1

Ему снился странный сон: в кромешной темноте разговаривали друг с другом два голоса.

– Этот малыш – чудо, просто чудо, – восхищался первый, с легким иностранным акцентом. – Только взгляни на его ДНК. А иммунитет?! К нему не липнет ни один вирус!

– Когда начинаем? – нетерпеливо перебил второй, более низкий голос.

– Не спеши, Кларк. Пусть немного адаптируется.

Тот, кого называли Кларком, издал хриплый смешок:

– Адаптируется? Ну-ну…

– Погоди, он очнулся.

Вокруг царила мутная серость. Зрение отказывалось служить, поэтому окружающая реальность просачивалась через уши. Писк приборов, металлический звон… зловещие больничные звуки.

– Надо же, глаза как у хаски…– отметил Кларк.

– Что такое «хаски»? – поинтересовался голос с акцентом.

– Порода собак.

Пришла боль . Яростная, она вдруг потекла по сосудам вместо крови. Если это сон, то почему такой мучительный?

– Кларк? Ты что делаешь?! – послышался грозный окрик.

– Проверяю его болевой порог.

– Хватит!

Боль плавила внутренности. Кошмар продолжался. Нужно проснуться, сбежать в реальность… Его лба коснулась прохладная ладонь.

– Кларк! – владелец голоса с акцентом был вне себя.

Боль стала невыносимой, и сознание отключилось. На смену серости опять пришла темнота – на этот раз без голосов.

– Отто, запиши: болевой порог низкий, – равнодушно констатировал Кларк, не отрываясь от монитора компьютера. – Слабак, в общем.

Отто обеспокоенно склонился над хрупким светловолосым юношей на операционном столе.

– Хаски…

Сквозь мутное окошко в больничную палату ворвались первые солнечные лучи. Непобедимый жизнеутверждающий рассвет добрался даже сюда, на территорию секретной экспериментальной базы.

«Хаски…хаски…» – раз за разом, как на заезженной пластинке, повторялось в сознании, когда он открыл глаза. Светло-зеленая комнатка без окон, игла капельницы в вене… вдобавок оказалось, что он пристегнут к койке. Ремни позволяли пошевелить рукой или ногой, но не больше.

Вспомнился жутковатый сон, больничная обстановка и, конечно, страшная боль, от одного воспоминания о которой бросало в жар. Он с замиранием сердца прислушался к своим ощущениям: тело молчало, лишь слегка покалывали запястья и щиколотки.

Выходит, он в больнице? И как же это случилось?

Он попытался вспомнить, но воспоминаний не было. Совсем. Их место заняла серость, серый шум – как помехи на экране неисправного телевизора. Он не помнил, что было вчера, месяц назад… год назад. Как его зовут? Кто он? Где живет и с кем? Как здесь оказался?!

Он задергался в ремнях, но боль от иглы в вене заставила поумерить пыл. Беспомощно лежать, понимая, что происходит нечто необъяснимое, не поддающееся контролю, возможно, опасное – это было выше его сил. Изнутри медленно, черным удушливым туманом поднимался страх.

Спокойно, спокойно… Всему можно найти логическое объяснение, даже внезапной амнезии. Может, он попал в аварию? Или серьезно заболел? Такие варианты вполне имели право на существование.

Где же врач, который объяснит, что произошло?

Чтобы отвлечься, он огляделся по сторонам. Мебели не было, если не считать тумбочку рядом с койкой. Напротив под потолком подмигивала зеленым глазком видеокамера.

В двери – металлической, тяжелой на вид – вдруг завозился ключ. Разве больничные палаты запираются?

Вошедшая девушка была в коротеньком белом халате: без сомнений, медсестра.

В полном молчании она вынула иглу из его вены и отстегнула тугие ремни. Он облегченно вздохнул, взялся массировать затекшие руки. Запястья оказались забинтованы; значит, все-таки авария?

– Э-э-э…ты не знаешь, что со мной случилось? – откашлявшись, робко осведомился он. Ответа не последовало.

Медсестра повернулась к нему спиной, собираясь уходить. Из-под халатика выглядывал тонкий длинный хвост с загнутым кончиком.

Он крепко зажмурился, лихорадочно посчитал в уме до пяти и открыл глаза, точнее, вытаращился на медсестру. Хвост, похожий на лоснящуюся черную змею, никуда не делся.

Он рывком сел. Бред… Девушек с хвостами не бывает. Вот она, горькая правда: он сошел с ума и лежит в психиатрической клинике…

В палату вошел высокий, одетый в черное мужчина лет тридцати пяти, тихо заговорил с медсестрой. Кончик ее хвоста начал нервно подергиваться, как у кошки.

– Хаски, малыш, как ты? – незнакомец тем временем подошел к кровати. Удивительно знакомый голос с иностранным акцентом. «Хаски… хаски…» – эхом отдалось в ушах.

– Что такое? – мужчина перехватил его взгляд, обращенный на медсестру, и сразу все понял. – Вот оно что… Тебе не кажется, у нее и правда хвост. Тут много странных.. хм-м… существ. Не бойся.

– Так я не в… психбольнице?

– Нет, малыш, – мужчина тепло улыбнулся.

– Хаски – это мое имя?

– Да. Теперь тебя так зовут. А я Отто, твой куратор. Давай посмотрим, как поживают твои ручки и ножки? – Отто разбинтовал его левое запястье и принялся восхищаться. – Поразительно, какая скорость регенерации! Швы почти зажили, за сутки!

– Что со мной случилось? – опять спросил он, пока Отто колдовал над его правой рукой. – Откуда швы?

– Мы зашили в твое тело датчики, чтобы видеть, что происходит. Не волнуйся, шрамов не останется… уже завтра все заживет.

– Зачем датчики? – он непроизвольно вздрогнул, когда рука Отто осторожно коснулась разбинтованной ноги, изучая швы на щиколотке.

– Мы изучаем уникальные организмы… а ты индиго, малыш.

– Кто? Я… не помню.

Отто резко сменил тему:

– Ты голоден? Сегодня поешь легкую пищу, а завтра можно будет…

– Не хочу есть! – огрызнулся он. – Где я? Что происходит? Объясните! Это ведь не больница, правда?!

– Ладно, – спокойный голос куратора раздражал и пугал одновременно. – Это закрытая экспериментальная база, твой новый дом. Думаю, ты быстро привыкнешь. Главное – делай то, что говорят, и все будет хорошо. А вот и еда!

Медсестра бесшумно поставила на тумбочку поднос: овсянка в металлической посудине и пластиковый стаканчик с водой.

– Ешь, пока теплое, – негромко посоветовал Отто.

Волосы на загривке зашевелились от ужаса. Лучше бы он попал в аварию… или, на худой конец, в психушку… считал бы себя Наполеоном и получал успокоительное. Это лучше, чем быть подопытным кроликом… без памяти, без прошлого и будущего.

– Идите к черту, – от души послал он.

К его удивлению, и Отто, и медсестра молча покинули палату. Провернулся ключ в замке – в этом звуке чувствовалась безысходность.

Хаски свернулся калачиком на кровати, подложив под щеку забинтованную руку. Вспомнить, ему нужно хоть что-нибудь вспомнить…

2

От попыток наладить контакт со своей памятью разболелась голова, и Хаски осторожно поднялся с койки, чтобы в движении отвлечься от боли. Несмотря на головокружение, ему все же удалось пройтись по комнате. В стене обнаружилась дверь в ванную комнату. Здесь также стояла видеокамера и отсутствовали окна.

Хаски долго, с наслаждением умывался холодной водой, жалея, что здесь нет зеркала. Может быть, собственное отражение помогло бы вспомнить?

Неожиданно в палате сами собой погасли все лампы, кроме одной. В приятном полумраке Хаски героически боролся со сном и голодом – первым победил сон.

Очнулся он под звуки открывающейся двери: в палату вошла уже знакомая медсестра в сопровождении Отто.

Щурясь от яркого света (лампы опять горели полностью), Хаски сел в кровати.

Медсестра поменяла старый поднос с нетронутой едой на новый и вышла, Хаски успел заметить тень сочувствие на ее лице… Странно, но это придало ему сил и решимости.

– Хаски, малыш, почему ты так и не поел? – мягко поинтересовался Отто, присаживаясь на краешек кровати.

– Не хочу есть. Не хочу здесь быть. Верните мне память. Выпустите отсюда! – Хаски постарался вложить в голос максимальную ярость и напор, но, к своему стыду, сорвался в панику.

– Ты голоден, датчики не лгут, – Отто переставил поднос на кровать, осторожно подвинул к Хаски. – Малыш, что, кому ты пытаешься доказать – и, главное, зачем? К чему сопротивление? Дело в новой обстановке? Но теперь это твой дом… привыкай.

– Уж лучше умру от голода! – одним движением Хаски смахнул поднос на пол и встретился взглядом с Отто. Впервые. Глаза у куратора оказались насыщенного карего цвета, с едва заметным багровым оттенком в глубине. Глаза, излучающие внутреннюю силу. Глаза человека, умеющего получить то, что ему нужно.

– Я не дам тебе умереть, тем более, от голода. Не хочешь есть сам – будешь питаться насильно. Выбирай, что тебе больше по душе?

Дуэль взглядов продолжалась. Голос Отто звучал буднично, ровно, но от смысла слов по коже пробежали мурашки.

– Хочешь, положим под капельницу… хотя, учитывая твою чувствительность, даже игла в вене причинит боль. Хочешь, накормим через зонд. Если не будешь дергаться, все пройдет удачно. Есть еще клизма из питательных веществ. Довольно унизительная процедура. Скажи, оно тебе надо?

Хаски наконец удалось разорвать зрительный контакт между ними. Пальцы судорожно скомкали одеяло.

– Вы… вы – садист...– вырвалось у него.

Отто не отреагировал на оскорбление и продолжил, теперь уже просящим тоном:

– Малыш, давай не будем усложнять друг другу жизнь. Не упрямься и ешь самостоятельно, по-человечески.

Хаски облизнул пересохшие губы. Горечь, полынный привкус… вкус поражения… Он не смог защитить себя. Он сдался, сдался в самом начале, фактически без борьбы. Потому что был страх боли. Была слабость, голод. Был уверенный голос куратора, спокойно убеждающий в своей правоте.

Перед Хаски появился новый поднос. Свежая овсянка, ароматный зеленый чай с жасмином… Он медленно взял ложку.

– Вот и умница, – улыбнувшись, похвалил Отто.

3

Когда Хаски сорвал надоевшие повязки с запястий и щиколоток, оказалось, что швы исчезли бесследно. Если под кожей и были датчики, то он, как ни старался, не заметил их.

– Обычно на заживление уходит не меньше недели, а тут два дня… У тебя уникальный организм, малыш. Ты сам до конца не понимаешь, насколько уникальный, – Отто говорил так, будто делился удивительным и важным открытием.

Но Хаски не обрадовался своей уникальности, даже наоборот – это вызвало острый приступ гнева, смешанного со страхом.

– И что теперь? – он с вызовом смотрел в глаза куратора. – Будете исследовать меня под микроскопом, резать вдоль и поперек?

– Успокойся, – слегка улыбнулся Отто. – Никто не собирается истязать и мучить тебя до смерти. Будешь жить вполне комфортно и спокойно, ни в чем не нуждаясь.

– Я сбегу. При первой же возможности сбегу! – выпалил Хаски. И только потом понял, насколько глупо поступает, выдавая себя с потрохами.

Отто едва слышно вздохнул.

– Отсюда нельзя сбежать. Но если ты считаешь, что сможешь, то… Сегодня вечером я тебя выпущу. Найдешь выход – беги, ну а если нет…

Хаски волновался, и на это у него были серьезные причины. Во-первых, он не знал, сколько ждать обещанного Отто «вечера». В палате не было часов, и, соответственно, такого понятия как «утро», «день», «вечер» здесь тоже не существовало. Во-вторых… и эта мысль нервировала даже больше, чем первая… с чего он взял, что куратор сдержит слово? Возьмет и просто отпустит подопытную крысу на все четыре стороны? Вряд ли.

Медсестра принесла одежду – темно-синие джинсы, спортивную рубашку, кроссовки и даже курточку с капюшоном. И, наспех одеваясь, Хаски мигом забыл о подозрениях и позволил первым росткам надежды прорасти в своем сердце.

– Ну что, готов к прогулке? – Отто вошел в палату. – Надень куртку, на улице холодно.

Хаски поморщился:

– Спасибо, обойдусь.

– Как хочешь. Держи, – куратор протянул ему видавший виды мобильный телефон. – В записной книжке только один номер. Звони, если понадоблюсь.

Хаски даже не пошевелился, переваривая странное предложение Отто. Вдруг до него дошло.

– В телефоне передатчик, по которому вы меня найдете, если я убегу! Не выйдет!

– Малыш, передатчик вот здесь…

Отто вдруг оказался совсем рядом. Хаски инстинктивно отшатнулся, когда пальцы куратора пробежались по его затылку и надавили на выступающий из-под кожи бугорок.

– Седьмой шейный позвонок… тут микрочип, по сигналу которого тебя легко найти. А телефон все-таки возьми, пригодится.

Хаски без возражений положил мобильник в карман джинсов, уже зная наперед, что не будет им пользоваться.

– Можешь идти, – Отто посторонился, и в поле зрения Хаски попала открытая дверь палаты.

Коридор оказался широким и неожиданно светлым. Один его конец оканчивался тупиком, а вот противоположный… Лестница. Там была лестница, которая вела вниз, к выходу. На свободу! Хаски слепо, радостно рванулся туда, как щенок, которого спустили с поводка.

4

Лестничные пролеты пронеслись перед глазами одним размытым пятном. На периферии зрения промелькнула входная дверь… Хаски на полной скорости вылетел на крыльцо – и едва не растянулся на мокрых ступеньках, невидимых в сумерках.

Трехэтажное здание плотным квадратом окружало лужайку с редкими деревьями. Ровно посредине расположился фонтан, и там маячила чья-то фигурка. Хаски прошлепал по грязи к фонтану; фигура подняла голову.

– Привет, – на белом мраморном ограждении сидела уже знакомая хвостатая медсестра. Она вынула из ушей наушники. – Гуляешь?

– Вроде того… – пробормотал Хаски, отчаянно оглядываясь в поисках ворот, дверей, ограды, арки… словом, чего-нибудь, через что можно выбраться отсюда. Но ничего подобного не наблюдалось. Совсем.

– Можешь не искать, – медсестра пристально следила за ним. – Есть только этот выход, и он ведет во внутренний двор.

– Такого не бывает! – возмутился Хаски. Он пробежался по лужайке, оглядывая кирпичные стены, но те были абсолютно монолитны. Борясь с отвращением, он возвратился в здание. Взлетел по лестнице до чердака – дверь на крышу оказалась предусмотрительно заложена кирпичом.

– Ну, как успехи? Я же говорила… – сочувственно произнесла медсестра, когда взмыленный Хаски снова выбежал на лужайку после блуждания по пустынным коридорам.

Надежда обрести свободу таяла, как снег под безжалостными лучами солнца. В душу вползала черная обреченность.

Хаски не знал, сколько времени прошло с тех пор, как Отто выпустил его из палаты. На небе все ярче разгорались звезды, похолодало, и в чернильное небо с каждым выдохом поднимался пар.

– Пора спать. Пойдем? – медсестре надоело наблюдать за бесплодными попытками Хаски найти лазейку во внутреннем дворе.

Хаски не ответил. Вся его энергия уходила на поиск.

Он снова исчез в переплетениях широких коридоров, даже не интересуясь, почему никого не встретил на своем пути. Когда он в очередной раз приплелся на крыльцо, медсестры уже не было. Не было и надежды. Она погасла, а без нее внутри стало темно и холодно – как сейчас во внутреннем дворе.

От бессильной злости Хаски разбил мобильник Отто об стену – стало немного легче, но ненадолго. Сил, чтобы поддерживать себя если не надеждой, то хотя бы яростью, почти не осталось.

Он проиграл. Что теперь делать?

Ответа не было.

…Рассвет полоснул по глазам багрово-золотистыми красками. Еще не одетые в листву, жалкие деревья жались по углам внутреннего двора. Белый фонтан спал и ждал весну.

Хаски сидел на мраморном ограждении, глядя в никуда. Дорожки слез на щеках уже давно высохли, и теперь ему хотелось только одного: спать… как этот фонтан.

– Малыш, пойдем, ты совсем окоченел.

Хаски отчужденно чувствовал, как ему на плечи с неотвратимостью судьбы легли теплые ладони. Потом их место заняла куртка.

– Пойдем, – голос звучал мягко, но со скрытой силой.

Хаски поднялся.

– Я проиграл, – устало выдохнул он. – Что теперь делать?

– Живи дальше, малыш.

 5

– Доброе утро. Вставай, я принесла поесть.

Хаски узнал голос медсестры, и, хотя чувствовал голод, даже не пошевелился. Вчера (ведь это было вчера?) он едва добрался до кровати. Не переодевшись, накрылся одеялом с головой и мгновенно отключился. Наверно, он мог бы спать вечно… но явилась реальность и потребовала открыть глаза и встретиться с ней лицом к лицу.

– Вставай, соня. Ты спишь уже сутки. Отто беспокоится.

Хаски лишь глубже зарылся в кокон из одеяла. Здесь было душно – зато безопасно… весьма условная защита из ткани, но все же… Здесь лучше, чем там, снаружи. И пусть Отто заставит его есть. Плевать.

– Ну же, вставай…Тут такая вкуснятина! – медсестра наугад ткнула Хаски пальцем.

– Ай! – Хаски рывком сел, потирая бок. Прищурился от яркого света. Медсестра сидела рядом и виновато улыбалась:

– Прости. Я не специально… Зато подействовало, – она подмигнула. – Я – Ника.

– Х…Хаски, – неохотно представился Хаски. Это имя раздражало и напоминало кличку… но что делать, если он не помнит своего настоящего имени? Ноздрей коснулись манящие ароматы отбивных и тушеного картофеля, и у Хаски непроизвольно потекли слюнки. По сравнению с овсянкой, пахло божественно…

Убедившись, что Хаски принялся за еду, Ника тактично поднялась.

– Увидимся. Отто говорит, тебе можно гулять по вечерам. Так что… если хочешь, приходи во внутренний двор.

Хаски растерянно захлопал глазами. Тень умершей вчера надежды возникла прямо из ничего. Он-то думал, что навсегда замурован в этой светло-зеленой комнате.

Порадоваться возможности выходить на улицу и хоть как-то общаться с внешним миром Хаски не дали. Видимо, сегодня был день знакомств, потому что в палату вместе с Отто вошел незнакомец в белом халате.

– Малыш, это Кларк. Он будет проводить с тобой тесты.

– Не бойся, больно не будет, – усмехнулся Кларк. – Ну, может, совсем чуть-чуть… мы знаем, ты плохо переносишь боль.

Хаски насторожился. Смутно знакомый голос Кларка, его холодные глаза, узкие очки на переносице… интуиция подсказыывала, что от этого человека нужно держаться подальше.

– Нет, – тихо произнес Хаски. Наверно, он непроходимый тупица, если все еще считает, что в этом месте к его мнению будут прислушиваться.

Кларк фальшиво улыбался.

Перед глазами у Хаски появилась яркая картинка: шприц наполняется желтой жидкостью из пузырька. На этикетке пузырька отлично виднеется череп…

– Малыш, в чем дело? – поинтересовался Отто, когда Хаски начал медленно отступать, следя, чтобы между ним и Кларком было препятствие в виде кровати.

– Он хочет меня отравить! – зашипел Хаски. – Шприц… у него шприц с ядом… в заднем кармане брюк!

Кларк вытаращился на него.

Отто покосился на Кларка, в его глазах мелькнул зловещий красный огонек:

– Это правда?

– Бред, – Кларк с трудом натянул лживую улыбку. – Мальчик не совсем адекватен… индиго, что скажешь.

– У меня все в порядке с головой! – огрызнулся Хаски.

Обстановка накалилась; пространство комнаты заполнили невидимые крошечные разряды электричества. Наконец Отто многозначительно спросил:

– Кларк, ты ведь помнишь, что перед тем, как проводить эксперименты, это нужно обсудить со мной?

– Естественно, – процедил Кларк. – Начинаем завтра.

Он обжег Хаски ледяным взглядом, резко развернулся и вышел.

– Малыш, спасибо за помощь, – Отто тепло улыбнулся. – Иногда Кларка нужно одергивать, он слишком… хм-м… увлекается.

– Я не буду проходить тесты, – тихо признался Хаски. Он собирался сопротивляться сколько хватит сил, но благодарность Отто сбила с толку.

– Рано или поздно придется.

– Ну так заставьте меня! Добровольно я отказываюсь! – упирался Хаски.

По сравнению со страхом смерти от рук Кларка (кто знает, что придет ему в голову завтра?!) страх боли побледнел и казался совсем уж смешным.

– У меня есть идея получше, – Отто задумчиво смотрел на Хаски. – Давай договоримся на взаимовыгодных условиях. Мое условие: ты проходишь тесты. Твое условие?

– Хочу быть уверен, что со мной ничего не случится во время тестов! – выпалил Хаски. И только потом понял, насколько наивно это звучит – как если бы Красная Шапочка требовала гарантии несъедения от Серого Волка.

Как ни странно, Отто согласился.

– Хорошо. Я присмотрю, чтобы Кларк был гуманным с тобой. Договорились?

– Почему я должен вам верить? Вы все здесь заодно! – Хаски понимал, что искушает судьбу, но остановиться не мог. Недоверие так и поднималось изнутри.

– Малыш, я здесь для того, чтобы защищать твои интересы, – терпеливо объяснил Отто. – Не упрямься.

Вспышка внутренних ощущений. Спокойные теплые волны… как солнечые лучи на коже... Хаски чувствовал, что Отто не лжет – так же точно, как недавно почувствовал опасность от шприца Кларка.

Сомнения не ушли, но, странное дело, на душе стало легче.

– Ладно, – осторожно согласился Хаски.

6

Хаски едва дождался «вечера», когда Отто выпустил его на прогулку. Безропотно надел куртку и принял из рук куратора новый мобильник – действительно новый, в отличие от предыдущего.

– Надеюсь, этот ты не разобьешь.

Хаски хотел привычно огрызнуться, но вовремя сдержался. «Я здесь для того, чтобы защищать твои интересы…»

Выкрашенные светло-кофейной краской пустынные коридоры напоминали больничные – если бы не видеокамеры на каждом углу и отсутствие окон. Но Хаски упрямо называл это место больницей. «Экспериментальная база» , слово, которое упоминал Отто, – слишком грубо и безнадежно… а как раз надежду ему сейчас нужно сберечь всеми силами.

Хаски неспеша шел по коридору, пристально вглядываясь и вслушиваясь в окружающую реальность. Тишина. Лампы дневного света горят через одну. Вереница одинаковых дверей, на металлической поверхности каждой – набор букв и цифр… шифр или номер?

Чувства Хаски обострились до предела. И неожиданно оказалось, что вокруг полно звуков. Бормотание телевизора, шорох работающего кондиционера, эхо шагов…

Хаски уже спускался по лестнице к выходу, когда услышал еще что-то. Звук, похожий на шипение в газовой горелке плиты. Картинка перед глазами возникла сама собой.

Тень на светлой стене коридора. Неуловимая, текучая, как ртуть. Алые глаза-щелочки и опять шипение. Живое, оно напоминало голос…

Пораженный, Хаски потерял нить реальности и неловко растянулся на ступеньках у дверей. Острая боль в коленях отрезвила его, но – картинка была настолько яркой!

– Что случилось? – отозвалась из сумерек Ника. Сегодня она сидела на крыльце и поэтому видела – точнее, слышала – падение Хаски во всей красе.

– Ничего, – буркнул Хаски, поднимаясь. В самом деле, ну не говорить же ей, что его с недавних пор посещают странные видения.

Остаток вечера они с Никой болтали ни о чем, слушали музыку и смотрели на крупные, удивительно красивые звезды.

– У меня есть телескоп, – похвасталась Ника. – И астрономический атлас. Хочешь, завтра принесу? Будет интересно.

Хаски вяло согласился. Завтра… У Ники оно есть. А у него завтра тесты Кларка.

Ночью Хаски отчаянно не спалось. Он пожалел, что не попросил у Ники mp3 плеер… музыка помогла бы отвлечься от мрачных мыслей и снять напряжение. Хорошие воспоминания тоже могли сослужить свою службу. Хаски пытался вспомнить свое детство: улыбку мамы, голос отца, друзей по двору или, на худой конец, свою любимую игрушку – и не мог.

Утром Ника по его просьбе принесла плеер и свое карманное зеркальце... Хаски надеялся, что память прояснится, когда он посмотрит себе в глаза.

– Колющие и режущие предметы запрещены,– прошептала Ника, торопливо протягивая зеркальце. – Давай быстро, пока Отто не видит.

Оказалось, что внешностью Хаски напоминает эльфа: ярко-голубые глаза, тонкие черты лица. Косая светлая челка прикрывала правый глаз и постепенно удлинялась у левой щеки, на затылке же короткие волосы топорщились в разные стороны.

Никаких воспоминаний. Хаски понимал, что видит самого себя – и только.

Естественно, это не прибавило ни настроения, ни сил.

– Какой-то ты бледный, – заметил Отто, пока они шагали по безлюдному коридору к кабинету Кларка. Хаски промолчал, желая только одного: пусть этот день закончится как можно быстрее.

– Входи, осматривайся, – Отто открыл одну из безликих металлических дверей.– Мы скоро придем.

Хаски растерялся. В глубине души он боялся увидеть мрачное средневековое подземелье с инструментами для пыток – так ребенок боится того, что прячется по ночам у него под кроватью. Однако кабинет Кларка оказался обычным, даже с намеком на уют. Светлые обои, стол с ноутбуком, кресла, стулья и главное –окно.

Хаски отодвинул жалюзи: глазам стало больно от солнца, царящего во внутреннем дворе. Слезы навернулись сами собой… Хаски убеждал себя, что это от ярких солнечных лучей.

В коридоре послышались голоса. Хаски оглянулся – взгляд неожиданно зацепился за ножницы, лежащие на столе.

Когда Отто с Кларком вошли в кабинет, Хаски смирно стоял у стенки, тайно радуясь и пряча ножницы под футболкой, за поясом джинсов.

– Сам пришел? – Кларк оглянулся на Отто. – Ты талант! Как? Гипноз? Успокоительное?

Похоже, он ожидал увидеть Хаски, связанного по рукам и ногам и отчаянно сопротивляющегося.

– Ни то, ни другое. Сюда, малыш, – Отто легонько подтолкнул Хаски к столу. Кларк тем временем принялся подключать к ноутбуку сплетение разноцветных проводков с датчиками.

Хаски, морщась, ерзал на стуле напротив: ножницы впивались в кожу… боль конкурировала со страхом и пока выигрывала.

Ему на плечи вдруг легли ладони Отто:

– Все хорошо.

Хаски обрадовался: тому, что датчики подключались всего лишь к его ладони; тому, что пропажу ножниц не обнаружили… тому, что куратор помнит об их уговоре.

– Можешь идти, дальше я сам, – Кларк выжидающе уставился на Отто поверх ноутбука.

– Я останусь… на всякий случай. У малыша бывают периоды агрессии.

Хаски почувствовал, как Отто сильнее сжал его плечи.

– Правда? – Кларк подозрительно покосился на Хаски. – И насколько он буйный?

– Когда как… у индиго очень нестабильная психика.

– Тогда конечно, оставайся, – согласился Кларк поспешно. – Надеюсь, ты знаешь, что делать, если вдруг…

– Естественно, – безмятежно подтвердил Отто.

Хаски опустил голову, чтобы скрыть слабую улыбку. Свою первую улыбку за время пребывания здесь.

 7

– Как все прошло? – вечером Ника встретила Хаски обеспокоенным выражением лица. – Извини, что раньше не спросила, в палате камеры, сам понимаешь… Что Кларк с тобой делал, ты же похож на привидение… Было больно?

Они сидели на крыльце. Ника бросила свой телескоп и долго вглядывалась в лицо Хаски.

– Нет. Совсем не больно, – Хаски ответил с легким удивлением, не веря сам себе. Сейчас он чувствовал дикую усталость, будто пробежал марафон, а не сидел в кабинете Кларка с подключенными к ладони датчиками. И только оказавшись у себя в палате и ощутив колоссальное облегчение, он понял, насколько боялся – и насколько вымотала его борьба со страхом.

Этот день был длинным и сложным, но принес свои плоды. Ножницы Хаски спрятал под подушку, тщательно следя, чтобы их не засек глазок видеокамеры. Отто сдержал свое обещание… о чем это говорило? Хаски пока не знал.

– Ты куда?! – встрепенулась Ника, когда Хаски поднялся.

– Спать… Завтра опять тесты.

– А как же звезды?

Хаски покачал головой и побрел к себе.

Неделя медленно превращалась в кошмар. Неделя – потому что Хаски насчитал уже шесть полубессонных ночей. Дни же слились в один безрадостный день.

Страх. Днем и ночью.Черные когти страха круглосуточно впивались в Хаски изнутри, царапали, изводили.

– Мне не терпится проверить, насколько неуязвим его иммунитет, – повторял Кларк осторожно, будто пробуя почву.

– Это слишком опасно, – призывал к порядку Отто. – Хочешь угробить единственного индиго на базе?

– Ничего не случится! Его клетки не берет даже ВИЧ. Есть идея…

Хаски съеживался под взглядом холодных и жестоких, совсем как у змеи, глаз.

– Нет, – Отто не желал даже слушать. Кларк прятал досаду за вежливой улыбкой. Он еще покажет свое истинное нутро – так подсказывало Хаски чутье.

Незаметно для себя Хаски начал воспринимать реальность не внешними органами чувств, а чем-то внутренним… он не знал название этому. Но знал, что это может помочь ему не хуже зрения и слуха. Окружающие даже не подозревали, что излучают токи-сигналы, а вот Хаски чутко ловил эти тонкие энергии, как антенна.

– И как оно? – с интересом спросила Ника, когда однажды вечером он поделился с ней своим открытием.

– По разному… – Хаски сосредоточился. – Вот у тебя волны прохладно-зеленоватые, как морская вода. Они снимают усталость.

– Ого! Ничего себе комплимент! – Ника рассмеялась, но видно было, что она поражена. – А чьи волны ты еще видишь?

Хаски поежился:

– Кларка. Это как… ветер в пустыне. Жалится и больно дышать. Бр-р-р…

Ника помолчала.

– Слушай, расскажи об этом Отто! – она ткнула Хаски локтем в бок. – Он изучает такие вещи.

– Не хочу, – признался Хаски. Он никак не мог определиться в своем отношении к Отто. Внешне куратор почти всегда спокоен, но его лучше не злить – это Хаски понял сразу. Страх мешался с осторожной симпатией. Хотя, с чего бы Хаски симпатизировать своему тюремщику? Но теплые золотистые волны, исходящие от Отто, так напоминали солнечный свет... Когда куратор был поблизости, Хаски иногда прищуривался и представлял, что смотрит на солнце сквозь листву. На душе становилось легко и спокойно, будто он и в самом деле греется в солнечных лучах где-нибудь на опушке леса. Далеко-далеко отсюда.

 8

Правда о новых способностях Хаски открылась на следующее утро во время тестов.

– Парень,что тебе сказали сделать? – Кларк раздраженно ткнул изрисованные листы бумаги едва ли не под нос Хаски.

– Ответить на вопросы, – скрипнул зубами Хаски. В присутствии Кларка ему было все тяжелее сохранять внутренее равновесие.

– Вот именно, ответить! От-ве-тить. А не рисовать!

– Я же ответил! – Хаски огрызнулся, не понимая, в чем его обвиняют. – Что не так?!

– Ну? – Кларк обратился к Отто. – И что теперь делать с этими художествами?

– Малыш ответил, как смог, – Отто пригляделся к рисункам и усмехнулся. – По-моему, нарисовано очень даже неплохо.

Хаски прищурился и улыбнулся уголками губ; раздражение сняло как рукой. Кларк громко фыркнул.

– Малыш, ты видел то, что сейчас нарисовал? Когда? – Отто положил перед Хаски один рисунок. Прямо на строчках теста красовалась зыбкая тень с алыми глазами-щелочками.

– Что? – Хаски вернулся с небес на землю и поднял глаза на куратора. – Ну… Недавно. Мне кажется, оно со мной говорило.

Кларк перехватил взгляд Отто, вздохнул и постучал указательным пальцем по виску.

– Я правда это видел! –опять рассердился Хаски.

– Не ты один, – успокоил его Отто. – Еще что-нибудь видишь?

Вечерняя «прогулка» не складывалась; идти на крыльцо к Нике не хотелось. Хаски бродил по коридорам и вертел в руках мобильник Отто. Телефон привычно лежал в кармане куртки, Хаски ни разу не воспользовался им, но регулярно заряжал батарею. Любопытство заставило заглянуть в список контактов: там был всего один безымянный телефонный номер. Ничего интересного.

Хаски все чаще задумывался: может ли он позвонить кому-нибудь, кроме Отто? Родителям, друзьям, знакомым, в полицию или, на худой конец, в службу спасения? Конечно, это было бы слишком просто… Оказалось, что он не помнит ни одного телефонного номера – даже пожарной службы.

В душе закипала горечь. У него в руках возможность связаться с внешним миром. Подать сигнал бедствия, выбраться отсюда… Вот она, возможность, рядом. Так близко и так далеко.

От нерадостных размышлений Хаски отвлекли странные звуки.

Что-то скреблось за одной из дверей. Как собака, которая просится из дома на улицу. Или как крыса внушительных размеров. Или как…

Хаски торопливо пошел к лестнице, стараясь не представлять, как может выглядеть то, что сейчас хочет выбраться на волю. Хватит с него Ники с хвостом и тени с красными глазами.

Ноги сами понесли Хаски в коридор, где располагалась его палата. Навстречу ему шли Отто с Кларком. Хаски вовремя юркнул за угол и прижался к стене, чтобы не быть замеченным.

–… зашкаливает адреналин и кортизол, – говорил Отто с беспокойством в голосе. – Что делать, ума не приложу.

– Дай ему эндорфины, – фыркнул Кларк. – Антидепресанты, успокоительное…

– Это повлияет на результаты тестов. Тут нужен другой подход.

Отто с Кларком исчезли на лестничном пролете.

Хаски перевел дыхание и направился к палате. Дверь, мимо которой он проходил, была открыта. Стол с компьютером, книжный шкаф, окно в форме арки занимало почти всю стену напротив. И обои золотистого цвета… здесь будто поселилось солнце.

Кабинет Отто. Хаски понял это мгновенно. Знакомые ощущения нахлынули неожиданно. Солнечные лучи сквозь листву…

Не думая, что делает и зачем, Хаски вошел в комнату, с интересом огляделся. За окном уже стемнело, а в кабинете царили свет и живое тепло. Настольная лампа отбрасывала по углам тени. Сквозь застекленные дверцы шкафа виднелись корешки книг: «Индиго и экстрасенсорные способности», «Индиго: мутанты или новая раса?», «Как распознать индиго», «Индиго…». Похоже, Отто вплотную занимался изучением этого вопроса.

Хаски бегло взглянул на бумаги, лежащие на столе. Ничего особенного. Может быть, в компьютере найдется что-нибудь нужное?

В коридоре послышались шаги. Хаски едва успел спрятаться за плотной шторой, когда в кабинете появился Отто. Захлопнулись двери, и Хаски почувствовал себя в западне. Что делать? Оставалось только корить себя за излишнее любопытство.

Отто расположился за компьютером, совсем рядом.

– Выходи, малыш. Зачем прятаться? – послышалось вдруг.

– Как…? – Хаски неохотно показался из-за шторы. Отто развернулся в кресле, усмехнулся.

– Извини, конечно, но ты пыхтел, как паровоз, – отметил он.

Похоже, данная ситуация развеселила куратора. Хаски помялся:

– Э-э-э, я пойду…

– Давай пообщаемся, если уж пришел. Присаживайся, – Отто указал на стул рядом со столом. Стул стоял на том же месте, что и в кабинете Кларка… Непроизвольно вспомнились тесты – и страх, с ними связанный.

– Не бойся.

– Я и не боюсь, – Хаски демонстративно сел напротив Отто и тут же оказался под прицелом пристального багрово-карего взгляда.

– Послушай, малыш, – Отто заговорил, тщательно подбирая слова. – Ты плохо спишь, постоянно нервничаешь. Так не пойдет. Понимаю, это тяжело, но постарайся хотя бы немного успокоиться.

– Успокоиться? Меня запихнули сюда насильно, стерли память – и я должен быть спокоен? – возмутился Хаски. – Может, еще порадоваться, что все так вышло?!

– Здесь вполне можно жить и радоваться жизни. Посмотри хотя бы на Нику, – мягко возразил Отто. – Малыш, я хочу помочь… Знаешь, на кого ты сейчас похож ? На ежика.

Хаски исподлобья изучал Отто. Куратор буквально лучился доброжелательностью, но… ежик? Почему-то было обидно это слышать.

Не дождавшись вразумительной реакции, Отто подошел к Хаски.

– Вот они, твои колючки, – он протянул ладонь, чтобы коснуться Хаски, но не довел движение до конца.

Хаски неотрывно смотрел на ладонь куратора в нескольких сантиметрах от своего плеча. Тепло. Легкое, невесомое. Прикосновение солнечного луча к коже… Спокойствие… Тепло снаружи – и внутри. Хаски с трудом сконцентрировался.

– Чего вы хотите?

– Не много, – улыбнулся Отто. – Чуть-чуть твоего доверия.

– Но Кларк… – начал было Хаски.

– С Кларком будь осторожнее, не провоцируй его. А я – на твоей стороне. Просканируй меня, если не веришь.

В комнате повисла тишина.

– Верю, – наконец произнес Хаски.

Отто вернулся в кресло.

– Отлично, – в его голосе слышалось явное облегчение. – Давай начнем с малого. Называй меня на «ты», ладно?

9

Вернувшись к себе, Хаски планировал переварить, разложить разговор с Отто по полочкам, но уснул, едва голова коснулась подушки. Страх внутри если не исчез, то хотя бы втянул свои острые коготки, и усталость взяла свое.

Утром Ника выглядела необычайно оживленной.

– Включили фонтан, – поделилась она. – Хочешь посмотреть?

Конечно, Хаски хотел. Выбраться из четырех стен на солнце и не присутствовать на тестах… в этом была особенная радость. Может, убогая и горькая, но она была.

Внутренний двор при свете дня казался не таким мрачным, как в сумерках. Весна все-таки добралась сюда: пробивалась первая трава, распускались молодые листочки на деревьях.

– Красота… – Ника уселась на мраморное ограждение и подставила ладонь под струи ожившего фонтана.

Хаски молча впитывал в себя безоблачно-голубое небо, солнце, яркую зелень. На глаза навернулись непрошенные слезы. Парни не плачут. Кто сказал такую глупость?

– Ты куда? – окликнула Ника. Хаски побрел в другой конец двора, мысленно умоляя Нику не идти за ним. Что-то подсказывало, что сейчас она не поймет его чувств… а он не понимал ее. Простой фонтан – а сколько радости… Он бы и сам радовался всему на свете, но только на воле. «Здесь вполне можно жить и радоваться жизни…» Неужели?

В ветвях деревьев заливались птицы. Вытирая слезы тыльной стороной ладони, Хаски поднял голову. Он стоял под старым раскидистым каштаном.

Праздничные белые свечи, они расцветают в мае.

Хаски сел в разветвлении корней, прислонился спиной к стволу. Похлопал по теплой древесной коре. Ну здравствуй, старый друг…

Там, откуда он родом, каштанов очень много, весной улицы просто вскипают белой пеной каштанового цвета… Хаски видел эту картинку в подробностях, но не мог вспомнить названия города.

Он понял, что прошло довольно много времени, когда Ника жестами подозвала к себе. Прогулка подошла к концу, пора возвращаться. Теплый ветерок высушил слезы, ободряюще взъерошил волосы.

– Твою дверь больше не будут закрывать. Иди куда хочешь… свобода! – сообщила Ника на обратном пути.

Хаски поморщился: все-таки у них с Никой разные представления о свободе. Хотя, в данной ситуации и это – уже неплохо.

– Слушай… – Хаски осторожно подбирал слова. – Только честно… Как ты сюда попала? Скучаешь по…

– Попала обыкновенно, как и ты, – сухо перебила Ника, направление разговора явно испортило ей настроение. – Здесь лучше, чем дома. Правда.

– А ты помнишь, как было дома? – Хаски говорил почти шепотом, боясь спугнуть надежду. Ведь если Ника помнит, то и он, возможно…

Ника вздохнула.

– Сначала не помнила ничего, потом… Но лучше не помнить. Все, больше ничего не скажу, – неожиданно отрезала она, когда Хаски открыл рот, чтобы задать следующий вопрос. – Тебя ждет Отто, он у себя.

Сегодня все двери-близнецы были закрыты, но Хаски без труда отыскал кабинет Отто.

Знакомое золотистое тепло служило ориентиром, и он просто пошел по этому следу, как собака. И не ошибся: за безликой дверью, к которой его настойчиво тянуло, действительно оказалась наполненная солнцем комната… наполненная солнцем в прямом и переносном смысле.

– Сегодня у нас очередной тест. Садись, – Отто приятно улыбнулся и указал на кресло у стены. Своими габаритами кресло больше напоминало маленький диванчик, мягкий и какой-то уж очень домашний.

– А где… – Хаски оглядел кабинет в поисках Кларка.

Отто понял его с полуслова:

– Кларка не будет. Ты, я вижу, рад этому?

Хаски молча устроился в кресле. Контролировать, ему следует лучше себя контролировать… видимо, облегчение слишком явно отразилось на лице.

– Кларка ты не перевариваешь, меня сторонишься, а вот Нике повезло больше всех, – Отто хмыкнул.

Хаски захлопал глазами.

– Нике?

Отто не ответил. В его руках появился прибор, похожий на плоский калькулятор с хвостом из разноцветных проводков:

– Это энцефалограф, он регистрирует работу мозга. Провода крепятся к голове, это не больно.

Хаски кивнул и тут же спросил:

– Так что насчет Ники?

– С ней ты общаешься больше всех… с обычной медсестрой. Мне как куратору даже немного обидно. Кстати, Ника нарушила правила, – Отто говорил негромко, задумчиво, будто разговаривал сам с собой. – Принесла зеркальце…ты ведь знаешь, что острые предметы запрещено вносить в палату?

Сердце Хаски пропустило несколько ударов. Пальцы куратора прикоснулись к его вискам, осторожно закрепляя электроды, а глаза оказались прямо напротив. Насыщенно карие, с красноватым оттенком в глубине… цвета крепкого черного чая.

У Хаски вдруг закружилась голова. Неясное томление… Что-то не так. Сейчас ему следовало бы испытывать страх за Нику и за себя. Если Отто знает о зеркальце, то знает ли он об украденных ножницах? Сердце забилось с удвоенной частотой, но не от страха.

– Ника не виновата… я сам попросил, – Хаски облизнул пересохшие губы. Терпкий чайный привкус. Откуда?

– Ладно, – Отто пристегнул энцефалограф к поясу Хаски. – На будущее: за подобное здесь наказывают.

Хаски тихо выдохнул. Как только Отто отошел к столу и сел за компьютер, туман в голове и сердцебиение прошли как по волшебству. И это напрягало больше, чем ножницы и, соответственно, нарушение правил.

Что-то не так.

10

Некоторое время в комнате висела тишина. В приоткрытую форточку просачивался аромат цветущих абрикос, ярко светило солнце.

– Я пойду? – наконец осторожно поинтересовался Хаски.

Отто окинул его пристальным взглядом поверх монитора.

– Нет. Побудь тут, вдруг электроды отклеются, – мягко объяснил он. – Займись чем-нибудь, чтобы не скучать. Почитай. Можешь порисовать. Еще есть мультики.

Тон Отто был по-дружески теплым, даже не верилось, что только что куратор пугал нарушением правил.

– Мультики? Нет, спасибо, – Хаски выразительно поморщился. – Лучше порисую.

– Как хочешь, – Отто подвинул на край стола, поближе к Хаски, альбомные листы, карандаш. И углубился в работу.

Хаски бездумно выводил на бумаге тонкие, похожие на виноградную лозу, завитки. Косился на Отто сквозь длинную челку. Вздыхал и снова рисовал, теперь уже цветущий каштан… Потом была лилия – и опять взгляд в сторону куратора.

– Малыш, спрашивай, – Отто усмехнулся, щелкая мышкой.

Хаски прикусил кончик карандаша. Для куратора он явно открытая книга…

– У меня много вопросов.

– Замечательно, – ободрил Отто. – Давай.

Хаски робко начал допрос:

– Моя память… она восстановится?

– Со временем – да.

Хаски с облегчением выдохнул. Хорошие новости!

– А зачем ее стерли?

– Чтобы ты легче адаптировался здесь.

– Легче адаптировался?!

– Дальше? – Отто сделал вид, что не замечает возмущения Хаски. – Хочешь узнать что-нибудь о своих способностях?

– Ну… – Хаски опустил глаза на рисунки. Изрисованная бумага кое о чем напомнила. – Та тень с красными глазами… что это?

– Скажем так: сущность из другого плана реальности. Ты ведь знаешь, что наша реальность имеет многомерную структуру? Нет? Ну представь торт с несколькими слоями: ты можешь видеть все слои, а окружающие – только один.

– Вы… – Хаски сделал над собой усилие.– Ты сказал, не только я вижу… Кто

еще…

– Я.

– Правда? – оживился Хаски. – Ты индиго?

Отто ответил односложно:

– Нет, индиго здесь ты.

Хаски хотел почесать голову кончиком карандаша, но вовремя вспомнил про электроды. Сколько информации – и всего за пару минут! Похоже, общение с куратором может быть полезным. К тому же, разговаривать с Отто интересно и… затягивает. Хочется спрашивать еще и еще. Что еще ему хотелось бы узнать? Конечно! Какие способности у Отто?

– Давай продолжим завтра? – вдруг спросил Отто. –Сегодня я немного занят.

Хаски нехотя согласился.

– «Завтра»? Ты сказал, «завтра»? – запоздало спохватился он.

– Приходи, если захочешь пообщаться, – Отто вернулся к своей работе.

Хаски некотрое время изучал сосредоточенное лицо куратора, потом принялся за прерванное рисование. Дело пошло быстрее и легче, Хаски даже не задумывался, что рисует и как, черные линии ложились на бумагу сами собой.

Когда он очнулся и отложил в сторону карандаш и бумагу, за окном-аркой понемногу темнело, а Отто куда-то исчез.

Хаски зевнул, снял кроссовки и забрался на диванчик – точнее, кресло – с ногами. Положил голову на пухлый подлокотник – осторожно, чтобы не потревожить проводки на голове. Интересно, когда придет Отто и отпустит его к себе? Хотелось спать… Обстановка в кабинете Отто убаюкивала, медово пахли абрикосы.

Хаски еще раз зевнул. Глаза слипались…

– Какой хорошенький! Сколько ему?

– Двадцать один.

– Специфический возраст, к тому же индиго… Представляю, как тебе тяжело.

– Это того стоит… Малышу цены нет.

Хаски лениво потянулся и высунул нос из-под пледа: ноздрей тут же коснулся абрикосовый аромат. Сонливость сняло как рукой.

Он что, ночевал у Отто в кабинете?

Плед соскользнул на пол, когда Хаски рывком сел.

– Доброе утро, малыш, – поздоровался Отто. Рядом с ним стояла незнакомка в белом халате. Хаски оторопело пялился на нее, как на привидение: за время, проведенное здесь, он не видел никого, кроме Отто, Ники и Кларка. Ему уже начинало казаться, что эти трое – единственный персонал базы.

– Привет, я Эмма, – женщина улыбнулась.

Она была воплощением женственности: пышные формы, светлые локоны. А солнечный свет окутывал ее фигуру золотистым ореолом и добавлял образу нереальности.

– Эмма будет работать с тобой, – пояснил куратор.

– Вы хорошая, – Хаски улыбнулся Эмме. – Не то что Кларк.

Похоже, Эмма относилась к тем женщинам, которые мгновенно и без усилий очаровывают окружающих… даже ее имя излучало какие-то невидимые притягательные флюиды.

– Приятно слышать, Хаски, – Эмма переглянулась с Отто. – Не волнуйся, у меня не такие жесткие методы, как у Кларка.

Отто сверился с часами:

– Малыш, уже завтрак. Беги.

Хаски послушно одел кроссовки, пригладил растрепанные волосы: оказалось, что проводки с электродами исчезли.

– А где… – он оглянулся в поисках альбомных листов.

– Рисунки пока побудут у меня, – Отто повернулся к Эмме.

– Я… – Хаски хотел сказать «приду сегодня вечером», но осекся.

Эмма смотрела на Отто так, что Хаски мгновенно почувствовал себя здесь лишним. Ему осталось только тихо прикрыть дверь за собой.

После кабинета Отто собственная комната казалась сумрачной и холодной… Хаски уверял себя, что это только из-за отсутствия окна.

– Сегодня вечером обещают ясное небо, – осторожно сказала Ника. – Будет хорошо видно Сириус. А в саду цветут магнолии, после обеда можем пофотографироваться.

– Угу… – Хаски почти не слушал ее болтовню. – Слушай, кто такая Эмма?

– О, она классная! Раньше была моим куратором. Красивая, умная, добрая… Повезло тебе!

Хаски едва слышно вздохнул.

– Ну что, встречаемся вечером? – после паузы Ника вернулась к прерванному разговору.

– Я занят, извини.

Всю следующую неделю Хаски стоило больших трудов не замечать разочарованно-вопросительных взглядов Ники. На душе скребли непрошенные кошки, когда вечерами он шел к Отто, а не на крыльцо, как раньше.

С Отто было легко говорить – и молчать. Пока куратор работал, Хаски устраивался по-турецки в кресле и рисовал. В такие моменты казалось, что они общаются даже тогда, когда каждый занят своим делом.

Эмма также была частым гостем в кабинете Отто. Она медленно шла к столу, призывно покачивая бедрами, – и это вызывало у Хаски странную досаду.

Что-то не так. Но он не мог понять, что именно.

11

Кларк тем временем проводил свои исследования, Хаски не особо вникал в их суть: его волновало лишь то, насколько они безопасны и безболезненны.

Однажды Кларк привел его в полутемную комнатку, в которой хватило места только для стола с компьютером. Что-то тихо гудело, а за прозрачной внутренней дверью виднелся подозрительный агрегат. Его тесное круглое отверстие почему-то ассоциировалось со входом на космический корабль.

– Это томограф, – равнодушно сообщил Кларк. – Полежишь спокойно. пока я тебя просканирую.

– Я не полезу туда, – Хаски отрицательно замотал головой. – Пока не придет Отто.

– Металл на теле есть? Есть, – Кларк будто и не слышал его. – Сережку сними.

– Что? – не понял Хаски.

Кларк пробормотал что-то насчет тупости и подошел к Хаски.

– Ай! – Хаски схватился за левое ухо. – Больно!

– Мило… с красным камушком, – Кларк изучал лежащую на своей ладони сережку- «гвоздик». – Говорят, парни, у которых в левом ухе сережка, голубые. Правда? Чего молчишь? Судя по твоей смазливой мордашке...

Кларк окинул Хаски откровенно оценивающим взглядом.

Хаски пожалел, что его собственный взгляд не обладает способностью сжигать дотла… тогда Кларк уже превратился бы в жалкую кучку пепла. Жаль, взгляд этого не может, и для защиты остаются только слова.

– Пошел ты…

Кларк изогнул бровь.

– Что-что? – в его ласковом тоне послышалась угроза.

Как там говорил Отто? Будь осторожнее, не провоцируй.

– Ничего, – выплюнул Хаски, сдерживаясь изо всех сил.

– Вот и отлично, – Кларк удовлетворенно усмехнулся. – Заходи внутрь.

Хаски повысил голос, чтобы наконец быть услышанным:

– Пока здесь не будет Отто, я не полезу туда!

– У твоего куратора полно дел. Сейчас вколю снотворное…

Пока Кларк вытаскивал из кармана шприц, Хаски сорвался с места и вихрем вылетел в коридор.

Он мчался, не разбирая дороги, – точнее, выбирал дорогу интуитивно, не полагаясь на зрение.

– В чем дело? – Отто воззрился на запыхавшегося, мокрого Хаски на пороге своего кабинета.

– Кларк… я не буду лезть в том... том… короче, не буду! А он даже не слушает!

Хаски захлебывался словами и с ужасом понимал, что вот-вот заплачет. Отто подошел, положил ладони ему на плечи. Участливо улыбнулся.

– Малыш, послушай, томография – не больно. Чего ты так боишься?

– Вдруг Кларк… – Хаски не закончил.

– Ясно. Это мы решим. Воды дать?

– Н-нет…

– Иди сюда, ты весь дрожишь.

Хаски послушно уткнулся носом в плечо Отто. Одной рукой куратор обнял его, а другой осторожно гладил по голове.

Хаски прикрыл глаза, тепло плавно, неторопливо разливалось по телу.

– Ох, как трогательно, – послышался язвительный комментарий Кларка. – Уже пожаловался ?

– Уйди, – тихо, но грозно посоветовал Отто.

Кларк заткнулся и, негодуя, громко хлопнул дверью.

– Ну как, успокоился немного? – Отто отодвинул Хаски от себя, внимательно осмотрел. – Пойдем, сделаем уже эту чертову томографию.

И вправду, томографии не стоило бояться. Она оказалась веселой прогулкой по сравнению с процедурой, которую Отто назвал «биопсией». Хаски понял это, лежа на операционном столе под безжалостно-ярким светом галогеновых ламп.

И как только он позволил Отто уговорить себя? В искусстве убеждения куратор явно имел большой опыт… не важно даже, что он говорит – важно, как он это делает. Негромкий вкрадчивый голос проникал куда-то в подсознание, успокаивал, убаюкивал, уверяя, что больно не будет. Хаски поверил и, несмотря на страх, добровольно пришел в операционную.

– Ну привет. Где бы еще нам увидеться?

– Ника? – Хаски вздрогнул, когда игла шприца проникла ему в вену.

Медсестра на мгновение сняла маску.

– Узнал? Оперирует Эмма. Все свои, – она подмигнула.

– Да, у Кларка вдруг появились неотложные дела, – лицо Отто тоже скрывалось под маской, и, судя по выражению глаз, он улыбался.

Хаски хихикнул. Перед тем как уснуть, он увидел красочную картинку: Кларк тщетно пытается выбраться из запертой подсобки.

12

Хаски смотрел сон отстраненно, будто со стороны, как смотрят фильм в кинотеатре, – но понимал, что это происходило с ним на самом деле. Память наконец приоткрыла завесу секретности и выдала первое воспоминание.

Больница. Табличка над входом на второй этаж гласила: «Отделение психосоматических заболеваний». Родители позаботились, чтобы уХаски была отдельная палата со всеми удобствами. Точнее, позаботился отец, который давно ушел из семьи и теперь восполнял недостаток отцовской любви, решая материальные проблемы сына.

Хаски не считал себя нездоровым. Успокаивало лишь то, что отделение психосоматики, несмотря на свое грозное название, не являлось психбольницей. «Здесь лечатся люди с чуткой психикой», – любила повторять Нина Ивановна, врач Хаски.

Сам Хаски не понимал, от чего его пытаются излечить. «Невроз», «депрессия» и так далее… список возможных диагнозов – и, соответственно, выписанных лекарств,– был внушительным. Хаски считал дни до возвращения домой и даже вычеркивал числа в маленьком календарике. Терпение почти равнялось нулю, поэтому, когда однажды в его палату вошла Нина Ивановна, в голову пришла только одна мысль: «Выписывают!».

– Встречай посетителя, – сообщила врач. – Известный психотерапевт, он тобой заинтересовался.

Хаски не сдержал разочарованный вздох. Опять придется отвечать на идиотские вопросы… а от этих лекарств так болит голова и хочется спать…

Психотерапевтом оказался кареглазый мужчина в черной рубашке и джинсах в тон.

– Саша? Приятно познакомится, Отто, – голос был приятный, с легким иностранным акцентом.

– Чего вам? – нелюбезно осведомился Хаски, когда Нина Ивановна ушла.

Ему сразу не понравился взгляд Отто: пристальный, изучающий.

Психотерапевт присел на стул возле кровати и открыл медицинскую карточку Хаски.

– Диагноз неустановлен. Ясно. Как лечение, помогает?

Ну вот, началось… «Что?» да «почему?»…

– Я здоров, – огрызнулся Хаски. – Это родители считают, что меня нужно лечить!

– Удивительно, ты ни разу не болел, – Отто будто и не заметил вспышку гнева.– Ни свинкой, ни ветрянкой… даже гриппом.

– Да. Только…

– СПИДом. Знаю эту историю: заразили в роддоме во время переливания крови. В два года оказалось, что ты совершенно здоров, вируса в крови нет.

– Откуда… – Хаски поднял брови.

– Об этом писали в газетах. Еще бы, мальчик с абсолютным иммунитетом! Сенсация!

– Очень рад, – проворчал Хаски и принялся демонстративно щелкать пультом от телевизора. Неужели не видно, что он не настроен общаться?

Отто не отрывался от его карточки:

– А что у нас с психикой? Видишь недоступное другим? Бывало такое?

– Я не псих… – вздохнул Хаски.

Отто тепло улыбнулся:

– Нет, конечно. Хочешь угадаю? Тебя достало, что окружающие считают тебя странным, иногда даже ненормальным. А на самом деле, ты просто видишь реальность по-своему. Ты особенный.

– И что? – Хаски вызывающе посмотрел Отто в глаза – и испугался. Во взгляде психотерапевта светилось нескрываемое восхищение. Как у человека, который получил долгожданный подарок на день Рождения. Хаски передернуло.

– Уходите, – тихо потребовал он.

– Ладно, – легко согласился Отто. – До встречи, Саша.

Хаски с облегчением следил, как психотерапевт уходит. Странный разговор. Странный человек…

В половине девятого вечера в палате вновь появилась Нина Ивановна.

– Есть разговор насчет твоей выписки. Пойдем прогуляемся, – врач нервно поглядывала на часы.

– Сейчас? – Хаски пялился на нее. Сладкое слово «выписка», равнозначное слову «свобода», подкупало… Поэтому он без возражений последовал за Ниной Ивановной на улицу, к боковому входу в больницу. Стемнело, моросил мелкий дождик. Рядом со ступеньками стоял джип с распахнутой задней дверцей, в апельсиновом свете фонарей он напоминал притаившегося в засаде зверя.

Нина Ивановна вдруг остановилась и обернулась.

– Так… – начал Хаски, но осекся. Врач смотрела мимо, будто видела что-то за его спиной. Хаски не успел оглянуться: сильная рука схватила его сзади, вторая зажала рот. В ноздри ударил резкий запах.

– Дыши, малыш.

Знакомый голос. Чертов психотерапевт! Он же маньяк!

Хаски протестующе замычал и попытался пнуть Отто – бесполезно. С каждым вдохом сил оставалось все меньше. Тело отказывалось слушаться, сознание заволокло белой дымкой…

Хаски дернулся в последний раз и затих. Несколько мгновений он еще чувствовал, что происходит вокруг. Кожаное сидение авто. Щелчок двери. Урчание двигателя. Темнота.

Кабинет Отто являл собой поле боя: на полу изорванные документы, корзина для мусора валялась в углу, книги свалены в кучу под книжным шкафом. Уцелел лишь компьютер; несмотря на жажду мести, Хаски не решился его трогать.

Хаски пришел сюда, как только очнулся от наркоза, – в одной пижаме, босой, злой как черт. Он пришел с целью высказать Отто все, что думает по поводу своего похищения. Куратора в кабинете не оказалось, а ярость кипела внутри и требовала немедленного выхода…

– Малыш, что случилось?

Надо отдать должное Отто: разгром в кабинете лишь слегка удивил его.

– Ну, рассказывай, – куратор занял свое место за столом и сложил ладони домиком. Хаски шумно дышал, до боли сжимая кулаки.

– Ты! – он обвиняюще ткнул дрожащим пальцем в Отто. – Ты меня похитил!

– А, – Отто понимающе кивнул. – Это было грубо, правда. Испугался? Прости, малыш.

Хаски поперхнулся воздухом, хотелось рвать и метать. Малейший намек на агрессию со стороны Отто – и он точно вцепился бы куратору в горло. И плевать на последствия!

– Прости, пожалуйста, – Отто выглядел как человек, искренне сожалеющий о своем проступке.

Самое ужасное – и непонятное – он не лгал. Как такое возможно?

Хаски сжал зубы. Да какая разница?!

– Выпусти меня отсюда. Сейчас же!

Отто поднялся из-за стола. Осторожно, будто пробуя каждый шаг, направился к Хаски.

– Не подходи! – ощетинился Хаски. Куратор мгновенно остановился.

– Я не причиню тебе вреда, – успокаивающе заговорил он.

– Неправда! – с горечью воскликнул Хаски. В данной ситуации это слово звучало абсурдно, наивно и по-детски.

– Почему? – живо поинтересовался Отто. – Я ни разу не обманул тебя… Нет смысла, ты сразу чувствуешь это.

Хаски неохотно признался себе, что куратор прав… но паршивое ощущение предательства не покидало… Хотя, предать может только тот, кому доверяешь. Близкий человек.

– Отпусти меня.

– Не могу, – Отто сделал еще шаг к Хаски. – Ты удивительный.

Опять этот пугающий восхищенный взгляд… Хаски едва не взвыл. Ну что он может противопоставить Отто? Физическая борьба? Бесполезно. Куратор выше его и, безусловно, сильнее.

Отто здесь хозяин, он на своей территории.

Может, переубедить? Припугнуть?

– Меня найдут, а тебя посадят! – Хаски постарался вложить в голос всю веру в торжество правосудия.

– Спецслужбы в курсе, чем мы здесь занимаемся, – спокойно заметил Отто. – И полиция, соответственно, тоже.

Не получилось. Хаски закусил губу, словил собственное отражение в стеклянной дверце книжного шкафа: на лице застыло отчаяние.

Отто вдруг оказался рядом, на расстоянии вытянутой руки. Хаски резко отступил назад – и, охнув, схватился за голову.

– Где болит? – всполошился Отто. – Голова? Садись-садись…

Хаски осторожно устроился на краю кресла-диванчика.

– Такое бывает… наркоз… – бормотал Отто, будто оправдываясь. – Ты как, малыш?

Нужно быть слепым, чтобы не видеть, что куратор искренне, неподдельно беспокоится. Хаски пришла в голову идея.

– Хочу пить, – он грустно посмотрел на Отто сквозь косую челку.

– Вода? Минералка? Может,чаю? – тут же откликнулся куратор.

– Минералка, – печальнее прежнего произнес Хаски.

– Сейчас, малыш. Сиди спокойно, – Отто ласково взъерошил его волосы и вышел из кабинета.

Хаски прислушался к затихающим в коридоре шагам, хмыкнул и придирчиво осмотрел себя в стеклянной дверце. Да уж, вид, как у бездомного котенка или щенка… худенький, бледный, растрепанная челка падает на лицо… Он вызывает жалость, а вместе с ней – желание почесать за ушком и пригреть на груди.

Хаски придал лицу выражение а-ля «кот из мультфильма «Шрек». Получилось вполне правдоподобно. Давить на жалость – неплохая тактика, и это было успешно доказано только что.

Он слабо, устало улыбнулся. На войне все средства хороши… С волками жить – по-волчьи выть? Да. Не только над ним здесь будут ставить эксперименты.

 13

Этой ночью к нему решила вернуться память – вся и сразу. Хаски с нетерпением ожидал возвращения воспоминаний… а зря. По ощущениям, его будто пришибло бетонным блоком, безжалостной плитой прошлого.

Хаски с детства называли странным. Рисовать он научился раньше, чем говорить. Рисовал зрело, как для ребенка, и оторвать его от этого занятия было практически невозможно. Рисование было основным способом общения с внешним миром. Хаски будто говорил на своем собственном языке, но это наречие не понимали окружающие. Более того – почему-то они требовали выучить их язык.

Хаски искренне недоумевал: зачем ему говорить, если есть карандаши, краски и бумага? Рисунок расскажет и объяснит все лучше слов!

К сожалению, окружающий мир считал иначе. И Хаски научился говорить и писать, чтобы общаться с миром на одном языке. Однако это не помогло, стало только хуже: Хаски начал открыто, не стесняясь, уличать окружающих во лжи. В школе Хаски протестовал против рамок, в которые его усиленно вгоняли, протестовал как мог. Взять хотя бы такую несерьезную вещь, как цвет волос…

…Однажды Хаски подобрал на улице котенка: грязного, ободранного, несчастного. Понес его домой.

– Саша!

Прижимая к груди тщедушное кошачье тельце, Хаски обернулся на знакомый презрительный голос. Батон, предводитель местной дворовой банды, ухмылялся:

– Сменил цвет волос? Розовый тебе к лицу. Ты теперь такой сладенький…

Хаски, предчувствуя недоброе, опустил котенка на асфальт. Свита Батона, хихикая, как гиены в саванне, медленно сужала кольцо. В их глазах читался приговор. Закон каменных джунглей: будь, как все. Не смей выделяться. Ах, не хочешь? Заставим.

Спустя полчаса мама едва не лишилась чувств, увидев Хаски на пороге. Кровь с разбитого лица мешалась со слезами и капала на грязную шкурку котенка. Ссадины, царапины и синяки бесследно исчезли через пару дней, а вот шрамы на сердце – остались.

О том, что он иногда видит и чувствует странные – для окружающих – вещи, Хаски не распространялся… да и не с кем было поделиться этой новостью. Сверстники сторонились или недолюбливали его, а родители, узнав о видениях, отправили на лечение.

Уже в больнице Хаски понял, что устал. Устал отстаивать свой хрустально-хрупкий внутренний мир от нападок мира внешнего. Устал воевать за себя.

Он хотел покоя. Хотел свободы. Это так много?

Лежа на кровати, Хаски неподвижно смотрел в потолок. От накативших разом воспоминаний подташнивало, как от слишком сытного обеда.

Его прошлое. Он так хотел вырваться отсюда, вернуться в нормальную, привычную жизнь… Вернуться туда?

Невольно вспомнилась Ника. Теперь он понял ее. «Лучше, чем дома…», «Лучше не помнить…». Ясно, как божий день.

Навалилась усталость. Хаски не мог уснуть – но и бодрствовать было невыносимо. Единственный плюс: страх, терзавший его последнее время, почти исчез. Хаски пугала реальность в виде экспериментальной базы, но ведь его прошлое мало чем отличалось от этой реальности.

Чего здесь бояться? Боли? Одиночества? Их в жизни Хаски было предостаточно и до попадания на базу. И ничего, он выдержал. Может быть, даже стал сильнее… Значит, выдержит и теперь.

Так чего бояться? Разве что смерти…

– Малыш, что с тобой? – утром Отто обеспокоенно смотрел на него.

Хаски прикрыл воспаленные глаза.

Теплая ладонь прикоснулась к его лбу, прошлась по щеке. Хаски спокойно признался себе, что ему это нравится.

– Он не завтракал, – подала голос Ника.

– Заболел? – предположила Эмма. И она здесь? Наверно, стоит рядом с Отто, как можно ближе. Хаски отстраненно, без удивления понял, что не хочет видеть рядом с Отто ни Эмму, ни кого бы то ни было.

Открытие не шокировало. Слишком много открытий для одной ночи…

Понемногу, по крохотному глотку Хаски принимал реальность такой, какой она была. Без иллюзий и заблуждения, что во внешнем мире ему было бы лучше и свободнее.

Он отказывался от еды, но Отто даже не намекал на принудительное кормление. Более того, куратор сделал ему подарок. Набор для рисования: краски, карандаши, фломастеры, мелки.

Хаски жадно взялся за рисование, чтобы выразить, выплеснуть все то, что накопилось внутри. Он рисовал деревья во внутреннем дворе: цветущие вишни, яблони, каштаны, сирень. Поющий фонтан; Нику, сидящую на мраморном ограждении. Рисовал приходящие на ум образы, странные узоры, которые Отто называл внутренне гармоничными.

Аппетит и сон вернулись сами собой; даже Кларк перестал раздражать, как раньше.

В один из таких спокойных дней внутреннее равновесие Хаски подверглось серьезному испытанию. В мусорном ведре возле стола Отто обнаружилась наспех смятая газета. В глаза бросился заголовок «Пропавший индиго», и Хаски, как под гипнозом, потянулся к газете, развернул. Едва ли не половину первой страницы занимала его фотография.

«Уже больше двух месяцев прошло с момента исчезновения самого известного индиго страны, Александра Гончарова. Киевлянин знаменит прежде всего своим почти идеальным иммунитетом. Как стало известно, непосредственно перед исчезновением он проходил лечение в городской больнице № 3. Правоохранительные органы пока что не могут установить местонахождение Александра.

Родители Саши, проводящие собственное расследование, утверждают, что администрация больницы связана с экспериментальными базами, куда поставляет материал для исследований. Как бы то ни было, поиски мальчика-индиго продолжаются».

Дрожащими руками Хаски вернул газету в ведро. Сел в кресло и долго смотрел в пространство.

«Материал для исследований». Словосочетание неприятно царапнуло по сердцу. Жутко. Но разве автор статьи неправ?

– Привет, малыш. Чего грустишь?

Хаски вздрогнул.

– Статья… – медленно начал он. – Родители меня ищут, переживают.

– И? – Отто присел рядом.

– Дай мне связаться с ними. Они должны знать, что я жив.

– Малыш, ты не понимаешь, что будет со мной, если кто-нибудь …

– Пожалуйста, – горячо перебил Хаски и придал лицу самое умоляющее выражение из своего арсенала. – Ну пожалуйста…

– Не надо, – негромко попросил Отто. – Не смотри так.

Хаски рассчитывал, что его тактика все же сработает, но куратор молчал… и с каждой секундой это все больше тяготило.

– Ясно, – Хаски встал, понимая, что проиграл. Нужно вовремя отступить, сохранить остатки гордости.

– Что ясно? – резко переспросил Отто.

– Материал для исследований! – горько бросил Хаски и направился к двери.

Отто удержал его за руку:

– Твоя взяла… Маленькое письмо.

Хаски зажмурился. Боясь поверить, вслушался в усталый голос куратора.

– О базе ни слова. Скажи, что гостишь у друзей или путешествуешь… Придумай что-нибудь – и быстро, пока я не передумал.

Хаски уже было рванулся к себе в комнату писать письмо, но вернулся и порывисто обнял Отто.

Письмо – нет, даже записка – была готова к вечеру; несколько строчек на вырванном из блокнота листике… Маленькая, сто раз переписанная весточка… Родители обязательно узнают его почерк.

Отто прочитал письмо, запечатал в пустой конверт и исчез… Хаски подозревал, что куратор отправился лично доставить письмо адресату.

В ожидании Отто Хаски мирно рисовал, сидя на кровати.

– Привет, индиго, – на пороге палаты появился Кларк в сопровождении санитара. – Куратора еще нет? Замечательно.

Хаски вынырнул из творческой нирваны как раз вовремя, чтобы заметить, как Кларк с неприятной улыбкой закрывает дверь изнутри. Ключ зловеще провернулся в замке.

Готовясь к бою, Хаски вытащил спрятанные под подушкой ножницы и вскочил. Кларк сузил злые глаза.

– Даже так? Подержи, – бросил он санитару.

Хаски вслепую рванулся вперед. Санитар перехватил его уже возле двери, выбил ножницы из руки и без особых усилий повалил на пол.

Щекой чувствуя прохладу линолеума, Хаски шумно отдувался. Пошевелиться? Нереально. Санитар, здоровенный шкафоподобный детина, заломил руки ему за спину, еще и навалился сверху…

– Угадал, – Кларк грубо дернул Хаски за волосы, принуждая посмотреть на шприц с ярко-желтой жидкостью. – Не знаю, как, но ты тогда угадал. Яд! Вот и посмотрим, что с тобой будет.

Судя по голосу, Кларк уже предвкушал удовольствие от экперимента.

Хаски зашипел, когда шприц вонзился ему в плечо.

– Вот и все.

Санитар за шиворот поднял основательно помятого Хаски на ноги.

– Ах, да… Еще кое-что, – почти пропел Кларк, подходя ближе.

Удар в живот разом вышиб воздух из легких, перед глазами поплыли радужные круги. Хаски без единого звука упал на колени.

– Это за то, что разболтал Отто про яд, – Кларк любезно пояснил причину, по которой ударил.

Захлопнулись двери, Хаски остался наедине с тишиной и страхом.

Как только удалось встать, он добрался до кровати и по привычке свернулся калачиком. Мелкая дрожь по телу. Жар, боль… Пелена перед глазами. Неужели и вправду яд?

Хаски забился в угол за кроватью, обнял колени в тщетной попытке защищиться, спрятаться. Как в детстве: «Я в домике»... Мысли сплелись в диковинный клубок.

Боль неожиданно отступила, впереди забрезжил свет… Но не белый, а почему-то золотистый, солнечный. Отто?

14

Противный длинный писк. Пронзительный, непрекращающийся.

– Остановка сердца, – выдохнула Ника.

Хаски даже слегка обиделся. Как это, остановка? Он не умер, пусть и не видит, но он прекрасно слишит все, что здесь происходит!

Послышался треск лопнувшего стекла… кажется, разбилась лампочка.

– Отто, выйди! – рявкнул кто-то. Эмма? Хаски не сразу узнал ее голос.

– Разряд. Давай, Хаски!

В тоне Эммы – концентрированная воля, повеление жить.

Писк разорвали паузы. Кажется, Ника с Эммой радовались, но Хаски не разделял их эмоций… В тело вновь вернулась боль.

Хаски открыл глаза и поморщился. Опять этот надоедливый писк… Теплая ладонь перебирала его волосы.

– Малыш? Слышишь меня?

Хаски медленно моргнул; отвечать он не мог. Боль наконец ушла, а ее место заняла дикая усталость.

– Как ты меня напугал…

Лица куратора не было видно, но в его голосе слышалось столько страха, что у Хаски сжалось сердце. Хотелось крикнуть во все горло: «Со мной все хорошо!» – но язык-предатель даже не шевельнулся.

Дрожащая ладонь Отто погладила его по щеке. Хаски пришло в голову, как можно успокоить куратора. Он с усилием повернул голову и коснулся губами пальцев Отто.

Электронный писк зачастил.

– Спокойно, – возникшая рядом Эмма окинула Хаски ястребиным взглядом. – Отто, не нервируй его, иначе выгоню.

Лишь неделю спустя Ника шепотом рассказала, что случилось после того, как Кларк вколол Хаски яд.

– Хорошо, что на месте была Эмма. Когда вернулся Отто и все узнал… – Ника сделала страшные глаза. – Ужас!

– В смысле?

– Кларк здесь больше не работает… Хорошо, хоть жив остался. Я думала, Отто его прикончит.

Сам не зная, зачем, Хаски побрел к кабинету Кларка – и пораженно застыл на пороге. По комнате будто пронесся маленький смерч. На полу вода, стекла вылетели, дверца шкафа непонятно на чем держится, а батарея… Батарея валялась на полу, будто вырванная чьей-то сильной рукой.

– Не нужно тебе быть здесь, – на плечо Хаски легла ладонь Отто. – Пойдем.

Они шагали по ярко освещенному коридору с вереницей одинаковых дверей.

– Что ты с ним сделал? – с дрожью в голосе наконец спросил Хаски.

– Он получил свое, – сквозь зубы произнес Отто. Свет мигнул один раз, второй.

Хаски обогнал Отто и остановился напротив, чтобы видеть лицо куратора. В карих глазах зловеще вспыхивали багровые огоньки. Синхронно с огоньками гасли и зажигались лампы: раз, другой, третий… Одна лампочка звонко лопнула, рассыпалась веером мелких колючих брызг.

Хаски вздохнул и дал Отто дорогу. Сейчас куратора явно лучше не трогать…

15

Тишина. Темнота. Шприц с ядовито-желтой, будто светящейся изнутри жидкостью.

– Вот и посмотрим, что с тобой будет, – прошипел Кларк над ухом.

Хаски не мог пошевелиться. То ли от ужаса, то ли от того, что разноцветные проводки с датчиками липли к телу, удерживая прочно и безнадежно, как паутина держит муху.

Послышался смешок:

– Материал для исследований…

Игла шприца царапала кожу, издевательски медленно поднимаясь по руке вверх, к предплечью. Все повторялось: укол, боль, жар. Никто не приходил на помощь – да и с чего бы, если это всего лишь очередной тест для подопытного кролика.

Хаски понял, что умирает. Оказалось, у смерти холодные, жестокие глаза Кларка.

– Это просто сон. Сон!

В комнате горела лишь одна лампочка: на экспериментальной базе и за ее пределами царила ночь; Хаски зябко кутался в одеяло и уговаривал сам себя. Да, кошмар. Ничего страшного. Подумаешь, с кем не бывает… Куда ночь, туда и сон. Но страх – до холодного пота и спазмов в животе – все не уходил. Даже когда Хаски впервые очнулся в этой палате, прикованный к койке, без памяти – даже тогда страх был меньше.

«Материал для исследований…»

Шепот Кларка неотступно звучал в ушах, и Хаски стало совсем плохо. Руки дрожали, когда он схватил с тумбочки мобильник Отто. Безымянный номер в списке контактов, длинная серия гудков.

Куратор не отвечал.

Со вздохом Хаски нажал «отбой», сжал телефон в ладони, надеясь на… собственно, на что он надеялся, когда звонил Отто посреди ночи? А, главное, зачем? Пожаловаться на кошмар?

«Материал для исследований…»

Невыносимо. Спасаясь от шепота Кларка, Хаски вышел в коридор. Постоял в полумраке, вглянул на безмолвный мобильник – и зашагал по привычному маршруту.

Несмотря на позднее время, дверь кабинета Отто была приоткрыта, по полу тянулась узкая полоска света. Хаски уже взялся за ручку, но вдруг замер.

– Мои тесты безопасны, Хаски ничего не грозит! – из комнаты послышался раздраженный голос Эммы.

– Я против, – Отто оставался неизменно спокойным и уравновешенным. –Придумай что-нибудь… легче, что ли.

Повисло молчание. Хаски прикрыл рот ладонью, чтобы тяжелое дыхание не выдало его присутствие.

– Легче? – Эмма негодующе фыркнула. – Ну да… Мы ведь не занимаемся серьезными исследованиями, а так… в песочнице играем. А Хаски здесь для того, чтобы сдувать с него пылинки.

– Малышу и так досталось. .. Я беспокоюсь за него.

– Вижу, – мрачно согласилась Эмма. – Отто, подумай… сколько вложено в этот проект… и что дальше?

– Спасибо, подумаю, – в тоне Отто зазвучал непривычный холодок.

Хаски едва успел спрятаться за дверью, когда из кабинета стремительно вышла Эмма, и, погруженная в свои мысли, зашагала к лестнице.

Мобильник в руке залился звонкой трелью – Хаски даже подпрыгнул от неожиданности. Дверь вновь распахнулась; воцарилась тишина, когда Отто нажал «отбой» на своем телефоне.

– Малыш, ты чего здесь? Почему звонил?

Хаски молчал.

«Материал для исследований…» – злорадно напомнил голос Кларка. Отто будто почувствовал неладное и напрягся:

– Ну? Что случилось?

– Можно я…переночую здесь? – хрипло спросил Хаски.

– И это все?!

– Да...

– Ну ты даешь! – Отто с облегчением выдохнул. – Я уж думал… Входи, конечно.

Хаски окунулся в глубину карих глаз. Прищурился, как от солнечного света – и с удивлением понял, что призрачный шепоток в сознании смолк.

Куда ночь, туда и сон.

16

Плата за кражу ножниц у Кларка все-таки настигла Хаски: Отто запретил ему выходить на улицу.

– На целую неделю?! – разочарованно скривилась Ника. – Издевательство… а ты как-то не расстроен…

На самом деле Хаски едва сдерживал радость. Вечерами Ника регулярно зазывала его на крыльцо, и теперь целых семь дней не нужно ломать голову, как от нее отделаться. Появилась причина проводить в кабинете Отто больше времени. А что? Не скучать же в палате?

Отто был слишком занят, чтобы общаться. Хаски устраивался в кресле и, делая вид, что рисует, беззастенчиво пялился на погруженного в работу куратора. Эмма появлялась в кабинете Отто все реже – этот факт вызывал у Хаски облегчение. Похоже, жизнь налаживалась.

– Ого! Ремонт? – Ника изумленно оглядела бывшие зеленые, а теперь белые, покрытые грунтовкой стены палаты Хаски.

– Надоел цвет обоев, – сидя на кровати, Хаски придирчиво выбирал краски, которыми он собирался разрисовать комнату. Шестое чувство настойчиво подсказывало соединить ультрамариновый и золотой… перед глазами вспышкой возник яркий образ: сине-фиолетовая птица летит, вольно расправляя крылья, навстречу солнцу. Да, именно так и будет выглядеть комната!

– И как ты уломал Отто? – Ника нахмурилась.

На лице Хаски промелькнуло загадочно-хитрое выражение:

– Никак, просто попросил. Кстати, не знаешь, где Отто? Целое утро ищу…

Ника долго молчала.

– Между вами… что-то есть? – наконец тихо выдохнула она.

Теперь настала очередь Хаски держать паузу. Он не смел поднять глаза на Нику, но прекрасно чувствовал ее пристальный взгляд.

– Не понимаю…

– Да ладно! – в голосе Ники послышалось раздражение. – Смотришь на Отто, как кот на сметану. Думаешь, незаметно?

Хаски окатило ледяной волной ужаса. «Думаешь, незаметно?». Его будто раздели догола перед огромной аудиторией. Паршивое ощущение беспомощности и незащищенности, горькое и знакомое… наверно, оно будет преследовать его всю жизнь. Старые шрамы. Удар ниже пояса… от Ники он такого не ожидал.

– Если заметно, к чему идиотские вопросы? – Хаски отшвырнул коробочку с красками и наконец встретился горящим взглядом с Никой. – Иди, болтай на каждом углу, что я влюбился в…

– Я не поэтому спросила!

– Мне. Пофиг, – раздельно и жестко произнес Хаски. – Уходи.

– Дурак!

Ника выскочила из комнаты.

17

Отто нашелся вечером на лестничной площадке, ведущей к чердаку. Он сидел на корточках, прислонившись спиной к стене. Этикетку стоящей рядом бутылки украшал стройный ряд звездочек.

– Малыш, – Отто улыбнулся широко и не совсем адекватно. – Иди сюда, дай попрощаюсь…

Хаски не шевелился: попросту не мог этого сделать. Он чувствовал себя как человек, на глазах которого небо изменило цвет с голубого на зеленый. Не может быть, не укладывается в голове. Его уверенный и сильный куратор…

– Отто… ты пьян? – наконец выдавил Хаски.

В ответ Отто лишь пожал плечами, мол, есть такое.

– Что-то случилось?

Отто меланхолично кивнул и приложился к бутылке с явным намерением за один раз допить ее до дна.

– Хватит! – Хаски не выдержал и вырвал из рук куратора бутылку.

Отто непонимающе уставился сначала на свои пустые ладони, потом – на Хаски. В карих глазах на мгновение вспыхнули зловещие багровые огоньки . Мигнул свет.

– Ой! – Хаски инстинктивно отбросил бутылку, и она уже в воздухе лопнула, превратилась в облако острых осколков. Несколько кусочков стекла легко царапнули кожу на ладонях, тут же показалась кровь. Хаски порадовался своей реакции… или интуиции? Ведь последствия могли быть и похуже.

Выражение лица Отто изменилось за считанные секунды, он рывком встал, пошатнулся и схватился за стену.

– Я тебя ранил?!

– Спокойно! – Хаски бросился к Отто, чтобы поддержать. – Все хорошо.

Не слушая, Отто сгреб Хаски в охапку и жадно осмотрел его неглубокие царапины.

– Прости, малыш! Прости! – куратор трезвел на глазах.

– Да все нормально! – Хаски пытался освободиться. – Завтра заживет.

– Правда нормально? – Отто пытливо изучал лицо Хаски, кончиками пальцев бережно касаясь его щеки, подбородка, шеи.

– Д-да…– Хаски перестал вырываться из тесных объятий. – Так что случилось? Не от хорошей жизни ты напился?

Отто то ли криво ухмыльнулся, то ли скривился от боли, отпустил – почти оттолкнул Хаски – и опять уселся на корточки.

– Поступило указание… хм-м… сверху. Тебя возвращают домой.

– Как… домой?

Молчание. Мозг Хаски категорически отказывался воспринимать новую реальность, вдруг возникшую на горизонте.

– Малыш, у тебя крутые друзья, – насмешливо заметил Отто.

– Нет у меня друзей. Может, папа… – Хаски медленно сполз по стенке рядом с куратором, сильно сжал пальцами виски и выдохнул, приводя мысли в порядок. Это не шутка, похоже, его выпускают на свободу… Отличная новость. Правда? А он не рад… Во внешнем мире несладко, но ведь он хотел на волю, разве нет? Радость все не приходила.

– Выезжаем сейчас, – теперь голос Отто был бесстрастным. – Чем быстрее, тем лучше.

– Сейчас?!

Хаски ощутил секундный приступ паники, сердце ухнуло вниз. Как перед прыжком в пропасть, когда на миг зависаешь в неизвестности и понимаешь: поздно. Пути назад уже не будет.

18

Они шли по пустынному коридору с дверями-близнецами: Отто шагал вполне уверенно, но Хаски все равно держался рядом – на всякий случай.

– Отто, можно что-нибудь сделать… ну, понимаешь… чтобы я остался?

Ему нужно остаться. Он вдруг понял, что хочет остаться.

Хаски внутренне метался в поисках выхода, и тут на помощь пришла привычная, проверенная тактика: умело попросить.

Хмурясь, Отто смотрел прямо перед собой.

– Молчи, малыш. Просто молчи, – сосредоточенно бормотал он. – Не трави душу. Я ничего не могу сделать… только доставить тебя, куда сказано.

От разочарования у Хаски перехватило дыхание:

– Ничего?! Мне казалось…

– Казалось – что? – жестко перебил Отто. – Ты хотел выйти отсюда? Хотел?

Мигнул свет. Хаски остановился и втянул голову в плечи, опасаясь града стеклянных осколков с потолка.

– Хотел… раньше.

Отто обернулся, в его глазах играли багровые всполохи.

– А теперь? – куратор медленно подошел почти вплотную.

Повисла пауза.

Хаски всегда подозревал, что слабак. Это скользкое ощущение гнездилось в закоулках души – а все дело в том, что для него было невыносимо озвучивать свои чувства. Откровенно признаться, сказать: «Я тебя люблю» или «Ты мне нравишься», – все равно что взойти на эшафот и добровольно подставить шею под гильотину.

Совсем другое дело говорить: «Не нравится», «Не люблю». Возмущаться и огрызаться, защищая свои границы, – легче. Этому он научился – точнее, его научила жизнь.

– Ну? – Отто требовательно встряхнул Хаски. – А что теперь?

Молчание.

Хаски болезненно морщился, и не потому, что пальцы куратора впились ему в плечи. Нет, он не скажет… даже перед лицом скорого расставания. Не скажет, потому что слабак.

Багровые огоньки в глазах Отто погасли, на их месте возникла боль. У Хаски защемило в груди: это ведь отражение его собственной боли! И даже сейчас он не произнес ни слова; все несказанное засело внутри мучительной занозой.

– Ладно, – с усталым вздохом куратор зашагал вперед. – Не хочешь – не говори… уже все равно.

Как привязанный, Хаски поплелся следом. В кабинете Отто он оторопел: с полок книжного шкафа исчезли книги, на столе остался только компьютер, а в любимом кресле угнездилась большая дорожная сумка.

– Что здесь… – Хаски растерянно огляделся, будто выискивая на золотистых стенах объяснение происходящему.

– Меня уволили, – сообщил Отто привычно спокойным тоном. – За тот случай с Кларком… Превышение служебных полномочий. Вот, твои вещи.

На стол шлепнулся небольшой бумажный конверт. Хаски заглянул внутрь: мобильный, паспорт, бумажник, ключи от дома и даже медицинская карточка – все, что было при нем в больнице.

Отто поднял сумку и пошел к двери:

– Едем. Здесь несколько часов на машине.

– Ты же… Тебе нельзя за руль! – занервничал Хаски. – Да и ночь на дворе! Подождем до утра, а?

Внутри шевельнулась наивная надежда: может быть, крошечная отсрочка что-то изменит? Вдруг возьмет да и случится чудо?

– Некогда ждать, малыш, к рассвету нужно быть на месте. Ты поведешь.

– Я? Но я не умею! – Хаски соврал, не моргнув глазом.

Уже на пороге Отто укоризненно взглянул на него:

– Твои права в бумажнике.

Хаски недовольно поджал губы и последовал за куратором.

За одной из запертых дверей-близнецов скрывалась вовсе не палата, а маленький холл; в стене слева виднелся лифт.

– Оригинально, – отметил Хаски без особого восторга. – Отсюда же нет выхода…

– С базы нельзя убежать, а выход – вот он.

Когда над дверью лифта высветилось «-1», серебристые створки бесшумно разошлись, и Хаски понял, что они находятся на подземном паркинге. Эхо шагов гуляло в огромном бетонном пространстве, металось от одной стены к другой. Лампы дневного света, видеокамеры под потолком – самая обыкновенная парковка, если не считать, что автомобилей здесь почти не было.

Стоящий поодаль темно-зеленый внедорожник приветливо подмигнул фарами. Тот самый, на заднем сидении которого Хаски – тогда еще Сашу – привезли сюда. Кто бы мог подумать, что он возвращается домой за рулем этого же джипа…

– Малыш! Эй!

Хаски очнулся: оказывается, он долго неподвижно пялился в пространство, как лунатик.

Отто приоткрыл пошире дверцу водителя; двигатель уже мягко урчал, приглашая в путь-дорогу.

Хаски неохотно сел за руль, мельком взглянул на часы – за полночь.

Выезд из паркинга перекрывали тяжелые серые ворота. Отто перекинулся парой слов с сонным охранником, и ворота выпустили джип в ночь.

На краю зрения промелькнул забор с колючей проволкой, еще один пост охраны и ворота. Впереди открылось свободное пространство: проселочная дорога, лес по краям, небо в белых дырочках звезд.

Поначалу Хаски было неудобно вести большой автомобиль, но скоро он освоился, почувствовал джип и расслабился настолько, чтобы обратить внимание на свои ощущения.

Из-за облаков показалась луна. Полумрак в салоне рассеивало мягкое золотистое свечение, исходящее от Отто. Хаски будто оказался в другой, странной реальности, где солнце и луна могут светить одновременно.

Спустя час песчаная дорога оборвалась вьездом на шоссе; Хаски остановил джип.

– Направо, – негромко сказал Отто. С момента выезда за пределы базы он впервые нарушил тягостное молчание – и вновь замолчал.

Джип катился по пустынному освещенному автобану; асфальт убегал под колеса. Дорожный указатель подсказал, что до Киева осталось четыреста километров.

Молчание, наполненное несказанными словами, как бокал вином… ароматным, терпким, кружащим голову вином. Испытание, пытка.

Не выдержав, Хаски потянулся, чтобы включить радио. Отто, видимо, решил сделать то же самое, и их ладони соприкоснулись.

Хаски отдернул руку, как от огня.

Отто все-таки включил радио, салон наполнила грустная мелодия. Хаски кусал губы, прислушиваясь к мужскому голосу:

Хочу сбежать – но не знаю, куда идти.

Я ищу пристанище ,

В котором можно быть свободным.

Расскажи мне, как освободиться…

Все произошло очень быстро. Реальность поплыла, и Хаски инстинктивно затормозил. Яркая картинка перед глазами: Отто у компьютера, смотрит фильм. Изображение и звук – четкие, качественные, голоса – знакомые:

«– Между вами что-то есть?

– Не понимаю…

– Да ладно! Смотришь на Отто, как кот на сметану. Думаешь, незаметно?

– Если заметно, к чему идиотские вопросы? Иди, болтай на каждом углу, что я влюбился в…»

Видение померкло. Со стоном Хаски схватился за голову.

– Малыш? – донеслось будто издалека.

– Ты знал?!

Воздух сгустился и забил глотку; ни вдохнуть, ни выдохнуть. Хаски только беззвучно шевелил губами.

– Знал что? – осторожно спросил Отто.

Хаски опустил стекло, подставил пылающие щеки прохладе ночного ветерка.

– Что ты мне… – просипел он. Продолжать было невыносимо.

Внутренняя катастрофа. Сейчас ему на голову рухнет небо или разверзнется земля под ногами – а, может, все случится одновременно.

Отто наконец пришел на помощь.

– … нравишься? – медленно закончил он вместо Хаски. – Ника догадалась раньше меня, не обижайся на нее.

– Видео… – Хаски откинулся на сидении и прикрыл глаза ладонью.

– Ну да, камеры стоят почти везде. Не волнуйся так, ничего страшного ведь не случилось. Жаль, что все выяснилось так поздно. Жаль…

И правда, ожидаемый конец ссвета все не происходил. В голосе Отто не было ни капли насмешки, презрения или отвращения – только горечь.

«Жаль… жаль…»

Хаски медленно опустил руку, открывая лицо.

– Поздно? А если бы раньше?

Впервые за все путешествие их взгляды встретились. Хаски жадно всматривался в глубину багрово-карих глаз. Боль, уже знакомая боль…

– Не знаю, – Отто отвернулся к окну. – Малыш, поехали.

Врешь, в первый раз врешь, подумал Хаски без злости.

Джип медленно набрал скорость; в салоне опять царило молчание. Небо серело, на горизонте рождался рассвет.

Хаски тайно благодарил Отто за ложь. Рано радоваться, но теперь у него появилась надежда. Шанс – и некое подобие плана.

Движение на автобане постепенно оживало.

– Здесь поверни направо. Слышишь?

Хаски слышал. Но вместо того, чтобы включить поворотник и притормозить, он перестроился в соседний ряд. И даже прибавил скорость, будто спасаясь от невидимой погони.

– Ты что?! – Отто схватил его за запястье. – Теперь придется возвращаться!

– Мы не будем возвращаться, – Хаски не отрывал сосредоточенного взгляда от дороги. Сейчас он не слабак… пусть и не умеет говорить о чувствах – зато выбор сделал правильный.

– Не дури! – Отто пытался достучаться до его логики. – Вернешься домой. Домой! Забудешь базу, как страшный сон, будешь жить, как раньше…

– Нет!

Хаски зашипел, когда пальцы Отто больно впились в его запястье. Отто тут же отдернул руку:

– Прости… Сам виноват, устраиваешь тут… Ты серьезно?

– Серьезнее некуда.

Отто шумно выдохнул, принялся массировать виски.

– Нужен аспирин… после вчерашнего, – посоветовал Хаски. И прикусил язык – настолько красноречивый взгляд был у бывшего куратора.

– Куда мы направляемся, можно спросить? – судя по голосу, Отто старался сохранить спокойствие из последних сил.

– Понятия не имею, – Хаски деловито сверился с приборной панелью. – Но заправиться надо.

Заправка нашлась на удивление быстро, а вместе с ней и кафе. После ночных треволнений Хаски задремал прямо за столиком. Едва не угодив носом в чашку с чаем, встрепенулся и вдруг услышал знакомую мелодию.

Хочу сбежать – но не знаю, куда идти.

Я ищу пристанище ,

В котором можно быть свободным.

Расскажи мне, как освободиться…

Кажется, эта песня преследует его. Нет, уже не его – их.

– Купил, – рядом присел Отто с упаковкой аспирина в руке.

Хаски подал ему стакан с водой, хитро сверкнул глазами:

– Я уж думал, ты сбежал.

– Куда? Ключи от машины-то у тебя, – Отто ответил похожим, каким-то новым взглядом. Из чего Хаски сделал вывод, что бывший куратор уже почти успокоился... а, может, и смирился с существующим положением вещей… Ну или сделает это в ближайшем будущем.

Сквозь большие пыльные окна в кафе врывалось солнце и небо, мимо до самого горизонта тянулась серая лента автобана.

Хаски удовлетворенно, по-кошачьи прищурился. Что будет завтра? Куда приведет дорога? Он не хотел думать об этом. Ведь сейчас в душе царили покой и долгожданная свобода.