Пытаясь найти в этом темном и грязном месте хоть одно незаколоченное окно, я бегаю туда-сюда по прогнившему паркету. Но все безрезультатно. Перед глазами лишь изредка мелькают пожелтевшие от ржавчины двери да потемневшая от возраста и сырости мебель. И еще люди. Если их, конечно, можно назвать людьми. Тут и там вразброску установлены койки, на которых, сгорая в бреду, лежат анорексичные человекоподобные твари, у которых постоянно из-под одежды (если так можно назвать клочки тонкой ткани, которые на них накинуты) видны их болезненные тела. Кажется, что их тонкая кожа вот-вот треснет и покажутся белые кости ребер, ключиц, таза, лопаток и много чего другого. Смотря на них, у многих возникло бы желание блевануть, но не у меня.

Я, наверное, просто привыкла

«Самый живучий экземпляр» – так меня называют здешние ученые и экспериментаторы. Для них я, так же, как и любой другой в этом «заведении», являюсь обычной подопытной крыской.

Помните этих больших мышей, которые пугают своими глазами? Грызуны, обитающие в подземельях, где любой человек откинет коньки сразу же после того, как вдохнет в себя этот «чистейший» воздух. В этом плане все подопытные в этой лаборатории схожи. Мы просто слишком устойчивы к подобным условиям. Наш иммунитет заставляет нас выживать при антисанитарии, при повышенном проценте радиации в воздухе и даже при жутчайшем холоде. Вот всеми этими показателями удачно пользуются наши ученые, чтоб их.

Со второго этажа до меня доносятся крики и ругательства. Очередной эксперимент. Голос кажется жутко знакомым, и вмиг я узнаю в нем голос своей подруги Кири. Я не хочу в это верить… Как так?! Ее же часто забирали на опыты, но она всегда молчала. Неужто что-то действительно ужасное? Опять обливают серной кислотой?

Вспомнив об этой жидкости, я невольно смотрю на свою левую руку, кожа до локтя на которой почти отсутствует, лишь изредка виднеются свисающие «мешочки» обгорелой тонкой человеческой кожи. Да, я тоже прошла через это. В этом месте делают страшное, тут пытаются спасти кого-то от смерти, при этом убивая с десяток других, «ненужных» людей. На наших телах испытывают лекарства, которые после проверки (читай – после свежих трупов на помойке) попадут на прилавки аптек или же прямо в больницы. Люди будут благодарить врачей за такие чудодейственные препараты, даже не подозревая, что на их создание ушло так много человеческих душ.

Думая об этом, я, ориентируясь по звуку, пытаюсь найти комнату, в которой проходит эксперимент над Кири. Я ищу ровно десять минут и все-таки дохожу до злополучного помещения. Не пытаясь открыть дверь, я сползаю по ней и прикладываю ухо к холодному железу.

– Нет! А-а-а! Не надо! – голос Кири я не могу спутать с чьим-то другим.

– А-ах! Эта гребанная сучка меня укусила, вххх! – и этот, к сожалению, тоже. Этот человек, доктор Клейн, хоть и не является старшим «ученым», но отличается сквернейшим характером. Человек, который не приемлет непослушания. Помнится, он однажды отрубил руку какому-то парню за то, что тот хотел помочь другой «крыске» избежать смерти. Вспомнив об этом, я не выдерживаю, резко тяну ручку двери на себя и немею: в двух метрах от меня, на полу, Кири корчится от боли. Все ее тело залито кровью, а живот буквально распорот, причем в форме буквы «Х». Во рту у нее виден небольшой ошметок мяса, который она крепко сжимает зубами. Левая нога чуть ниже бедра отсечена напрочь, из тела в месте отруба вовсю льется кровь, заливая гниющий пол.

Рядом с ней прыгает с ноги на ногу Клейн, сжимая ладонь правой руки, часть которой, видимо, откусила Кири. Меня вдруг резко замечает помощник Клейна, Дейв, и, заваливая себе на спину, тащит вниз и грубо кидает на мою койку, связывая руки, ноги и даже голову ремнями, прикрепленными к кровати. Сделав это, Дейв вводит в мое тело какое-то лекарство и ждет с минуту. Перед глазами темнеет, и я нехотя отключаюсь.

А на следующий день я обнаружила на свалке обезображенный до неузнаваемости труп Кири.

Я скоро буду с тобой, друг.