Ситуации. № 1: Начало…

Утро. Время – самое подходящее для того, что я собираюсь сделать. Мыслей в голове – ноль целых ноль десятых. Просто я больше ни о чем не могу думать, не могу работать, не могу писать, не могу нормально общаться с людьми. Я больше не могу бороться со своим телом, а еще более, не могу бороться с собственной душой. Давно нужно было открыто и просто спросить Макса – почему он так себя ведет, почему так поступает со мной? И если он сегодня снова… Спросить – честно и открыто. Спросить так, чтобы получить такой же честный и открытый ответ.

Дачная веранда залита утренним солнцем. Под распахнутым окном истекает запахом что-то цветочное, белое, воздушное. На синюю в белую клетку клеенчатую скатерть плюхается шмель, тут же понимает ошибку и с рассерженным гулом взлетает. Я провожу пальцем по оставленному следу. Горячая от солнца клеенка скрипит. А я понимаю, что снова застыл в раздумьях. Открытый ответ от Макса? Два раза… Писец, он какой у нас откровенный. И что? Прижать его к стенке и… Что я услышу? Представляю, примерно, варианты: «да», «нет», «не знаю». Устраивает ли меня хоть один из них? Да, нет, не знаю…

На даче я всегда встаю раньше Макса, добровольно взяв на себя обязанности «кофеварки». А потом и он уже спускается со второго этажа, разбуженный запахом. На самом деле я встаю раньше, чтобы посмотреть на него.

Макс по утрам – это явление. Глаза прищурены по-разному – один больше, другой меньше – дымчатые, туманные. Губы припухли, как будто его кто-то целовал всю ночь. Черные «испанские» волосы растрепаны. Движения тела такие, как будто все винтики в его суставах откручивали большой отверткой, а теперь он их закручивает обратно, постепенно приходя в себя и прогоняя сон. И голос… о… чуть осипший от сна, без привычных альтовых нот. Таким вижу его только я – близким, родным, доверчивым. Очень скоро дымка в глазах превратится в серебристый жесткий холод, губы изогнутся в привычной улыбке, обнажив ямочку только на одной щеке, прическа станет идеальной, а движения – четкими и выверенными, как у леопарда на охоте. Все. Явление окончено. Макс-мажор готов к выходу.

Сегодня я жду его долго. Я уже успел выпить чашку кофе. А теперь включаю кофеварку снова. Мне уже хочется постучать чем-нибудь в деревянные перекрытия потолка и услышать долгожданный скрип старой лестницы. Я наливаю себе кофе и заваливаюсь в плетеное кресло у самой стены, оставляя Максу плацдарм веранды для действий. И тут же слышу, как прогибаются деревянные ступеньки под Максом.

Пальцы мои чуть дрожат, чашка звякает о блюдце – я напряжен, но не оттого, что сейчас увижу Макса, – я его каждый день вижу, – а оттого, что решился, наконец, на разговор, решился задать самый откровенный вопрос Максу – своему лучшему другу.

Дверь со стеклянными вставками распахивается, и на пороге возникает Макс. А у меня, кажется, выпадают глаза и не закрывается челюсть. Он же, вот гранд-сволочь, он же опять меня…

Макс показывает пальцами Vи смотрит на меня в упор:

– Кофффе!

– Доброе, – киваю я и пытаюсь встать.

– Сиди, Аресс, я сам, – снисходительно разрешает он.

Сам? Это что-то новенькое. Демонстрация началась?

Собственно, шоу началось, как только он появился на пороге. Он всегда спускался вниз о-де-тым! Всегда. А сейчас демонстрировал голые ноги, поверх только рубашка на два размера больше. Наверное, отцовскую из шкафа вытащил. Рукава закатаны, в широком вороте болтается тонкая шея, внизу рубашка прикрывает все…. Ну, в общем, все, что нужно. Так девочки любят одеваться – в рубашку своего парня после бурной ночки. Рубашка мягкая, синяя в белую клетку. Макс гармонирует со скатертью на столе. Вот бы мне так гармонировать с окружающим миром. Максу же удается вписываться в мир всегда, где бы он ни находился и что бы ни делал.

Макс замечает, конечно, что я его рассматриваю, ехидно улыбается и отворачивается к кофеварке.

Слава богу, нас разделяют стол, кресло, три метра прохода от стола к кухонной стойке, да еще я сел специально в тенек, чтобы он не читал текста в моих глазах.

Макс встает на носки и тянется к чашке на верхней полке, в упор не замечая ту, которую я для него приготовил (кто бы сомневался?). Я вижу красивые мужские ноги, нежную кожу под коленками с заметными венками и белую полоску шрама от раны, которую Макс получил давно. Мне до зубного скрежета хочется провести по этой полоске пальцем, как некоторое время тому назад по следу шмеля. И выше, выше. Но… Под рубашкой-то у него что-то есть? Или он вообще свихнулся?

Макс оборачивается, смотрит на меня, усмехается. Я – молчаливый – тоже явление.

Он ставит пустую чашку и лениво идет в противоположный угол к умывальнику, наклоняется, и я вижу мелькнувшую полоску черной ткани. Можно выдохнуть. Скорее бы уже расставить все точки над и. Если он хотел своей демонстрацией чего-то добиться – он это получит. Я чувствую, как во мне рушатся блоки сомнений, а решимость растет. Я уже не боюсь ничего.

Наконец он наливает кофе и садится в кресло напротив меня. Теперь расстояние между нами сокращается. «Ну, давай, Аресс, не медли», – подстегиваю себя. Пока вот так – глаза в глаза. Не успеваю. Макс отхлебывает кофе, снова усмехается. В его глазах – ни тени сна. Он что – готовился наверху специально капитально поиздеваться надо мной?

– Жарко, – говорит он, облизывает губы и расстегивает верхнюю пуговицу.

Ну-ну, чего-то подобного я и ожидал. Я прикуриваю, выдыхаю сигаретный дым и откидываю голову к стене, словно поощряю дешевый стриптиз.

– Писец, какой сегодня день будет, да? – ямочка на щеке и ехидная усмешка через край, и взгляд – в упор – не отпускает ни на секунду. Тонкими пальцами музыканта он расстегивает еще одну пуговицу, и еще. Рубашка сползает с плеча, на мгновение показывается темное пятно соска, там, где сердце. Хочется, чтобы он продолжил, но нужно остановить. Ну, хватит. Говорю жестко и холодно:

– Макс, ты меня провоцируешь? – ну вот он, мой откровенный вопрос (еще не главный).

Он замирает, на мгновение я вижу в его взгляде растерянность, которая тут же исчезает. Не отводя взгляда, в котором сейчас непонятное ожидание, он перегибается через стол, забирает у меня сигарету.

– В смысле? – затягивается и выдыхает: – Слово «провоцируешь» требует дополнения.

Будет тебе дополнение, будет, а вот демагогии не будет.

– Если бы я тебя не знал так хорошо, мне бы показалось, что ты со мной флиртуешь.

Он затягивается, кашляет и смеется:

– А ты меня хорошо знаешь?

– Хватит двусмысленности, Макс, мне твои контексты вот уже где! – я провожу ребром ладони по горлу и складываю руки на груди.

– Как хочешь, – сигарета погашена так же, как и смех. Он смотрит на меня серьезно, но взгляда не отводит. – Нет, я с тобой не флиртую, если ты, Аресс, помнишь значение слова «флирт».

Помню, а как же, лингвист хренов. Не ты один у нас такой умный. Флирт – это игра в любовь. А значит, ты хочешь сказать, что не играешь со мной. Только сейчас до меня доходит смысл сказанного Максом. Ничего себе, заявление. Макс серьезен. Я киваю:

– Уточним… ты меня… соблазняешь?

Макс молчит, наконец-то отводит взгляд. Он упрямый – не захочет, не скажет. Я и не настаиваю никогда. Но сегодня мне ох как нужны ответы, и я их получу.

– Ну что тогда? – цежу сквозь зубы.

Макс молчит. Прикуривает сигареты – одну мне, другую себе. Это тоже провокация – вот так предлагать мне сигарету из своих губ. Я не успеваю опомниться от неуловимой влажности, как он резко выдыхает:

– Да.

– Что «да»? – торможу я.

Макс распахивает глаза, снова усмехается:

– Все – «да».

Продолжать или нет? Мысли лихорадочно скачут в голове. Я ожидал всего чего угодно, я хотел откровенности, но, оказывается, сам не был к ней готов. Еще не готов.

– Все? Ты имеешь в виду и провокацию, и флирт, и соблазнение? – остановиться уже невозможно.

Он улыбается, ему не нужно ничего говорить, я все читаю в откровенном взгляде.

Смятение накрывает меня с головой. Чтобы его скрыть, я встаю, обхожу и стол, и Макса, оказываюсь у него за спиной, прислоняюсь к кухонной стойке.

– Зачем? – почти шепчу, но он слышит и резко разворачивается вместе с креслом.

Зачем? Вот это главное, это – главнее всего. Я знаю, что моя поза сейчас – защита: ноги скрещены, руки сомкнуты на груди, глаза сощурены, но сердце бешеным ритмом вот-вот проломит ребра и вылетит прямо… в его ладони. Макс же, напротив, открыт до предела: он откинулся на спинку кресла, ноги широко раздвинуты, как делают все мужчины, в руке – сигарета. Он спокоен и невозмутим. А еще, я вижу, он чувствует мою защиту и собирается ее пробить. Макс пожимает плечами:

– Зачем? Да просто мне любопытно, Аресс, до жути, нах.

– Что любопытно? Хочешь узнать, чем отличается мальчик от девочки? – на автомате выдаю я.

– Нет, – он улыбается, – это я как-то усвоил. Давно, – чуть наклоняется в мою сторону, в притворном смущении опускает ресницы, но тут же вновь распахивает глаза, а рот изгибается уже не в улыбке, в насмешке, – любопытно, как вот там все между мужчинами происходит, ну ты понимаешь.

От любопытства, Макс, кошка сдохла, а ты хочешь, чтобы я умер прямо тут, перед тобой? И вновь, слишком поздно, до меня начинает доходить смысл сказанного. Я чувствую, как мое лицо медленно заливает краска, а где-то ниже сердца начинает раскручиваться комок самых разнообразных чувств.

Я поднимаю глаза, чтобы уничтожить взглядом наглую насмешку, и осекаюсь. Ее нет. Макс серьезно и ожидающе смотрит. И вместо злого шипения из моего рта вырывается беспомощное:

– А причем здесь я?

– А кто? – он удивленно вскидывает брови. Врезать бы от души по этим летящим бровям и по этим красивым серым глазам, в которых сейчас что угодно, только не удивление.

– Зашибись, Макс, значит, ты все это время хотел использовать меня в качестве…э… учебного пособия, что ли?

– Ну вот как-то так, – шепчет он сквозь прикусанную нижнюю губу…

Согласен ли я выступить в этой роли? Не знаю…