Скачать в формате .docx - Световое_загрязнение.docx

Всем, кто тоже любит небо.

Знаете, люди будут очень стараться вам угодить, если направить на них дуло автомата.

Нет, правда. Очень-очень стараться, лучше, чем кто-либо другой.

А эту дрожь и странные выражения на лицах вообще не стоит замечать – только настроение себе портить. Лучше настроиться на оптимизм и двигаться к своей цели. А побочные эффекты… назовём их анти-бонусами и забудем.

Кстати, вот ещё один факт. Если на людей направить дуло автомата, никто из них не попытается проверить, настоящий ли это автомат.

***

Я врываюсь в главные двери Телебашни подобно урагану «Бхола». Ну ладно, тайфуну «Нина». Или хотя бы урагану «Кенна»*. В любом случае, я произвожу ошеломляющий эффект.

Ошеломляющий. Мне нравится это слово.

Я останавливаюсь напротив стеклянных дверей, которые медленно закрываются автоматически. Полы моего длинного плаща почти касаются начищенного до зеркального блеска пола, растрепавшиеся волосы лезут в рот длинными прядями. Автомат тяжёлый, и мне приходится упереть локоть себе в бедро, чтобы руки не дрожали.

Все в холле затихают ещё до того, как мягко соприкасаются две стеклянные створки.

Устанавливается мёртвая тишина.

Я молчу пока. На меня смотрит с десяток широко распахнутых пар глаз: самых разнообразных. С обрамляющими глазницы длинными накладными ресницами или без них, обильно подведённые чёрным карандашом, с сеточкой красных капилляров на склере, с бликами очков напротив... Их так много, что я на пару мгновений теряюсь, локоть чуть не соскальзывает с бедра.

А потом первый из них поднимает руки.

Это косит их, как облако ядовитого газа, запущенное в вентиляцию. Один за другим они открываются мне бесшумно и быстро, покоряются, становятся беспомощными. И смотрят, всё так же смотрят, даже моргать, наверное, забывают.

Плохо. Если они и дальше будут так пялиться, то слёзы быстро испарятся с поверхности глаз. Нарушение питания роговицы, катаракта, инфекция, смерть. А всего-то надо не моргать, вот как сейчас.

Я делаю первый шаг вперёд, приклад автомата бьёт по бедру, приходится вскинуть оружие повыше. По холлу проносится тихий выдох. Ещё один шаг, останавливаюсь напротив стойки ресепшена. В тёмно-синем потолке – десятки маленьких лампочек, сияющих так, что глаза начинают слезиться. Грубая, отвратительная имитация звёздного неба. И под светом этих «звёзд», этих десятков солнц, моя тень превращается в нечто расплывчатое и непонятное с множеством накладывающих друг на друга контуров.

Я делаю ещё несколько шагов вперёд и подхожу к стойке вплотную. Администратор стоит так же неподвижно. Застёгнутый на все пуговицы чёрный пиджак некрасиво задрался, пухлые щёки дрожат мелко, как желе. И он смотрит… нет, не на меня, не в глаза, а на дуло автомата. Так старательно косится вниз, пытаясь не опустить голову. В руке он все ещё сжимает белую телефонную трубку, из мембраны которой доносится неясный шум.

Я поднимаю автомат и взгромождаю его на стойку, чтобы не держать на весу, при этом сбросив оттуда небольшую подставку с проспектами, содержащими информацию о здании. Какая я неловкая… Стойка с грохотом рушится, вызывая первый оглушительный звук; одна из женщин, прижавшихся к соседней стене, издаёт короткий вскрик, будто бы вторя ему. Листы с качественными цветными фотографиями слетают на пол, закрывают зеркальный блеск, устилают плитку ярким ковром. Я смотрю, как медленно планирует вниз последняя листовка, взлетевшая выше остальных.

Но и ей приходится опуститься на холодный пол.

На обложках – панорама города с возвышающейся над высотками Телебашней. Выше самой высоты, гласят толстые буквы. Да, она очень высокая, двести девяносто четыре этажа. По городу ходит слух, что их количество определил не архитектор, и даже не какая-нибудь городская комиссия, а генератор случайных чисел. И эти двести девяносто четыре этажа стали и железобетона тянутся к небу, шпиль – ещё дополнительные метров десять – будто бы пытается проткнуть солнце. Вся башня похожа на огромное копьё… если смотреть с нужного ракурса.

Ещё в проспектах написано о том, что лифты в башне – самые быстрые в стране. Если вы, конечно, не захотите насладиться панорамой города и не сядете в особый стеклянный лифт – он поднимается медленно, плавно, дабы вы успели всё увидеть. Ещё на страницах рассказано о смотровых площадках на сотом этаже, сто пятидесятом и сто девяносто четвёртом. Дальше посетителей не допускают. В проспектах о том, что происходит выше, нет ни слова, зато есть фотография, сделанная на самом последнем этаже, около шпиля. Город оттуда кажется занятной игрушкой, а небо… небо так близко, что можно к нему прикоснуться, вдохнуть воздух, небогатый кислородом. Небо – вот на что стоит обратить внимание.

Я ногой переворачиваю один из проспектов и смотрю на ту самую фотографию – она занимает весь разворот и режет по глазам ослепительной синевой. Солнца не видно, оно, как лишнее, осталось где-то за спиной фотографа, короткая полоска города внизу только мешает. Видно низкий парапет, окружающий площадку двести девяносто четвёртого этажа. Учитывая, какой на той высоте ветер… опасно, очень опасно. Надеюсь, фотограф не поплатился за это своё творение жизнью. И мне нужно бы быть осторожной. Я не хочу умереть сегодня.

Но я сделаю это, если мне предрешено.

Поправив автомат на стойке, я быстро прочищаю горло. Пора уже нарушить тишину. Все смотрят на меня, ждут, как будто я – их новый мессия, готовящийся открыть некую великую тайну. А я всего лишь произношу:

– Мне нужно на смотровую площадку.

Администратор поднимает глаза и наконец-то смотрит на моё лицо, снизу вверх, что, как всегда, меняет восприятие. Сглатывает, снова вздрагивая бледными щеками, и спрашивает – голос так и сочится нерешительностью:

– На какую из трёх?

– На четвёртую. Ту, что на последнем этаже.

Он долго молчит, прежде чем ответить. Я вспоминаю, что нужно делать в подобном случае, и чуть приподнимаю автомат. Он мгновенно находится с ответом.

– Там нет смотровой площадки. Только немного пространства для технических целей, и…

– О, боже, – не отрывая кончиков пальцев от автомата, я присаживаюсь и подбираю с пола один из проспектов. На нем есть след грязной подошвы моего кроссовка, но разворот с небом видно отлично, и именно его я показываю администратору. – Там же можно стоять, так? Мне нужно туда.

– Это можно устроить. Только ехать придётся на трёх разных лифтах с пересадками… – начинает он уже чуть спокойнее.

– Хорошо.

– Я дам вам план здания.

– Отлично.

– И свой электронный ключ от лифта.

– Прекрасно.

– Что-нибудь ещё?

Да, мне определённо нравится этот «сервис».

– Ещё вам нужно будет кое-что сделать, – я вынимаю из кармана штанов сложенный вчетверо лист бумаги. – Тут инструкции.

– Что конкретно? – спрашивает он, явно занервничав.

– Ничего особенного… Например, позвонить на главную городскую электростанцию. Вы же справитесь?

Его толстые, похожие на сардельки телесного цвета пальцы нависают над кнопками телефона.

– Звонить сейчас?

– Потом! – я чуть ударяю автоматом об стойку, раздаётся короткий глухой звук. – Не нужно торопиться! Сначала прочитайте всю инструкцию!

Он быстро вздрагивает.

– Хорошо.

– И вы обещали мне карточку доступа. И план.

Он протягивает мне белый пластиковый прямоугольник. Сардельки телесного цвета мелко трясутся, и, кажется,  от пота блестят. Я принимаю карту, не отрывая второй ладони от автомата. Да, точно, пластик весь мокрый. Потом он одной рукой роется в ящике своего стола и подаёт мне заламинированный лист A5. Я смотрю на него слишком долго, отчасти радуясь, отчасти жалея, что у меня не было такого, когда я решилась пойти сюда. С ним было бы куда удобнее всё распланировать, даже за те пятнадцать минут, за которые можно пройти пешком от городского парка до Телебашни. На этом листе отмечены все лифты, служебные входы, пожарные выходы… Да, теперь мне будет намного удобнее добираться к звёздам.

 – Следуйте инструкциям, – напоминаю я.

Он медленно кивает.

– Мне пора наверх, – говорю я и оборачиваюсь к лифтам. Их двери такие же зеркальные и блестящие, как и пол. За моей спиной через стеклянную дверь проходят красноватые лучи закатного солнца, отражаются, бликуют. Слишком ярко. Навевает воспоминания…

 Я сижу, забравшись с ногами в мягкое кресло, мои кроссовки пачкают уличной грязью ковёр цвета топлёного молока. Ещё десять минут назад, пока мы шли от автостоянки к этому месту, лил дождь, гадкая мокрая грязь была повсюду. Сейчас же на улице уже ярко светит солнышко, и я, сидящая напротив окна, вынуждена щуриться. Красные тканевые жалюзи полузакрыты, и свет, который бьёт мне в глаза, не чистый, нет, он красноватого оттенка.

Я здесь не одна – кроме секретарши в строгом чёрном костюме, испепеляющей меня взглядом, в соседних креслах расположились ещё двое. Наша чудесная компания. Одна из нас, сидящая от меня по левую руку, быстро тасует колоду карт Таро, вытаскивает на свет то одну, то другую пластинку, смотрит на яркие изображения. Она держит карты рубашкой ко мне, и я не могу узнать, что приготовила ей судьба. Кажется, она так смеётся надо мной, щуря зелёные глаза. От неё – от бледной кожи с россыпью веснушек, от одежды – яркой туники, расшитой бисером, и длинной юбки – пахнет бензином, даже воняет. Наверное, из-за этого нас бы и не пустили в эту адвокатскую контору, если бы не та, кто сидит по правую руку от меня.

Она откинулась на спинку кресла и слегка улыбается-усмехается – грань провести невозможно. Руки расслабленно лежат на подлокотниках, в красноватом свете лак на длинных ухоженных ногтях уже не выглядит молочно-белым. Затылком она облокотилась на спинку кресла, и светлые волосы, так старательно уложенные, чуть примялись. На меня она вроде бы  не смотрит.

Карта Таро падает на пол. Рубашкой вверх.

Я издаю разочарованный стон.

Они обе понимающе переглядываются через меня. Хотя во взгляде гадалки таится недовольство.

Это и есть наша чудесная компания.

Я делаю первый шаг навстречу лифтам и неожиданно поскальзываюсь на блестящем полу – он просто уходит из-под ног, зато встречается с моей пятой точкой. Приклад автомата бьёт по плитке, потревоженные проспекты с шелестом, словно бумажные птицы, разлетаются в стороны.

Я слышу за своей спиной общий шумный вдох. Для них, наверное, было бы хорошо, если бы я себе что-нибудь сломала, выпустила из рук автомат или сильно ударилась головой, но мне повезло. Я почти сразу поднимаюсь на ноги и продолжаю идти вперёд, прямо к дверям лифта, где ударяю дулом автомата по кнопке вызова и жду. Кабина медленно движется вниз.

За моей спиной начинается шевеление, кажется, я даже шёпот слышу. Видимо, это из-за того, что автомат не направлен на них, на заложников…

Чуть не забыла.

– И ещё, – я оборачиваюсь, вызывая новую волну мёртвой тишины. – Вы пойдёте со мной.

_____________________________________________________________________

*Героиня перечисляет самые разрушительные ураганы, когда либо потрясшие мир, по убывающей.

***

Все мы в лифт не влезаем, поэтому кое-кого приходится оставить в холле. Я выбираю двоих – пожилую женщину и какого-то старика с мелко дрожащими пальцами – самых тучных.  Дулом автомата указываю им назад, а потом коротко говорю, чтобы все остальные заложники  заходили в лифт. Они подчиняются быстро и безмолвно. Администратор молча буравит мне взглядом спину, когда я, как надзиратель, прохожу внутрь последней.

Путешествие к небесам начинается. Через закрывающиеся двери кабины я кидаю последний взгляд на холл, на стеклянные двери, на город и небо. Смотрю ещё с первого этажа, снизу вверх.

Взгляд с такого положения всё меняет. Я поняла это ещё в детстве.

Как часто мы смотрим на что-либо снизу вверх? Не вровень, так, чтобы даже шею сгибать не надо было, не сверху вниз, а наоборот. Снизу вверх. С пола, с асфальта, с земли – неважно, откуда. Просто так, чтобы ваши глаза не были на одном уровне с объектом, а ниже, намного ниже.

Можно, конечно, наклониться или запрокинуть голову, но это не даст полного эффекта. Лучше всего, неловко управляя своим телом, опуститься на локти и колени и перевернуться на спину. Пол твёрдый, чем бы он ни был покрыт, всё равно твёрдый, он ударяет, чувствуется под спиной. Мышцы расслабляются, становится как-то странно, неловко, как будто всё вокруг изменилось.

Я смотрела снизу вверх на многие вещи. С пола своей комнаты, разглядывая стеклянные полки и вещи, стоящие на них, статуэтки собачек, подставляющих мне свои беззащитные животы. До тёмных пятен перед глазами пялилась на люстру, на стены, изгибающиеся с такого ракурса под углом, казавшимся неестественным, на потолок. Но это всё было мелочно.

Настоящее чудо я увидела, когда мы отправились в поездку к моей бабушке-по-закону, матери Элли. Нужно было проехать целых пятьсот километров вглубь страны. Отец вёл, я дремала на коленях у брата, Элли смотрела на нас через зеркало с переднего сиденья. Я до сих пор помню её веки, подкрашенные синими тенями.

– Пристегнись! – говорила она.

– Сядь нормально! – говорила она.

– Не спи! – кричала она, быстро моргая.

Не проехав и четверти пути, мы остановились у закусочной посреди дороги. Элли и брат пошли в туалет, мы с отцом остались вдвоём на улице. Уже стемнело – в путешествие пришлось пуститься поздним вечером. Светились вокруг лишь фары автомобилей, неоновая вывеска и зажжённые сигареты.

Стряхнув пепел и не найдя поблизости мусорного бака, отец метнул окурок в траву.

– Мы всего в двадцати километрах от города, а тут такая глушь, – сказал он, казалось, самому себе. Он не смотрел на меня, зато я глядела на него снизу вверх, не отрываясь. На худую шею, воротник рубашки-поло, кадык, вздёрнутый подбородок.

– Такая глушь, да… – повторил он.

Только тогда я оторвалась от него и огляделась вокруг. Город ещё угадывался где-то вдали. За спинами, мигая вывеской, стояло здание закусочной и заполненная машинами парковка, зато впереди простиралось поле дикой травы. Тогда оно показалось мне по-настоящему бесконечным.

– Пошли, прогуляемся, – предложил никому отец.

Я схватилась за его руку.

Мы перешли дорогу без пешеходного перехода, без светофора – машин было мало. Удивительно для того, кто родился и вырос в большом городе, то есть для меня. Трава в поле оказалась неожиданно жесткой и высокой, мне она доходила до бедра, отцу чуть выше колена. Я с трудом пробиралась через неё, приминая ногами в лёгких сандалиях. Он почти не держал мою руку.

– Небо тут такое красивое, – сказал отец. И, неожиданно обернувшись спиной к бесконечности поля, улёгся на спину. Я успела заметить на его лице улыбку и блаженно прикрытые глаза.

Я легла рядом, чувствуя, как пружинят жесткие стебли травы. Одернула джинсовку, посмотрела на небо снизу вверх.

Луны видно не было, облака теснились где-то на горизонте, десятки маленьких огоньков расцвечивали тёмную синеву. Расположенные то тут, то там, без всякой системы, они создавали настоящий хаос, как мне показалось.

– Звёзд тут намного больше, чем в городе, – рассказывал отец небу, траве и бесконечности. – И они ярче, их лучше видно. У нас же не найдёшь ни одной. Это всё… световое загрязнение.

Я молча вглядывалась в небо, так, как не вглядывалась никогда раньше. С такого ракурса оно казалось иным. Глубоким. Бесконечным. Бесконечнее любых полей травы, расположенных за двадцать километров от города.

– Эй! – кричала Элли откуда-то спереди. – Эй, слезь с грязной травы!

***

Когда за моей спиной закрываются двери лифта, у меня появляется шанс как следует рассмотреть своих заложников.

Их пять человек. Всего лишь пять, я думала, больше. Вместе нас шестеро, не очень счастливое число, плохой знак судьбы. Наверное, я что-то делаю неправильно, но что?

Итак, пятеро: трое мужчин и две женщины. Все в какой-то тусклой одежде: серых платьях, синих костюмах… Я в своём глянцево-чёрном плаще, украденном из театра, сразу выделяюсь. Начинаю разглядывать их лица с застывшим на них страхом, широко раскрытые глаза, дрожащие губы…

Стоп. Я где-то слышала, что нельзя слишком хорошо узнавать заложников, иначе будешь им сочувствовать. Всё время забываю о подобных мелочах. Было бы неплохо иметь какое-нибудь пособие для начинающего террориста, жаль, такое не найдёшь в книжном магазине.

Я это на абсолютном серьёзе говорю.

Я нажимаю на кнопку  сотого этажа, заложники пытаются отпрянуть от моей руки, будто бы я могу заразить их чем-нибудь. Но получается у них плохо – слишком тесно, мы невольно притиснуты друг к другу. Дуло автомата смотрит на одну из них – молодую совсем женщину в сером платье, с ниткой жемчуга вокруг шеи и очках в тёмной оправе. Она жмурится, пытается отстраниться, вжимаясь в остальных, и негромко хныкает.

Опять я о них много думаю. До чего же сложно делать все без инструкции, без указаний!

– Зачем? – неожиданно спрашивает кто-то из них, я даже не понимаю, кто – просто голос из прижавшихся друг к другу тел. – Зачем это всё вам? Заложники, смотровая площадка, электростанция?

Кому-то захотелось узнать мои мотивы.

Я их и не скрываю.

– Световое загрязнение, – говорю я. – Во всём виноваты люди и световое загрязнение.

***

Вы когда-нибудь летали на самолётах над большими городами-мегаполисами? Ночью, когда солнце уже давно зашло за горизонт, и всё – в том числе и землю внизу – скрыла тьма. Ничего не видно, но города сразу можно узнать по огням – они светятся внизу, заставляя приникать к холодным маленьким окошкам, чтобы посмотреть. Вся эта уличная иллюминация, фонари, рекламные щиты… Световой мусор.

Световое загрязнение – это чистый продукт человеческой жизнедеятельности. Мы гоним тьму искусственным светом, включаем лампочки, освещаем себе путь и не думаем о последствиях. Мы создаём целые световые купола над нашими городами. А учитывая, сколько сейчас на земле городов – больших и маленьких, загаженных электричеством – мы создали купол над самой планетой, настолько плотный, что больше нельзя увидеть звёзды. А мне нужно их увидеть, непременно своими глазами заглянуть в бездонное небо, прочитать знаки, которые мне посылают созвездия. Для меня это важно, как  воздух, даже важнее. 

Если отключится свет во всём городе, и достаточно стемнеет – я смогу это сделать.

Для этого мне и нужны заложники. Ведь никто не согласится ненадолго снять купол света с нашего города просто так.

Как видите, всё просто.

***

Лифт неторопливо поднимается наверх, я рассматриваю табличку с информацией, чтобы не отвлекаться на заложников. Они больше не задают вопросы, вообще ничего не делают – только стоят, прижавшись друг к другу, и молчат.

Невольно я всё же начинаю изучать их лица. Вот та Очкастая, что так боится автомата. За её спиной Парочка – девушка и парень, вцепившиеся в ладони друг друга. Оба в одинаковых форменных рубашках и с пропусками, висящими на шее. С фотографий глядят старательно улыбающиеся лица с отблесками вспышки на коже. Рядом с Парочкой – Особо Нервный парень – он смотрит в стену и мелко трясётся. Последний из них мужского пола – очень сложно  его описать. Строгий костюм, вот только ярко-оранжевый галстук выглядит легкомысленно, волосы встрёпаны, а в глазах – насмешка, как будто не страшно ему совсем. Направить на него автомат, что ли? Он пока молчит, но мне кажется, что именно он задал тот вопрос. Буду звать его Любопытный.

На табло над панелью с кнопками вспыхивает номер пятидесятого этажа. Полпути. Уже полпути.

***

До этого я немного путалась, рассказывая, перескакивала с одного на другое. Моя ошибка, нужно следовать чёткому порядку. Так что сейчас я расскажу вам о шумной ярмарке в небольшом городке на восточном побережье, название которого я уже забыла.

Я приехала туда, подчинившись очередному знаку судьбы – когда я подошла к вокзалу в предыдущем городе, ветер метнул мне под ноги использованный билет. Я подняла его, счистила чёрную пыль и прочитала название пункта отправления. А потом туда и поехала.

После смерти отца тогда прошло полгода. После смерти брата – два года. Элли – два месяца. Я не видела их уже пять лет… В гробу – не считается. Да и на церемонии кремации мне приходилось прокрадываться до или после официальной части. В первый раз меня прервали, когда я целовала мёртвого брата в лоб, и я не успела стереть отпечаток своей губной помады. Его так и похоронили с этим бледно-лиловым пятном – отец запретил его трогать. Он понял.

Нет, я не хотела оставлять их. Я люблю своего брата, люблю и сейчас. Я любила отца и могла бы даже терпеть Элли, но мне нельзя было видеться с ними. Я бы могла принести несчастья куда худшие, чем, например, та автокатастрофа, в которой погиб отец.  

 Так или иначе, я подчинилась очередному указанию судьбы и приехала в этот маленький городок. На главной площади прямо напротив вокзала уже развернули шатры для ярмарки в каком-то средневековом стиле. Я, ведомая людским потоком, пошла туда.

Было очень людно, бывало, кто-то толкал меня локтями, бывало, я толкала кого-то. Народ всё прибывал. Изредка, разрезая толпу, мимо почти бесшумно мимо проходили гиганты – актёры на деревянных ходулях. Они держались так отстранённо и важно, что их действительно можно было принять за нечто мистическое. А в северной части площади возвышался чёрный шатёр, украшенный серебряными звёздами. Вокруг него творился небывалый ажиотаж, а на транспаранте над входом серебряными же буквами было написано: «Гадалка Сивилла предскажет вам судьбу»,  или что-то вроде.

Не могла же я упустить такой шанс.

Пришлось отстоять очередь, но я таки попала в этот шатёр. Внутри было темно и пахло бензином. На полу валялись спички – множество спичек – сломанных, с чёрными обгоревшими головками, на столике рядом со стеклянным шаром  выстроилась небольшая башня из спичечных коробков. А сама Сивилла, одетая в бесформенный чёрный балахон, сидела на  низкой табуретке и держала в пальцах медленно догорающую спичку.

Я ждала молча, пока та догорит до кончиков её пальцев. Ждала, пока она задумчиво лизнёт ожог и достанет очередную спичку. Ждала, пока она разглядывала меня не без любопытства.

– Эй, там! – крикнул кто-то снаружи. – Нельзя ли побыстрее! Мы торопимся, знаете ли!

Она молча указала мне на стул и подпалила новую спичку.

– Что ты хочешь узнать? – в свете маленького трепещущего огонька я рассматривала веснушки на её носу и короткие рыжие ресницы.

– Что ты хочешь узнать? – повторила она, проходясь языком по подушечке большого пальца с красным пятном ожога.

Кто-то кричал из другого мира, отделённого от нас тёмной тканью шатра:

– Что вы там возитесь?

– Говори же! – она сдавила в пальцах очередную спичку, ломая её, и с жалостью взглянула на два коротеньких обломка.

Я прочистила горло. На такой случай у меня есть целый список вопросов о будущем, которые я должна задать. Мне нужно было получить инструкции по сотням случаев… Но так как время поджимало и те, кто стоял в очереди за мной, всё не унимались, я воспользовалась короткой заготовкой для экстренных случаев.

– Что мне делать дальше? – спросила я ясновидящую.

Она внимательно посмотрела на меня, как будто читала мою судьбу по внешности… или просто оценивала.

–  И всё? Ты не хочешь уточнить, любит ли тебя кто-нибудь, спросить, на какую лошадь стоит ставить  на скачках, в какие акции вкладывать деньги, ехать ли на день рождения к матери?.. Тебя просто интересует, что делать дальше? – она уронила спичку на пол, застеленный брезентом, упёрлась подбородком в ладони и уставилась на меня. – Ты не шутишь?

Шучу? Я была серьёзна, абсолютно серьёзна, о чём я ей и сказала.

Она снова посмотрела на свои обожжённые пальцы. Потом опять на меня и на пальцы поочерёдно.

– А чем ты занимаешься сейчас?

Я рассказала о том, что просто мотаюсь по стране без определённой цели. Что подчиняюсь знакам судьбы, позволяю им вести себя. Что сплю в поездах или автобусах, бывает, ночую в придорожных гостиницах, ещё много общаюсь со своими попутчиками, а потом расстаюсь с ними навсегда.

Сивилла слушала меня внимательно, очень внимательно. Спичка в её пальцах догорела до кожи, и гадалка бросила её на пол и задала очередной вопрос… Хотя, спрашивать, по идее, должна была я.

– Откуда у тебя деньги на всё это?

Я рассказала о сбережениях, которые оставил мне отец. Как он написал в завещании: «Моей дочери, которую я люблю несмотря ни на что».

Она удивлённо посмотрела на меня. Ещё одна спичка переломилась пополам в её пальцах.

– И ты не знаешь, что делать? Как поступить?

Я согласно кивнула. Если бы я знала…

– Ты пользуешься абсолютной свободой, не гниёшь в душном шатре, не носишь этот балахон, не придумываешь каждый раз будущее для идиотов, и не знаешь, что делать?

Как же она была права.

Она снова вгляделась в свои ожоги, так внимательно, будто бы видела  их впервые. А потом достала из-под стола новый коробок спичек.

– Можно тебя попросить?

Я была готова на всё, что угодно, если бы она сняла с меня тяжесть выбора будущего пути.

– Сходи в ближайшую аптеку и купи мне пластырь и анти-ожоговый крем, а потом возвращайся. Я буду ждать тебя у ярмарочных ворот.

Её голос почти перекрывал недовольный гул из-за стен шатра.

– Я помогу тебе, если ты поможешь мне.

Кто-то снова кричал нам:

– Вы что, составляете гороскоп на весь год?!

– У тебя есть то, что нужно мне, а у меня то, что нужно тебе.

– Заканчивайте уже!

– У тебя есть свобода и деньги, а у меня знания о том, что нужно делать.

– Эй, вы!

Она поднялась со стула и наклонилась ко мне через стол. Наши лица были близко настолько, что я могла увидеть тёмно-зелёные крапинки в её глазах.

– Давай будем использовать наши возможности по максимуму.

– Давай, – ответила я, отодвигаясь. Она слишком сильно пахла бензином.

– Я буду ждать! – крикнула она мне вслед.

В аптеке я простояла долго, выбирая пластырь. Средство от ожогов, к счастью, было представлено только в одном виде, так что тут колебаться не пришлось.

Когда я вышла на улицу, там было не менее людно и шумно. Вот только характер шума изменился. Кто-то кричал, надрываясь, кто-то завывал нечеловеческим голосом, кто-то, кажется, молился во всю мощь лёгких. И всё куда-то бежали, а над их головами поднималось зарево пожара.

Сивилла ждала меня у ворот ярмарки, как и обещала. Деревянные планки были уже наполовину охвачены огнём. Она вертела в руках коробок спичек и улыбалась.

– Видишь? Это и есть свобода, – она указала на пламя, похожее по цвету на её волосы и веснушки.

– Пойдём, нам пора дальше. Я точно знаю.

Я подчинилась воле предсказательницы, поспевая за её быстрым шагом.

– Меня зовут Эмбер.

Для меня она навсегда останется Сивиллой.

– И это самый лучший день в моей жизни, – бросила она мне и рассмеялась.

***

Цифры на счётчике этажей меняются стремительно. Вот семьдесят пятый, а я даже не успела заскучать.

Заложники пока молчат, всё ещё пытаясь отдалиться от меня и автомата. Переглядываются меж собой, будто бы общаясь без слов. Я догадываюсь, что они хотят сказать.

«Неужели она нас застрелит?»

«Я не хочу умирать!»

«Почему именно я?»

Я замечаю всё больше деталей. Например, то, что у Очкастой эти самые очки – с антибликовыми стёклами, и они переливаются зелёным и фиолетовым. Или что Любопытный в отличие от всех смотрит на меня, оправдывая своё прозвище, но когда я ловлю его взгляд – быстро отворачивается. Или что Особо Нервный Парень переводит глаза со счётчика этажей на двери, обратно на счётчик и на двери, и мелко дрожит, задевая трясущейся ладонью девушку из Парочки, что прижалась к своему парню.

Ну вот, опять я зацикливаюсь на них. Не нужно… Мне бы инструкцию о том, как точно поступать, или указание. Или знак, хотя бы один простой знак от судьбы.

***

Эмбер-Сивилла оказалась профессиональной гадалкой.

– Очень многое зависит от человека, – говорила она мне, откинувшись на спинку мягкого сиденья в поезде. – Поэтому многие предсказатели – хорошие психологи.

На этой фразе она самодовольно усмехнулась.

– Я хорошо разбираюсь в людях, поэтому я и решилась бросить эту чёртову ярмарку и пойти с тобой. Я поняла, что ты абсолютно серьёзна, – она внимательно огляделась вокруг и добавила:

– Как ты думаешь, эти пожарные датчики работают?

На тот момент мы путешествовали вместе уже несколько недель. За это время я узнала больше десяти новых способов гадания. По камням, по солнцу, по деревьям, по книге Ицзин – это только часть. Мы собирали гальку на побережье в одном чистом и красивом городке у реки, часами лежали на траве, глядя в небо или на кроны деревьев, пытаясь определить по ним моё будущее. Эмбер-Сивилла постоянно облегчала мне жизнь, помогая считывать знаки судьбы или просто делая любой невероятно сложный выбор за меня. Например, определяла маршрут нашего путешествия или заказывала завтрак в кафе.

И каждый раз мы оставляли за собой небольшие пожарища. Она была аккуратна, не поджигала старинных церквей или деревянных зданий, которые загорелись бы в мгновение ока и долго радовали её ярко-оранжевым пламенем. Вместо этого она подпаливала мусорные баки, траву на задних дворах и прочее по мелочи. От неё всё так же пахло бензином – удивительно, что нас не поймали тогда.

–  Это болезнь, знаешь ли, – говорила она, замазывая очередной ожог мазью и тут же открывая новый коробок спичек. – Но я ничего не могу с этим сделать, мне нужно видеть пламя постоянно. Это хуже, чем любой наркотик…

– Может, я тоже больна? – спросила её я.

– Психически – скорее всего, – не колеблясь, ответила она. – Но неумение сделать выбор – это в чём-то и хорошо.

– Да, хорошо... А что мне делать дальше?

Если в том городе, куда мы приезжали, находились предсказатели или гадалки, мы сразу же шли к ним. Точнее, я тащила Эмбер-Сивиллу туда, надеясь получить очередной знак судьбы. Вот только она обычно всё портила… Или наоборот, делала лучше и спасала меня от ошибки.

– Он говорит абсолютно общие фразы… Ты послушай, «у тебя непростые отношения с родственниками», «ты хотела бы путешествовать больше», «тебя кто-то ждёт на востоке»… Лучше бы с самого начала сказал: «Дайте денег!» – кипела она в тёмном, пропахшем благовониями кабинете одного предсказателя судьбы.

– Да она сама этой штуковиной управляет! – кричала она и скидывала длинное покрывало со столика для гаданий другой предсказательницы. Под ним действительно оказывалось хитроумное приспособление со специальными педалями.

– Простая химическая реакция, – громким шёпотом сообщала она, когда в моих ладонях чернели тяжёлые камни третьей предсказательницы.

На шестой провалившейся попытке я спросила её:

– А есть такие предсказатели, которые никогда не врут?

Она неожиданно улыбнулась и подняла голову, взглянув на небо.  

– Звёзды, – сказала она, глядя на солнце слезящимися, горящими глазами. – Звёзды это чистое пламя. Они никогда не врут.

***

На счётчике загорается число  «50». Двери лифта медленно открываются.

Заложники затаивают дыхание, ожидая, что будет дальше. Некоторые подаются вперёд, к дверям, к искусственному свету коридора. Лампочки всё ещё горят. Я смотрю на свои наручные часы, но от них нет никакой пользы – я уже забыла, когда переводила их в последний раз, и время какого часового пояса они показывают. Но в любом случае,  мне кажется, что ещё слишком рано.

В нетерпении заложники даже смотрят на меня, но я не тороплюсь выходить из лифта. Рассматриваю карту, прикидывая наилучший маршрут для перехода к другому лифту, думаю…

Оказывается, поездку до сто девяносто четвёртого этажа мы совершим на панорамном лифте со стеклянными стенами. Я и не ожидала.

Сложив карту вдвое, я показываю стволом автомата на выход из лифта.

Пора.

***

Когда мы выходим  в коридор, двери лифта медленно закрываются за нашими спинами, свет внутри выключается. Обернувшись, я успеваю заметить там темноту.

Она напоминает мне кое-о-чём.

Так что я, пожалуй, перескочу немного назад, снова нарушив порядок событий, и расскажу вам о нас с братом и Элли.

Я в то время ещё была подростком – не взрослой, но и не ребёнком. Меня не пускали на фильмы категории R, но мой старший брат, уже переросший пубертатный период, начал воспринимать меня по-другому.

Нет, наши отношения почти не изменились. Просто мы стали чаще разговаривать о некоторыхвещах.

Он приходил в мою комнату поздно вечером, ловко пробираясь во мраке среди разбросанных на полу книг. Садился на кровать, придавив одеяло, и теребил уголок моей подушки... Я смотрела снизу вверх прямо в его поблёскивающие в темноте глаза. Так мой брат казался странным, мрачным, даже жестоким. Те вещи, о которых он мне рассказывал – тоже.

– Знаешь, я бы не советовал тебе расти. Мир взрослых – иной. В нём нет ничего настоящего – ни любви, ни доброты, – шептал он мне доверчиво. Глаза, казалось, темнели ещё больше, показывая непроглядный мрак.

– Этот мир давно прогнил, в нём каждый заботится лишь о собственной выгоде, и ни на кого нельзя надеяться. Ни на кого, поняла? – спрашивал он, открывая четырнадцатилетней мне жестокую истину.

– Всегда будь начеку, сестрёнка, – говорил он, прикрывая тёмные глаза.

Ещё он рассказывал мне об Элли. О той самой Элли, которая каких-то полчаса назад кричала, что с моих мокрых после ванной волос падают капли и что я слишком поздно ложусь спать.

Не то чтобы моя мачеха не любила только меня, нет. Она просто ненавидела девочек. Всё, что ассоциировалось с существами женского пола моложе шестнадцати лет, вызывало у неё если не припадок ярости, то приступ тошноты точно.

Вообще-то её можно было понять. Собственная дочь, которую она обожала, из которой старательно создавала улучшенную версию самой себя, положив на это пятнадцать лет жизни, сбежала из дома. И больше Элли никогда её не видела. Она любила её, как говорил мне брат, с которым Элли была достаточно откровенной, любила больше жизни, а та плюнула ей в душу. Меня бы это тоже разозлило.

Кроме того, братец поделился со мной рассказом о том, как в средней школе до Элли домогались одноклассницы. Она поведала ему о своём отвращении к их потным телам, когда они подкарауливали её в раздевалке после урока физкультуры, к их длинным волосам, французскому маникюру, тонким голосам.

Но после всех этих потрясений Элли не сдалась. Она боролась, сама создавала свою судьбу, не ждала никаких знаков и подсказок. Она была сильной, определённо сильной личностью, пусть это и не принесло ей счастья.

И выйдя замуж за моего отца, она сразу же невзлюбила меня… со всеми вытекающими.

Понятное дело, я её возненавидела.

И выросла абсолютно полной её противоположностью.

***

Коридор всё тянется и тянется. Мне это начинает надоедать.

Заложники идут впереди, держась друг за другом. Парочка соприкасается ладонями, Любопытный, возглавляющий цепочку, улыбается. Очкастая, которой не повезло идти последней, дрожит, когда я упираю ей в спину дуло автомата.

Мы останавливаемся ненадолго у большого панорамного окна. Тишина… Кажется, будто в здании никого уже не осталось, хотя, наверное, все действительно сбежали, пока мы поднимались. Эвакуировались, спрятались, боясь меня с автоматом.

Удивительно, какое действие оружие производит на людей. Ещё один факт.

Я покачиваю тяжёлым автоматом, мельком жалею, что не имею помощника, чтобы держать его по очереди, и смотрю в окно, на небо. Солнце уже скрылось, несколько лёгких облаков парят на горизонте. Как же повезло, что сегодня чистая ночь, и можно будет спокойно наблюдать звёзды. Определённо, это хороший знак судьбы. Мне нужно продолжать.

Оторвавшись от неба, я гляжу вниз. И неожиданно понимаю, куда делись все люди из здания. 

Там, на площадке перед башней – толпа. И она тянется вокруг, окружая. Десятки машин, сотни, даже тысячи людей, которые с такого расстояния кажутся мелкими, как какие-нибудь микробы. Зачем они все пришли? Делать им, что ли, нечего?

Возможно, в этой толпе сейчас стоит Эмбер-Сивилла.

А с ней моя сестра-по-закону.

***

Она назвала мне своё имя, но я не слушала. Для меня она Элли-2, новая, улучшенная версия.

Она поправила идеально уложенные пряди волос рукой с аккуратнейшим маникюром и вздохнула:

– Тяжело же было за тобой гоняться.

Я молчала, не зная, что ответить.

Боже, что же мне тогда было делать? Судьба, как нужно было распорядиться этим твоим подарком?

Как я должна была поступить дальше?

Она уселась за наш столик в маленьком кафе, где подавали отличное какао и пирожные – Эмбер-Сивилла не прогадала, выбирая именно это место для перекуса. Элли-2 потеснила её, устраиваясь напротив меня, толкнула под локоть, заставила уронить зажжённую спичку в стакан с кофе.

– Эй! – воскликнула гадалка.

– Я куплю тебе новый, – успокоила её Элли-2.

– Мне огонь жалко!

Я молчала, неотрывно глядя на Эмбер-Сивиллу, ждала инструкций, совета или знака – чего угодно. Но её тогда больше волновала судьба наполовину обгоревшей спички, плавающей в кофе.

Элли-2 улыбнулась, растягивая тонкие губы. Так её мать улыбалась моему отцу и брату.

Она – идеальная копия, как и задумывала Элли-1. Каждый раз, когда я замечала за собой один из жестов своей мачехи или слышала в своём тоне нотки её голоса, мне становилось страшно. Для неё же быть такой похожей на мать – нормально, абсолютно. И я готова была поспорить, характер у неё точно такой же. Разве что, она, наверное, не ненавидела девочек.

Элли-2, всё ещё улыбаясь, сказала мне:

– Ты была с ней в последний год?

Я помотала головой.

– Ты знаешь, как она умерла?

– Рак мозга…

– А твой отец?

– Автомобильная катастрофа.

– А твой брат?

– Теракт в торговом центре.

– Эй! – снова воскликнула Эмбер-Сивилла, пытаясь выловить из чашки спичку, не замарав пальцев. – Ты не говорила, что вся твоя семья умерла!

– Ты не спрашивала, – ответила я, отпивая немного какао.

– И ты не была рядом со своей матерью, когда у неё был рак мозга?

– Она была моей мачехой. И нет, не была. Я уже пять лет не видела никого из них.

– Но почему? – спросили они в унисон.

Я ответила: потому что один предсказатель пять лет назад сказал, что я могу принести своей семье кошмарное несчастье. Что мне лучше держаться от них подальше, иначе будет плохо, очень плохо. Что моё присутствие – как бомба с часовым механизмом.

Последовав этому знаку судьбы, я сбежала из дома. Уехала, навсегда попрощавшись с родными. Я не хотела сделать им плохо, даже невольно.

Правда, я всё равно пережила их всех.

***

Двери лифта тоже стеклянные. Они открываются медленно, и я успеваю посмотреть на лицо Любопытного, которое отражается в них. Он действительно улыбается. Вот же странный… Насколько я знаю, заложникам улыбаться не положено.

Они заходят в лифт по одному, я снова последняя. Прижимаются к стеклянным стенам, закрывая обзор, и мне приходится оттеснить их. Самой посмотреть хочется. Для этого я немного грубо толкаю их стволом автомата, и Очкастая, когда металл прикасается к ней, чуть не падает в обморок. Парочка отходит к панели с кнопками, всё ещё держась за руки, Любопытный терпит тычок дула, продолжая улыбаться. Мне бы спросить, что его так веселит, но нельзя.

У панорамной стены остаётся только Особо Нервный Парень. Он неотрывно смотрит вниз, туда, где собралась толпа. Мы стоим близко, почти соприкасаясь локтями. Я вижу, как он кусает губы, сильно, до крови, стекающей по подбородку, и слышу, как быстро бормочет что-то.

Ну и заложники у меня… Один страннее другого.

Я говорю Парочке, чтобы нажали на кнопку сто девяносто четвёртого этажа. Ещё немного оттесняю Особо Нервного, и он смотрит на меня широко распахнутыми от ужаса глазами. Рот приоткрыт, он тяжело дышит, нижняя губа в крови.

Он слишком напуган.

Мне это не нравится.

***

Я не умею читать эмоции, как Эмбер-Сивилла, но понимаю, что на её лице написано сильное удивление. Она даже забыла о спичке ненадолго.

– Что, правда? И только поэтому ты бросила всех родственников?

– Да, – ответила я. Это полная правда, я услышала, как судьба говорит со мной через предсказателя, и подчинилась ей.

Гадалка мотнула головой и тихо рассмеялась.

– Ты ещё ненормальнее, чем я думала.

– На себя посмотри, – бросила я, указывая на спичку.

Элли-2 взяла слово.

– В любом случае, это неважно. Я разыскивала тебя совсем по другому поводу.

– Зачем? – я тогда пыталась понять своё отношение к ней. Ненавижу ли я её так, как Элли-1? С одной стороны, дети не ответственны за поступки своих родителей, но с другой… они так похожи.

– Нам нужно разделить наследство! – воскликнула она.

Эмбер-Сивилла вопросительно уставилась на меня. А у меня самой было немало вопросов.

– Какое наследство?

– Наше, конечно! Элли была моей матерью, а твоей мачехой. Нам положено по половине её сбережений. По трети, если бы твой брат…

– Не надо, – не люблю вспоминать о нём. Он был моим лучшим другом, я так его любила, абсолютно ему доверяла, а он очень любил меня. Я бы умерла за него… Жаль, у меня не было такой возможности.

– Хорошо, – она тряхнула локонами и улыбнулась. – Ваш семейный нотариус сказал, где примерно можно тебя найти. Правда я не знала, что с тобой будет… Как, кстати, тебя зовут? – обратилась она к гадалке.

– Эмбер, – ответила та.

Они пожали друг другу ладони, белая кожа Элли-2 соприкоснулась с красными ожогами.

– И с тобой мне тоже приятно познакомиться… сестра, – она протянула руку и мне. Её ладонь была тёплой на ощупь.

– Что теперь? – спросила я, ожидая инструкций.

– Теперь нам нужно вернуться в ***ен, сходить к нотариусу, получить… – она говорила, а я не слушала, вспоминая свой родной город – мегаполис, который за эти годы вырос ещё больше, захватил себе ещё территории. Представляла символ города – Телебашню, стрелой тянущуюся в небеса, машины, огни… миллиарды огней.

– Эй! Эй! – Элли-2 и Эмбер-Сивилла звали меня вместе. Кажется, они уже нашли общий язык.

– Ты согласна ехать со мной?

– Да, конечно… – это было отличное указание о том, что мне делать дальше.

– Заодно по пути мы сможем заехать кое-куда, – сказала мне… уже нам гадалка.  – Ты же хотела попробовать погадать по звёздам?

***

Мы поднимаемся всё выше и выше, за стеклом проносится вечерний, почти ночной город. Счётчик этажей закрыт спинами Парочки, и я не знаю, насколько точно мы сейчас высоко. Только догадываюсь, что снаружи холодно и ветрено.

На несколько секунд я отвлекаюсь от Особо Нервного Парня и смотрю только вперёд, на панораму. Всё стихает, даже тяжесть автомата не оттягивает руки. Так спокойно в этом коконе из стекла.

Я всё же перехватываю автомат поудобнее и разминаю затёкшие пальцы правой руки. Привычно кладу их на спусковой крючок, упираю приклад себе в бедро и снова гляжу на Особо Нервного.

Я ничего такого не хочу… Не собираюсь стрелять или что-то вроде, да и не смогла бы, мне просто нужно убедиться, что этот парень ещё не впал в истерику.

Он снова смотрит в упор, только не на меня, а на дуло автомата. Его окровавленный рот принимает форму буквы «о», глаза широко открываются.

Я жду вопля, долгого, протяжного, но он выдаёт только короткий вскрик. Звук отталкивается от стен, бьёт по ушам, и резко обрывается. А потом Особо Нервный бросается в сторону, от меня, от автомата, бьётся в стекло, как бабочка в окно, бьётся всем телом, грудью, упирается в преграду руками, пытаясь вырваться наружу.

Стекло… оно такое хрупкое.

Всё происходит за секунду – он чёрным пятном мелькает у меня перед глазами и уносится вниз, к земле, к тысячам людей, окруживших башню. А в дыру с неровными краями врывается ледяной ветер. Наш кокон, наша защита –всё разрушено, прорвано Слишком Нервным Ненормальным. Он уже, наверное, достиг точки своего назначения – асфальта, а мы тут шарахаемся в сторону от дыры, врезаясь друг в друга, заложники голосят, пытаясь увернуться от автомата, а я кричу: «Нажмите на стоп! Остановите этот чёртов лифт!»

Парень из Парочки наконец-то слышит меня.

Лифт замирает на сто семьдесят пятом этаже. Двери открываются с приветственным звоном.

Замечательная вышла поездка, что и говорить…

Мы вываливаемся наружу, спасаясь от холода и ветра. Очкастая сползает по стене и начинает рыдать, залезая ладонями под очки, закрывая глаза. Парочка жмётся друг к другу, даже Любопытный не сохраняет спокойствия – смеётся, запрокинув голову, а на его лице написано полное удовлетворение.

Ну почему мне не достались нормальные заложники?

И сейчас мне, как главной, как захватчице, нужно соображать нормально. Не истерить, не плакать, не смеяться. Не что чтобы я собиралась, но это происшествие и меня взволновало… Этот крик, ветер, холод, мелькнувшая за разбитым стеклом темнота…

Мне нужно успокоиться.

И я теряюсь в воспоминаниях.

***

Звёздное небо – одна из самых успокаивающих вещей в мире. Темнота, тишина, прохлада… Нет, не будем сейчас о чём-то холодном. И о ветре тоже.

Элли-2 остановила  свою машину в тридцати километрах от города, судя по указателю. Эмбер-Сивилла лениво потягивалась на заднем сиденье – путешествовать так ей нравилось явно больше, чем на поездах с постоянными пересадками.

Моя сестра-по-закону посмотрелась в зеркало заднего вида, поправляя локоны, и сказала нам:

– Вперёд, девочки. Развлекайтесь.

– Ты тоже с нами, – гадалка хлопнула дверцей. Я пока сидела в машине, осматриваясь. Вокруг стояла почти полная тишина – в её поисках мы заехали на одну из проселочных дорог, на которой совсем не было машин и которую даже не показывали на картах. GPS-навигатор Элли-2 взбесился, пока мы туда ехали. С одной стороны дороги росли редкие зелёные деревья, с другой – низкая трава. Не такая, как в моём прошлом, но на ней тоже было приятно лежать и смотреть на звёзды. 

Эмбер-Сивилла покружилась прямо на дороге, раскинув руки, полы её длинной юбки ярко-жёлтого цвета развивались, кружились вместе с ней. Она сама тогда была,  как яркая звезда, мерцающая в ночи. Коробок спичек вывалился у неё из кармана, гремя содержимым, упал на асфальт.

Элли-2 тоже вышла из машины, сразу же сбросила туфли на каблуках, и, оставшись в тонких телесного цвета колготках, медленно пошла по асфальту к траве. Остановившись, обернулась и поманила меня рукой.

Это был отличный знак.

Я пошла к ним. Темнота ночи окружила нас, холод прикасался к коже. Трава была мягкая, примятая там, где её касались обтянутые капроном ноги Элли-2. Эмбер-Сивилла двинулась за мной, почти упала на травку и неожиданно дёрнула Элли-2 за плечо.

– Выключи фары! Видно будет лучше.

Элли-2 вздохнула, но подчинилась ей. Пока она возвращалась к машине, а потом к нам, я успела устроиться на траве, раскинув руки. Звезды там, наверху, манили меня, но я их почти не видела – только несколько тусклых огоньков.

– Плохо видно… – сказала я гадалке.

– Подожди, – отмахнулась она.

– А если у нас получится, ты дашь мне гороскоп на всю жизнь?

– Да, абсолютно на всю. Знаешь, звёзды движутся по небу, все сразу, и их рисунок для нас постоянно меняется. И то, как звёзды встали сейчас, в тот момент, когда ты добралась до них, значит очень многое. Нужно просто смотреть и видеть. Ну и пользоваться этим, – она протянула мне книгу с яркой надписью на обложке «Предсказания судьбы по карте звёздного неба».

– Отличное руководство, очень понятное, – добавила она.

Элли-2 наконец-то устроилась рядом с нами и нетерпеливо спросила:

– Когда ты уже предсказывать начнёшь?

– Как только, так сразу, – огрызнулась гадалка. – Закройте глаза. Нужно привыкнуть к полной темноте.

Я подчинилась и стала ждать, пока Эмбер-Сивилла не скажет мне открыть их и посмотреть уже на небо. Но, видимо, она забыла сделать это.

Я только услышала только её недовольное и громкое:

– Чёрт!

– Что такое? – это уже был голос Элли-2.

Я всё ещё лежала на траве с закрытыми глазами, напряжённо вслушиваясь в ветер, шелест травы и их голоса, ожидая объяснений. И вот они раздались:

– Ничего не видно. Я думала, будет намного лучше, если совсем не будет света, но это забралось уже и сюда! – в голосе гадалки звучала досада. Элли-2 ответила ей негромко:

– Что «это»?

Мои глаза всё ещё были закрыты. Я уже предугадывала ответ.

– Световое загрязнение, – сказала гадалка.

***

Я наконец-то оцениваю ситуацию нормально. Кроме смерти одного из заложников, причём не от моей руки, ничего не случилось. Остальные ещё при мне, автомат я не потеряла, мы можем двигаться дальше. Вот только лифт, на котором нам нужно было добираться ещё девятнадцать этажей, испорчен.

Я долго смотрю на карту, пытаясь найти лучший маршрут до сто девяносто четвёртого этажа и третьего лифта. В любом варианте нам придётся ещё подниматься по лестнице. Я бросаю взгляд на ноги девушки из Парочки и Очкастой – они обе в туфлях на каблуках. Не повезло…

Я взмахиваю автоматом и говорю им:

– Пошли!

Любопытный быстро кивает и подаётся ко мне, явно готовый идти хоть на край света, Очкастая всхлипывает и шепчет:

– Почему?.. Почему именно я? Всё было так хорошо и спокойно вчера… сегодня…

Ничего не могу с ней поделать. Приходится дёргать за плечо и почти своими силами поднимать с пола, направляя ствол на остальных.

Мы идём медленно, всё из-за Очкастой, которая тормозит, всхлипывает и то и дело оседает на пол. Полпути до лестницы я сама тащу её, несколько раз чуть не уронив автомат, обе руки уже больно ноют, а потом, устав окончательно, скидываю на Парочку. Те подхватывают её под локти и ведут дальше. Я облегчённо вздыхаю.

Оставшуюся половину пути мы проходим достаточно быстро, я ни разу не ошибаюсь поворотом, следуя карте. Вход на лестницу открыт настежь, как будто здесь недавно кто-то в панике убегал, покидая здание.

Мы начинаем подниматься, и я считаю этажи. Первые пять всё легко и спокойно – никто не ноет, даже Очкастая притихает. На следующих пяти заложники начинают тормозить, им не помогает ни мой окрик, ни даже тычки автоматом в спины. Видимо, магия оружия не способна перебороть банальную человеческую усталость.

На тринадцатом этаже девушка из Парочки останавливается и, обиженно поджав губы, трёт лодыжку, а потом неожиданно сбрасывает туфли с ног и кидает их вниз через пролёты лестницы. Очкастая косится на меня и поступает так же. Я тихо радуюсь, что ношу удобные Nike Air. Реклама не обманула – они действительно лёгкие, как воздух, и у меня пока ещё не болят ноги.

Но впереди ещё целых шесть этажей, около  трети от всего пути.

Я вздыхаю, перехватываю поудобнее автомат и возвращаюсь к воспоминаниям.

***

Разочарование, грусть и тоска – вот, что я чувствовала.

Мы вернулись в машину, и Элли-2 снова включила фары. Темнота больше не абсолютна, да она и не была – как нам рассказывала Эмбер-Сивилла, растянувшись на заднем сиденье.

– Раньше, лет десять назад, звёзды ещё было видно в некоторых местах. В безоблачные ночи, подальше от городов… Да даже не очень далеко. А теперь нужно ехать в джунгли или в пустыню, чтобы посмотреть на настоящие звёзды. Освещения всё больше, города растут… Световое загрязнение уже не вычистить так просто, – говорила она, откинувшись на спинку сиденья и закрыв глаза. – И ничего не поделаешь, людям нужен этот свет. Нормальным людям, я имею в виду.

– Уж простите, но в пустыню я с вами не поеду, – бросила мне Элли-2.

– Какой шанс упустили… – сказала я, запрокидывая голову. Всё те же несколько неясных огоньков, ничего больше. По таким судьбу не предскажешь.

– Эй, – Эмбер-Сивилла толкнула меня в плечо, а когда я обернулась, протянула мне свою книгу о предсказаниях по звёздному небу.

– Возьми. Вдруг тебе попадётся ещё один шанс. Я надеялась, что это будет сегодня, но как видишь… Но помни – гадать таким способом можно только один раз в жизни!

– Мне хватит, – ответила я, укладывая книгу в карман.

***

Я вынимаю «предсказания» из кармана. Обложка немного помялась, у некоторых страниц загнуты уголки. Я запоем читала эту книгу в машине на пути к городу и некоторые факты даже помню наизусть.

Например, если Венера и Полярная Звезда находятся на одной линии – никогда не рожай детей, ты переживёшь их. Если Скульптор и Печь приблизились друг к другу – проведи последующие годы с родными, не оставляя их. Если Гидра ближе к Льву, чем к Раку – берегись незнакомцев с каштановыми волосами…*

Это только часть тех знаний, тех инструкций, что предоставляет эта замечательная книга. Как же я рада, что судьба свела меня с Эмбер-Сивиллой.

Я улыбаюсь и одновременно терплю ноющую боль в ногах – девятнадцать этажей за один проход – это слишком много. И не понравилось никому – ни мне, ни Парочке, которые продолжают держаться за руки, ни Любопытному, облокотившемуся на перила совсем рядом со мной – как будто не боится вообще. Единственное – Очкастая слишком устала, чтобы плакать, причитать и шарахаться от меня – хоть какой-то плюс.

И я тоже устала, уже устала… Пройдено две трети пути, ночь, которую я вижу через небольшое окно на лестничной площадке, вступила в свои права. Скоро, совсем скоро свет погаснет во всём городе, световое загрязнение исчезнет, и я наконец-то узнаю, что мне делать дальше.

Когда я чувствую, что силы немного восстановились, и уже взмахиваю автоматом, собираясь идти дальше, звонит телефон.

Не мой – мелодия не такая. Громче, настолько громко, что динамик хрипит. А сама мелодия – аккорды тяжёлого рока. Что за кошмар?

Любопытный, вытащив из кармана телефон, удивлённо смотрит на экран и протягивает трубку мне.

– Думаю, это вас, – говорит он.

Странно… Очень странно и неожиданно.

Стоящая рядом Очкастая морщится и тянется закрыть уши, пока я смотрю на дисплей. Непонятно – одни нули вместо номера. Динамик продолжает надрываться. Я наконец нажимаю на зелёную кнопку и подношу трубку к уху, шум звонка тотчас обрывается.

– Это… – раздаётся в мембране громкий мужской голос, называющий имя и звание, и я устало прикрываю глаза, не слушая. Полиция... Ну зачем они звонят? Неужели я неясно написала то, что им надо делать, в инструкции? Неужели они такие глупые?

– …мы согласны выполнить ваши требования… – я выхватываю эту фразу из потока его слов и мгновенно прислушиваюсь, – …но при условии, что прямо сейчас вы отпустите половину заложников.

Вот оно, хоть какие-то инструкции для меня. Полиция определённо знает, как захватывать заложников, лучше, чем я, так что мне стоит послушаться.

– Вы можете отправить их вниз на… – продолжает он, но я перебиваю.

– Согласна. Я отпущу двоих, пусть идут. Вы выключите электричество?

– Мы… – он продолжает сыпать в трубку длинными фразами, за которыми я слышу согласие. Очень хорошо, даже прекрасно. Звёзды… скоро я увижу их.

– Кого отпустить? – спрашиваю я, ожидая дальнейших инструкций.

– Если у вас есть больные или раненые, то в первую очередь их.

– Кого точно?

– Решайте вы, – говорит он. Неужели он не понимает ещё и глупости этой своей фразы? Решить?.. Я не могу решать! Элли-2 удивлялась этому, Эмбер-Сивилла иногда смеялась, но они просто не знали, не видели примера Элли Первой, который был постоянно у меня перед глазами. Вот она всё решала сама, и к чему это привело? Не она ли осталась брошенной и несчастной, ни ей ли постоянно приходилось бороться, истощая свои силы?

Пока я думаю об этом, там, сто девяносто четырьмя этажами ниже, вешают трубку. В мембране раздаётся щелчок и гудки, а я остаюсь глупо стоять с телефоном в руке.

Разговор окончен, и на мне повисла очередная необходимость что-то решать.

Нет, так нельзя. Нужно избавиться от неё, как и всегда.

– Я могу отпустить двоих из вас, – говорю я заложникам, всё ещё направляя на них автомат. – Кого?

Очкастая тут же дёргается, выдвигается вперёд и снова начинает ныть и умолять:

– Меня! Меня, пожалуйста! В моей жизни ещё не случалось такого ужаса, я не могу больше… – она ударяется в слёзы, а я согласно качаю автоматом.

– Ладно. Кто второй?

Парочка переглядывается между собой и, похоже, понимает друг друга без слов.

Любопытный, не заметивший этого, высказывается:

– Хорошо бы отпустить женщин…

– Нет! – они даже возражают хором. И девушка говорит:

– Мы не можем бросить друг друга в такой момент.

– Мы не расстанемся, – добавляет парень, обнимая её за плечи.

Я удивлённо молчу. Разве подобное может происходить в прогнившем мире, где не осталось настоящей любви?

– Тогда, иди ты, – я указываю дулом на Любопытного. И тот, в очередной раз удивив меня, качает головой.

– Я могу и остаться. Лучше отпустите девушек, им хуже приходится.

– Эти двое не хотят уходить по отдельности, – отвечаю я. Интересно, есть правило, запрещающее разговоры с заложниками? Если да – я его нарушаю.

– Тогда отпустите их вместе.

– А я?! Что со мной?! – кричит Очкастая. До чего же трудно её игнорировать... И как же трудно и страшно определиться – вдруг я сделаю что-то не то.

И тогда я решаю послушаться Любопытного, перекладывая на него тяжесть выбора.

– Вы двое, уходите, – я показываю автоматом на Парочку. – И передайте  всем внизу, что я буду ждать выключения света.

Они без лишних слов или действий разворачиваются и начинают спускаться по лестнице, взявшись за руки, поддерживая друг друга. Я смотрю им вслед, не отрываясь. Удивительно… Неужели Элли-2 была права, когда говорила, что мне предстоит убедиться в существовании настоящей любви? И мой брат ошибался? Как же всё запутано…

В любом случае, у меня нет времени думать об этом сейчас. Я снова взмахиваю автоматом – это уже входит в привычку – и говорю:

– Пойдём дальше.

Очкастая опять ударяется в слёзы. Любопытный забирает у меня свой телефон.

– Кстати, откуда в полиции узнали твой номер? И что именно ты здесь? – не сдерживаю своего любопытства я.

– О, меня там очень хорошо знают, – говорит он и неожиданно тихо смеётся.

_____________________________________________________________

* Полуночный бред, придуманный автором. Не верьте ни единому слову.

***

Пока мы идём к третьему и последнему лифту, я могу снова предаться воспоминаниям. Уже более близким – тому, что случилось незадолго до захвата заложников.

Итак, вернёмся к тому моменту, когда я сидела, закрывая глаза ладонями, чтобы в них не бил красный свет солнца. Когда мои кроссовки пачкали ковёр, а секретарша в строгом чёрном костюме испепеляла меня и пятна взглядом.

Эмбер-Сивилла снова начала тасовать колоду Таро, быстро двигая руками, и недовольно коситься на Элли-2. Та уже несколько дней назад отобрала у неё спички и бензин и запретила поджигать что-либо. Разумно и смело. Вот только гадалке это совсем не понравилось, без огня она была сама не своя. 

– Давай я тебе погадаю, – неожиданно предложила она и, не дожидаясь ответа, начала раскладывать карты на ручке кресла. Конечно, она знала, что я согласилась бы.

– Воспользуемся упрощённым цыганским раскладом, – сказала она, переворачивая первую карту. – Вот, что это по-твоему?

Я всмотрелась в картинку в красно-золотых тонах, оттиснутую на плотной бумаге. Скалистый обрыв и босой с котомкой за плечами, который, закрыв глаза, тянется всем телом, всем своим существом к свету и к падению.

– Это твоё прошлое. Шут – груз ошибок и заблуждений, – она послюнявила обожжённый палец перед тем, как перевернуть следующую карту. – Это в прошлом, не заморачивайся.

Следующая картинка – ангел с красными крыльями перед золотым солнцем и золотыми фигурами двух человек – мужчины и женщины. Они держатся за руки, но не сжимая ладони друг друга, а только соприкасаясь пальцами.

– Твоё настоящее – Влюблённые. Необходимость выбора – это у тебя постоянно, вот только ты от неё уклоняешься, дружба, вдохновение чувств, – по памяти раскрыла мне значение аркана гадалка.

Я молчала, ожидая последней, третьей карты – самой важной для меня.

Золотой фон, золотые кубки и человек в красной тоге, поднявший руку к небу. Вокруг него – оттиснутое на картоне сияние.

– Будущее – Маг или Волшебник. Это желание рисковать, которого не стоит бояться, это воля, ловкость, мастерство… Используй свои силы – вот что тебе говорит эта карта, – проговорила Эмбер-Сивилла, собирая арканы обратно. Но пока она быстро перетасовывала их, из колоды вылетела ещё одна карта и упала мне на колени. Рубашкой вниз. Золотой трон, золотая корона, кроваво-красный скипетр в золотых руках…

– Император… Осуществление истины – твой долг.

Элли-2 услышав это, усмехнулась и поправила локоны.

Я, не отрываясь, смотрела на яркую картинку и странную фигуру аркана.

Включился селектор. Мы все – кроме секретарши, явно привыкшей к этому, – вздрогнули. Адвокат пригласил нас к себе в кабинет.

***

Я выныриваю из воспоминаний, останавливаясь у двери, ведущей на ещё одну лестницу. Если следовать карте, то нам нужно идти вперёд, к лифту, но… Дверь чуть приоткрыта, как бы призывая войти, и она ведёт на сто девяносто пятый этаж, куда никого обычно не пускают. Надпись «Вход» ярко горит в полутьме коридора, как ещё один знак судьбы, указывающий мне направление. Любопытство терзает меня, предлагает отступиться от первоначального пути, посмотреть, что же там, выше сто девяносто четвёртого этажа.

Я вспоминаю золотые глаза Мага. Разве я не должна следовать предсказанию и рисковать?

Взмахнув автоматом, я приказываю заложникам проходить вперёд.

Ещё ступеньки, ещё на один этаж выше, ближе к цели. Следующая дверь тоже приоткрыта – ещё один знак, и я осторожно заглядываю в щель, оттеснив Любопытного. Не тому я дала это прозвище – следовало назвать так себя.

Пока ничего, только такой же коридор, как и внизу. Немного разочаровывающе.

Я прохожу вперёд, заложники медленно идут за мной, босые ступни Очкастой шлёпают по линолеуму. Я открываю первую попавшуюся дверь – и там тоже ничего особенного. Большая комната, разделённая на части перегородками, столы, множество мониторов. На столешницах ещё остались всякие мелочи – ручки, папки… Обычный офис. Может, сюда никого не пускают, потому что здесь слишком скучно?

– Зачем это вам? – спрашивает Любопытный из-за моей спины.

– Мне интересно, – отвечаю я. – Я никогда здесь не была.

– Здесь нет ничего необычного, – он подтверждает мои мысли. – Эта часть здания сдана в пользованиеPR компании. Я сам работаю в отделе рекламы тремя этажами выше, а тут мои коллеги сидят.

– И что вы делаете? – спрашиваю я, просто, чтобы спросить, всё ещё рассматривая офис, пытаясь заметить хоть что-то интересное.

– О, мы проектируем и создаём рекламу для всей страны, и для города, конечно. Самая главная отрасль – телевидение, но есть и те, кто работает с прессой, или с наружной рекламой.

– Наружной?

– Ага. Билборды, табло разные, художественно оформленные вывески. И ещё много чего – рекламные ролики, есть целый отдел контекстной рекламы…

Я не слушаю его, вспоминая вид, который открывается на огромные города ночью. Свет, столько искусственного света. Фонари, лампы и рекламные табло, вывески, экраны, билборды. Огромная часть светового загрязнения приходится на этот хлам, никому не нужный. Из-за него звёзд почти не видно и нельзя даже свою судьбу узнать.

Оказывается, это всё создаётся именно тут.

Теперь я понимаю, почему правду об этих этажах скрывают ото всех. И жалею, что я не настоящий террорист, с бомбой и всё такое – не пожалела бы и взорвала башню, остановила болезнь двадцать первого века, заставила людей перестать бояться темноты, выражать через свет свою глупость.

Любопытный говорит ещё что-то, но я резко обрываю его:

– Пошли дальше.

И спешу к третьему лифту.

Пора со всем этим заканчивать.

***

Мне было неуютно в кабинете адвоката, и хотелось скорее с всем этим покончить. На этот раз мои кроссовки марали не мягкий ковёр, а красивый паркет, и сидела я не между Эмбер-Сивиллой и Элли-2, а с краю, у стены. Наш адвокат – возвышающийся над своим столом мужчина с седыми висками – говорил что-то, а я не слушала. Я вспоминала, как видела его в последний раз – тогда виски у него были ещё угольно-чёрные.

Элли-2 разговаривала с ним, постукивая пальцами об ручку кресла, гадалка внимательно вслушивалась в слова. Одна я как будто была не с ними, а где-то далеко, думая о том, что уготовила мне судьба. Маг и Император – два старших аркана. Что бы это точно значило?.. А моё настоящее? Влюблённые, необходимость выбора – самое страшное. Да, в этом прогнившем мире бояться стоит не смерти, а выбора. Что ведёт нас к боли, к страданиям, ко всему кошмарному? Что разрушает мир, убивает, причиняет боль? Неправильный выбор, и только он, больше нечему. Тот самый, которого я стараюсь избегать, позволяя судьбе вести себя, выискивая её знаки…

– Эй! –  Элли-2 слегка толкнула меня в плечо. – Нам тут нужна твоя подпись.

Я вынырнула из размышлений, облегчённо вздохнула, понимая, что благополучно пропустила нудные разъяснения, и приняла из ладони адвоката тяжёлую перьевую ручку.

***

Последний этап операции начинается. Третий лифт – самый обычный – с блестящими от постоянных прикосновений металлическими кнопками и частично отклеившейся от стенки памяткой безопасности – послушно открыл двери, как только я приложила к специальной панели карточку доступа. Теперь он быстро движется наверх. Я прислоняюсь к стенке и тяжело вздыхаю – за сегодняшний день мне пришлось сделать многое, очень многое, начиная с самого утра. И этот неформальный театр, и быстрое составление плана – я сама составляла план, представьте, – и выматывающий подъём к последним этажам. Он ещё не закончен, но мы близко, уже близко.

– Сколько время? – спрашиваю я у заложников. К чёрту правила о том, что с ним нельзя сближаться – даже время тогда не узнать.

Любопытный, косясь на меня, вытаскивает из кармана уже знакомый мне телефон и говорит:

– Половина двенадцатого.

Значит, снаружи уже окончательно стемнело… Хорошо, просто замечательно. Чудесная безоблачная ночь, ветер, высота и небо, и звёзды на нём. Совсем скоро это станет моей реальностью.

– Что вы собираетесь делать там, наверху? – спрашивает он. Но мы не в вопрос ответ играем, поэтому я его игнорирую. Перекладываю автомат в одну руку и, с трудом удерживая его, сгибаю и разгибаю вторую. Совсем уже устала… Скорее бы избавиться от этой железяки. Следовало бы, конечно, вернуть её владельцам, но… Не вижу смысла.

И на это есть причины.

***

Когда мы вышли из нотариальной конторы, Эмбер-Сивилла потянулась и уставилась на солнце – её глаза тут же начали слезиться, и после того, как Элли-2 заставила её отвернуться, она долго ещё моргала и вытирала слёзы.

– Что теперь? – спросила я сестру-по-закону. – Мы расстаёмся?

– Ну, я хотела бы вернуться домой, я отпуск только на три недели брала, и они уже почти закончились, но можно провести ещё немного времени вместе, – ответила она.

– Зачем? Ты же получила всё, что хотела.

Она посмотрела мне прямо в глаза и вздохнула, поправляя волосы.

– Знаешь, я, конечно, корыстна, и меня радует это наследство, но… В какой-то мере ты моя сестра, пусть и не кровная, и ты мне понравилась. Не думай, что я проехала с тобой через треть страны только ради денег.

– Да? –  неуверенно переспросила я. Конечно, я так думала. Какой ещё в этом отвратительном мире, где каждый заботится только о собственной выгоде, мог бы быть мотив?

– Точно. Знаешь, в мире ещё есть что-то хорошее и честное, – ответила она, прямо опровергая слова моего брата. И кому же из них мне нужно было верить?

– Ты сама убедишься в этом когда-нибудь. И чем мы сейчас займёмся? Знаете, я тут видела афишу, когда мы проезжали через центр – какой-то неформальный театр открылся. Может, сходим на представление, развлечёмся, – продолжила она, оставив меня в замешательстве.

– Театр? – переспросила гадалка. – Почему нет? Давно я не была в настоящем театре…

– Неформальном театре, – поправила её Элли-2. – А ты что думаешь? – обратилась она уже только ко мне.

Я промолчала. Эмбер-Сивилла ответила за меня:

– Её можно и не спрашивать, если мы выберем – она согласится.

– А, я и забыла… – протянула Элли-2 и снова мне улыбнулась.

Неформальный театр оказался той ещё штукой – пусть находился и в историческом центре города, но за помпезными фасадами домов, в куда более простых и грязных дворах. Чтобы войти внутрь нам пришлось подняться по воняющей чем-то противным лестнице, а чтобы купить билеты – выстоять на удивление длинную очередь.

– Представление через десять минут, сцена там, – сказала нам девушка, принявшая деньги. Её волосы были растрёпаны в художественном беспорядке, глаза обильно подведены чёрным, а одежда казалась лохмотьями, но тщательно стилизованными лохмотьями.

– Почему представление начинается днём? – спросила Эмбер-Сивилла, забирая у неё свой билет.

– Это же неформальный театр, – ответила ей Элли-2. – А о чём пьеса?

– О захвате заложников, – бросила девушка, поправляя спутанные пряди. – Следующий!

– Интересно, – задумчиво протянула гадалка, осматриваясь вокруг. Так же она вела себя в каждом месте, где устраивала поджоги.

Я обернулась своей сестре-по-закону и шёпотом сказала ей следить за нашей пироманкой тщательнее.

Сцена и зрительный зал оказались одной большой комнатой, наполненной полумраком. С несколько десятков стульев стояли с одной стороны, на некоторых уже устроилась публика – самая разнообразная. Я огляделась вокруг, как всегда, разыскивая знаки судьбы.

– Мне нужно в туалет, – шепнула мне на ухо Эмбер-Сивилла и удалилась куда-то к «сцене» – стене закрытой плотным занавесом.

– Я с тобой схожу.

– Ты за ней и последи, – быстро сказала мне Элли-2. – А я пока найду наши места.

Гадалка уже успела перекинуться несколькими фразами с кем-то незнакомым, но указавшим ей направление, и нырнуть за занавес. Я поспешила за ней, чуть не роняя стулья и не сталкиваясь с людьми. Какая же я неуклюжая.

За дверью оказался недлинный полутёмный коридор. Где-то впереди шумела вода, текущая по трубам, раздавались чьи-то шаги. Почти ничего не было видно, всё терялось во мраке и тусклом жёлтом свете старых ламп накаливания. Мимо меня прошёл кто-то в длинном плаще и венецианской маске – наверняка один из актёров. Заложник или захватчик? Я заметила спину гадалки впереди, там, где шумела вода, уже пошла было за ней, как услышала незнакомый мне голос. В той обстановке сложно было оценить расстояние – он был близко и одновременно далеко, повторяя одну и ту же фразу, только меняя интонацию:

– Я борец за справедливость и истину. Нет, не совсем так. Я – борец за справедливость и истину! Уже лучше. Я – борец за справедливость и истину! Борец!

Я вспомнила суровое лицо Императора, сидящего на золотом троне.

«Осуществление истины твой долг».

Я резко обернулась и пошла по коридору в противоположную сторону от сцены и Эмбер-Сивиллы, которую я должна была охранять от её же страсти. Тот же голос проговорил эту фразу ещё несколько раз, зовя меня, давая знак.

Он неожиданно вынырнул из жёлтого полумрака – закутанный в чёрные лохмотья, подобные тем, что были на девушке, продающей билеты, ещё один участник этого странного театра стоял у двери, сжимая в руках листы с текстом. Увидев меня, он поднял руку и воскликнул снова:

– Я – борец за справедливость и истину!

А я уже не слушала. Я смотрела на него – на золотистые волосы, тщательно уложенные так, что они волнами спускались к плечам, на бледную кожу и яркие кроваво-красные глаза. Может, я не совсем похожа на ту девушку с карты Влюблённых, но зато он был как будто оживший аркан.

– Кто ты? – спросил он. – Зритель?

Я молча кивнула, пытаясь понять, как расшифровать этот знак судьбы.

– Хочешь автограф? – Влюблённый вытащил из кармана лохмотьев маркер и быстро расписался на одном из своих листков. Я приняла его и попыталась вчитаться в текст.

– Поторопись, сейчас уже начнётся! – он махнул мне рукой и ушёл вперёд, скрываясь в полумраке. А я продолжила читать написанное.

Это был спойлер – лист сценария пьесы. Можно было пропустить первые пять минут – я уже знала, что там будет. Герои – девушка и парень – захватили некое здание, угрожая людям оружием. Ещё там был кусок диалога – неоконченного – вторая часть должна была быть на другом листе. Парень – этот самый Влюблённый – называл себя борцом за справедливость и истину и говорил, что ему нужно было совершить этот захват, дабы добиться желаемого. Говорил, что он не боится рисковать… Это я уже слышала – от  Мага, окружённого золотым сиянием, оттиснутым на карте Таро.

Захват заложников – основная идея. Ради своих желаний, ради истины… Всего лишь средство.

За чтением и своими раздумьями я не сразу заметила запах гари. А когда почувствовала его и осмотрелась, то шум воды в старых трубах уже заглушился треском огня. Эмбер-Сивилла! И откуда она только взяла спички?

Заметила это не только я. Кто-то пробежал по коридору – достаточно далеко, чтобы я увидела только мелькнувший силуэт, кто-то закричал за стеной, зашумел. Грохот, будто падали стулья, топот ног. Началась паника, такая же, что сопровождала пожар на ярмарке… Ничего хорошего это не значило, мне нужно было начинать выбираться оттуда.

Когда я вернулась в зрительный зал, он уже был пуст, только валялись на полу раскиданные стулья. Крики и шум переместились вперёд, на лестницу. Из-под занавеса начали просачиваться пока ещё тонкие струйки дыма, позади наконец-то зазвенела пожарная сигнализация. Я прошлась по сцене, осматриваясь. Время у меня ещё было – за своё путешествие с Эмбер-Сивиллой и её бесконечными поджогами я начала понимать, до какого момента можно не бояться огня. Из любопытства я спокойно рассмотрела декорации – пару диванов, вешалку с одеждой, стол, заваленный бумагами. Нельзя было понять даже, куда это ворвались борцы за справедливость. В углу я заметила пару брошенных автоматов – совсем как настоящих, чёрных, массивных. Не удержавшись, подняла один из них – он оказался металлическим и тяжёлым – и, целясь в стену, нажала на спусковой крючок. Ничего. Всё-таки муляж.

Удерживая его в руках, я посмотрела на дым, прислушалась к треску и звону, которые становились громче, и начала быстро думать. Не просто так мне попалось это оружие, совсем не просто так. И Элли-2 тоже ведь неспроста выбрала этот театр, эту пьесу – нас всех привела сюда судьба. Кто-то уже всё решил за меня, мне нужно было только понять… Не выпуская из рук автомата, я снова огляделась вокруг и заметила пробивающийся из-за края занавеса свет. Это был не огонь, точно, тот бы выглядел совсем по-другому. Я отдёрнула ткань от стены и увидела там окно, ведущее во двор здания. Всё те же старые дома, что так красивы с фасада, и за ними, не так уж и далеко, в небо тянулась Телебашня… Двести девяносто четыре этажа, три смотровые площадки. Так высоко, что до звёзд можно рукой достать.

Звёзды…

Захват заложников – вот, что помогло Влюблённым – моему настоящему – исполнить свою мечту, получить то, что они хотели. Это первый знак судьбы. Автомат – даже не знак, а дар – второй. Телебашня – третий. Вот то, что поможет и мне добиться своей цели, узнать свою судьбу полностью. Получается, мне нужно прийти к Телебашне, захватить заложников, подняться на самый верх и…

Где-то за сценой что-то обрушилось. Становилось опаснее, теперь действительно надо было бежать. Я уже пробиралась к выходу, спотыкаясь о стулья, когда поняла, что автомат в руках может привлечь слишком большое внимание, вовсе мне не нужное.

Ещё один знак судьбы попался мне на глаза мгновенно. Я вернулась на сцену и сорвала с вешалки длинный чёрный плащ. Быстро надела, спрятав под ним автомат и заодно закрыв нос и рот высоким воротником – запах гари стал слишком отчётливым. Конечно, воровство это не очень хорошо, но у местных неформалов были куда большие проблемы, например, пожар в их театре.

На вонючей лестнице я свернула в другую сторону и вышла на улицу из парадного входа здания, не там, где меня должны были ждать Эмбер-Сивилла, устроившая всё это, и Элли-2. Вдалеке было слышно сирену пожарной машины. Поправив плащ и сильнее сжав автомат, я ушла, куда глаза глядят, и попыталась додумать свой план по добыче звёздного предсказания.

***

Лифт немного трясёт, когда он достигает последнего этажа. На счётчике горит число 294. Вот оно. Я на самом верху.

Забыв про заложников, я покидаю металлическую коробку первой. Автомат мешается, и я опускаю его, с трудом удерживая одними пальцами, и иду вперёд. Судя по плану, до двери на небольшую площадку осталось совсем немного…

И пока я думаю о звёздах, меня резко хватают за руку.

– Вы действительно собрались наверх? На улицу? Туда?! – кричит Очкастая, вцепляясь в меня, приближая своё лицо к моему. У неё от слёз потекла тушь и глаза покраснели… Не очень-то приятное зрелище, и я сбрасываю её руку, отстраняясь.

– Не надо… – она снова всхлипывает. – Не делайте этого. Я не могу! Я боюсь высоты, ветра, боюсь… Боюсь упасть, как он! – неожиданно вырывается у неё, и я вспоминаю Особо Нервного Парня и его силуэт, тенью мелькнувший за разбитым стеклом, и то, как он улетел вниз…

Любопытный придерживает Очкастую за локоть и смотрит мне в глаза.

– Отпустите её. Я останусь, вам хватит и одного заложника. Видите же, она не может… – говорит он, сверкая зелёными глазами. Очкастая согласно всхлипывает.

– Ну… – Можно ли слушаться заложников? С другой стороны, он же избавил меня от необходимости выбора, да и слушать нытьё Очкастой мне порядком надоело.

– Ладно, – говорю я, с трудом поднимая автомат, указывая дулом на Очкастую. – Иди, спускайся вниз. Я не выстрелю.

Она всхлипывает ещё раз – может, благодарно, а может, просто так, и убегает обратно к лифту. Мы с Любопытным молча стоим и ждём, пока за ней закроются двери. Пальцы сводит судорогой, запястье, руку до локтя… Не могу больше. Я выпускаю автомат, и он с грохотом падает на пол. Божественно… Мышцы наконец-то могут расслабиться, хоть на несколько секунд.

Любопытный всё так же прожигает меня взглядом.

И медленно говорит:

– Не поднимайте. Я знаю, что это – подделка.

***

Я быстро удалилась из исторического центра города и затерялась в парке. Там легко нашла уединённый уголок среди зелени, подальше от шума и других людей, и уселась на лавочку. Мне вспомнилось, как мы с отцом часто туда ходили, и с братом тоже… С ними было веселее, интереснее, они многое мне рассказывали.

А ещё я, всё думая об осуществлении своего плана, вспоминала, как мы с отцом посетили смотровую площадку в Телебашне – одни, без брата и Элли.

Что же он мне тогда сказал?..

– Тебе нравится? – спрашивает отец у меня. Именно у меня, а не у других, собравшихся здесь же, у высокого парапета сто девяносто четвёртого этажа, не у неба, а только у меня. Это редкость, и я быстро-быстро киваю, заглядывая ему в глаза.

– Хорошо, – он обнимает меня, щекочет щетиной шею. – Посмотри вокруг.

Он специально приподнимает меня над парапетом, чтобы я могла увидеть панораму города. Рассказывает о центре и парке, что виднеется внизу зелёным пятном, о некоторых высотках, о промышленном районе. Показывает на всё одной рукой, крепко удерживая меня второй. Я молчу, просто не зная, что отвечать, наслаждаясь моментом.

– А видишь вон там, внизу, недалеко совсем, белое здание. Это городская электростанция. Она совсем близко от башни, так что если там случится какая-нибудь авария, то здесь свет меньше чем через минуту погаснет…

Электростанция!

В чём же корень светового загрязнения, что не даёт мне увидеть звёзды? Конечно же, в электричестве!

Надо просто заставить их выключить свет во всём городе на время.

А как ещё заставить, если не захватить заложников?

Знаки, что судьба посылала мне, наконец-то сложились в понятную  цепочку. Я резко выпрямилась, почти судорожно обдумывая её. Что же конкретно делать? Мне нужно явиться в Телебашню, взять несколько человек в заложники и, угрожая им, потребовать, чтобы выключили свет во всём городе, сняв световую завесу. Потом подняться наверх на лифте, посмотреть на звёзды и составить себе предсказание, а после быстро уйти оттуда. Нет, сначала подняться, а потом только потребовать выключить свет, иначе лифты работать не будут.

Отличный план. Ещё нужно бы было дать кому-нибудь в этой башне инструкции, чтобы не напутали ничего… И взять с собой заложников наверх. Это проще, а вот с инструкциями как, где я могла их взять?

Тут только я осознала, что всё ещё комкаю в одной руке лист бумаги со сценарием. Я быстро развернула его, расправила. Обратная сторона была чистой, на ней ничего не было напечатано.

Вытащив из кармана ручку, я написала там одно предложение:

«Когда мы поднимемся наверх, отключите электричество во всём городе».

И быстро сложила лист вчетверо, убирая в карман.

Достаточно. Это было последнее приготовление, теперь у меня было всё, что мне нужно.

Это и была моя предыстория.

То, что вело к происходящему сейчас.

***

Мы с Любопытным стоим друг напротив друга, автомат лежит на полу между нами. Я несколько секунд колеблюсь о том, стоит ли его поднять, но тот снова говорит:

– Не нужно. Зачем такую тяжесть таскать?

– Когда ты понял? – спрашиваю я, мысленно возражая против всего происходящего. Этого не должно было быть! Этого не было в моём плане! Судьба, почему ты так жестока?

– Недавно, уже в последнем лифте – смог рассмотреть его поближе. А издалека совсем как настоящий…

– Но, как?..

– Я просто хорошо разбираюсь в оружии. И вам повезло, что только я, – он самодовольно усмехается. Это уже меня злит.

– И что мне делать теперь? Схватишь меня и отведёшь вниз к полиции? – я быстро перекладываю тяжесть выбора на него.

– Нет, зачем же? Иди, куда ты собиралась, а я с тобой. Побывать там наверху, это такой кайф! – он смеётся, запрокинув голову. Точно ненормальный. Нужно было оставить его внизу… Почему я не сделала этого тогда?

Он продолжает смеяться, с трудом выговаривая:

– Хотя, смысла особого нет, тебя всё равно поймают. Полиция уже должна быть здесь, недалеко.

– Откуда ты знаешь? – вскидываюсь я. – Полиция боится!

– О нет, это не так. Полиция далеко не глупа или слаба. Сама посуди – ты одна, и у тебя всего один автомат – не такая уж и сложная цель. Держу пари, тот звонок был отвлекающим манёвром, и группа захвата уже к нам подбирается. Так что поторопись, если хочешь сделать там, наверху… то, что хотела сделать.

Я пинаю автомат, отбивая пальцы на ногах и отбрасывая его к стене. Несколько секунд смотрю на своего бывшего заложника, снизу вверх, так как он выше меня. С такого ракурса видно, что в его ярких глазах горит что-то ненормальное, совсем как у Эмбер-Сивиллы… И я просто не могу возразить ему. Мы продолжаем путь.

– Тебе не обязательно туда идти теперь. Почему ты не убегаешь? – спрашиваю я, быстро идя вперёд.

– Ты не понимаешь… Это такой кайф быть заложником. Хоть какое-то веселье в этом скучном мирке. Адреналин… – он снова начинает смеяться.

– Ты что, адреналиновый наркоман?

– Возможно. Я чувствую себя живым, лишь когда вокруг происходит что-то крышесносное. Например, меня и других захватывают в заложники.

–  Ненормальный! – бросаю я ему.

 – На себя посмотри! – отвечает он. Я мысленно записываю ещё одно наблюдение – как только люди понимают, что автомат поддельный, они стремительно наглеют.

– И откуда ты столько знаешь о полиции? И они о тебе? – просто из своего любопытства задаю ещё два вопроса я. Двери наружу уже близко, меня трясёт от предвкушения, и ответ я понимаю не сразу.

– Нарушение общественного спокойствия. Залез на пару крыш, превышал скорость, устроил там ещё по мелочи… Придурки просто не понимают, что без порции адреналина мне скучно и серо жить, – впервые он не смеётся, а морщится, и я чувствую некое сочувствие… Меня ведь тоже не понимали.

Дверь на крышу уже перед нами, так близко, что мне не верится. Я вытаскиваю из кармана книгу о предсказаниях и берусь за ручку.

Вот я и достигла цели своего путешествия.

Всё заканчивается.

***

Здесь наверху – действительно ветрено и холодно.

Вокруг разливается ночь – не совершенная, но темнота. Небо, бесконечный купол ночного неба надо мной – везде вокруг. А внизу – горящий огнями город, переливающийся этим отвратительным электрическим светом.

Я, зачарованная, смотрю наверх, на небо, а Любопытный закрывает двери и обходит шпиль вокруг. Я его уже не вижу. Сейчас его для меня не существует, как и всего, оставшегося за дверями площадки. Голова немного кружится от недостатка кислорода.

Снизу поднимается волна шума, достигает меня. Сто процентов, у многих там есть бинокли и подзорные трубы. Меня заметили. Меня на самом верху!

Теперь им пора выполнить мои инструкции.

Я открываю книжку по предсказаниям, и ветер перелистывает страницы. Снова осматриваюсь по сторонам и вижу, как внизу гаснут первые огни. Меньше минуты. Осталось меньше минуты.

Подобно волне по городу распространяется темнота. Как будто с моих глаз сняли повязку, показав мир во всей его естественной красоте. Светового загрязнения больше нет, и я наконец-то могу посмотреть на звёзды.

Я поднимаю глаза к небу, смотрю, как и нужно, снизу вверх. Ветер усиливается, треплет мои волосы, шелестит страницами. А я поглощена небом. Оно прекрасно вот так, настолько прекрасно, что я не могу описать. Это нужно видеть, только видеть.

За своей спиной, за дверями, через которые мы вышли сюда, я слышу неясный шум. Наверное, это полиция явилась по мою душу, как и говорил Любопытный. Они уже должны были встретиться с Парочкой и Очкастой, увидеть брошенный мною автомат…

И теперь мне не нужно выискивать знаки судьбы, чтобы узнать, как же отреагировать на эту проблему. У меня есть настоящее небо.

Пожалуйста, небо, скажи, что мне делать теперь?

КОНЕЦ