Разбитое время

В полумраке капитанской каюты можно было различить нечёткие очертания предметов. Призрачный свет луны проникал сквозь иллюминатор и рассеивался в небольшом пространстве. Система вентиляции исправно шумела где-то под потолком, перегоняя застоявшийся воздух. А где-то снаружи сердито рокотало море, и тихое дыхание майора терялось в нём. Солёные брызги разбивались о корабль, ветер в бессилии рвал облака, и Кёске, который тонул в своих снах, казалось, что он плавно падает в бесконечность. Этот не стремительный, но тягучий, словно патока, полёт заставлял цепенеть, потому что мозг до мельчайших деталей оценивал всю беспомощность любых попыток удержаться. Руки с растопыренными пальцами раскинуты в стороны, вокруг – мягкая, нежная и обволакивающая водная гладь, а он всё падает, падает и падает в неё. Проваливается, словно в стакан с киселем, и не может сделать и гребка, чтобы это остановить. Лишь толща воды над головой с каждой секундой становится всё объёмнее, всё крепче сдавливает в своих объятиях. 

Хёбу вздрогнул, почувствовав фантомный острый укол в лёгких, которые там, во сне, разрывались от нехватки кислорода, и резко сел на постели. Белая простынь сбилась в ногах, а по виску стекла капля пота. Он взъерошил рукой белые пряди волос, подушечками пальцев надавил на глаза и медленно выдохнул, борясь с учащённым сердцебиением. Майор давно не боялся смерти, ходил с ней рука об руку уже почти пятьдесят лет, и тем унизительнее было ощущать этот липкий страх от ночных кошмаров, от неотвратимого падения в холодную бездну. Он свесил ноги вниз, коснулся ступнями прохладного пола и машинально начал одевать привычную чёрную форму, задумавшись о тревожащих сноведениях. В оставшихся крупицах его жизни не должно было быть места подобным эмоциям, которые отвлекали от цели. 

Настольная лампа мигнула и погасла спустя пару секунд после того, как майор щёлкнул выключателем. Хёбу оглядел устройство, перевёл взгляд на свои руки и внезапно понял: он всегда неосознанно боялся, что однажды его сила исчезнет. Глупый детский страх, который остался где-то в подсознании. И в его кошмарах при том, что он мог вспомнить каждое сокращение любой мышцы, Кёске не помнил ощущение родной и привычной силы. Она всегда наполняла тело, и её отсутствие было подобно чёрной дыре в сердце. 

Раздражённо передёрнув плечами, мужчина вынул из ящика стопку старых пожелтевших писем – всё, что осталось на память от членов его отряда, кроме архивных фотографий – и задумчиво их перелистал. 

«Лейтенант Кёске! 

Твой внеплановый отдых от нас подходит к концу! Ты рад? Не дуйся на старшину, лучше держись подальше от эпицентра, пока можешь. И Фуджико не пускай! Вечно она свой нос любопытный... Так о чём я? А, вот… Накануне мы разбили вражеский полк с минимальными потерями, и капитаны отпустили всех с лёгкой душой на какой-никакой отдых. Нас, во всякой случае. На самом деле, конечно, просто никто не хочет оставлять у себя под боком эсперов… то ли демоны какие-то, то ли бомба с часовым механизмом, сам понимаешь… Но мы не жалуемся, да и не настаиваем. Дома оно всё равно как-то спокойнее. У-у, старшина подсказывает написать, что все мы живы и здоровы. Ну ты же понял! Если бы что, я бы сразу! Храни нас бог. Ух. В общем, через сорок восемь часов встречай по форме своих обожаемых товарищей, лейтенант! 

Ядогири Акио, 1942 год» 

Вот она, та самая фраза – то ли демоны какие-то, то ли бомба с часовым механизмом. Сколько Кёске себя помнил, так всегда говорил отец. Ругался, бил и не уставал повторять раз за разом, что сын должен забыть про свою ненормальность. Забыть про силу, часть себя и своей души. Тогда он не понимал что к чему: почему нужно отказаться от этого… таланта? Кто-то умеет писать произведения, меняющие мир вокруг, кто-то – рисовать картины, от которых захватывает дух. А он вот умеет управлять предметами! Хочет научиться, раскрыть свой дар подобно цветку, отточить и обласкать каждый лепесток. Что в этом плохого? 

Хёбу понял, пережив войну и предательство: это плохо, потому что никому не нужно. Эсперов принимали за разменную монету в сделках правительства, в качестве товара за какие-то выгоды, как оружие, которое можно использовать до предела, а потом ликвидировать. Но никто не относился к ним как к людям. И в такой ситуации мечтать о развитии своего таланта – глупая блажь. Только он до предела раздвинул границы своих возможностей – из упрямства, из веры, из желания втоптать в грязь тех, кто когда-то посмел пустить в расход всех их. Майор перевернул письмо, выхватывая отдельную фразу из контекста следующих: 

«С тихим шелестом опадают лепестки пионов. Как уставшее время» 

Высокий и изящный Сейширо, казалось бы, легко и неосознанно всегда разговаривал таким тающим нежно-поэтическим слогом. В отличие от остальных ребят, которые были по-солдатски грубы и прямолинейны, лейтенант Уцуми никак не мог подстроиться под эту планку, хоть и очень старался. В их первую встречу взгляд намертво прикипел к голубому шёлку его волос, белым перчаткам на руках и машинально сместился к кончикам ушей – не заострённые ли? Он так и остался в памяти призраком из красивых легенд. Тем, кто имел ключ ко всему и мог спастись… только не захотел бросать товарищей и предпочёл разделить их горькую участь. Впрочем, Сейширо предусмотрел многое. 
Кёске по привычке щёлкнул пальцами, мгновенно переместившись в библиотеку. К тому, чья искра так же всё ещё едва тлела в этом мире. Время остановилось для них обоих. 

Страницы старого дневника пестрели чёрными угловатыми строчками и засохшими пятнами крови. Их шелест напоминал шёпот теней, а вокруг сгущалась сила. Сколько её было потрачено на создание такого артефакта, сложно даже представить. Да и не столь важно. Повинуясь взгляду майора, по страницам пронеслись голубоватые светлячки, затем вспыхнули в воздухе и приняли очертания знакомой фигуры. Теперь действительно – призрак, но не менее нужный, чем когда-то. 

– Кёске-тян, – Сейширо мгновенно оценил обстановку, остановив взгляд на тёмном провале иллюминатора, – ночь не балует тебя желанным покоем? 

– Нужен ли он покойнику? – Майор облокотился о стол, засунул руки в карманы и слегка наклонился вперёд, устало улыбнувшись. – Что ты знал тогда… про зачистку? 

– Я ждал, когда ты спросишь меня об этом. – Мужчина вздохнул, переводя взгляд на лоб друга: взъерошенные со сна пряди не прикрывали уродливую отметину от пули. – Это была война Кёске, а мы находились… на прицеле слишком многих, чтобы в конце могли свободно распоряжаться своей жизнью. Не важно, достигли бы мы цели или нет, наша участь была решена задолго до формирования отряда ЭСВ. 

– И только один наивный дурачок среди нас пылал патриотизмом так искренне, что вы не стали рушить его воздушные замки. – Серые глаза майора потемнели, приобрели стальной оттенок горького сожаления. – Так? 

– По большому счёту, да. – Сейширо скрестил руки на груди, сочувственно улыбнулся: теперь не было смысла стараться что-то смягчить, ведь Хёбу и сам всё понимает. – Элитные игрушки под каблуком правительства. Забавно, интересно, но до поры до времени. 

– И ты смирился? – В комнате поднялся несильный ветер, подчиняющийся встревоженной силе майора. – Тебе ведь… было, что терять. Кого. – Один из сильнейших эсперов в мире поднял взгляд и почти пожалел о своём вопросе: тонкие черты лица друга исказила такая мука, что в горле застрял горький ком от непролитых слёз. И сразу вспомнился тот момент, когда он впервые узнал о таких подробностях в жизни его новой семьи. 

Отдых на вилле барона Цубоми был поистине самым безмятежным за всю его жизнь. И хоть старшина не давал отлынивать от тренировок и учёбы, это всё были сущие мелочи, не стоящие внимания. Юный Кёске наконец-то получил возможность вплотную заняться своим даром: после знаменательной дуэли на этом настаивал даже капитан Саотомэ. Да и Хёбу, столкнувшись с той бездной силы, что скрывалась внутри него, чуть ли не трепетал от желания покорить её своей воле. Научиться управлять потоками и цветными нитями, заставить искры сиять ярче солнца. И доказать отцу, который взирал на него с небес, что тот был не прав. 

Увлёкшись одним из упражнений на концентрацию, лейтенант потерялся во времени и очнулся уже тогда, когда тёмно-синее небо украсил каскад звёзд. Задеревеневшие мышцы неприятно покалывало, а в районе шеи словно вбили пару колышков. Необходимо было срочно погрузиться в воды онсэна, иначе завтра он больше будет похож на бревно, чем на солдата ЭСВ. Горячий источник снимет напряжение, расслабит тело и отвлечёт от работы. Кёске как никто знал, что важно на время отложить решение какой-нибудь задачки: мозг подсознательно обработает информацию и в следующий раз быстрее подскажет правильное решение. 

– О-о, Кёске-тян! – радостно воскликнул Кандзи, шумно вываливаясь на порог. За ним в клубах пара показались Рю и Сига. – Никак оторвался от своих пыльных учебников! 

– Не обращай внимания, малец, – добродушно рассмеялся старшина. – Кандзи жутко завидует, недаром из него огонь так и хлещет, как разговор об этом заходит. 

– Клевета! – Кикути возмущённо глянул на Тадаси, вываливая на него ворох возмущённых междометий и наигранно хмурых взглядов. – Я… м-м, того… рад за Хёбу! Это правильно, что он учится. 

– Балбесы, – Рю хмыкнул, поправив извечные чёрные очки на переносице. – Только и любят развлекаться подтруниванием друг над другом. – Он протянул Кёске свои банные принадлежности. – Забыл, да? Держи, чтоб не возвращаться в комнату. Только там, хм… 

– Там очень жарко, – заржал Кандзи под строгими взглядами товарищей. Хотя было видно, что Рю и Сига сдерживают весёлые улыбки, это не помешало старшине отвесить звонкий подзатыльник другу. – Ой, за что?! 

– Ладно, хорошо тебе отдохнуть, только иди непременно в центральную часть, – Акута и Тадаси переглянулись, синхронно подталкивая Кандзи в сторону виллы. – И не забудь, тренировка в семь! 

Кёске проводил их растерянным взглядом, сжимая в руках деревянное ведёрко, что отдал Рю. Не то, чтобы поведение товарищей совсем выбивалось из привычных уже сцен, но что-то в их словах насторожило лейтенанта. Он осторожно приоткрыл двери, заглядывая внутрь: в раздевалке всё было тихо и спокойно. Парень пожал плечами, поставил свою ношу на скамейку и начал снимать верхнюю одежду. Затем обернул полотенце вокруг бёдер и вышел к источникам, где маняще журчала вода, и слышался чей-то еле различимый шёпот. Хотя, пожалуй, он поторопился… 

Мозг не сразу оценил всю пикантность ситуации, но отточенные рефлексы сработали безотказно, и Кёске успел ласточкой нырнуть в тень за одним из опорных столбов до того, как его присутствие было замечено. Выглянув из укрытия, парень расширенными от шока глазами следил за каждым движением товарищей, окружённых клубами пара. Вода ритмично плескалась вокруг и частично заглушала стоны, периодически вырывающиеся из закушенных губ. Сейширо, облокотившись спиной о борта бассейна, одной рукой цеплялся за деревянные поручни, а второй до побелевших пальцев сжимал плечо Нацуми, притягивая к себе как можно ближе. Голубые пряди, удерживаемые в хвосте, выбивались из причёски и падали на обнажённую спину. На белой коже наверняка завтра появятся синяки. Кёске не мог видеть лица Уцуми, но ему хватило другого… Взгляд Ивао потрясал до глубины души: в них горела такая неприкрытая жажда обладать, что непроизвольно подгибались колени. Всегда такой спокойный, чуть насмешливый, его привычный образ слабо соотносился с тем, кто сейчас словно выпивал Сейширо до дна. Лейтенант судорожно сглотнул, понимая, что безучастным оставаться в такой ситуации явно не может, и лучше бы тихо исчезнуть отсюда прежде, чем ситуация совсем выйдет из под контроля. Уже в раздевалке, спешно натягивая на себя одежду, Кёске понимал, что до конца жизни не забудет этот эпизод. 

И сейчас, спустя полвека, он видел в глазах Уцуми то, что замечал потом всегда: тихая нежность смешалась с осознанием неотвратимой потери. В их отряде никогда не поднимался вопрос чьих-либо отношений, поэтому вряд ли кто-то знал больше простых фактов, не замеченных только слепыми. И всё же терять было больно. К этому нельзя подготовиться, сколько себя ни уговаривай. В тот день, когда пришло известие о гибели Нацуми, они как раз готовились к тайной операции, и во дворе уже ждали машины, чтобы доставить их на место. На Сейширо смотреть было страшно… Нет, он ни единым жестом не выказал скорби больше, чем почувствовал каждый из них. Только из глаз в один момент пропали все краски, и стало холодно. 

– Это был его выбор, – тихо ответил Уцуми, выдёргивая Кёске из воспоминаний. – Я мог бы заставить его уехать, сбежать, дезертировать. Но разве так поступают с любимым человеком, для которого бесчестие – приговор хуже смерти? Он решил остаться. А я вместе с ним. 

– Я отомстил. За него, за тебя. За всех нас. – Хёбу неосознанно коснулся значка Анлимитед на вороте пиджака. – И пусть меня считают убийцей и маньяком, но я вырезал всех, кто был причастен к зачистке нашего отряда. 

– Кровь за кровь? – Сейширо провёл рукой по груди: когда-то пулемётная очередь прострелила его насквозь. 

– И даже больше. Скажи, я всё делаю правильно? – Ответ на этот вопрос мало что изменил бы, ведь Кёске давно знал, к чему стремился. Но меньше всего на свете он хотел бы видеть осуждение в глазах товарищей. 

– Ты делаешь то, что должен. Как и все мы. 

«Этот хрупкий мир так легко разбить на осколки» 

Мерный шум волн за бортом «Катастрофы» погружал в хрупкий транс, который мог развеяться, как дым от порыва ветра, в любую секунду. Затишье перед бурей. Рваные облака спрятали за собой ночное светило, погружая мир во тьму. Ветер, прилетевший с севера, дышал солью и прохладой даже в середине лета. Майор в одиночестве стоял на носу корабля, вглядываясь в чернеющие волны. Он знал, какую пропасть они скрывают под собой, как глубоко и холодно на дне океана. Не раз и не два в военном прошлом Кёске приходилось балансировать в толще вод на грани жизни и смерти. Тогда ещё лейтенант боялся не выбраться, не выжить. А сейчас понял, что, наверное, там, внизу и хочет закончить этот глупый фарс, замешанный на мести. Его судьба легла в основу войны, и если раньше он этим гордился, то теперь понимал: ничего, кроме искалеченных жизней, в итоге не остаётся. 

Плотная чёрная ткань неизменной траурной формы была на этом ночном фоне прекрасным камуфляжем. Неверный свет фонарей, которые могли обнаружить его присутствие, рассеивался по палубе, избегая углов. Он мог бы включить всю иллюминацию корабля, насладиться сиянием и величием своего детища, но для этого ещё не время. Совсем скоро начнётся их последняя битва, и тогда они покажут всё, на что способны эсперы ради мира, хотя в случае Хёбу – ради своей Королевы. Она построит мир на обломках его жизни, и пусть Кёске считают зверем; если в конце концов Каору станут боготворить на фоне его чёрной тени, значит, люди майора получат шанс жить, не оглядываясь настороженно по сторонам. И у Югири будет настоящее детство.