Двадцать пятый кадр Части 1-8

…Домой вернулась около трёх, хотя даже не взглянула на часы. Калинин предлагал пообедать у них. Сказал – неплохое кафе и ещё работает. Но я не захотела оставаться ни на минуту, ни на секунду в этом здании – скорей, скорей на воздух!

Прежде я пошла бы домой пешком, чтобы, как обычно, всё не спеша обдумать. Но идти нужно было через центр – мимо музея, «Художки», телеканала – обязательно кто-нибудь знакомый встретился бы. А сейчас у меня нет ни сил, ни желания с кем-то общаться, поэтому села на трамвай.

Дома сразу вытащила дневник и сделала эти записи. Вот теперь самое время хорошенько подумать обо всём, что произошло. Или лучше лечь спать? И выкинуть всё из головы, пока мозг не взорвался!

13 марта 2003 года, четверг. Девять часов вечера. Дома.

Выбрала – лечь спать. Вернее, просто прилегла на диван и сразу отключилась. Разбудил меня телефонный звонок. Я мельком взглянула на часы – начало седьмого.

Звонил Калинин. «Подъеду через пять минут», – сказала он, как будто заранее было оговорено, что после работы он заглянет ко мне. Но я обрадовалась: немножко отдохнув, я снова была готова думать. А история, кажется, ещё не закончилась. По крайней мере, у меня в голове роились вопросы, на которые я не знаю ответ.

Положив трубку, я вдруг вспомнила, что дома нет никакой еды. А полковник, наверное, приедет после работы голодный. Да и я уже начала чувствовать, что хочу есть.

Пошарила в холодильнике, в буфете. Но кроме овощных консервов ничего не нашла. В магазин бежать уже не было времени. Даже придумать ничего не успела, как раздался звонок в дверь.

Калинин, как и всегда, не опоздал. И войдя в прихожую, тут же протянул мне объёмный пакет:

– Еда на ужин. Тащи на кухню.

Пакет оказался не только объёмным, но и тяжёлым. И в нём что-то позвякивало. Я выставила его содержимое на обеденный стол. Там оказались две бутылки: с армянским коньяком и грузинским вином, всевозможное закуски в красивых баночках, а также два судка из ресторана. В одном – жульен, в другом – крабовый салат.

Я с удивлением повернулась в сторону Калинина. Он уже разделся и даже переобулся и стоял в дверях кухни улыбаясь:

– Вот решил, что нужно отметить окончание расследования. Ты во всём этом деле сыграла не последнюю роль. Да что уж там – ключевую роль. Именно благодаря тебе это запутанное дело удалось очень быстро распутать. Так что давай спокойно посидим и выпьем – мы это заслужили!

Я молча кивнула, потому что не нашлась, что ответить на его комплименты, и стала распаковывать деликатесы. Потом вытащила из буфета праздничную посуду.

– Коньяк? Вино? – Спросил Валентин, занявшись напитками.

– Коньяк.

– Хорошо.

Я быстро сделала канапе с паштетом из кроличьей печени, положив поверх каждого по маслинке без косточки. Нарезала пармезан, помыла твёрдые южные груши и яблоки, распечатала плитку шоколада. Разложила по двум пиалам ещё не остывший жульен.

Когда-то один знакомый, армянский кинорежиссёр, занесённый штормами перестройки из Еревана прямо на наш телеканал, объяснял мне, как правильно пить коньяк: во что наливать, чем закусывать. Сейчас, наблюдая за Валентином, я словно закрепляла эту науку.

Он достал из буфета округлые бокалы на ножке, наполнил их до уровня самой широкой части, где-то на четверть объёма. Потом один взял в руку так, чтобы ножка расположилась между средним и безымянным пальцем. Согревая коньяк теплом ладони и давая возможность раскрыться аромату. А второй бокал – протянул мне:

– Выпьем по чуть-чуть. А потом поедим, пока не остыл жульен.

Я сделала глоток, отмечая, как коньяк согревает меня изнутри. Потом, снова вспомнив наставления знакомого армянина, приложила большой палец к стеклу. И посмотрев янтарный напиток на просвет, увидела свой отпечаток.

Валентин, заметив мои манипуляции, спросил, что это я делаю.

Я поделилась с ним своими знаниями, добавив, что коньяк правильно пить после сытной трапезы. И что кухонные табуретки для употребления коньяка не подходят. А подойдут глубокие мягкие кресла у горящего камина.

– Держу пари, – улыбнулся Калинин, – сейчас ты подумала о домике на берегу тёплого моря!

– Какая проницательность! Действительно – ни пора ли передать Тетрадрахму Этны государству? А Именьковскую коллекцию вернуть в музей…

– Нет, надо ещё немного подождать…

– А… Я-то думала, что этими убийствами и ограблениями занимается не милиция, а ФСБ, потому что в них замешаны иностранные граждане. Но, видимо, я ошибалась?

Калинин ничего не ответил.

– Значит, дело всё-таки в Именьковском кладе, вернее, в той монете, которые лежит сейчас в банке. То есть, самые первые мои догадки верны? А вся история с «25-ым кадром» это просто совпадение?

Калинин продолжал молча уплетать жульен.

Мне надоело говорить сама с собой – я и так занимаюсь этим большую часть времени, поэтому я уже слегка разозлившись спросила:

– Чего ты молчишь? Я права? 

Он ещё немножко помолчал, видимо, прикидывая, стоит ли посвящать меня в подробности, потом сказал:

– Да, ты права – история ещё далеко не закончилась. Сейчас проверяются на причастность к подготовке похищения Именьковской коллекции все, кто сидят у нас в СИЗО. К сожалению, пока не может дать показания Зина. И врачи даже не берутся прогнозировать, когда она придёт в нормальное состояние.

– Зина? Зачем она вам?

– Возможно, именно на неё вышел заказчик. А в «25-ом кадре» просто узнали про коллекцию и решили её перехватить. Ну, и смыться из города с богатым уловом.

– Значит, всё-таки был заказчик.

– Несомненно. Кто-то, пока нам неизвестный, обращался с просьбой продать коллекцию не только к Соловьёву, но и к хранителю музейных фондов Феликсу. Именно после этого я и подключился.

– Так и знала, что Феликс работает на ФСБ!

– Я тебе этого не говорил!

– Хорошо. Но почему бы всё же ни вернуть сейчас коллекцию в музей, а Тетрадрахму Этны ни передать государству? Ведь тогда и погоня за коллекцией отпадёт сама с собой.

– Вот именно! А это единственная приманка, на которую можно поймать заказчика. Есть подозрение, что за многими хищениями редких монет у коллекционеров стоит один человек. Некоторые преступления даже были раскрыты. Воры задержаны, но ни монеты, ни заказчик так и не были найдены.

– И никаких зацепок?

– Ни малейших! Он всегда делает заказ через цепочку посредников. И звенья в этой цепи постоянно меняются. В том числе меняется и тот, кто находит исполнителя. Потом цепочка распадается и все, словно растворяются. И монеты эти ни разу нигде не всплывали: ни на аукционах, ни в частных коллекциях. Похищено уже на сотни миллионов, а найдено – ноль!

– Значит, вам нужно, чтобы проявился исполнитель. А я, получается, опять становлюсь наживкой!

– Ну почему? Ведь никто не знает, что монету Соловьёв передал тебе.

– Как никто? Знает куча людей! Мы уже с тобой об этом говорили…

– Они не проболтаются.

– Значит, вы уже с ними поработали… Но есть ещё, кто знает, что в коллекции, которую Соловьёв передал музею, – нет тетрадрахмы. Это фотограф из «Ведомостей».

– Он УЖЕ не знает! Да и кадры эти уничтожены. Но, в любом, случае, он и не знал, что монета у тебя.

– Понятно! Но остаются сотрудники литературного музея – они видели коллекцию собственными глазами. Или вы с ними тоже поговорили?

– Нет, достаточно, что с ними работала милиция. Всех предупредили о неразглашении. Да и вряд ли кто из них обратили внимание, что какая-то монета отличается от остальных – это под силу только специалисту. У музейщиков и спрашивать никто не будет! С чего вообще возникнет этот вопрос?

– Но я всё-таки волнуюсь! Не знаю, от кого утечёт информация о тетрадрахме следующему исполнителю, но чувствую, что это вполне возможно. И даже не важно, дома она лежит или в банке – спрашивать-то всё равно будут у меня! Мне страшно!

– На этот случай у меня «вариант Б»: я должен на время переехать к тебе.

– В смысле – ко мне?

– В самом прямом! Ты живёшь одна, у тебя две комнаты – найдётся и мне местечко, где ночевать. Да хоть бы здесь, на кухне, раскладушку поставить – я неприхотливый!

– Дело не в том, есть или нет у меня место. Я просто не понимаю, как это женатый мужчина вдруг переедет ко мне…

– Моя жена умерла три года назад…

– Прости – не знала! Но есть ещё Аля!

– Никакой Али уже давно нет! Мы встречались с ней, когда ещё жена была жива. Последние годы она провела в больнице. Так что её уже давно не было рядом. Тогда и появилась Аля. Но после смерти жены я стал чувствовать себя виноватым… В общем Али нет уже три года.

– А как же ночь с двадцать четвёртого на двадцать пятое февраля?

– Это была просто работа.

– Понятно.

– Понятно – это «да» или «нет»?

– Думаю, мне выбирать не приходится – с тобой всё-таки будет спокойнее, безопаснее.

– Ну вот и ладненько. А теперь давай, наконец, поужинаем. А потом я съезжу за зубной щёткой.

…Калинин уехал полчаса назад.

Я сразу полезла за дневником, чтобы всё записать. Потом уберу дневник туда, где раньше лежала тетрадрахма, – не хочу, чтобы Валентин его увидел!