. Тот был в крови…

Он ударил ее в висок, она даже не вскрикнула. Это хорошо, не надо ребенка будить раньше времени.

Джон нес Шейлу в подвал и по дороге размышлял над словами отца.

«Все бабы — шлюхи».

Может, он в чем-то был прав? Джон и сам неоднократно замечал, что Шейла иногда поглядывает на других мужчин, покрасивее, чем он, или посостоятельней. Небось хотела себя продать подороже. И продавала, конечно!..

— Тварь, ты больше не сможешь врать мне… — прошептал он, опуская ее на пол в подвале и рассеянно улыбаясь.

Потом Джон вернул на место пистолет, принес с кухни нож, расстелил пленку, приготовленную для будущей теплицы. Первый его удар пришелся Шейле в живот…

Джон замер с пистолетом в руке. Потом снова посмотрел в зеркало.

— Неужели?..

Донельзя нелепый и детский вопрос сорвался в воздух сам собой.

Ребенка он убил чуть позже. Вторым. Все равно этот кусок мяса тоже не его. Женщинам нельзя доверять, она много лет морочила ему голову, говоря, что любит и что верна. Еще и ребенка родила непонятно от кого. А ему не нужны чужие дети. Пусть ублюдок идет к своей мамочке, которая на поверку оказалось прожженной, лгущей годами сукой, что до самой смерти играла в театр, рыдая и умоляя оставить ее в живых.

Джон рассмеялся, срезая мясо с костей и аккуратно укладывая его в специальные посудки для обедов. Надо будет потом еще и пленкой замотать, эстетически приятней.

Кости он вывез и выкинул в мешках с камнями. Вернувшись с легкой прогулки до реки, Джон убрался дома и лег спать. Долгий вечер последнего рабочего дня изрядно утомил его…

Мужчина в ужасе смотрел на свое отражение в зеркале.

Неужели и правда он все это сделал? Расчетливо и хладнокровно убил двух женщин, только потому, что они забеременели…

В отражении возникли убитые им люди. Сандра, первая его девушка. Любимая и родная Шейла. Маленький Рон, который всегда так смешно тянул «па-а-ап»…

Следом, как при смене слайдов в презентации, появился отец.

«Что ты видишь в зеркале? Что?»

Джон некоторое время рассеянно рассматривал пистолет, потом медленно проверил патроны.

Еще два.

Знаешь, отец… я понял, я нашел ответ на твой вопрос.

Джон засунул пистолет себе в рот и повернул дулом к небу. Так будет вернее.

— Что ты видишь? — голос отца все еще звучал в голове Джонатана.

Его палец лег на спусковой крючок. Руки больше не дрожали. Мерзкая дрожь, появляющаяся каждый раз, когда он нервничал, наконец прошла.

— Что ты видишь в зеркалах?

Джону было крайне неудобно говорить с пистолетом во рту, поэтому он ответил отцу мысленно. Наконец-то, спустя много лет, он нашел ответ на так мучивший его отца вопрос.

«Я вижу там смерть…»