– Она не придет, – шепчу этой старой немощной карге на ухо свою любимую реплику. – Ее разорвали собаки, – мой голос сладкий, словно мед. Мучить миссис Хеллис, мою мать, – лучшее из развлечений. Она ничего не отвечает, молча сидит и пялится в стену, теперь даже не плачет, привыкла, наверное. Обхожу инвалидное кресло и останавливаюсь у единственного окна, плотно завешанного тяжелой серой шторой.

– Я добавлю немного света, мама.

Раздвигаю занавески и подставляю лицо совсем не греющим зимним солнечным лучам. В дверь раздается тихий стук, после которого горничная Джесси вносит поднос с горячим чаем и овсяным печеньем.

– Спасибо, Джесс, – улыбаюсь ей тепло и нежно. Хорошая девочка, так бы и съела ее. Девчонка меня обожает, боготворит, точнее, все это относится к Линде Хеллис. Но теперь вместо нее буду я, по крайней мере еще какое-то время.

Месяц назад, когда я заменила Линду, этот дом показался мне замечательным местом: любящая семья, огромное состояние, а главное – тихий остров и никаких посторонних. Телефонную связь оборвать легко, а до большой земли можно добраться только на катере. Если мне понадобится избавиться от лишних свидетелей в этом доме, можно будет сделать это быстро, не привлекая внимания полиции и репортеров. Если бы они все обнаружили, к тому времени я была бы уже совсем другим человеком, с новым именем и лицом.

Наливаю себе и маме по чашечке чая. Я всегда так сильно вживаюсь в образ, что полностью принимаю личность занятого мной человека, его чувства, воспоминания. Это придает происходящему своеобразный драматизм и приносит моей особой натуре большое удовольствие.

Мучения миссис Хеллис особенно приятны, ведь она сразу поняла, что я – не она, другая, но, конечно, никто ей не поверил. Бедная мама, ее сочли сумасшедшей, а я лишь завершила дело – свела ее с ума окончательно. Каждый день я прихожу и повторяю: «Она не придет». Концовку всегда меняю: говорю, что ее дочь разорвали собаки, что она утонула, провалившись под лед, или что ее убила уличная шпана, забив насмерть арматурой. Но никто другой об этом не узнает, потому что я буду вместо нее. Поначалу миссис Хеллис плакала, кидалась на меня, словно разъяренная кошка, но что мне удары старой слабой женщины? Я лишь от всей души смеялась. Теперь она молчит и смотрит в стену, что же, замечательно, скоро она встретится со своей дорогой Линдой.

С ложечки пою чаем маму, коричневые капли падают на ее кремовую блузку, оставляя противные размытые пятна. Она не хочет ничего пить или есть из моих рук, но я ее всегда заставляю. Вскоре и это занятие мне надоедает, бросаю чашку на пол, и чай разливается по белому ковру. Скоро по нему будет так же растекаться красная кровь. Совсем скоро. Не закрывая дверь, выхожу из комнаты.

Дом прекрасен, хотела бы я оставить его себе, но, боюсь, после стольких смертей меня не оставят в покое. Не хочу переставать быть Линдой. Богатая жизнь, все на блюдечке подают, все любят. И в этот раз меня лишь мама сразу раскрыла, жить здесь было довольно просто. Медленно спускаюсь по широкой лестнице, устланной дорогим ковром, в гостиную. На диване сидит мой кузен Джон и читает газету. Дворецкий Мартин у серванта протирает хрустальные бокалы для вина.

– Добрый день, господа, – приветливо улыбаюсь обоим. Линда всегда общалась со слугами как с равными. Странные у нее были взгляды. Когда-то, лет двести-триста назад, у меня были рабы, и я с ними никогда так не церемонилась. Мой кузен – симпатичный мужчина, я бы закрутила с ним роман, но Линда считала его братом, как и он ее сестрой. Соблазнение не вышло сразу. Зато с ее личным водителем, молоденьким кареглазым Ником, проблем не возникло, теперь мы занимаемся любовью каждый четверг, когда он возит меня на большую землю за покупками. В моей огромной машине это делать удобно. Нику повезло, он мужчина, был бы женщиной – давно бы съела.

Мужчины меня редко привлекают, только как объект для удовлетворения моего желания и никогда как пища. Их мясо жесткое и с горьким привкусом, просто ужас. А вот нежные молодые девушки – это то, что я очень люблю, плюс это дает возможность принять их облик, узнать их мысли, получить себе их жизни. Жаль лишь, что невозможно оставаться в одном теле долго. Пока их трупы невредимы, я могу выглядеть, как они, но стоит начать мясу гнить, и моя плоть тоже поддается тлену. Мой единственный ужасный недостаток. Поэтому уже давно я для себя решила, что лучше съедать тела, пока они еще имеют пристойный вид. Раньше у меня была всего пара дней, невозможно было вжиться в образ, насладиться жизнью моей жертвы, зато теперь времени хоть отбавляй. Главное, чтобы не заметили. Тела прекрасно сохраняются, сколько нужно.

Не то чтобы я боялась быть раскрытой или пойманной, всегда можно выкрутиться, списать странное поведение на болезнь, алкоголь или наркотики. Просто память о том, как однажды, еще при власти церкви, меня поймали и пытались сжечь, до сих пор жива. Огонь не мог меня убить, но принес невыносимую боль. Когда сгорела веревка на руках, я вырвалась и убила всех, уничтожила, разорвала на куски. В тот день я не пожалела никого, каждый проклятый житель той деревни был растерзан. Месть сладка, но повторять тот неприятный опыт я больше не желаю.

Посидев немного в гостиной и поговорив с кузеном о погоде, я решаю, что уже пора заканчивать спектакль. Ночь наступает. И я хочу есть. Целую Джона в щеку, трогаю за плечо дворецкого. Сегодня они умрут. Выхожу из дома, по узкой, усыпанной мелкими камушками дороге иду через сад в сторону сарая для лодок. Предвкушаю богатую добычу сегодня ночью. В доме четыре человека, хотя съедобна только Джесс. Мама стара, вкусной не будет, кузена и дворецкого просто убью. Ник взял отгул, везунчик, пусть живет. Все же он мне нравится. Странно, что я не могу забеременеть от человеческих самцов. Удивительно и то, что за тысячу лет жизни я не встречала себе подобных. Может, я единственный экземпляр? Венец творения, верхушка пищевой цепи, никто на меня не охотится и не пытается съесть. Да, похоже, умереть я не могу. Может, потому что не имею собственного тела, я всегда «одалживала» их у своих жертв.

Жаль, что я не помню, как появилась на свет… Подхожу к лодочному сараю и открываю тяжелый амбарный замок единственным существующим ключом. Здесь находится главное блюдо этого вечера – тело Линды. В этом месте есть старый погреб, я нашла его, когда выслеживала Линду. Здесь я провела тогда ночь. Место было просто идеальным. В старой лодке не было прорех, а значит, она могла послужить ванной для формалина. Доставить его на остров было сложнее, пришлось подкупить старого пьяницу с большой земли, чтобы он на лодке перевез канистры. Лодочника я утопила, все решили, что он напился и упал в воду. В то время я еще была в теле продавщицы из города, хотя гниль распространилась почти всюду, кроме лица. Просто я не стала есть ее голову.

Поймать Линду было просто. Я дождалась, пока она выйдет гулять со своей собачонкой. Стоило мне позвать эту шавку, как она сломя голову понеслась прямо ко мне. Я спряталась в зарослях терновника, и, приказав собаке молчать, стала поджидать. Еще одна удобная способность – животные меня понимают и слушаются беспрекословно. Охотиться так куда легче. Линда шла по заснеженной тропе и своим нежным голосом звала собачонку, я бесшумно, словно змея, подползала сзади. Моя жертва ничего не подозревала, она остановилась и стала осматривать берег в поисках следов, и тут я впилась зубами в ее ногу, сил хватило, чтобы прокусить несколько слоев одежды и кожу. Стоило ее крови попасть мне на язык, как мое лицо превратилось в ее. Линда закричала и попыталась вырваться, я без особых усилий повалила ее на снег и закрыла рот рукой. Нельзя было привлекать внимание, на снегу и так остались капли крови. Ее взгляд был полон ужаса, ведь она видела собственное лицо. Я зажала ей нос, перекрывая доступ кислорода, она извивалась, пыталась вырваться, но я была сильнее. Вены на ее шее набухли, кожа побагровела, силы покинули Линду, последние брыкания и все – на холодном снегу лежало бездыханное тело. Прекрасное драматичное зрелище, я бы полюбовалась дольше, но надо было быстро все закончить. Я утащила труп в сарай для лодок, дальше предстояло вскрыть сонную артерию и выпустить кровь. Она была нужна мне, чтобы полностью перенять облик Линды и все ее воспоминания.

Кровь вытекала медленно, а у меня было мало времени, ведь родные девушки могли хватиться ее. За свою долгую жизнь я научилась делать это профессионально. Когда почти вся кровь, уже не совсем жидкая, оказалась в канистре, с помощью большого шприца я ввела в эту же сонную артерию формалин. Это требовалось для лучшей сохранности, а кровь необходимо было выпить сразу. Обнаженное тело я погрузила в лодку с формалином, быстро переоделась в вещи Линды и, забрав с собой собачонку, пошла знакомиться с новой семьей.

Сейчас же, месяц спустя, я стою перед этим телом в последний раз. Скидываю с себя куртку и ботинки, на мне сегодня тот же синий свитер, что был на Линде в день смерти. Раздеваюсь догола и погружаюсь в формалин. Как прекрасно мое нынешнее тело, и как посинела и сморщилась кожа Линды. Хватаю труп за руку и подтягиваю к себе, сажусь на дно лодки в предвкушении грядущего пира. Подношу руку Линды к губам, вдыхаю сладковато-кислый запах формалина, касаюсь кончиком языка ее кожи.

Формалин придает мясу особый вкус, это моя любимая приправа. Облизываю пальцы Линды, оттягиваю момент наслаждения. Желудок сжимается и урчит, во рту скапливается слюна. Наконец впиваюсь зубами в жесткое тело и отрываю первый сладкий кусок.

Через час я заканчиваю свою трапезу. В формалине теперь плавают лишь ошметки и кости. А вот голову я возьму с собой. Надеваю свой синий свитер и ботинки, беру голову и иду домой. Мое тело покрыто струпьями и язвами, но лицо все еще принадлежит Линде. Первым встречаю дворецкого. Пожалуй, он даже испугаться не успел. Над ним не издеваюсь, просто ломаю шею. Дальше кузен, на него тоже времени нет, одним ударом ломаю его жалкий хребет и иду дальше, в комнату матери. Она моя главная цель, ненавижу ее. Захожу и бросаю к ее ногам голову Линды, ужас, что появляется на лице мамы, невозможно описать. Медленно подхожу и становлюсь перед ней на колени. У нее трясется нижняя губа, но она не плачет.

– Она не придет, – напеваю голосом Линды. – Ее разорвали собаки.

Смотрю ей прямо в глаза, подношу руку к шее и начинаю медленно душить. Жизнь уходит из старухи быстро, она не сопротивляется. Встаю, поворачиваюсь и встречаюсь взглядом с перепуганной насмерть Джесс. Опьяненная кровью, с силой бросаюсь на девушку и зубами разрываю ее на куски. Не хочу ее лицо.

Дело сделано, все мертвы, а мне пора искать себе новое лицо, пока голова Линды еще не совсем сгнила. Выхожу из комнаты, я вся в крови с ног до головы, но в сарае есть сменная одежда, а помыться можно и в ледяной воде залива. Спускаюсь по лестнице и вдруг слышу испуганный голос Ника.

– Линда? Что с тобой случилось? – робко спрашивает он. В его глазах страх.

– Тебе можно вручить медаль за невезение. Зачем ты вернулся? – тяжело вздыхаю, готовясь к броску.

– Я хотел тебя увидеть, – его голос предательски дрожит.

В одно мгновение оказываюсь с ним лицом к лицу, прикасаюсь своими окровавленными губами к его губам, а рука, пробив грудную клетку, разрывает его сердце. Ник падает к моим ногам. Прощай, дом Хеллис.