Синий Сайт
Всего на линии: 449
Гостей: 446
Пользователей онлайн: 3

Пользователи онлайн
Rasvet
SBF
Анатолий Шинкин

Последние 3 пользователя
Д. Красный
Dima
Dima

Всего произведений – 5050

 

Ласковые дюны (часть 3)

  Рейтинг:   / 1
ПлохоОтлично 
Dead December
Проза
эльфы и драконы
Дарк,Психология,Ужасы,Фэнтези,Юмор
элементы нецензурной лексики и натурализма
18+ (NC-17)
миди
Четыре года назад, в Глубокой пустыне за одну ночь появилась новая сила. Тени. Твари, живущие стаями, саранча, пожирающая людей. Четыре года назад в Глубокой пустыне исчез Эйнар Хикмет Ахесс'Наур. Жив ли он? Там ли он? И хочет ли вернуться?
закончен
Уточнять у автора
Это всё-таки случилось. Окончание истории.

Часть вторая

Ласковые дюны

Часть третья

-1-

В пустыню спустились сумерки. Ветер едва-едва перекатывал песчинки, аккуратно перебирая складки дюн. Осторожно, чтобы не потревожить крошечных ящерок и паучков, которые только начали просыпаться.

Они не слышали тихих шагов над собой: медленно, с частыми остановками, по дороге брела девушка. Временами она всматривалась в горы перед собой, примериваясь, много ли осталось до храма. Святилище это пряталось где-то в здешних пещерах. Человек бы искал вход дни и недели, но эльфийка даже отсюда слышала тихий хрустальный звон.

Вода. Источник. Магия.

Не так давно у родников вновь начали появляться духи. Не всегда добрые и мудрые, но они хотя бы не рвали на части, как это делали тени, чёрные твари в полтора человеческого роста. Безумные орущие стаи сметали оазисы, пожирая его жителей, и только молитвы демонам и заряженная магией вода отпугивала их. Теперь путешественники и купцы носили по десять фляжек: четыре для жажды и шесть для самозащиты. Пустыня, пускай и придушенная, всё же торговала, сеяла, выращивала, пожинала. И воевала.

Драконы отступили за свои заградительные линии и следили с низких пузатых башенок гарнизонов за ополченцами, изредка посылая помощь вооружением и горсткой вояк, отупевших от жестокости и солнечного жара. У этих мужчин не было ни звания, ни инструкций. Только цель да смутная жажда убивать.

Пустыня озлобилась. Одичала. В городах прибавилось вооружённой черни, что присматривалась к потускневшей отделке богатых домов и к изрядно похудевшим их обитателям. Грабили пока несмело, по мелкому.

Да уж. Грабили.

Так. Нашлась пещера. Тропа к ней карабкалась высоко и круто, потому девушка решила отдохнуть у большого ноздреватого камня, тень от которого была такой чёрной, что казалась вырезанной из бархата. В ней было даже как-то мягко.

«Нет-нет, не расслабляться, — прошептала эльфийка. — Надо успеть до луны».

Надо, да. Иначе дух не услышит. Или рассердится.

Она встала и брезгливо поморщилась: на песке остался кровавый след. Проверила одежду. Там тоже ползло тёмное пятно, пока маленькое. Но вырастет же. Вырастет.

«Поднимайся, тварь ты ленивая! — выругалась девушка, почувствовав растущую боль. — В узел скрутилась – и пошла!!»

Четыре дня, четыре с половиной дня, а осталось только чуть-чуть вверх пройти. Да даже отсюда видно, демоны вас всех раздери!

Травы. Эльфийка вспомнила, что бросила в последнем оазисе не всё. Чуть не разорвав маленькие шёлковые шнурочки, она развязала крохотный мешочек и вытряхнула в ладонь остатки светло-зелёного порошка. Пальцем отодвинула крупные частички – остатки стеблей и осколки коробочек – и вдохнула самые мелкие. Прочее кинула в рот. «Нет уж, тут я не подохну», — сердито подумала девушка.

Встать получилось. Сделать несколько шагов. И ещё. Вот так.

Может, и магия помогала, но у входа в святилище боль почти погасла. Тлела, раздражала, но не мешала идти. Эльфийка уже слышала воду и чувствовала мягкую прохладу, что заполняла всю пещеру. Нда, прохладу. А ритуал требовал зайти внутрь без одежды. Странные привычки у этих духов, но разговаривать они приходили только с обнажёнными. Так, мол, показываешь доверие и уважение.

А ещё оружие в таком виде спрятать некуда.

«Мужики они все, небось», — хмыкнула она, развязывая пояс. Звякнула пряжка, прошелестели мелкие стеклянные бусинки. Упали все три замаранные кровью юбки. Сжав зубы от злости, эльфийка резкими движениями попыталась стереть тёмно-бордовые дорожки с внутренней стороны бёдер, но появилось ещё несколько мелких. Противных и липких. В раздражении девушка скинула и тунику. Пробегавший мимо скорпион стыдливо прикрыл все свои восемь глаз клешнёй, но успел увидеть смуглую с молочными пятнами фигурку. Трогательно-маленькое чуть-чуть пухлое тело портили безобразные синяки на руках, груди и шее. И кровь, которая уже успела свернуться.

Перешагнув через одежду, девушка ступила внутрь, на мелкий мягкий песок, слегка влажный от близости родника. Наощупь – внутри света не было – добралась до второй комнаты, где тускло мерцала вода. Пора завязать глаза. Так надо.

«Дух, злой ты или добрый! Хитрый или простой! Жестокий или милосердный! Я, Кайяна, дочь народа Двухцветных, зову тебя! Не милости прошу, не защиты, но… Но мести! — вскрикнула она. ­ — Мести требую, себя взамен предлагаю! Не из жадности, алчности, ревности, дух. Нет у меня ничего, только умысел, и умысел нехороший. Плата за плату, душа за душу, смерть за смерть!»

В воду упал камешек. Нет, точно, отскочил от чего-то и нырнул в чашу фонтана. Может, в глубине пещеры есть ещё ходы? Услышал кто-то чужой?

«Дух, злой ты или добрый!..» — начала Кайяна вновь, сделав ещё несколько шагов вперёд. Она повторила просьбу ещё дважды, продолжая идти к фонтану. Демон там, в воде. Видимо, спит. Или не хочет слушать.

Никто не хочет. Никогда.

И там никто не слышал? Да как же!

Я требую мести!!

— Вот. Не просишь, нет, — согласился кто-то. Заговорил сзади… Сверху. — А так нельзя себя вести, понимаешь? Очень странно стоять голышом в чьей-то прихожей и орать о своих проблемах в темноту. К тому же без угощения. Разве так в гости ходят?

— Предлагаю себя, — проговорила Кайяна.

— Ага. А ты бы купила что-то у торговки, которая своими дынями в людей кидается?

— Здесь… Здесь не рынок, — она обернулась, коснулась пальцами повязки.

— Опусти. Снимать не разрешали, — мужской голос. Приятный. Но духи любят дурачиться.

— Больше дать нечего, — повторила эльфийка.

— Это так кажется, — жужжание ауры существа приблизилось. Оно было похоже на хлопотливый шмелиный бубнёж. Какое-то пушистое, мягкое. — Ты была во многих городах?

— Городах? Да, я танцовщица, выступаю на улице.

— Забавно, — дух помолчал. — Только в Пустыне?

— Что?

— Из неё не уходила? В первый Дистрикт или дальше.

— Туда теперь не пускают. Что-то случилось, злые они стали.

— Что говорят? — голос звучал заинтересованно, даже обеспокоенно.

— Я слышала, одна из провинций бунтует. Одни драконы бьют других. И чтобы не бегали враги туда-сюда, границу закрыли. Чешут, что на время, — Кайяна пожала плечами. — Да мало ли какие оправдания можно придумать? Все ссут с этих чёрных уродов, да не все в этом признаются. Не поговорить, ни запугать. Это животных отогнать пламенем можно, а тени сами на меч бросаются. Или в воду. Жжёт она их, а лезут.

Эльфийка чувствовала вблизи себя что-то очень горячее, а потом ощутила прикосновение к шее. Духам это не нужно. Разве у духов аура гудит? Гудит, да, но так? Льётся, звенит…

— Проваливай! — взвизгнула она, ударив существо по лапе. Ладонью она задела что-то острое, оставившее глубокие тонкие порезы.

«Это не дух, твою мать, что это за тварь?!» — не то подумала, не то прошептала девушка, пятясь назад, подальше от… чего-то. Кайяна пыталась хотя бы по звуку понять, есть ли кто рядом, но чудовище двигалось совершенно бесшумно.

Где? Сверху? Справа?

Рядом!

Попала по морде. Тоже шипастой. Замахнуться второй раз не успела — схватили за запястье и вывернули руку.

«Пусти! Пусти, ублюдок!» — крикнула она, брыкаясь и извиваясь. «Надо сбросить, скинуть, стряхнуть!» — в какой-то момент в руке оказался камень. Девушка разбила его о череп твари. Часть осколков вошла и в ладонь. Кайяна опустила руку и резко провела ею по затылку чудовища. Монстр вздрогнул, откинул эльфийку от себя.

Ранило? Неужели ранило? Оно оставалось таким же быстрым и неслышным. Невидимым?

Девушка сдёрнула повязку.

— Так лучше, а? — ухмыльнулась Тень. Двухметровое хвостатое нечто, напоминавшее дракона, стояло по другую сторону фонтана, вода в котором довольно ярко светилась. Худощавое существо было ранено в голову: с голого черепа, из нескольких рваных ран сочилась кровь, сбегавшая вниз по вискам к шее и на грудь, чуть дрожавшую от неровного дыхания.

— Не подходи, — не потребовала, а попросила Кайяна, пятясь. — Не подходи, я вижу тебя!

— Смею заметить, ты напала первой, — челюсть монстра двигалась как-то странно, словно ему было трудно говорить.

— Но вы не умеете, — прошептала девушка. — Вы только жрёте и убиваете.

Вместе.

— Нет-нет, я тут один, — тень шагнула назад. — Для общины пещера маловата: тут три комнаты и галерея. Не беспокойся, заваленная.

— Тогда что ты такое? — Кайяна убрала с лица налипшие волосы, проследила, как тварь вышла к свету. Оно… Оно было мужского пола. Да. С крыльями вместо рук: уродливо вытянутые пальцы, соединённые между собой перепонками, слегка дрожали, отчего всё полотнище кожи, от локтей до рёбер, едва колыхалось. Около длинных тонких костей пульсировали выпуклые сосуды. «Оно может планировать, но не летать», — девушка заметила, что с правого крыла в нескольких местах сочился гной, вытекавший из бесформенных язв, окружённых чёрной кроной капилляров.

— Ты сейчас тоже не красавица, танцовщица, — тварь осторожно села у воды. Тут было несколько каменных лавочек: разве что чудом не споткнулись о них при борьбе. На морде… лице… монстра появилась аккуратная улыбка. Горькая. — Ну, что со мной больше всего не так?

— Нос, — решилась сказать Кайяна. — Будто человек поимел ящерицу.

Тварь засмеялась. Мышцы на жилистой шее затряслись, узкая грудь стала двигаться чаще. Пару раз дёрнулся хвост, покрытый заострёнными кверху пластинками. Шипы ещё были на тыльной стороне лап и на скулах, в других местах лежала гладкая чешуя. Действительно, дитя извращенца и крокодила. Совсем не похожее на тень.

— Значит, нужно кого-то наказать? — вдруг спросило существо. Уже иначе, вежливо. Девушка невольно посмотрела на монстра вновь, но теперь обратила внимание на глаза. Приятного серого цвета, уставшие. Больные.

— Я к духу приходила, — неуверенно сказала Кайяна, опасаясь обидеть его, нет, их, эти странные глаза, в которых она прочла сострадание.

— Тут я живу, но изредка помогаю гостям. По мелочи, — оно… он шутил, но чем больше рассматривал девушку, тем больше мрачнел. — Армия совсем ушла?

— Что?

— Армия. Драконы.

— У границы теперь живут. Там и выступать безопаснее. Порядка больше… Смотреть всем нравится, но… Но и другое – тоже.

— Стало быть, дерёшься и танцуешь? — вновь улыбнулся ящер.

— Сейчас нужно уметь всякое, — пожала плечами эльфийка. — Я могу одеться наконец?

— Сперва вымойся, — он кивнул куда-то вглубь пещеры. — Там проход в боковую галерею. Увидишь ещё две комнаты. Да, будем называть их так. И вот в той, что побольше, бьёт тёплая вода. Ступай, принесу твои тряпки.

— Сама уж, — нахмурилась Кайяна. — Ещё ночлег искать надо.

— Если не через портал сюда попала, должна знать, что ближайший оазис в трёх днях пути. Какие-то особые убеждения гонят отсюда?

— А Тени? Сейчас меня унюхать нетрудно.

— Две вещи: вода и я. Окровавленный. Ты права, твари чувствуют запахи, но я хищник пострашнее, — существо в задумчивости почесало подбородок о плечо. — Понимаешь, они животные стайные, но новостями как-то обмениваются. Как думаешь, захотят ли они встретиться с тем, кто расчленил пятнадцать их охотников?

— Трепло ты, — поморщилась девушка.

— Здесь ведь когда-то они гнездились. Пришлось почистить комнаты, — он встал на каменный постамент, опустился на колени и запустил одну ногу в воду. Вытащил, держа за глазницу, один череп, чуть потемневший от времени. На верхней челюсти красивым полукругом блестели острые зубы, целые, белые, красивые. Только клыки были отломаны ровно посередине. — Там ещё есть, можешь посмотреть. Здесь интересная магия, источник целебный. Тут эти ребята не разложатся. В смысле кости их. Кстати, вода не испортилась, так что можешь тут умываться утром.

Кайяну передёрнуло.

— Но там, в теплом источнике, тоже можно лечиться, — он опустил череп обратно на дно. — А про заказ всё понял, согласен взять.

— Подожди, какой заказ? — перебила девушка. До момента с фонтаном она почти перестала бояться существа.

— Ну, так мстить нужно, верно? — зевнуло чудовище во всю пасть.

— Мне кажется, крылатую-хвостатую, пускай и больную тварь ни один, даже самый ужратый ополченец не пустит.

— Вот потому сходи и искупайся. Потом чистыми лапками заштопай мне язвы, найди что-нибудь длинное и замотай в это своего спутника.

— Здорово. Какой самостоятельный.

— Несколько затруднительно такими пальцами, — он пошевелил коготками на краю крыла, — лечиться и одеваться, не находишь? Вода лечит, позволь перебить, но укусы так просто не проходят.

— Там язвы.

— А были дырки. Недель семнадцать назад.

— А если ты меня сожрёшь, как другие тени? — Кайяна не верила, что это произойдёт, но ей хотелось узнать, что существо на это ответит.

— А, думаешь, чистое тело кушать приятнее? — ухмыльнулся он. — Забавно. Возможно. Не перепутай комнаты. Питьевой фонтан во второй. Он очень холодный. Иди в первую.

— На ночь? Чтобы замёрзнуть?

— Он тёплый, чем слушаешь? И в сухое оденешься, — монстр встал, постоял немного, глядя в темноту. Потом повернул голову, почувствовав, что эльфийка на него смотрит. — Кайяна?

— А что ты такое? То есть, как тебя называть? — быстро добавила девушка, стараясь как-нибудь сгладить первую острую фразу.

Существо помолчало. Хмурилось, пытаясь не то вспомнить, не то подобрать нужное слово. В глазах на секунду промелькнул испуг.

— Хикмет, — ответил он наконец. — Имя такое. Хикмет.

 

-2-

 

Бестет зевнул. Его хозяин, губернатор Первого дистрикта Мизараэль Ахесс’Наур, опять уснул за столом. Вокруг мужчины лежали письма, документы и донесения. Надоедливые бумажки, написанные сухим строгим языком, монотонно сообщавшие страшные вести одна за другой. «Восставшие убили 305 человек, из которых 173 составляют повешенные, 51 – застреленные, 48 – сожжённые в своих домах. Прочие либо задушены предметами гардероба, либо забиты булыжниками и галькой». «Тени замечены на северо-западе. Крупная стая. Особей ориентировочно 23. Нападение ожидалось ближе к полуночи. По неизвестным причинам вожак развернулся и направил атаку на ближайший оазис. Выживших не обнаружено». Часть документов была заляпана кровью. Часть – чернилами. Теперь в дистрикте открылось две раны, а потому срочных донесений стало вдвое больше. Все неотложные, все нетерпеливые. Очень важные. Тревожные. Страшные.

Четыре года как Мизараэль потерял сына. Потерял – однозначно, из Пустыни никто не уходит. Твари пожрали Эйнара. Об этом не говорили, но так думали. Все знали.

Губернатор постарел. Не внешне, разумеется, но сердце его ныло от каждого письма из Пустыни.

«Пусто. Не нашли».

«Пусто».

«Известий нет».

«Останки принадлежат офицеру … порядковый номер жетона ####».

«Тело не найдено».

«Потому что жопой смотрите!» — не выдержал мужчина. Схватив ворох квиточков, он швырнул их вглубь комнаты и щелчком поджёг. На циновку лёг мелкий пепел. Один уцелевший листок порывом ветра вернуло на стол, к аккуратной папке, подписанной просто: «Дело 21». Сводка событий в Двадцать первом дистрикте, где уже полтора года полыхал бунт. Вернее, догорал, но ярко: ныне армия искала предводителя, что водил остатки отряда по степи. Хитрый был парень, прятался уже пятую неделю, раз восемь уже попадался на глаза, но исчезал, как иней весенним утром. Но найдут – факт. Хотелось бы, чтоб побыстрее. Побольше определённости, пожалуйста.

Когда Бахари вывел своих теней, ожидали нападения на столицу. Но к границам никто не подходил, стаи нападали бессистемно, сметая город за городом. Не всегда успешно – от небольших групп отбиться труда не составляло… Но случалось приходить легиону. Рою. Такой прокатился по Эль-Тихаму, последнему городу, где Эйнара видели живым. Нет, видели нормальным.

Тот, первый рапорт Листоне Мизараэль хранил отдельно. Изредка перечитывал.

«Высокое существо, покрытое чёрной блестящей чешуёй, с хвостом, достигавшим полуметра в длину. Лицо имело мало человеческих черт, вместо носа – две дыры размером с чечевичные зёрна. Оно хрипело и стояло, чуть сгорбившись, прижав локти к телу».

Таким тебя запомнят, Эйнар?

Бестет потянулся, спрыгнул на пол. Его аккуратно подстриженные коготки клацнули о каменный пол. Этот звук, тихий-тихий, и разбудил губернатора. Все документы лежали на своих местах аккуратной стопкой. Содержание каждого Мизараэль знал наизусть, помнил, кто и когда принёс его. Помнил и выражение лиц.

Двор боялся своего правителя. Даже самые мелкие бедствия вроде разбитого окна или испорченного ковра старались скрывать. К чему прибавлять несчастий?

За это наказали. Мужчина не кричал, что вы, характер не тот. Он прислал одну записку. С двумя словами.

«Я знаю».

«Я знаю», - звучало упрямым протестом, угрозой, приговором.

Я знаю, что вы о нём говорите. Я знаю, что вы думаете обо мне.

Я знаю.

Я знаю!

Верил ли Листоне, что Эйнар жив? Амин старался, ох, как он старался отыскать лейтенанта! Магия Владыки, воззвания к почившим, пятинедельные экспедиции в Глубокую Пустыню – бывший прапорщик работал больше и усерднее остальных, часто уезжал сам. Требовался руководитель. Никто не знал, никто представить себе не мог, чем должна отличаться Та Самая тень. Нападёт ли она? Охотится ли? А что жрёт? Где спит? Разговаривает ли?.. Мыслит?..

Временами Листоне думал, что Эйнар прячется. Намеренно ли или из-за своего экрана – но магией ауру лейтенанта было не зацепить. Оставались некоторые надежды на духов, но те отказались разговаривать.  Солдаты третьего взвода либо не являлись на зов, либо молча пожимали плечами. Амин обратился к Жрицам – гибким нагим существам с приятными голосами, объясняя, что потерялся очень важный человек, очень нужный Дистрикту.

— Амин, не надо меня уговаривать, — попросила фигура. Магу показалось, что она растеряна: огоньки, служившие созданию глазами, мелькали беспокойно и неуверенно. — Мы… Мы за умершими следим… не очень ловко. Вам известно, куда подевался Аиз?

— Мелунди? Сверчок?

Существо пару раз моргнуло, задумавшись.

— Да, некоторые его так называли, как букашку, — Жрица не решалась продолжить, а потом быстро-быстро заговорила, боясь расплакаться. — Ну почему они разбегаются? Вы что, котятки слепые? Конечно, детёныши: бросаются всё куда-то, расползаются, а нам – ловить. А Владыка сердится, кричит! А страшно он ругается, гром и шторм кругом! Обещал же ваш Сверчок не прыгать, улыбался ещё так сладко-сладко! Бесстыдник, маленький бессовестный котик! – существо на мгновение повысило голос. – Да как вам не, не… Да что это такое вообще?!

— Восхитительно просто, — пробормотал Амин, прикрывшись рукой от вспышки света, оставшейся после ухода расстроенного создания.

Значит, убежал Аиз. Листоне всё-таки попробовал призвать душу Сверчка, но вместо него явилась ещё одна Жрица. Та подтвердила, что дракон исчез, и попросила пару дней её сестру не беспокоить. «Иначе вместе полюбуемся на твою печень, милый», — сказала она на прощание.

Это и сообщил Листоне губернатору. Мизараэль взял Бестета на руки. Кот удивлённо мявкнул, но вырываться не стал. Посмотрел только на хозяина, глаза которого были пугающе уставшими и иссохшими. Такие бывают у старых вдов и матерей на могилах младенцев. Мужчина отпустил Амина, немного покачал кота на руках и пошёл в молельню. «Надо позвать её, Бестет, — сказал он тихо. —  Придётся поговорить».

 

Двадцать семь провинций для двадцати семи явившихся, воззвавших к Владыке. Дело давнее, немыслимо, непостижимо и недостижимо далёкое. Для людей. Старейшие из эльфов помнили молодость губернатора, времена до каст. Но и сам Мизараэль не знал явившихся, однако видел тех, кто помнил их живыми. Любил. Чтил. Или не понимал.

Народ губернатора был тогда мал, миролюбив и беден. Жил с трудом, отбивая набеги эльфов и людей, что гнали их с тёплых щедрых мест. Лишь горы, жестокие к прочим, приняли беженцев. Века или десятки, сотни столетий драконы селились в башенках, угрюмо наблюдая за жидкими тропинками, засыпанными длинной хвоей; охотились в сосновых лесах, густых и высоких. Прятался народ умело, множился тихо.

Но армия пришла.

Люди и эльфы явились, союз самых жадных и жестоких, уверенных, что в горах есть богатства и рабы, что дворцы ящериц растут один над другим, и в каждом серебра столько, что хватит каждому солдату и жене и детям их.

Один город был у драконов и один Дом – общий, громадный и красивый. Семь ярусов насчитывали в нём – на семь крупнейших племён, и каждом – свои статуи и своя резьба. Строили все – и всем там хватало места. Дом народа – так его называли драконы.

Последнее их убежище.

Армия выжгла горы, и стали они чёрными, с угольными колоннами вместо леса. От пепла потемнели и загустели реки, и пробирались они теперь не между камней, но огибали трупы. Где пламя не дошло – сёк меч, и земля лежала влажной, и непонятно – от крови или слёз.

Искал враг золота и не находил его. Гневался, но шёл, стараясь настигнуть народ. Племена, у которых ничего не было. Всё отняли, лишь злость оставалась. И поворачивали племена, бросались на пики, топили солдат в грязи, бились камнями, ветвями. Зубами.

Двадцать семь видели это. Отступали вверх, но смотрели, слушали и запоминали. Не понимал их народ, несчастный, напуганный, гонимый. Не знали драконы, что свершается невиданное. Двадцать семь воззвали к Владыке. Не Всеединому и Всеединой кричали они, но грозному сыну их, вершившему возмездие. «Не видишь ты, ослепший, избиения этого? — возопили голоса. — Не видишь и не знаешь, жестокий бог! Ни ты, ни Отец с Матерью! Мы требуем тебя, требуем взять нас! Защити народ, не стращающийся тебя, коль не боишься сам! Отзовись, если не обмяк и всё ещё Возмездием зовёшься!»

Таков был клич Двадцати семи, а Первой была Нисса.

«Я, наследник твой, Нисса из долины чёрного леса, зову тебя. Зову, ибо горе спустилось. Помоги ослепшему, обессилевшему, потерянному. Спустись, ибо в мудрости нуждаюсь твоей. Не в силе, — Мизараэль зажмурился. — Не в силе, но совете!»

Он стоял в маленькой домашней молельне, которая освещалась лишь круглым солнечным колодцем – суть дырой в крыше. Чуть сбоку от центра зала, едва не выходя за столб света, бил маленький родник, вокруг которого построили грубый каменный фонтан: гладкую чашу на ножке и постамент. Пахло свежей травой. Холод приятно, бодряще пощипывал кожу.

— Нисса, — позвал губернатор. — Нисса, я виноват.

— Виноват, — согласилась Первая. Она появилась почти неслышно, сошла с одной из фресок и изящно спустилась на пол. Молельню постоянно освежали: следили за росписями, подметали, чинили колодец. Мизараэль построил множество храмов – что в столице, что в Дистриктах – но за этим ухаживал с особенной заботой.

Здесь он показал Владыке свою жену. Здесь – именно здесь, Мизараэль настоял – родился Эйнар.

— Ещё что-нибудь вспомнишь? — дух подошла к фонтану. Они приняла облик хорошенькой коренастой рыжеволосой девушки в белом платье. Рукава на нём были вышиты грубой зелёной нитью. Узор изображал сосновый лес: одна вертикальная линия и три пары наклонных. Повторить ещё. И так по кругу.

Погибла Нисса совсем в другом.

— Я не могу найти сына, — признал Мизараэль. Он старался не смотреть на духа: опёрся руками о постамент и уставился на маленькие волны, что ровными кругами подбегали к краю чаши.

— Потому что его потерял? — нахмурилась Первая. — И не четыре года назад, нет, меня не обманывай.

В зале похолодало.

— Я рассердил тебя…

— Да перестать в церемонии играться! — перебила Нисса сердито. — Это не театр тебе, а я – не Владыка. Понимаю нормальный язык! Сколько меня не звал? Лет двести, не иначе! Вот начал сын себя вести, как нормальный парень, так и всё! Нахрен эта Нисса вообще нужна, да?!

— Помоги его найти, — всё же попросил мужчина.

— Мог бы и сам, о Великий жрец, — быстро семеня – мешало длинное платье – девушка приблизилась к губернатору, встала на цыпочки и схватила его за подбородок. — Глаза опусти! На меня взгляни, мудрейший из живущих!

На две головы ниже, в тот момент она казалась мощнее и могущественнее. Мизараэль исполнил приказ.

— Пожалуйста, объясни хотя бы, почему ни одно заклинание не работает, — он не боялся духа, не нервничал. Первая чувствовала – мужчина устал. Она отпустила его.

— Ведьма Ривенгсен, — вдруг сказала  Нисса. — Почему испугался её?

«На тебя похожа», — едва не подумал дракон.

— При чём тут страх? Союз с этим кланом – несмешная политика, — ответил он, отошёл в тень, к стене, и сел на длинную узкую лавку. Заметил, что скоро станет таким же пушистым, как Бестет, если и дальше будет забывать бриться.

— Политика. Хорошо, — дух разместилась напротив, на каменной скамье, уставленной цветами. Часть бутонов – те, что были ближе всего – раскрылись, припудрив рукава платья липкой жёлтой пыльцой.

— Эйнара считают развратником. Уже две партнёрши, — растерянно сказал Мизараэль. — Я не уверен, но, может, были и другие.

— Так что же это, — насмешливо улыбнулась Нисса. — Маги спать друг с другом могут, а солдаты обет держат?

— Партнёр один. Связь до брака так или иначе к нему приводит. Рано или поздно, — губернатор взглянул на Первую. — Многовато иначе проблем что мужчине, что женщине. Особенно женщине.

— Ну конечно, ты бы женил сына на проститутке.

— Это я понимал, — возразил мужчина. — И она – другой дракон. Не наш. Не горный.

— Никту ты контролировал, — вставила дух. — А Роэль испугался. Ну вот кто ж знал, что Эйнар спутается с первой кастой, ну вот кто бы мог подумать!

— Ты сердишься, да…

— Вы посмотрите, оно ещё и оправдывается! — взорвалась Нисса. Вода в чаше подпрыгнула, немного пролилось на пол. Лужа вспыхнула солнечным светом, тот отскочил вверх и ударился о потолок, оставив после себя стайку солнечных зайчиков. Прозрачные золотистые пятнышки.

Первую бесило, что её позвал не Эйнар. Это он нуждался, это его изуродовал Бахари. Не губернатора – вот сидит, старик. Ладно, не старик, просто выглядит пожёванным.

— Не тебя я ждала, — сказала дух в сторону.

Маленьким Эйнар молился чаще. Первая думала тогда, что наблюдает за самым сильным магом Дистриктов. Считала, да, пока не увидела ауру. Вернее, маленький порок. Дефект, искажавший все нити, путавший заклинания. Ничего нельзя было сделать, но упрямый детёныш этого не знал. И вряд ли бы понял. Видел лишь проблему – не работавшую магию. А колдовать надо было – чтобы порадовать Её. Мать.

Барийю Ахесс’Наур.

Женщину, которую Нисса бы зарубила тупым топором.

 

«Великая Первая, — молился мальчик по имени Эйнар. — Я – потомок Твой, сын племянника Твоего, Мизараэля. Касты магов, главной в стране. Слушай меня, пожалуйста, слушай, но не говори Владыке. Мама… Мама зла на меня. Я маг, сын жреца и жрицы, но сам… дурной. Это нетрудно, Первая, это не жалоба, Первая! Ты умна, рыжая Нисса? Ты добра? Не магии я хочу, только знаний немножко. Наверно, простых, раз об этом нет книжек.

Великая Первая!..»

— Так что он у меня тогда попросил? — проговорила Нисса. Сжатые в кулак пальцы побелели.

— Научи меня быть хорошим сыном, — слово в слово повторил Мизараэль.

«… Это же просто, да?» – плакал маленький маг. Он не нашёл ключей от молельни и решил спрятаться в комнате, где хранили утварь для церемоний. Эйнар налил в чашку воды из святого родника, поставил несколько свечек. Лишь их огонь да тусклый свет восьми маленьких окошек под потолком разбавляли темноту, дрожавшую вокруг ребёнка. «Только покажи, хоть разочек, — шептал он жалобно. — Ради мамы, пожалуйста. Она почти умерла из-за меня, это же несправедливо, правда? Я… Я очень виноват, что не умею быть хорошим сыном. А я хочу, Нисса!»

Маленького мага искали пять часов. Всё это время он шептал, просил жестоких богов его услышать. Не ради смешных причин, хотя и мог потребовать каких-нибудь вредных заклинаний (как это делал, например, Листоне). «Я хочу быть хорошим», — прошептал Эйнар и в тот же момент услышал, как вошёл отец. Обернулся. Мизараэль растерянно смотрел то на воду в чаше, то на лужицы воска, но на огромные глаза сына.

— Эйнар… Ты… Ты напугал весь дворец, — осторожно сказал губернатор. Он чувствовал что-то тяжёлое в воздухе и опасался, что нарушил ритуал вызова демона. — Протяни ладошку, пожалуйста.

— Я не уйду, пока не стану хорошим, — всхлипнул мальчик. — Пока мама не перестанет хмуриться, глядя на меня.

Мизараэль вздрогнул.

— Необязательно тут жить. Ты уже хороший, — мужчина тихо прикрыл дверь.

— Нет! Ничего не получается, будто я и не маг! А должен быть, самым лучшим, так мама сказала, так она хочет! — оскалился мальчик. На мгновение ногти на его руках сузились до когтей, а зубы слегка заострились. — И я так хочу! И я научусь!!!

Волна от взорвавшейся ауры потушила свечи и опрокинула чашу. Вода окатила Эйнара, и он опять заплакал. Но уже со злостью и удивлением. Мальчик хотел было ударить чашу, но Мизараэль обнял его, так что кулачок стукнулся о грудь мужчины. Не в силах поднять руку на второе святое существо в своей жизни, маленький маг закричал. Нет, завопил, как детёныш, жалуясь на боль и испуг.

 

— Он устал, — выдохнула Нисса. — Потому и прячется. И ты тоже.

Губернатор посмотрел на духа, требуя объяснений.

— Как тебя зовут, жрец? — Спросила Первая.

— Мизараэль.

— Для поданных, да. А так?

— Мизараэль.

— Давай, повтори в третий раз. Символично будет… Для кого-то, — усмехнулась дух.

Мужчина молчал.

— Тебя зовут Ахесс. Твою мать – Наури. А твой…

— Мой отец этого не касается, — разозлился губернатор. — Я понял, ты не поможешь, но это существо я обсуждать не намерен!

— Пускай, — пожала плечами девушка. — Удачи найти сына…

­…Который от тебя устал, — добавила она, исчезая.

 

-3-

 

Глубоко вдохнув, Хикмет нырнул. Тяжелая от холода вода стиснула его в крепкий тугой комок, сбивая мысли в одну тягучую пластичную массу. Так удобнее сосредоточиться. Подумать. Поговорить с ним.

Хикмет… Так называла себя Частица, тварь внутри Эйнара, охотница и хищница. Сильное животное, оберегавшее хозяина от… От многого, если быть честным. «От матери, скажем, — подсказало чудовище. — И сейчас стерегу. Боишься взглянуть на себя? Да не совсем, выползаешь же изредка. А к нам тут девчонка пришла. Забавная, яркая. Любишь таких, нет?»

Эйнар молчал. Он видел Кайяну, но решил не вступать в разговоры. Было интересно: а что сделает Частица? Странные дела творились кругом – тени, духи, магия… Она жужжала кругом, как взволнованный пчелиный рой, билась об экран, отступала. Но не отставала.

«Ты должен был приказать помочь, — с укором сказал Хикмет. — Девчонке плохо. Чувствуешь и видишь это. Слушал … Слушал, можешь не признаваться, но не тупо ли это – от самого себя скрывать? Позволь, пожалуйста, напомнить, что я и ты – один человек в одном теле. Просто сейчас очень удобно сидеть на жопе и наблюдать, как отдельно взятая провинция накрывается одним жирным х…»

Переключиться. Время шло очень странно. Скачками. Нет, эскизами. Набросками.

Лист первый. Частица вылетела из пещеры. Воздух грыз раны на крыльях, но существо держалось достаточно прямо. И высоко. Успел увидеть кубики домов, бестолково разбросанных по оазису, и россыпь точек, медленно плывших по дорогам. В Пустыне всё не так уж плохо.

Лист второй. У мутного родника, больше похожего на грязную лужу, лежал истерзанный караван. Тени, наверно. На создание, что тихо спланировало к воде, обратил внимание лишь верблюд со вспоротым брюхом. Его ноги зашевелились, затряслось всё тело. Животное, кажется, чем-то захлёбывалось. «Что, похож на них? —  спросила частица, погладив мокрую от крови шерсть. — Скоро ты станешь предметом. Ничего страшного. Понимаешь, вещам не больно. Это, не знаю, благо? Скажи лучше, есть ли у вас тут полотно? Много не надо».

Верблюд дёрнул головой, шею его скривила судорога. «Но переход этот бывает долгим. Однако всегда случается, не переживай», — утешил Хикмет. Дракон осмотрелся. Пять перекошенных заляпанных палаток, остатки человеческих тел. Животные, наверно, разбежались. Но, справедливости ради, Тени предпочитали рвать разумных существ. Чем же верблюд помешал? Не говорящий же он, в самом деле.

«Был. Был говорящим», — поправил себя Хикмет, заметив, что животное перестало дышать. В одной из палаток дракон нашёл целый тюк тряпок. Цветастых таких, мягких. Под ним – моток плотной льняной ткани. Что ж, сойдёт.

В пустыне все нормально, верно?

Лист третий.

Кайяна сидела у воды. Смотрела на израненные руки. Ссадины на костяшках почти прошли. Она почти привыкла к Хикмету. Тот обещал помочь с… с просьбой. Взамен она лечила его крылья, прибиралась в пещере (трёх комнатах) и развлекала болтовнёй. Говорили по очереди. Девушка не спрашивала, откуда дракон приносит мясо и хлеб – не хотела знать. Пусть даже отнял у сиротского лагеря и сожрал их там всех. Не важно.

Осталось ли вообще что-то ценное или святое?

Хикмет… Казалось, он становится ниже. Язвы прошли, но начала облетать чешуя. Понемногу, но девушка находила её на полу: похожие на снежинки черные кружочки с перламутровым блеском. Существо всё реже летало – сохла кожа на крыльях, и по ночам, во сне, дракон тихо стонал. «Хоть бы не умер раньше времени», — думала она, выметая мусор и окровавленный песок из пещеры. Потом сыпала новый, старалась, чтобы был помельче. Так мягче.

Кайяна жила тут уже около недели и успела выяснить, что у пещер цвел маленький хилый оазис, где, однако, водилась мелкая смешная рыба. Годилась она только воробьям на корм, но смотреть за косяками отважных мальков было занятно. Или нет, это ласточки мальков любят… Нет… Хикмет должен знать. Кайяне он казался мудрым. Немножко злым, но что с того?

Скоро должны были начаться праздники. Люди ждут выступлений, она тоже. Никакая опасность, никакой страх не мог остановить эту тягу, желание, жажду, голод. Никто не прервёт её полёта.

 

— Мне пора, — сказала Кайяна.

— Ага. День сева, — кивнул Хикмет, снимая мясо с косточки. Чьим бы оно не было.

— Надо в город, — девушка смотрела, как огонь летит вверх, стараясь обжечь чёрное небо, израненное холодными огнями. Оно кровоточило тонкими и толстыми порезами, сыпало вниз серебряную пыль. Звездопад только начинался.

— А зачем тебе? — дракон отложил обглоданную кость, взглядом попросил помочь выпить отвар. — Спокойно и сухо. Меня устраивает, к слову.

— Ждут, — просто ответила девушка и поднесла маленькую чашечку к его рту. Немного пролилось, и Кайяна вытерла струйку, едва та добежала до кадыка. На тряпке осталось немного чешуи.

— Да брось. Ты одна из тысячи танцовщиц, — продолжил дракон чуть после. — И не думаю, что чем-то очень уж отличаешься от других красивых и дешёвых актрис. Расстроятся – возможно, но потом придёт ещё кто-нибудь. Может, обрадуются. Чувства человеческие – интересный клубок из завистливых червей и саркастичных змеек.

— Нет, они помнят. Видно по глазам, — возразила Кайяна спокойно. Да, Хикмет – едкая скотина, но сейчас он смеялся. И не видел ещё выступления. Вот и не понимает.

— Я не развлекаю, а хватаю за яйца, — продолжила она.

Дракон улыбнулся и попросил ещё мяса.

— Искусство должно тормошить, давать пощёчин, бить и резать. Чтобы сердце ныло и металось, иначе это ублажение. Как в борделе, понимаешь?

Существо раздробило косточку, бесшумно высосало содержимое. Но слушало с вниманием.

— Я хочу оставить след на душе. Пусть даже рваную рану. Я ударю, потому что иначе не заметят. Ослеплю. Иначе не увидят. Если сойдут с ума – я буду последним их ясным воспоминанием.

Лет пятьсот назад Двухцветные считались святым народом. Три крошечных племени правили тремя десятками союзов семей, веривших, что эльфы с пятнистой кожей любимы Бахари. Мудрые правители. Сильные жрецы. Даже драконы их уважали: посылали переговорщиков, принимали подарки вроде огромных гобеленов и костяных статуэток. Именно с Двухцветными был подписан первый торговый договор. Дистрикт чувствовал, как умён этот народ. Понимали их мощь и проницательность.

Изменили все.

Изменилось всё.

Бахари больше не приходил, и союз разлетелся, как стая испуганных бабочек. Только это не бабочки были, а твари последние.

Прошло три века – всего лишь три века! – и Двухцветных обратили в рабов. Народ остался особенным, верно, но их раскраске больше не подражали. Усердно, вождь за вождём, отец за сыном, забывали, что мир с драконами держался ровно до последнего Святого жреца.

Народ иссяк, растворился. Вначале сняли запрет на браки с не-цветными. Столетием позже начали осуждать союз внутри племени. Семьи разбавлялись, окраска бледнела. Клан умирал. Лишь одна ветвь, род Ослепших, хранил свою кровь. Когда смолк Бахари, стихли и они: за ночь снялись с места и исчезли в песках. Этот новый народ, безумный народ, искал духа, звал его, требовал ответа. И они исчезли. Остались лишь капли.

—  Не думал, что будет, если вас истребят? —  спросила Кайяна задумчиво. —  Драконов не так уж и много.

—  Придёт другая династия. Но умереть можно по-разному. Бывали те, что тянули за собой всех вокруг, —  пожал плечами Хикмет. —  Но их хотя бы запомнили. Помоги с тряпками. Боюсь когтями порвать.

Девушка с сомнением посмотрела на ткань. На существо. Чешуя всё облетала и облетала. Становилось боязно – не поранит ли кожу? Та была уже приятной на ощупь, самой обыкновенной. Нормальной. Хикмет менялся, хоть и не говорил об этом. На лице появился выступ, хрящик. Хоть какой-то намёк на нос. Полотно крыльев сдвинулось к рёбрам, пальцы заметно укоротились. Но на шее всё ещё кровила вросшая в кожу цепочка с жетоном. Девушке очень хотелось снять её: больно всё-таки. Даже видеть неприятно.

— Я смогу его наказать, — бросил дракон из-под подобия капюшона. — Хотелось бы узнать, кого конкретно.

Кайяна дёрнулась, так резко и сильно, что перетянула узел на левом плече Хикмета.

— Ладно, — он поморщился, услышав, треск рвущихся нитей. — Сделаем иначе. Сядь рядышком, да, отпусти мою одежду. Кивай или говори что-то вроде «ага», «угу», «да». Или что-нибудь своё придумай. Ясно?

— Позже, — Прошептала эльфийка. Левую руку свела судорога, превратила в кривую обгоревшую ветку. Хоть и правша, а отбивалась ею. До последнего. Как могла.

— Молодой? — начал дракон.

— Не сейчас! — Кайяна закрыла одно ухо и склонила голову на бок, закрывая второе. — Нет, нет, нет!!!

— Дедок, что ли? — он иронично улыбнулся.

— Нет! — закрыть, захлопнуть память!

— Крепкий?

Сильный. От пощёчины в голове загудело. Будто колокол. Руку задрал высоко вверх, будто хотел оторвать. Прижал к стене и прирос к кирпичу, как лишайник. Как плесень. Как паразит.

— Носил что-то особенное?

Кожа. Сильный запах кожи. На заклёпки капал лунный свет. Куртка и пояс. Ополченец, наверно, но на них сейчас и преступники охотились: оружие, знаете ли. Такие приятные штучки.

— Оружие? Помнишь, какое?

Рвал рукой. Второй сдавливал горло. Кайяна искала меч, кинжал, кастет – что-нибудь, шарясь рукой по его бёдрам. Ударил. Ладонь соскользнула, указательный палец зацепил эфес, навершие. Четырёхгранное и гладкое, с острой верхушкой.

— Эльф?

«Я знаю, ваш род такой редкий, овечка… — прошептал мужчина, вдавливая девушку в стену. Он слегка картавил. Говор северных кочевников. И дебильная косичка, которую эльфийка надеялась оторвать, если дотянется.

— Голос?

Сильный, но шептал он сквозь кашель, дрожал. Это сильное большое животное хлестала какая-то болезнь, простуда или горячка. Лихорадка?

Но оно стояло, терпело удары и наносило свои. Радовалась им. Да, оно было довольно.

— Лицо?

Мерзкие глаза с огромными зрачками, стянутыми грязно-голубыми кольцами радужки. Белые брови и ресницы. Багровый синяк, неровной маской лежавший на половине морды. С перебитого носа капала кровь. «Ты очень храбрая и сильная, цветная, — с восхищением пробормотал эльф, стаскивая девушку к земле. — Вы восхитительный народ».

Кайяна закричала.

Её дёрнуло вниз, на песок. Тугой жар костра ошпарил лицо, плечи и грудь. Огонь едва не касался волос, но дракон удержал девушку от падения. Неспешно потянул её на себя, помогая сесть рядом. Сделал это своими маленькими уродливыми коготками на крыльях. Поворот головы – и стальные глаза встретились с её, опухшими от слёз. Мгновение они смотрели друг на друга. А потом Кайяна дала пощёчину, такой силы, что заболела ладонь.

— Сраный ты говнюк, — сплюнула эльфийка, готовясь повторить удар. — Сучий маг, понравилось в голове?! Ещё хочешь, ублюдочная тварь?!

Дракон повёл плечами, заторможено потрогал лицо (да, всё теми же омерзительными коготочками), горевшее с левой стороны. Забавное ощущение. Его уже очень давно никто не бил. Не считая их первую встречу.

Какая интересная женщина.

— Ты ничего не спрашивала про жетон, хотя часто на него смотрела, — Хикмет наклонился, попытался как-нибудь взять чашечку, разочарованно вздохнул. Хотелось уже потрогать тёплую твёрдую глину самому, погладить бороздки. Мелочи всякие, по которым дракон так скучал.

— Не смей, сука, лезть в мою голову, — выдавила эльфийка. Она взяла чашечку и одним большим глотком выпила… Крайне едкую противную дрянь. Очень горячую и невероятно мерзкую.

— Но ты сама всё рассказала, — сказал дракон, дождавшись, когда Кайяна перестанет кашлять и ругаться матом… Не так живописно.

— Я бы показала. Пальцем, урод сраный. Пальцем, понимаешь?! Рукой!! Руки это то, что из плеч растёт, скотина вонючая, хотя откуда тебе знать, урода кусок. Позже бы показала!!

— Утончённость моя, если тебя трясёт просто от воспоминания…

— Просто?! — перебила Кайяна. — Сотри эту сучью улыбку со своего лица, сифилитик сраный!  Просто, значит, ага. Просто язык свой и приёмы в зад засунь и зашей для верности.

«Ты перегнул», — согласился Эйнар.

— Тогда собирайся потихоньку, — зевнул Хикмет. — Тюки свои необъятные на меня погрузить сможешь, но идти долго. Три дня, это если без бурь. И твоих тоже.

— Иди в жопу.

 

-4-

 

Повозку тряхнуло. Дракон – хиленький парнишка, с ног до головы усыпанный веснушками – вздрогнул. По обеим сторонам дороги стояли люди – все, кто остались после захвата города. Все уцелевшие. Проехали мимо раздетых по пояс трупов офицеров. Спины их были изрублены ударами хлыстов, сотнями, тысячами рваных полосок, проходивших прямо, наискосок, поперёк и вдоль позвоночника. «Ты так просто не подохнешь, — проворковал кочевник, нежно глядя на растерзанные тела. — Сучья ящерица».

Последний дракон в городе. Он и сделать ничего не успел: сидел в полудрёме в карцере, пока в гарнизоне убивали остальных солдат. Всех, кто был в форме. Рубили, стреляли, душили, били головой о мостовую, сбрасывали с крыш и мостов. Там, в толпе, были те, кто чувствовал ящериц. Кто-то что-то закричал, и резня плавно развернулась в сторону горожан. Строго определённой расы, разумеется. Те временами давали отпор, чем навлекали на себя куда более страшную смерть.

Солдата сбросили на дорогу. «Слезай, покатался, — кочевник спрыгнул рядом, примерился, и пнул парнишку по животу. — Зад поднял!». Дракон зашёлся кашлем. Болели колени, голова, плечи, пресс, ноги, в пересохшем рту катались осколки зубов. Кто-то что-то там кричал. Зачем-то приподняли цепочку, на которой висел жетон. «Хе-э… Не, не то, — кочевник прищурился, пытаясь прочесть остальное. — Сабир Чаюк, сто пять! Сабир, сдохнешь сегодня! Что ж вас, как овец, метят, Сабир?»

Парень безучастно посмотрел на эльфа, на кусочек металла в его огромной ладони. Ногти у мужчины слоились, а редкий рыжий пушок на пальцах забавно топорщился. «Но меня Себир называют… На первый слог, не на второй», — мутно подумал солдат. Он послушно встал на ноги, не понимая, что поднялся не сам. «Пшёл! — приказал гигант, толкнув дракона в спину. Тот сделал три, может, четыре шага, споткнулся о чью-то рваную фуражку и упал прямо перед двумя женщинами. Одна из них сдавленно вскрикнула. «Жалеешь его? — мгновенно отозвался рыжий эльф. — Это тварь. Ящерица. И получит то, что заслужила».

Три квартала толпа молча брела за кочевником. По всему городу хлопали выстрелы и раздавались злые вопли, но люди всё шли и шли, аккуратно огибая ещё теплых мертвецов. Эльф волок Себира по дороге. Парень как будто уже умер: стеклянный взгляд временами соскальзывал с удивительно яркого неба на горожан, отчего те вздрагивали и отворачивались. «Владыка милосердный, — одними губами говорил дракон снова и снова. — Открой двери, прими душу преданную, пусти к семье. Без страха иду в чертог Твой, на суд к Тебе, к трону Твоему. Не герой я, не отважен, но кроток».

В крови ценится красота. Между домишками, забрызганными кровью, кралось пронзительно-синее небо. Между безобразно искромсанными телами росли изумительно нежные цветы. Вьюнок гладил разбитое лицо одного из солдат, шептал, наверно, что-то приятное. «Успокой и меня, цветочек, — жалобно прошептал Себир. — Не уходи, цветочек».

Мужчина втащил дракона на крыльцо какого-то здания. А, это бюро.

«Тварь обвиняется в измене народам Пустыни! — огласил рыжий кочевник, до предела напрягая глотку. — Он грабил эльфов, людей, полукровок – тех, кто жил тут века до Вторжения! Он – солдат непрошенной грязной армии, что рушит наши дома, не оставляя и пепла! Убивает мужей ваших! Но мы не рабы им, мы вольны сбросить любого, любого!.. кто нам не по нраву!»

Рваные крики кочевника ошмётками ложились на крыши, перила, висели на плечах замерших в смятении людей. Владыка милосердный, кого тут только не было! Себир скользнул взглядом по их лицам. Из мужчин почти никого. Держат, что ли, отдельно? В толпе он заметил хорошенькую голову: смуглое лицо в маленькой подушечке кудряшек. Не как у барашка, знаете, а побольше. Это Кайяна. Лицо, как всегда, прятала: платочек повязывала и натягивала до носа, запакована вся, как пожилая гусеница. Солдату нравилось представлять, как он снимает тряпку за тряпкой, шепчет что-нибудь глупое, но обязательно милое.

Кочевник ударил, подхватил голову, которая всё ещё улыбалась: «Возвращаем тварей твоих, Проклятый из сыновей!»

Такое наступило время. Бахари велел у ворот каждого отвоёванного города поставить копьё и повесить на него очищенные от плоти черепа. Как-нибудь уж закрепить. Или одно сверху привязать, а остальные сложить горкой. Трупов только не надо – заразу разносят.

 

Кайяна торопливо отогнала птиц от костей. Недалеко в сторожевой башенке дремала стража. Оглядевшись, девушка собрала остатки того, что когда-то было Себиром. Узнала… Как-то…

— Брось, — тихо сказал Хикмет. — Внимание привлекаешь.

— Если что – тобой пополнят, — злобно ответила она. — Громче поори, а то в городе ещё не знают.

— Похоронить предлагаешь? — иронично улыбнулся дракон.

— Какая ж ты всё-таки ублюдочная тварь, — пробормотала Кайяна.

Череп смотрел на неё как-то… Нежно? У Себира были тонкие хрупкие глазницы с едва-едва заметными надбровными дугами. А эти трещины на макушке? Разве были раньше?

— Эй, кто притащился?! — заорал стражник. — Ну пшли от Знака!

— Брось его, — шикнул Хикмет.

Нет. Нет, нет, нет…

Нет!

— А, бабочка? — мужчина замедлился. Обеспокоенно взглянул на укутанную фигуру рядом с танцовщицей, но убрал руку с пояса. — Брось ты с костями играться. Положено так, ну?

— Рияз, страшно же это, — она шагнула навстречу стражнику. — Хоть его похоронить надо.

— Нет, извини. Кочевники прискочат, пересчитают – а мы виноваты. Сами будем там висеть. Кто это с тобой? — мужчина кивнул на Хикмета.

— В Пустыне нашла. Не охрана, хоть пугало.

Ага, — Рияз поравнялся с драконом, вновь посмотрел на девушку. — Дохловат для сопровождения.

— Это у тебя жалование. Грошики и отдаю, — пожала плечами Кайяна.

— Личико-то покажи, — прищурился мужчина недоверчиво. — Сейчас мно-о-огие любят обижать красавиц.

— О проказе слыхал? — поинтересовался дракон, дождавшись, когда Рияз протянет руку. Стражник отшатнулся.

— Хилый, так ещё и больной? — хмыкнул стражник. — Чем помочь сможешь?

— Воду слышу, тропы знаю. Нравы, — глаза Хикмета улыбнулись. — Сейчас всякая тварь ценится.

— Кайя, брось кости! — сердито крикнул Рияз, заметив, что эльфийка пытается спрятать череп в одежде. — Не дури!

 

«Забудь ты», — тихо сказал дракон, когда они вошли за крепостные стены. Близился полдень. Город укладывался на послеобеденный сон: всё равно в такую жару трудно было даже моргать. Некоторые лавки всё же работали: около пекарни стоял сытный вкусный запах свежего хлеба и пожаренного сыра. Хикмет с удивлением вспомнил, что по-человечески не ел уже года полтора. Нет, на огне мясо готовил, изредка жевал овощи. Но булочка с молоком… Что-то домашнее. Уютное. В одном из окон на втором этаже стояла кормилица. Нет, мать. Она рассеянно глядела куда-то поверх домов, гладила тонкими худыми пальцами младенца и что-то тихо напевала.

— Барийя тоже была такой? Хоть час? — тихо спросил Эйнар, с нежностью глядя на женщину. — Кроткой… Милой…

— Вовремя просыпаешься, — Хикмет отвёл глаза от окна. — Лучше за улицей следи. Заказ может быть тут.

— Так заметил не я. Есть захотелось?

— Хикмет!

Что?..

— Хикмет! — повторила Кайяна. — Куда дальше чешешь?

Девушка стояла около… Батюшки, как интересно.

— Моё почтение, — пробормотал дракон, освобождая дорогу хорошо выпившему мужчине.

— Ага, заходи, — хохотнул тот. — Недорого и сладко.

Танцовщица закатила глаза и скользнула внутрь.

«Дом любезностей Пятнистой»: гласила вывеска у входа в бордель.

Часы доползли до часа после полудня. Работницы либо спали, либо бессмысленно шатались верх-вниз по узким лестницам и коридорам. Недорогой публичный дом, но условия тут обеспечивали более-менее сносные как для девочек, так и для клиентов. Никаких драк, никаких извращений. Зато хороший выбор и здоровые дамы. Четыре этажа, сравнительно просторные комнаты. И у самого центра, хотя в городе и было всего-то четыре улицы. Но близко же!

— Ильхас, он со мной, — остановила Кайяна невысокого широкоплечего эльфа с перебитым носом. — Со мной.

— Чо в тряпках весь? — парень немного шепелявил. Видимо, потерял несколько зубов. И ума некоторое количество, если судить по взгляду.

— Сгорает всё время. Болеет немножко, — медленно и мягко проговорила девушка. — Хозяйка занята?

— Недавно дремать отошла. Но не одна, — пожал плечами Ильхас.

— Тогда сама побеспокою, — девушка взбежала по лестнице, миновав три пролёта, нашла нужную дверь (крепкую, с дорогим замком и новой ручкой) и постучала. — Эйва! Эйва, это я!

Недолгая возня. Стук маленьких каблучков. Зашуршал ключ. «Проходи, — велел грудной женский голос. — Со зверушкой вместе».

Внутри было вполне себе богато: целые, чуть-чуть побледневшие обои, собранные тяжёлые шторы с вышитыми птицами, жёсткий ковёр. Тонкий канделябр на подоконнике. Тюль прикрывал выход на балкон, где стояло плетёное кресло с подушкой. В углу комнаты – двухместная кровать, на которой сидела очень, очень худая женщина в льняной ночной рубашке. Перед ней на коленях, повернувшись спиной, стоял мужчина с законченной наполовину татуировкой, что охватывала плечи и спускалась к пояснице.

— А обещала больше ну никогда не приходить в это омерзительное место, — улыбнулась дама лукаво. Около неё лежали эскизы и машинка: игла с моторчиком на магической тяге, два цилиндрика которого украшал узор из всё тех же птиц, только более стилизованных.

— Я не стану говорить при твоём клиенте, — нахмурилась Кайяна. — Как бы ты его там не обслуживала.

— Ладно, — Эйва отослала мужчину, встала, потянулась изо всех сил. Подошла к окну. Солнце ясно очертило тонкий точёный силуэт. Эльфийка.

— У тебя очень наблюдательный… Клиент? — тонко улыбнулась женщина. Она одним движением собрала в пучок свои волнистые каштановые волосы. На шее и груди лежали большие и маленькие белые пятна, брызги попали и на плечи.

— Эйвель из народа Двуцветных, — представилась она.

— Хикмет, — дракон заученным движением склонился, быстро сдвинул ткань к подбородку и поцеловал руку эльфийки, протянутую скорее из любопытства.

— Хикмет явно наблюдал за ящерками, — дама погладила его по укутанной голове, наблюдая, как это странное создание вновь прячет лицо. — Спасибо. Вы наёмник?

— Примерно.

— А откуда деньги на такое золото? — Эйва вернулась к кровати – собрать эскизы.

— Сейчас нет, — перебила Кайяна. — Потому и пришла.

— Ну конечно, — кивнула женщина. — Просто так навестить – дело противное.

— Меня ограбили и отняли ткань. Выступать не в чем.

— Так где ж ты откопала охрану под залог? — удивлённо выпрямилась Эйвель. —Люди сейчас нервные, жадные. Эльфы в гарнизон бросились.

— Ты не слышала? Я не могу работать!

— Кто это был?

— Давно. Просто скажи, остался ли в городе шёлк, — злилась Кайяна. Особенно её бесил воркующий тон, с которым Эйва обращалась к Хикмету. Пусть дракон не знал, но пришли они в дом хищницы, торгашки и… и развратницы!

«Острая», — оценил Хикмет. Он вспомнил Никту. Подружились бы эти две женщины? О чём бы поговорили? О территории, очевидно. Столица любит таких. «Отцу нравятся тощие», — подал голос Эйнар.

— Остался, да кто сторгует голодранке? — тяжко вздохнув, спросила Эйвель у пустоты. — Кто бедняжке поможет? Кто ж услышит?

— Нет, благодарю, — перебила Кайяна, заметив, что дама идёт к комоду. — Не отмоюсь потом.

— Денег не получишь. Ни в подарок, ни в долг. Никак, значит, — эльфийка выдвинула ящик, поискала нужный свёрток. — Сколько тебе, кобылке, надо? Метра три, наверно…

— Я не возьму!

— Значит, к монетам гниль не липнет? Или собиралась кошелёк в фонтане помыть? Золотце, подай ножницы, — обратилась она к Хикмету. — Благодарю. Вот. Пусть будет четыре. Хорошее число. А теперь либо берёшь, либо зову лисёнка и он тебя отсюда уносит.

Страшно ругаясь про себя и вслух, Кайяна готовилась к выступлению. С неба подслеповатыми тупыми звёздами моргали сумерки, внизу оживлённо шуршал город. В кабаках пели скабрёзности пьяными голосами, весело и грязно орали друг на друга купцы. Оазис знал, что бабочка, Бабочка здесь, а потому на площади начала собираться публика. Отцы и матроны, стайки приятелей и подружек; пришли даже стражники, выпросившие у командира отгул. За воротами остались смотреть самые дисциплинированные. И тупые.

Бабочка же прилетела.

Заплакала гитара. Над одетым в камень озером появились ярко-белые светящиеся стрекозы. Они зигзагом облетели толпу, что топталась у воды, бросились назад, сбиваясь в пульсирующий рой. Точки сближались, вибрируя, пока не слились в плотное, медленно мерцавшее облако. Мелодия резко дала вверх, и из него взмыла фигурка, окутанная плотным гладким шёлком. Девушка кувыркалась, вертелась, ныряла и поднималась всё выше, а ткань за ней то рассыпалась, то собиралась вновь, будто дышала, взволнованно и торопливо. Крикнул аккорд – и полотно обратилось в кокон, а края его – в лепестки, на которых жилками сиял, потрескивая, голубой свет.

Голубка в солнечный день. Рыбка в глубине. Светлячок густой ночью.

Кайяна, превратившись в стаю птиц с золотыми хохолками, пролетела над толпой, едва не касаясь крыльями  задранных вверх голов. Она запела десятком голосов, вплетая свою мелодию в мотив невидимой волшебной гитары. Звуки сыпались на людей моросящим дождём, что слегка покалывал и покусывал встревоженное сердце. Падали иглы, тонкие гвоздики, смазанные сандалом. Так всем казалось, так больно было от этого полёта.

Стая снова превратилась в цветок. Жилки расширились, слились в одно полотнище света и свернулись в тугой сияющий клубок. Девушка взмыла вверх, превратившись во вторую луну.

Чёрные бумажные тени легли на площадь. Она кричала, вопила, плакала вместе с мелодией.

Все услышьте! Услышьте меня!!!

Они внимали. С ними говорила музыка и болезненно-красивая искрящая звезда, распавшаяся вдруг на тысячи бабочек, что опали на головы людей.

 

— Ты знаешь, кто это с ней сделал? — тихо спросила Эйвель. Она плакала, но не спешила стирать слёзы. Передала чуть влажную сигарету дракону.

— Да, — коротко кивнул он, вдыхая дым. Не табак, но что-то похожее. Пожалуй, стоит купить. Боль усилится.

— Я доплачу, если она не сможет.

Хикмет затянулся. В слабом огоньке тлеющей травы он разглядел побледневшее лицо эльфийки.

— Обещай, что найдёшь его даже мёртвым.

— Почему не скажешь девочке, что так о ней печёшься? — дракон вернул сигарету и выпустил сладковатый дым через нос.

— Пусть считает меня такой, — она кивнула в сторону, намекая на бордель за своей спиной. — Сам знаешь. Сегодня много заработает, хватит на половину сезона, если пускать не будут.

— Ты неплохая старшая сестра, — вдруг сказал Хикмет. — Сносная родня.

Женщина криво усмехнулась и пожала плечами. Вспомнила, как сражалась за этот дом – самый высокий в оазисе. Отсюда Кайяну очень хорошо видно. Когда танцует.

— Не очень, если она мне ничего не рассказала. Грабёж, ну да.

— Она никому не говорила, — дракон изредка поглядывал на площадь. На то, что не съела ночная темнота. Люди парами подходили к медной чаше (так вот что за хрень с собой Кайяна таскала) и кидали разное: мелочь, монеты покрупнее, записки. Бросили несколько колец. Одна девочка сняла с себя дешёвенькие невзрачные бусики, помяла их в грязной ладошке. И отпустила. Стекляшки змейкой легли на горку подношений. Вот и все искры от прошлого сияния Двухцветных.

— Хикмет, найди его, — сказала Эйвель глухо. — Найди и растерзай.

Дракон кивнул и тихо спрыгнул вниз. Скоро хлопотливое мурчание ауры растворилось в шуме улицы.

Женщина ушла с балкона.

 

-5-

 

«Хикмет?.. Тебе не нужна помощь?» — прошептала Кайяна, стараясь не заплакать. Они бродяжничали уже два месяца. Успешно: в города чаще всего пускали и разрешали выступать. Даже кочевники не слишком придирались. Платили по-разному, но скопить немного всё же получилось. Даже на побрякушки и вино осталось.

Дракон сдавленно застонал. Он почти превратился обратно в человека: чешуя окончательно облетела, отпали когти, руки вновь стали руками, разве что пальцы оставались чуть длиннее обычного и походили на паучьи лапки. Оставался хвост. Но и тот отмирал, выбрасывая в кровь какую-то дрянь, от которой Хикмета била лихорадка.

Минутку. А почему только меня?

Эйнар проснулся от собственного вопля и горящей боли, ломавшей косточку за косточкой. Она резала мышцу за мышцей, рвала сухожилие за сухожилием. Медленно и внимательно. Где-то… Где находился мужчина, стоял бледный дым. Дракон подполз к чашечке. «О, вот как, — прохрипел он, увидев тлеющую соломку. — Это ты придумал».

Так. Частица притащила их в пещеру. Подралась с кем-то? Нет, ран Эйнар не чувствовал.

«Хикмет! — крикнула Кайяна. — Пожалуйста, дай помочь!!»

«Эй, а ты ей нравишься», — подумал дракон с улыбкой. Не в силах встать, он прополз на пару метров ближе к входу – низкой неровной арке, завешенной очень плотным полотном. Там оставалась узкая полоска между полом и тканью, откуда сочился чистый воздух. Это вредность и подлость – выбросить в больное тело, в тот момент, когда пошевелить рукой – уже достижение.

«Вполне тебе соответствует», — заметил Хикмет.

Страница кончилась. Он кричал? Да, мокрый кашель рвал ноющее горло. В темноте валялась чья-то туша, кусок чего-то мясного и упругого. И боль, боль, боль!.. В хвосте девятнадцать позвонков. Каждый орал своим голосом. Кто-то – матом. Кто-то – просто вопил. Самые мелкие причитали и хныкали.

«Отец Всеединый, Мать Всемогущая, Боги Всевеликие», — прошептал Эйнар, скручиваясь от очередного спазма. Горела поясница, нет, шея, нет, ладони, нет… Голова? Ныли раскалённые кости, на которых запекались с мерзким шипением мышцы. Вот и мозг почти готов. Мозгом ты не ходишь, но он в коробке, в черепе. В горячем таком. Да, там всё шуршит и шевелится.

Страница кончилась?

По ушам ездил чей-то хриплый крик. Жалкий какой-то, бессильный. Голос кого-то звал. Знакомое имя. Приятное.

Судорога. Вторая. Изломанное тело шевелилось помимо воли, бестолково размахивая руками и ногами. Упало зрение. Перестало работать. И не надо – скучная пещера, скучный день. Или утро. У входа, в смущении переминаясь с ноги на ногу, наверняка стояло солнце, золотой пласт света, похожий на коврик.

Страница кончилась.

 

Они в городе. Хикмет лениво переругивался с огромным купцом, торговавшим специями. Кайяна складывала хлеб в заплечную сумку. Вокруг неспешно текла торговля: бродили хозяйки с корзинами, бегали дети, между ними плавала стража.

— Обижаешь меня, лучшая гвоздика! И грабишь, нехороший человек! — мужчина у прилавка в раздражении всплеснул руками.

Хикмет растёр в пальцах насколько стебельков.

— Да что ты? Черешок-то длинный.

— Обижаешь очень! — притворно топнул ногой купец. — Три монеты за горсть, не проси больше ничего!

— У вас не будет плошки? — вдруг спросил дракон у Кайяны.

— Отстаньте вы от него, — закатила глаза девушка. — Есть у нас пряности.

— Лучшая гвоздика, говорит, — Хикмет ещё раз понюхал пальцы. — А она незрелая. Как же это можно людей обманывать?

Эльфийка молча схватила дракона за рукав и оттащила от лавки в глубину рынка. «Как дурак себя ведёшь. Не приставай ни к кому», — буркнула она. Оставалось лишь купить овощей…

Белые ресницы.

…Лука там, капусты. Капусты поменьше. Носить тяжело. Кочан можно разрезать. Если будет что – это чудовище просто так вилок сожрать может, который раз без супа оставляет.

Белые ресницы!

Взгляд Кайяны остекленел. На входе в базар стояло оно. Говорило с кем-то, улыбалось. Улыбалось… Хикмет схватил девушку за руку. Незаметно – людей-то было много – но крепко. «Пусть увидит, — шепнул он. — Пусть заметит. Не уходи». Эльфийка хотела нырнуть в толпу, натянуть что-нибудь на голову, спрятаться. Как это только что сделал Хикмет. Хикмет?!

«Дай себя заметить и уведи в Белый квартал, — приказал тот твёрдым шёпотом, что разрезал шум рынка, долетел до её испуганных ушей. — Приведи его ко мне».

Двинулся вперёд. Духи великие, идёт. Идёт!!

Девушка протиснулась в боковой коридор, скрыла лицо платком, сняла, снова скрыла. Стянула. Походка. Не торопится, думает, что охотится. Крадётся. Эльфийка чуть ускорилась, доставая на ходу удавку.

Вышли с базара. Квартал. Ещё. И ещё. Ближе к окраине улицы становились уже. Здесь, в Белом районе стояла больница, вокруг которой были рассыпаны дома призрения. Рядом с одним из них, в том, где жили сумасшедшие, Белоглазый нагнал её.

«Это ты! — радостно прошептал он. — Вернулась! Страсть как хорошо!»

Девушка обернулась. Удавка выпала из рук. Оно смотрело и улыбалось, чувствуя свою власть и её тупую покорность. Да-да, овечка маленькая, умничка, птичка. Эльф протянул руку. «Прости, я не стану больше грубить. Никогда. Никаких синяков. Это было очень нехорошо. Просто тогда… Тогда, понимаешь, перестарался. Немножечко выпил, — виновато улыбнулось чудовище. — Но не бегай больше. Не надо. Много плохих, ужасных мужчин по оазисам. Даже в этом городе. На базаре. Я, признаться, так обрадовался, когда увидел тебя, что и про дела позабыл. Пойдём. Нет, нет, что ты, не в бордель. Я тебя не отдам. Ты моя, верно ведь? Прости, если напугал. Иногда девушке нужно помочь, понимаешь?»

А был ли Хикмет? Вдруг это всё от трав?

Кайяна попятилась, бледнея.

За толстой каменной стеной дурно заорал сумасшедший. «Плохое тут место, — посетовало оно. — Пойдём, дома и кровать и кухня. Очень красивая кухня, большая. Хочешь, служанку куплю?»

Хикмета не было?..

Вот оно подошло совсем близко. Отвратительные широкие зрачки. Белые палочки щетины. А выглядит молодо. Монстр любовался ей, представляя, как нарядит во что-то воздушное. Да, стоит потратиться на виссон. Он словил бабочку, он!..

Кайяна сдавленно что-то провыла и закрыла лицо руками. «Убей, ударь, плюнь! — орали мысли. — Рядом, близко, здесь!»

Эльф удивлённо крякнул от удара по спине, упал на колени, но успел развернуться. Хикмет довольно хмыкнул и перенаправил ногу в челюсть противника. «Сильная тросточка. Почему? Он же худой! — удивлённо подумал белоглазый мужчина, успевая отскочить от дракона. — Военный. Это они так дерутся».

«Меньше размышляй, — с задором прошептал дракон, хватая эльфа за плечи. Швырнул о стену. Там острые камни, неровная поверхность, такое всякое. Пораниться можно. Без хвоста, гнившего последние две недели, драться и соображать стало гораздо проще.

«Ты тоже», — прошипел белобровый, попав Хикмету по челюсти. Тот отшатнулся, мотнул головой, сплюнул. Попал эльфу на туфлю. Засмеялся. Словил удар по скуле. Но воины сражаются. Такова их задача. Потому так каста и называется. Эйнару и Хикмету… Им обоим нравилось бить эту мразь, слышать скрип и хруст собственных и чужих костей. Превратить ублюдка в кашицу, в жижицу, в супчик. Брыкается, молодец! Слабого – нельзя, это… это когда-то правила такие были?

Вряд ли. Попросту неинтересно.

«Хватит!» — хрипела Кайяна. Оба мужчины измарались в крови друг друга, но эльфа шатало гораздо сильнее. Эльфа, да – не монстра. Дракон ударом в ухо сбил противника на землю, покатал во рту слюну алого цвета и вновь сплюнул. «Прекрати, не надо! — выдохнула девушка, заметив что-то нечеловеческое во взгляде Хикмета. — Не надо больше!»

Почему? Так приятно. Для этого нужны воины. И Владыка. Мы пришли наказывать. Карать.

Хикмет наклонился. Взвыв, эльф рывком встал. Они столкнулись лбами, дракон отшатнулся вбок. Белоглазый шустро поднялся, ударами прижал мужчину к земле. Неожиданно сильными для измотанной уставшей мрази. «Моя она, слышишь?! — орал урод, и пересохшее горло его выдавало безобразные скрипящие звуки. — Моя, ящерицы кусок!»

Овечка, милая белопёрая курочка опустила обе руки, сжимавшие кинжал. Тот, что помнил тело Кенара. Хоть бы не обиделся. Лезвие проткнуло шею чуть выше плеча. Белоглазый вздрогнул, попытался убрать какую-то болючую козявку. Бездумно выдернул клинок и упал на землю, скошенный болью, захлёбываясь в крови. Смутно увидел девушку, пополз в её сторону. Нет, не она это была, глупости. Хитрость какая-то ублюдка, а овечка поможет. Конечно, поможет!

Кайяна не помнила, как оказалась в углу. Как рукой нащупала первый камень. Но этот странный шлепок и полный обиды взгляд остался яркой-яркой полосой, уничтожившей, спалившей всё остальное. Сколько она бросила? Шесть? Десять?

Они сыпались и сыпались, попадая в глаз, по зубам, по носу. В висок. В кадык. Девушка кидала булыжники, щебень, песок – всё, что попадало в ладонь. Выла, и голоса сумасшедших за стеной отвечали ей, подбадривали и одобряли.

«Кончились, Кайяна, кончились, — прошептал Хикмет. Весь в крови, немного уставший. С нормальными глазами. Мужчина закрывал собой остальную часть закоулка. Как щит. Стена. Помог встать. «Нет, не смотри и не пробуй приглядеться», — попросил дракон, поднимая эльфийку на руки.

Она широко открытыми глазами уставилась на ладонь, которая всё ещё сжимала камень. Собственную ладошку с безобразной чернотой под ногтями. Изредка свет фонарей вырисовывал побитое лицо Хикмета. Из глаз куда-то утекла сталь: мужчина изредка посматривал на Кайяну, и, Бахари свидетель, там, в серебряных одеждах, стояла доброта. Дракон свернул на улицу, ведущую к воротам из города. 

 

Стояла глубокая ночь. Девушка бродила по краю плато, обняв себя за плечи. Далеко внизу, в долине, валялись крохотные игрушечные башенки ничейного гарнизона. Позади спало озеро, обросшее лохматыми кустами неизвестно какого растения. Храбрая вода, как она забралась так высоко? Почему не утекает? Плато же… Спину Кайяны слабо освещал ужинающий неподалёку костёр.  Ей не хотелось думать, откуда Хикмет достал дрова. Почему не заметила горы раньше. Сколько мужчина сюда шёл.

И почему они ещё вместе? А тварь убита? Убита.

Мертва?

Эльфийка развернулась и с разбега нырнула в воду. Тепло. Чисто.

Никогда больше не будет.

Девушка старалась плакать тихо, топить вопли, но потом увидела собственное отражение. Страшное существо с налипшими на лицо волосами. Монстр, чудовище. Потому и закричала, ударив озеро. Опять. Опять. И опять!

Хикмет попробовал мясо. Готово. Положил несколько кусков во вторую миску. Отломил свежего хлеба, вдохнул запах своего куска, улыбнулся. Выпил отвара. Приятный, с кислинкой.

Вернулась Кайяна. Руки её были растёрты до локтей – всё мерещилась кровь. Девушка медленно бездумно переоделась, кое-как собрала волосы. «Не хочу есть, — сообщила она, присаживаясь рядом. Мужчина понимающе кивнул, переложил мясо в общую миску и прикрыл её тряпкой. Выстрелила ветка в костре.

— Ты можешь уходить, — сказала Кайяна спустя полчаса. — Как назвать, контракт выполнен.

— Наверно, — Хикмет зажёг сигарету. Тело не болело, нет, но сейчас самое время. Раскурил. Протянул эльфийке.

— Выполнен, — она затянулась, чихнула. От непрерывного плача болел нос и ныла ранка на щеке. В квартале поцарапалась. — Ты вроде больше не страшилище, уход не нужен. Можем расстаться.

— Не совсем, — помолчав, ответил он. — Я только помог. Договор подразумевал лишь моё участие.

— Как уж вышло, — сплюнула Кайяна. — Не в претензии. Планы, как правило, по жопе и идут. Закон жизни.

— Так что у тебя есть право на одну просьбу. Любую.

— Любую, а? — горько улыбнулась…оскалилась эльфийка. — Что путного может выдумать отродье отвергнутого народа, сестра хозяйки борделя и… И овца, которая только пялилась на…

— У актрисы. Дочери народа Двуцветных и отважной девушки может быть много интересных мыслей.

Она истерично захохотала, выронив сигарету. Все двести лет этой паршивой жизни вспыхнули хилым замученным цветком. Две сироты. Красивая сестра. «Коровы». Это смешно, когда девочки в пятнышко. Жили в пустых домах, меняли их каждую зиму. Потом Эйва пошла работать. Появились платьица, миленькие шаровары, туники и платки. Пестрые, одноцветные – разные! Сестра просила кутаться лучше, прятать кожу. От солнца, наверно. А ещё она приносила хлеб. Настоящий, свежий! Первая песня тоже про булочки была. Эйвель смеялась. Она стала реже улыбаться, спала нервно. Потом просила стелиться отдельно. Потом потребовала.

Шлюха? Что это за слово? Кайя таких не знала.

Вскоре выучила. Убежала. Начала танцевать. Вернулась. Так и пошло: старшая дом держит, младшая выступает.

«Какова твоя просьба, Кайяна, дочь народа Двуцветных?» — спросил Хикмет.

Как же? Почему тварь схватила именно её? Что-то говорил о том, что увидел давно, что очарован. Шептал после того, как избил. Точь-в-точь как было с Эйвой. Такие же синяки. Ей было больно? Обидно? Мерзко?

— Кого ты звал? — резко спросила Кайяна. — Когда отсыхали крылья. И хвост. Кого ты звал?

— Был в бреду, не помню, — честно ответил дракон.

— Когда людям страшно, они зовут самого близкого, — девушка запнулась.

Эйва. Я кричала тебя.

— Когда людям больно, они вспоминают о семье, — продолжила она. — Кто это? Чьё имя я слышала?

— Роэль.

— Ага. Роэль.

— Моя невеста.

Больно.

— Значит, её ты видел, глядя на меня, — кивнула эльфийка самой себе. — Когда болел. Ей что-то говорил. На неё смотрел.

— Видимо, — кивнул Хикмет.

Гадко.

— Я исполню любую твою просьбу, — повторил мужчина.

— Я тварь, да? Грязная завистливая сучка? — улыбнулась она, быстро стерев слезу.

— Ты сложная. Вздорная, — пожал плечами Хикмет. — Но в этом желании нет ничего эгоистичного.

— А-а, — нервно засмеялась Кайяна. — Попрошу убраться из головы.

— Я не умею. Не маг. Помнишь? — дракон вновь посмотрел на неё как-то… по-своему. — Читать людей несложно. Драконов – необходимо. Эльфов – интересно.

— Хреновая из меня книжка, — девушка пошарила рукой по песку, нашла истлевшую сигарету и разочарованно вздохнула.

— Грустная, — согласился мужчина. — Но красивая. Сложная. Но не твои слова, что искусство должно ранить?

— Предложишь ещё раз?

— Озвучь.

Кайяна наклонилась ближе к Хикмету, погладила ссадину на его щеке. Мужчина улыбнулся. Зубы целые. Но касаться его всё равно было страшно: синяк под левым глазом, чуть-чуть опухший нос, разбитая бровь, раненая губа. Дракон пододвинулся сам, вынудив эльфийку положить ладонь на лоб. Закрыл глаза, совсем как собака. Девушка с опаской коснулась короткого ёжика волос на макушке, провелась по нему рукой. Приятная мелкая щёточка. Нащупала шрам. И ещё один. И еще десяток. «Побрили однажды не очень ласково», — пояснил Хикмет вполголоса. Поднял голову. Кайяна поцеловала его как можно осторожнее, но всё равно задела ссадину на губе и почувствовала очень солёную кровь. Закрыла глаза. Мужчина обнял её. Маленькая всё-таки была девушка: ладошки смущённо порхали по шее, гладили осторожно-осторожно ровными ноготками. Бегали, как муравьи.

Дракон не спешил. Ждал разрешения или просьбы, но временами касался узлов её одежды, подсказывая, как можно поступить. Положила его ладонь на тунику. Взяла и не поменяла – всё ещё мокрая. И не холодно так? Кайяна показала на завязки у груди. «Сложный узел, — прошептала она. — Справишься?..» Хикмет кивнул на костёр, мол, стоит от него отползти. Кивнула.

Легла на прохладный песок. Зажмурилась, когда почувствовала, что мужчина ослабил шнурок на тунике. Пояс, его пояс, сняла сама. Приятная пряжка, горячая. И сам он тёплый и медленный.

Читай. Вдумывайся.

Ночью уютно. Тогда стояла прекрасная пасмурная погода. Камерная. Новолуние. Никто их не видит. Все спят. Не знают, не слышат, не чувствуют.

Как хорошо.

Погибший народ и доминирующий. Гадкая ирония, а?

Тогда почему он помог? Не эльфы, гордые вы все эгоистичные недомерки, ноющие в ожидании голоса Бахари. Ополченцы? Вы не ополченцы, а трусливые пацаны, укравшие у взрослых оружие. И не люди. Но люди живут слишком быстро, они и своих правителей едва заметить могут. И запомнить.

Да, драконы. Да, да!

Он отозвался первым. Опоздали. Пусть приведёт легион таких же, пусть всех перебьёт, каждую крепость развалит. Спалит оазисы и потравит озёра. Заслужили. Заслужили!

Кайяна поцеловала Хикмета. Запрокинула голову и закрыла глаза. Расслабилась. Он тоже хищник. Хищник, слышите?! Бойтесь его, бегите, уматывайте, орите и вопите.

Бойтесь!

А вы не думали, что девушек, милых и замечательных, никто в башнях не держал? Что они сами могли прийти к дракону?

И не надо.

Никого.

Спасать!

 

-6-

 

«Кайяна, появилась некоторая проблема», — успел пробормотать Хикмет, прежде чем рухнуть на пол. Около месяца после гибели белоглазого они не заходили в обитаемые оазисы. Решили подобраться поближе к Заградительной линии. Порядка больше, власть ближе. И не наказывает за убийство ополченца… так строго. Не казнит, в общем.

Жили от остатков караванов. Слух дракона вновь обострился, и они могли ходить точно за стаей теней, подбирая объедки. Тварей не интересовал ни хлеб, ни тряпки. Мясо тоже брали не всё, так что иногда везло на сытный суп и на вино. Нашли однажды бутылку чего-то очень густого и нестерпимо сладкого, но явно алкогольного. Оставили на какой-нибудь приятный случай.

Близился праздник осени. Он не совпадал с календарным, но календарь придумали драконы, дистрикт. К демонам Дистрикты, тут вам не горы!

Перед выступлением решили переночевать в брошенном оазисе в сутках пути от городка Мхатха. Самая южная точка Глубокой Пустыни, касается границы. Последний уцелевший гарнизон за Заградительной линией. Беженцев там, должно быть, достаточно, эти явно не поделятся деньгами, но Хикмету было интересно взглянуть на тамошнее бюро. Кайяна просто хотела порадовать напуганных несчастных людей. И отвлечься. И в крепости с настоящей армией было спокойнее.

Эйнар становился невыносимым. Он сильно поссорился с Частицей после убийства белоглазого, обвинял в предательстве обеих девушек. «Ты просто хотел с кем-нибудь переспать, — психовал мужчина. — Какое, к херам, желание?! Кайяне от этого легче стало?!» 

Как сказать. Ходила довольной. Не наседала, не говорила ничего. Не пыталась завоевать или  обратить на себя внимание. Всё замечательно.

«Роэль узнает. Или уже. Отец Всеединый, чем ты думал?! — вопил Эйнар. — О, нет, не уточняй, пожалуйста».

Метку на экране Кайяна видела. Наверно, она как-то мешала той ночью – жгла, колола… Может, кошмары насылала, но выбор есть выбор. Просьба есть просьба.

— Тебе положить на собственную невесту, понятно, — всё говорил, говорил, говорил и говорил дракон.

— Эту сахарную вату начал ты, — не выдержал Хикмет. — Какая задача ставилась? Спокойно отслужить три года в задрипанной провинции, впечатлить там всех, чтоб передохли от восхищения, и вернуться чистеньким домой! Так кто облажался?

— Мы оба, — выделил Эйнар. — Оба прошли обряд. Мы оба это… это чувствуем.

— Боги всевеликие, скажи ты уже, что мы оба любим Роэль, тряпки кусок! Лю-бим! Слово такое, понял?

— Так кого ты обманул?

— Знаешь, ты хотя бы в бреду нас не помнишь, — мрачно сказала Частица.

— Прекрасно. Продолжай трахать каждую бабу в Пустыне. Хоть подмывайся иногда.

Хватит.

Роэль. Я звал Роэль.

Я всегда звал Роэль!

От дракона куда-то по своим делам пополз скорпион. Мужчина потушил сигарету о песок, закопал окурок и побрёл в оазис. Раннее утро, пекло ещё не началось, хотя на макушке дюны уже едва колыхалось марево. Хотелось уже спрятаться в теньке какого-нибудь кустика. Рядом с водой. Очень хорошо.

Какая-то длинная выходила дорога. Значит, далеко отошёл. «Великолепное заключение, ваше целомудрие», — фыркнул Хикмет. Остановился. В ноге как-то странно покалывало. Пришлось сесть. Ступня покраснела и слегка опухла. Дракон нащупал укус и оскалился – трогать-то больно оказалось! «Ссаная ты козявка хвостатая», — пробормотал мужчина, ковыляя к оазису чуть быстрее.

 

— Носилки. Я скоро не смогу идти, — говорил он бегающей по комнате Кайяне.

— Носилки?! Откуда их достать?! О, ты подожди, не умирай, пока я найду полотно, нитки и… И прочую хероту, что для этого нужна!! — она вытряхнула из большого мешка кульки поменьше, от которых пахло душистыми травами и сеном.

— Не трать время. Сними дверь. Накинь какую-нибудь тряпку. За-но-зы. Иначе они. Неси в город. В больницу. Над ней флаг будет. Белый, огромный флаг, отсюда заметишь. Больница в том оазисе с… с… с… с севера.

— Я в душе не… не знаю, где север, а где юг!! — плохо. Начиналась истерика.

— Это скорпион. Нужен врач. Очень быстро. Кайяна, хватит носиться! — рявкнул дракон. — Носилки делай и пошли. Да не надо дверь с петель снимать, она просто так стоит, боги всевеликие.

— Ты… Ты встать не можешь, — прошептала девушка.

— Из дома выползу. Иди на юг. Где воду слышно, поняла? Поняла?!

Эльфийка покивала, попыталась сдвинуть дверь с места. «Это просто лёгкие дощечки, — с облегчением поняла Кайяна, разворачивая полотно. — Сделаем очень хорошие носилки, очень замечательно».

Хикмет встал на локти, немного подождал, сел на корточки, больше опираясь на здоровую ногу. Выпрямился. До судорог оставалось часа три-четыре – в зависимости от вида скорпиона. Возможно, девять. Если повезёт. «Боги милосердные, поторопись», — пробормотал он, вываливаясь на улицу. Раз-два, шаг, раз-два. Нормально. Если бы ступню не жарило изнутри – то и бежать можно. «Не разорвись там, договорились?» — пробормотал дракон, хромая в сторону дороги.

Кайяна догнала его через десять (пятнадцать?) минут. Дышала прерывисто. Боялась. Тащила на себе носилки и всё пыталась высмотреть башенки гарнизона.

— Ты их увидишь только вечером, перестань, — закатил глаза дракон. Ногу почти парализовало, он переставал чувствовать пальцы на здоровой. — Просто не теряй воду.

— Да-да, слушать родник, — покивала девушка. Хотелось спросить, успеют ли вообще?

Как знать. Зависит от обстоятельств. Очень многих. Очень страшных.

Хикмет упал глубокой ночью. Повезло – яд боролся двадцать один час, отключил почти все мышцы… Дракон называл какую-то очень важную, что дышать помогает, и она работала… Работала, грудь же двигалась! Они почти дошли: источник плескался где-то совсем рядом. Девушка опустила носилки, перекатила дракона на них, привязала к основе. Примотала длинные ручки к выступам на двери, потянула. Песок был скользким. Хорошо. Хорошо! Вес почти не чувствовался.

Первые полчаса.

То отвязывались тряпки, то дверь натыкалась на булыжники, то тропа уходила вверх. Мерзкие каменюки, почему тут так много гор?! Но надо идти, надо. День – это примерно, можно туда попасть быстрее. Или Хикмет говорил не день, а сутки? Духи великие, как он там говорил?!

Сутки… Наверно.

Совсем ранним утром, где-то на заре, начались судороги. Дракон всё время скатывался с носилок. Со злыми отчаянными воплями девушка пыталась вернуть его на место, приматывая к двери все более крепкими узлами. «Потеряла час, дура, уже час! — думала эльфийка, проверяя, насколько крепко закреплено ненадолго притихшее тело.

Город, Бахари великий, поскорее, нужен ты там!

Кайяна остановилась. Да, вода всё ещё шумит. Там оазис. Хорошо. Хорошо!

В полдень (около того?) лица коснулся влажный воздух. Эльфийка рванула вперёд. Озеро! Озеро… Дом…

Из которого они вышли.

Хикмет широко открыл глаза. Его тело плясало в судорогах, руки зарылись в песок, подбрасывая вверх облака пыли.

Как это… Как это?!

«Да помогите хоть кто-нибудь!» — отчаянный рыдающий вопль. Пустыня уже привыкла. Не шевельнулась. «Пожалуйста, пожалуйста, помогите!!!» — Кайяна ненавидела это озеро, эти пальмочки, этот вонючий замызганный дом, идиотский ветер и идиотски щебечущих птиц. Сдохнуть сюда прилетели, твари пернатые?!

Упала тишина. Смолкло всё. «Заткнулись все! — девушка подползла к дракону, подбородок её дрожал. — Заткнулись и слушайте его! Все заткнулись!!!»

Так вот. Всё вокруг как будто закидали ватой. Белой, мягкой, приятной. Чистой. Не то, что все остальные. Злые, гадкие, едкие, глухие.

«Прости меня, — захлёбывалась девушка. — Хикмет, прости меня!.. Духи великие, пожалуйста!..»

Она взяла его липкую прохладную руку и поцеловала каждый ноготок, каждую ранку. «Пожалуйста, прости», — шептала Кайяна. Аура билась об экран, пытаясь помочь. Так можно вылечить, можно! Только щит мешает. Но можно!

Дракон хрипло закашлялся. «Пусть там не кровь, там же не кровь, да?» — дрожала эльфийка. Хикмет сжал ладонь в кулак, выгнулся, пытаясь вдохнуть. Безобразный рваный звук в горле, изо рта потекла слюна вперемешку с пеной.

Экран, экран, уберите его, уберите!!!

Вдруг она увидела чью-то страшно волосатую руку. Эльфийка тупо посмотрела на жетон, что вертела эта чужая загоревшая ладонь. Откуда-то сбоку услышала звук: «Ага. Он. Отравление ядом. Поднимай, поднимай!»

Девушка отпустила Хикмета. Бездумно пошла за солдатами, что понесли его в бюро. Не замечая застывших в изумлении горожан.

— Эт че за пиздец? — тихо прошептал кто-то. — Нормально, что девки из ниоткуда вываливаются?.. Это нормально, а?

— Пятнашка появилась, — вполголоса ответили ему. — Знаешь, они всякие такие штуки могут. Колдуют не хуже ящериц. Раньше много чего тут творили.

— А говорили, что сдохли все, — пробормотали рядом. — А они вот.

 

— Девушка! — окликнула эльфийку Волосатая рука. — В бюро, к сожалению, допускаются только драконы, но я обеспечу вас жильём. И попрошу не покидать города. Вы меня понимаете?

— Я Кайяна, — проговорила она, пялясь на дверь, за которой с Хикметом что-то делали.

— Я – капитан Назир, Кайяна, дочь народа Двухцветных, — представилась рука. — Офицер армии Дистриктов и начальник этого бюро.

— А там – Хикмет, — прошептала эльфийка, присаживаясь на ступеньки. — Да. Дракон Хикмет.

 

-7-

Ранняя осень. Прекрасное время. Мир наконец-то останавливается и оглядывается. Победно вскидывает руки. Собираем урожай! Мы будем сыты! Радостно. В кои-то веки.

Пациенты психиатрической клиники тоже утихли. Не мешали спать. Бродили тихо у озера, кое-кто сидел на маленьком пирсе и улыбался облакам. И огромным белым птицам, что плавали одновременно в небе и в воде.

Эйнар предпочитал аллею кипарисов. С любимой лавочкой, где можно было посидеть с книжкой, слушать шелест ручья, одетого в каменный корсет. Источник игрался с мелкой галькой, явно привозной, облизывал её, перекатывал с места на место. Всюду в клинике текла вода: в фонтанах, каналах, маленьких аккуратных прудах с ряской, словно вырезанной из бумаги. Питьевых родниках.

Это источник магии, понимаете?

 

— Вот и вся история, — улыбнулся дракон. — Вы притащили отравленное тело из бюро сюда, обнаружили, что оно ещё и сумасшедшее, и не знаете теперь, что с этим делать.

Рассказ занял три дня. Три папки, весьма пухлые, такие таинственные и грязные.

— Назовитесь, пожалуйста, — попросил врач.

— Хикмет, — подумав, ответил мужчина. — Частица, как он меня называет в своих бумажках. Хикмет Ахесс’Наур, если будет угодно.

— А беседовать я начинал с Эйнаром.

— Каждый рассказывает то, что знает. Или что хочет, — дракон коротко вздохнул. — Работаем посменно.

— И кто из вас главный?

— Это обязательно? — насмешливо нахмурилась Частица. — Вы правда думаете, что всё настолько примитивно?

— Хорошо, — кивнул доктор. — Когда вы впервые встретились?

— Давненько, — Хикмет прищурился. — Вы же понимаете, что даже страницы из этого допроса достаточно, чтобы губернатор вас казнил? Семейные тайны, все дела. Так ли уж вы заинтересованы в моём исцелении?

— Да, вы правы. И мысль эта не лишена логики, — кивнул врач, молодой мужчина, которому невероятно шёл халат. Видимо, поэтому его называли Лебедем.

— Я хотел бы поговорить с Эйнаром, — попросил доктор.

— Он и со мной-то не всегда связывается. Знаете, что я сейчас слышу?

Лебедь заинтересованно взглянул на Частицу.

— Это вот, — Хикмет костяшками постучал по ручке кресла. — Тук-тук… Тук-тук… Рядом отец. Трудно назвать конкретную комнату, но она точно в этом крыле. Да, эту мерцающую ниточку выудить нетрудно, даже несмотря на жужжание ваших экранов.

 

«Это Раскол», — пробормотал Стига, психиатр, работавший с Лебедем в паре. Рядом сидел Мизараэль, который хмуро смотрел трансляцию допроса… Беседы? «Смелый диагноз», — пробормотал губернатор, сворачивая экран.

Как лечить Раскол, никто не знал. Спорили даже о причинах его развития, ставилось под сомнение возможность не то что коррекции – достоверного изучения этой болезни. А вдруг это испытание Владыки?

Губернатор открыл блокнот.

«… Раскол – есть полное/ частичное расслоение личности на две составляющих (прим. – дробление на большее количество Расколом не является и рассматривается отдельно). Одна из них соответствует звериному облику, вторая – человеческому. Встречается в обеих кастах с равной степенью частоты, но в целом явл. весьма редким явлением. Предположительно (прим. – см. МК № 251, 314… (полный список – см. в Приложении N8)) возникает из-за одного/ множественных разрывов в ауре, благодаря чему, согласно гипотезе В. Ваддаха появляются две личности, обладающие некоторой степенью самостоятельности.

Не поддаётся коррекции…»

Стоило бы дописать «путём применения заклинаний», но медицина без магии в Дистриктах была беспомощной. Владыка избавил свой народ от нужды в лечебных травяных снадобьях и варевах, необходимости в диагностике вслепую, лишь ощупыванием и простукиванием. Жрицы, прелестные чёрные девы, подарили драконам особую книгу, которую врачи заучивали наизусть – «Пять тысяч даров небесных». В ней излагались основы волшебства здоровья, самые простые заклинания – обязательный минимум, без которого пытаться кого-то вылечить при помощи магии было попросту опасно. Жизнь довольно тонкая штуковина, и лезть в неё с садовыми ножницами… Неразумно, не находите?

Только в психиатрии магию всё еще применяли с опаской: очень уж по-разному аура пациента могла отреагировать на тот или иной метод. Да и диагностика здесь мало что давала – врачи не знали, что искать, и могли только наблюдать за бешеными завитками ауры сумасшедшего или, наоборот, ровным её течением.

Возможно, поэтому у братьев Вияль всё ещё имелась практика. Младший, Виддах (по прозвищу Лебедь) выступал резко против магического вмешательства в работе с душевнобольными, из-за чего рассорился со столичной профессурой. Прозвище «Лебедь» ему дали ещё там, в университете. Высокий стройный мужчина всегда как бы плавал по палате, грациозно и вежливо приветствуя санитарок и медбратьев. А ещё шипел, когда злился. По слухам. Рядом с Лебедем всегда, смешно переваливаясь, семенила Уточка – Стига Вияль, полный обаятельный мужчина, осторожный как с коллегами, так и с обожаемым братом.

Трудно сказать, кто их них был талантливее. Оба умны, оба трудолюбивы. Удачливы. Мягкость Стиги множество раз спасала вспыльчивого Виддаха от серьёзных конфликтов во врачебной среде, а настойчивость и смелость Лебедя в конце концов привела братьев ко двору. Губернатор доверился им как раз из-за категоричного отношения к магии – мнения, за которое в ряде дистриктов преследовали.

 

— Это Раскол, господин губернатор, — сообщил Виддах вместо приветствия. Они встретились в кабинете Стиги, уютной комнате с сотней и одним цветком на бумажных обоях, расписанных вручную.

— Полагаю, отныне я всю жизнь буду нуждаться в ваших консультациях, — мрачно проговорил Мизараэль, усаживаясь в кресле напротив врача.

— Вовсе нет, — сдобно улыбнулась Уточка, подавая брату какую-то тетрадь в кожаной обложке.

— Интервью получилось ровным, — кивнул Виддах. — Частица много и охотно говорит об основной личности и временами признаёт своё подчинённое положение.

— Более того! — вмешался Стига. — Воспоминания – и те разделены не до конца! Местность, лица, мебель – если Эйнар их видел – узнает и Хикмет.

Сведения будут обрывочными, — поправил брата Лебедь. — Итак, я считаю, что это начальная стадия Раскола.

— Я не обучался врачеванию, молодые люди, но слышал лишь о единственной форме… болезни, — Мизараэль избегал термина «раскол», морщился при его упоминании.

— Вот это и важно, — кивнул Виддах. — Традиционная школа не дробит это состояние на ступени, однако мы говорим о паталогическом процессе. А всякий процесс имеет механизм развития. Значит – логику. К тому же, наши университетские товарищи в принципе неспособны ни повлиять на это заболевание, ни даже изучить его.

— Поэтому предпочитают представлять Раскол единым явлением, — вставил Стига. — Несколько иронично.

— Однако мы и десяток единомышленников в иных провинциях, — продолжил Лебедь взволнованно, — считаем, что болезнь можно обратить в зародыше.

— Понимаете, — подхватила Уточка, — Душа наша – не стекло, но нечто тягучее. Она – мост между двумя телами. Ныне, думается, ваш сын истончился и, к сожалению, не имеет достаточных причин собираться в единую личность. Частица, Хикмет, вызвался быть мишенью, щитом, принимающим боль. Главным образом – боль. Потому он помнит неприятные события, связанные с матерью, вами, господин губернатор… Травмирующими событиями в Глубокой Пустыне. Хикмет принимал сложные и спорные решения, вынуждал Эйнара поступать вопреки совести, однако весь процесс превращения в дракона и половину времени обратной трансформации Частица приняла на себя. Их психика работает как единая система, проявляя стремление к самосохранению. Это вполне подчиняется законам логики, что доказывает естественное происхождение механизма Раскола. Стало быть, его возможно обратить без применения магии, как растяжение мышцы или перелом. Стороны не противостоят друг другу, как утверждают психиатры университетов – они имеют одну природу, и это состояние – форма приспособления, пускай и потенциально опасного.

— Наша гипотеза заключается в предположении, — Лебедь открыл папку. — Что равнозначно болезненное для обеих личностей событие вынудит их к слиянию в одну, более сильную и устойчивую.

— Откатит процесс назад, — закончил Стига, довольно хлопнув себя по животу.

Вот как. Простая коррекция. Помочь обратить внимание на мир. Так, что ли? Нужна какая-нибудь интересная новость, на это намекают?

Мизараэль тихо встал с кресла.

— Молодые люди, — он нарушил молчание. — Я вынужден расторгнуть контракт. Ваше заведение не постигнут никакие бедствия, однако рекомендую встретиться с капитаном Амином Листоне для обсуждения некоторых условий вашей дальнейшей жизни.

— Господин губернатор!.. — разочарованно возмутился Лебедь.

В окно постучали. Начали барабанить. «Доктор Виддах, доктор Стига!! Нападение пациента! На озере, там!»

 

Двое. Новенький и поступивший неделю и пять дней назад. Маг и воин. Последний, как следствие, превосходно сложен и обучен правильной обороне. Агрессивен. Второй находился в подавленном состоянии ввиду психотравм, отличался слезливостью и трусостью. Если речь передавалась верно – могли поставить искажающие поля – пациент-маг извинялся за что-то перед пациентом-воином. Стояли на пирсе. Озеро оцепили, изоляцию и обезвреживание могли начать в любой момент. Ждали приказа Виддаха.

И последнее. Установили личность напавшего. Эйнар Хикмет Ахесс’Наур.

На переговоры пошёл Лебедь. Он прокручивал в голове беседы с Частицей, доклад свидетеля-медбрата. Оружие? Да, взял не зря. Сын губернатора даже после трансформации и отравления оставался очень сильным мужчиной: в драке такого не одолеть. Один на один уж точно.

Лейтенант стоял на краю маленького деревянного пирса. Одной рукой он удерживал сильно избитого юношу, который сильно дрожал и нервно посматривал на… на оружие.

— Именной пистолет, доктор, — расхохотался Хикмет. — Потому вас позвали так быстро.

— И я пришёл, — кивнул Виддах.

— Знаете, не нравится мне толстозадый ваш, — мужчина прижал дуло к виску пленника. — Он бы так же сейчас ныл и трясся?

— Хикмет, оставь, ты даже не знаешь этого бедного мальчика, — тихо начал врач. — Что случилось? Что тебя так разозлило?

— О, тут вы, Лебедь, не правы. На колени! — скомандовал дракон парнишке. Всхлипывая и бормоча извинения, тот исполнил приказ.

Виддах попытался вспомнить, где видел это перепуганное, опухшее от слёз и побоев лицо.

— Слишком хорошо я знаю эту семью! — рявкнул Хикмет, готовый выстрелить. — Представься остальным!

— М-маг два-а-а-дцать…

— Имя! — мужчина с силой толкнул дуло в затылок юноши.

— Снорре… Снорре Маредсен, — прошептал пленник.

— Расскажи о своей родне, маленький кусок ублюдка.

— Моя мама…

— Не придуривайся!!

«Не позволяй ему говорить», — приказал Мизараэль Виддаху телепатически. Губернатора не пустили не то что к пирсу – к самому озеру, но наблюдать не запрещалось. Магия, знаете ли.

— Снорре, не стоит. Мы и так знаем достаточно, — Лебедь медленно подбирался ближе к Хикмету. И незаметно? Хотелось бы.

— О нет, пускай продолжает, — улыбнулась Частица. — Я внемлю, уважаемый маг.

— Мою жену зовут Роэль, — выдавил парень. — Мою… Жену…

— А теперь тихо! — Хикмет вскинул свободную руку и направил приглашающим жестом ладонь на врача. — Говорит доктор Лебедь.

— Я занимаюсь только тобой, — осторожно сказал Виддах. — И едва смог вспомнить этого юношу. Клиника большая. Пациентов много.

— Отлично, — усмехнулся лейтенант. Он вновь коснулся пистолетом головы Снорре. — Муж моей невесты – персона настолько малозначительная, что вы – вы! – не обратили на неё ни малейшего внимания! Милый доктор, вы тоже считаете воинов идиотами? Неспособными соображать?

— Господин адъютант, пожалуйста, простите меня, — всхлипнул паренёк. Он всё порывался стереть кровь, капавшую с носа, но не смел и дёрнуться.

— А-а я уже не адъютант, — оскалился Хикмет задорно. — Забыл? Я посягнул на твою невесту, говнюк, и заработал пять лет службы в Нулевом дистрикте. За оскорбление мага. Знаешь, это считалось довольно мягким наказанием.

— Простите меня, — прошептал Снорре.

— Раз вы не знаете об этом прекрасном создании ну ничего важного, позвольте помочь, — неожиданно тихо продолжила Частица. — Он избил Роэль. Уж не знаю, как, но раз в год…

— Господин адъютант!.. — разрыдался маг. — Вы… Вы же…

— Это правда, — сказал Виддах. — Взгляните на меня, Хикмет.

— Правда что?! — рявкнул лейтенант.

— Он не просто избил вашу невесту, — Лебедь игнорировал протестующие вопли брата, что прилетали сюда телепатически. — Снорре убил вашу жену. Потому и оказался здесь с тяжелейшим расстройством. Да-да, вашу, Эйнар Хикмет Ривенгсен-Ахесс’Наур.

Ныряли когда-нибудь в холодную воду? Которой даже касаться больно? Она давит, жмёт, комкает так сильно, что тело трескается и крошится. А носили в себе мороз? Он буйный, непослушный. И кусается. Отрывает и проглатывает кусок за куском, ошмёток за ошмётком.

И снежинки. На голову падают маленькие злые острые тварюшки. Проваливаются вниз, на схваченное холодом пепелище, слишком живое, чтобы ничего не чувствовать. Слишком мёртвое, чтобы сопротивляться.

Сердце можно вырвать и так. Неоднократно. Живым. И слышать его биение в чьей-то руке.

 

Лейтенант опустил пистолет.

— Как вас зовут? — спросил Виддах.

— Эйнар Хикмет, — через хрип проговорил мужчина.

— Кто вы?

— Сын губернатора Мизараэля Ахесс’Наура. Лейтенант армии дистриктов, — медленно, но осознанно ответил Эйнар Хикмет.

— Кто вы? — повторил Лебедь.

— Вдовец, — поднял глаза лейтенант.

— Вы вдовец четыре года, — медленно кивнул врач. — Всё ли понятно?

— Моя жена, Роэль Ривенгсен-Ахесс’Наур погибла четыре года назад, — мужчина помолчал. — От рук бывшего мужа.

Аура дракона очистилась. С экрана ушла муть, пыль и трещины. Единая целая личность.

Лейтенант отдал Лебедю оружие и сошел с пирса, сухо глядя на подбежавшую охрану. Поднял руки и позволил себя связать.

На пепел падали снежинки. Одна к одной, лучик к лучику.

Живое и слишком мёртвое вещество отвечало на это даже не вздрагиванием – лишь прерывало выдох. Захлёбывалось вдохом.

 

-8-

 

Бестет дремал на подоконнике. Хвост его свешивался вниз и слегка подрагивал. Влево-вправо. Вправо-влево. Отгонял плохие сны, наверно. Через открытую форточку туда-сюда гулял слабый ветер. Временами, порывами, он облетал всю комнату, касаясь массивной книжной полки, документов на столе. Присаживался в кресло напротив дремлющего мужчины лет тридцати пяти. В руке он держал перьевую ручку, на коленях шелестели не то личные письма, не то извещения. Несмотря на жару за окном, тут стояла приятная прохлада. Свежесть.

У окна на полке в больших и маленьких горшках жила растительность: кактусы, аккуратная посадка мха, фиалки, тёмно-красная престарелая мята, ярко-зелёная юная мелисса. А боковые стороны и вход в этот маленький четырёхэтажный сад сторожили солдатики-кипарисы, которые мохнатыми лапками ласково гладили стены рядом с собой. Бестет с истинной кошачьей вредностью объедал ветки этих доверчивых деревьев, те мстили неприятным отравлением. Возмущённый зверь на какое-то время оставлял хвою в покое, но честь требовала возмездия, и всё начиналось заново.

Усатый пушистый паренёк проснулся, искоса посмотрел на кресло. Хозяин спал. Бестет тихо стёк на пол, приятный и прохладный… Полежал немного, наблюдая за охотой паука, что поселился в углу около окна. Приятное место, стоит отметить. Хищник как раз заматывал муху или муравья в кокон, изредка покусывая жертву. Наверно, прогонят  - хозяин не любит руконожек. А ведь неплохо справляется, еду не ворует. Внешне не вышел, но так что, все рождаются идеальными? Жил бы себе.

Ветер задел лапку кипариса. Да, лучше бы этих вот отселил. Воняют, стоят так невозмутимо, будто главные. И земля вокруг колючая. Как вообще посмели?!

Примерившись, кот с силой ударил деревце. Ветка задела какой-то дохлый кустик в горшке, зацепила ещё один. И…

Эйнар вздрогнул от грохота и испуганного мява. Бестет бегал по комнате, пытаясь стряхнуть со спины колючку. С каждым кругом грязи становилось всё больше, а вопли усатого чудовища – всё громче.

«Бестет, — сказал дракон, когда наконец словил кота. — Бестет, кипарисы будут жить с нами, когда это уже дойдёт до твоей упрямой пушистой головы?» Зверь попытался выгнуться и укусить хозяина, издал какой-то сердитый тонкий звук и ударил задними лапами по руке, испачкав рубашку.

— Арит? Позволь тебя на секунду! — крикнул Эйнар, оглядывая комнату.

— Конечно-конечно! — мгновенно отозвалась та. — Чего бы вы… О, Владыка, это не я!

— Знаю-знаю, — кивнул мужчина, стараясь удержать Бестета в руках. — Пожалуйста, приведи тут всё в порядок. На зверя кидать будет совсем уж жестоко.

— Как пожелаете, мастер Эйнар, — служанка огорчённо посмотрела на разгромленную полку. — Если позволите?..

— Что? — улыбнулся дракон. Он отвык от прислуги, и их манера общаться всё ещё чуть-чуть удивляла.

— Нужно убрать отсюда деревца. Бестету они не нравятся, мастер Эйнар.

Ах, да, ещё это обращение. Согласно давнему-давнему указу Мизараэля, дракон касты воинов мог получить расширенные права (по сути, становился магом в юридическом смысле), если смог прожить больше десяти лет в Глубокой пустыне без помощи Дистрикта. Задумывалось это для привлечения добровольцев и их воодушевления. Честно разработали закон. Приняли. Не уточнили, что в песках уцелеть без заклинаний невозможно, что Бахари охотится на драконов, и служить на Заградительной линии без использования магии равноценно медленной казни: максимум мучений с обязательным уходом из жизни в конце.

Об указе забыли. Пока его не нашёл Листоне. Мужчина стремился удержаться в ближнем кругу губернатора, а потому старался быть максимально полезным. В идеале – незаменимым. Вот и позаботился об изменении статуса лейтенанта. Во-первых – звание. Мастер. Мастер чего? Не важно, звучит красиво, но главное – разрешение на брак с девушкой Первой касты и право на наследство, на власть наравне с остальными магами. Далее – союз с семьёй Ривенгсен. Замужество Роэль со Снорре признали фиктивным. По многим причинам: губернатор двадцать первого дистрикта подписал разрешение на брак с Эйнаром за месяц до союза с Маредсенами, сама невеста не единожды использовала девичью фамилию в документах – то есть не признавала бедного мага за мужа. Замечательная была девушка. Буйная. Властная?

Листоне видел её письма. Читал их с некоторой опаской – вдруг загорятся? Или из чернил змеи посыплются? Пожалуй, не случись несчастья, Амин бы выступил за этот непростой брак. В случае заинтересованности губернатора Ахесс’Наура в его мнении, разумеется. Роэль любила Эйнара и могла бы стать противовесом жёсткой властной свекрови. Возможно, леди Ривенгсен не стала бы заниматься политикой, но девушка очень уж едко говорила о Барийи в письмах, что уже делало её потенциальной противницей. Интересной альтернативой.

Но сложная была барышня. Издевалась над мужем – бедным Снорре, мстила за Эйнара, устраивала скандал за скандалом. Шум стоял страшный: в дистриктах шептались, что ведьма двадцать первого одержима. Безумна.

Молодому магу Маредсену не повезло. Мягкий и трусоватый дракончик вначале пытался поговорить с капризной женой, потом стал покрикивать. Та – рявкала в ответ. Очень уж страшно выходило! Потом – попросту избегал и подумывал развестись. А ведь прошло каких-то полтора года после свадьбы.

Он разрешил переписку с Эйнаром, тем, кого трепетно ненавидел. Маг стал очень нервным и чутким к сплетням, что становились всё злее и безобразнее. Но молва жалела мужчину, пыталось уколоть лишь бешеную ведьму, рассказывая, что та по ночам бегает в гарнизон, где любит каждого солдата по очереди. Или по два-три за раз.

Прелесть какая.

Однако леди Маредсен угомонилась и даже перестала портить общие мероприятия, вела до смешного целомудренную жизнь. Те же самые голоса начали говорить, что-де брак наладится, вот-вот появятся дети. Спрашивали аккуратно, но настойчиво.

«Ведьмы Ривенгсен сами выбирают себе партнёров», — резко отвечала Роэль на попытки мужа ухаживать. Она в буквальном смысле не позволяла себя касаться, хотя знала, что несчастный маг влюблён. Каждый отказ ранил мужчину, но он не ругался, просто с болью смотрел на жену и уходил. Может, поэтому Роэль, получив возможность общаться с Эйнаром, престала буянить. Молоденький смешной Снорре вызывал жалость. Нельзя таких трогать, нехорошо это.

Тот глупый случай… Господин Маредсен действительно не хотел. Прятал извещение о пропаже Эйнара, подумывал нанять кого-нибудь для имитации переписки. Плохой был день. Снорре дал лишь одну пощёчину – очень уж страшно кричала жена. Так… так врачи советовали, разве нет? Роэль запуталась в платье и упала, ударившись головой о туалетный столик. Испуганно схватилась за край, уронив на себя с десяток флакончиков, пузырьков и баночек, безумно посмотрела на побледневшего мужа… и умерла.

И умерла.

 

«Пора тебя помыть», — сказал Эйнар, набирая в таз тёплой воды. Бестет подобрал хвост и растопырил лапы. Зрачки кота расширились, в горле клокотал не то вой, не то крик. Очень страшный зверь цеплялся за рубашку, пояс, полотенце, но медленно опускался к прохладной влаге. Эйнар поморщился – осталась царапина, парочка, но смог придавить недовольного демонёнка к тазику. Бестет, как мог, отталкивался от неглубокого дна, пытаясь выбраться, и орал тонким, но глубоким голосом. Его белые усы щекотали руки хозяина, который разговаривал с котом, едва сдерживая смех. Не смех даже – гиеньи звуки. Монстр угрожал, страшно и внушительно. Низкий вой взлетал вверх, если Эйнар касался Бестета, и получалась скачущая воинственная песня оскорблённого усатого племени. Звуки становились то толстыми, то тонкими, но дракон продолжил купать вертлявое и всё ещё сильное существо с огромной головой: мокрая шерсть плотно облегала стройное крепкое тело, визуально уменьшив его раза в два. Видимо, Бестет почувствовал, что выглядит нелепо, и заорал ещё громче.

Прислуга поблизости на мгновение замерла: вдруг  и правда демон?

Укутав дрожащего возмущённого усача в полотенце и взяв его на руки, Эйнар вышел из ванной. Кот облизывался и часто моргал, но выбираться из кокона не спешил. Посматривал на проходящих мимо людей, не слушая, что там говорит хозяин. Ржёт он. Смешно ему.

В комнате уже убрались. Бестет спрыгнул на пол, отряхнулся, потряс левой задней лапой и осуждающе посмотрел на дракона. «Стыдно таким быть», — говорили эти глаза. Кот сел в центре пятна солнечного света на полу и принялся сердито умываться. Пусть поймёт, что гадость совершил хозяин. Так вот.

Деревьев, этих мерзких карликов, в горшках не было – и то отлично. Вернутся, но в следующий раз упадут они в окно. Как-нибудь. И – вдребезги о дорожку. Именно.

— Господин адъютант, вы просили напомнить, что через полчаса обед, — сказал после приветствия вошедший слуга. Он улыбнулся, заметив мокрого кота, закатившего молчаливую истерику: Бестет умывался с двойным усердием, намекая, что сам хозяин никогда не научиться купать животных правильно.

— Спасибо, успел забыть, — кивнул Эйнар. — Беседа с доктором Виялем, стало быть, будет позже?

Слуга запнулся. Во дворце стеснялись прошлой болезни мастера Ахесс’Наура как порочащей семью, а потому разговоры или даже намёки о ней запрещались. Это перенял и простой люд, решивший, что лучше всего притвориться и не замечать лечения Эйнара. Нет никаких врачей, это всё господские дела, непостижимые и закрытые.

— Аддас, — вежливо начал Эйнар. — Я действительно забыл. Господин Вияль навесит после обеда или до него?

— Приказано накрыть на-на три персоны, господин адъютант, — побледнел Аддас.

Да, не все дома привыкли к этому странному званию – «мастер». Вторым даром Эйнара восстановили в должности адъютанта. Служил он, естественно, губернатору первого дистрикта. Как оно и задумывалось. Хоть что-то вышло, как надо. Серьёзной работы Мизараэль пока не давал, но допускал к чтению документов и обсуждению состояния дел с чиновниками. Мастер Ахесс’Наур чаще всего молча слушал, но проявлял искренний и весьма живой интерес и к политическим вопросам, и к придворной возне. Лечение (или восстановление) продолжалось уже полгода. Похоже, Раскол Эйнар действительно преодолел. Он помнил всё, что произошло за эти пятнадцать с лишним лет, избегал разговоров о Роэль, равно как и разговоров о двадцать первом дистрикте. Ожидаемо. Нормально. Интересно, что воспоминаниями о службе в третьем взводе и о Кайяне мужчина делился с Лебедем достаточно охотно.

— Три? — Эйнар задумался. — Хорошо, понял. Ступай, у тебя же много другой работы, верно?

Адъютант пришёл в столовую комнату за десять минут до обеда. Коротко поговорил со слугами, поинтересовался, не трудно ли было сегодня подготовиться, поблагодарил за старания. Из-за этого некоторые опасались Мастера, иные – успели полюбить. Эйнар для сумасшедшего, прошу простить, для бывшего сумасшедшего слишком спокойно себя вёл. Странновато, но мирно. Его вежливость не имела и налёта наигранности или снисходительности, похоже, Эйнар и вправду понимал, как тяжело ухаживать за дворцом и уважал усердие. Маленький бунт милосердия в столице Первого дистрикта, гнезда больных кастовой системой и заражённых бредом этикета.

За столом беседовали двое: губернатор и Лебедь. Врач что-то объяснял, бросаясь малопонятными адъютанту терминами. Виддах на какое-то время оставил клинику, приняв должность придворного доктора, но явно хотел вернуться к себе на озеро. Наверно, и сейчас осторожно пробовал выпросить свободу. Амину не нравилась столица, двор через глухих голубей разузнал, что мужчина как-то обидел умнейших людей университета, а, стало быть, лучше с ним не общаться. Слухи и сплетни преследовали врача, скучавшего как по брату, так и по его милой сдобной болтовне.

— Добрый день, господин адъютант, — Лебедь встал и коротко поклонился. — Отрадно видеть вас в здравии.

— Благодаря Вам, — учтиво кивнул Эйнар. — Господин губенатор.

— Виделись, мастер, — усмехнулся Мизараэль. — Бестет опять буянил?

— Не любит кипарисы, — ответил адъютант, неосознанно коснувшись исцарапанной шеи. — И воду тоже.

— На то и кот. Прошу, присаживайся, — губернатор кивнул на свободный стул. — Скоро принесут чаю.

Эйнар всё ещё плохо ел. Полбуханки хлеба, миска супа и вода. В день. В большем дракон, казалось, не нуждался. Изредка, за чтением, ему удавалось скормить пару персиков, но на том всё.

— Благодарю, — коротко кивнул Эйнар. Улыбнулся, заметив на подоконнике воробья. Его карие глазки смотрели на мужчин возмущённо и осуждающе. «Хлеб прячете, значит? — сердито чирикнула птичка. — Куда вам столько? Вон какие огромные!»

Виддах довольно кивнул. Тупое оцепенение Эйнара спадало, особенно его радовали пернатые. Немного меньше – маленькие звери и растения. Возможно, эта клумба в кабинете была устроена в память о Кенаре. Ещё одной личности, о которой адъютант почти не говорил.

— Прикажете подать суп? — проговорила служанка в белом-белом переднике поверх коричневого платья. Бедняжка. Жарко, наверное.

— Так скоро? — удивился губернатор. — Не спешите, сперва – чай.

— Ох… Просто, понимаете… Придётся подождать…

Мизараэль вопросительно посмотрел на покрасневшую девушку.

— Пришёл Бестет и перевернул банку с чаем, — прошептала она. — А это всё, что оставалось, господин губернатор. Мы уже отправили мальчика за новым, почти уже сделали, простите, очень скоро будет!..

— Досадно, — спустя паузу вздохнул губернатор. — Пускай. Несите суп.

 

Эйнар с любопытством заглянул в тарелку. Мясо и зелень. Приятный запах. Адъютант взял хлеб и задумчиво принялся жевать, наблюдая за дрейфом петрушки к острову баранины.

— Эйнар, я прошу тебя съесть хотя бы ложку, — не выдержал Мизараэль. Взрослый мужчина, сидящий перед губернатором, слишком уж напоминал того мальчика, что только-только оправился после развода родителей. Тот же рассеянный взгляд, безразличие к еде. Внешность, какая бывает у переживших тяжелейшую болезнь.

И та же острая жалость колола Мизараэля, чувство, что Лебедь называл родительским инстинктом. Как грубо.

— Очень красиво получилось, — заключил Эйнар, дожёвывая хлеб. Масляные солнышки в тарелке кружили вокруг зелени, играли на полуденном солнце.

— Господин адъютант, — напомнил о себе Лебедь. — Не желаете услышать хороших новостей?

— Например? — мужчина настороженно взглянул на врача. Как-то не радовали в последнее время такие слова.

— Я считаю, что Вы здоровы, — объявил Виддах. — Собственно, об этом мы с вашим отцом и беседовали.

«Какой вы храбрый придворный», — подумал Эйнар. Больше пятисот лет никто не смел говорить подобного. Про родство. Боялись напомнить, что случился конфуз. Нет у губернатора наследника.

Не было.

— Разберись с делом о двадцать первом дистрикте. Справишься – я отпущу господина Вияля домой. Признаю, что беспокоиться больше не о чем, — подумав, добавил Мизараэль.

«Двадцать первый. Восстание», — вспомнил адъютант. Уже задушенное и закопанное, оставались мелочи: оформление решения о казни и её организация. Допрос главаря длился уже месяц, выяснили всё, что хотели. Ничего сложного. Обычная канцелярщина.

Двадцать первый.

— Ведение дел. Я хочу убедиться, что ты не забыл, как работать, и, что важнее – не слишком утомляешься при этом. Ясно?

Двадцать первый!

— Разместиться в вашем кабинете или в своём? — поднял глаза адъютант.

— Предоставляется полная свобода передвижений и соответствующие полномочия, мастер Эйнар, — губернатор кивнул на нашивку на мундире сына. Грач, держащий в лапке пучок еловых иголок. — Вскоре поймешь реальный вес этого звания.

— Позвольте приступить незамедлительно.

 

-9-

Странная штука вышла с этим бунтом. Возник внезапно, пожаром пожрал половину провинции. На редкость жестокий и бессмысленный. Всё, что делали повстанцы – это разрушали и убивали. Даже не грабили – когда подорвали банк, не вынесли и монетки. Первые полтора месяца Триггве пытался справиться сам: собрал войска, встряхнул полицию, ездил из города в город. Поначалу власть не знала ни целей, ни причин волнений: требования из области в область разнились, от увеличения пайка в бесплатных столовых до смены мэра. Толпы ходили спокойно, но не организованно. Поэтому и к Мизараэлю пока не обращались.

Обещания разобраться успокаивали людей, и волнение утихало. Без арестов не обошлось: забирали самых языкастых, внушали прекратить смущать народ… и отпускали.

В июле дистрикт вспыхнул. Сто пятьдесят-сто семьдесят юношей всех рас по ночам нападали на отдалённые усадьбы и маленькие города без собственного гарнизона. Использовали телепорт: группы атаковали бессистемно, по всей провинции. Кто-то бил стёкла и портил транспорт. Бывало, что громили лавки, а после поджигали их, кидая в пламя деньги, имущество и чересчур возмущающихся хозяев. Случались показательные казни: у домов вешали исключительно драконов и исключительно Первой касты. Работали в тишине. Лишь утром горожане обнаруживали трупы в пижамах, ночных рубашках и в исподнем.

Маг. Группами руководил маг, которого засечь не удавалось по меньшей мере год – это поняли по необычайной мобильности группировки и по следам сильных и сложных заклинаний, что применялись нападавшими. К этому времени провинцию охватила паника: на террор Полутора сотен поднялось ещё одно восстание, враждебное в принципе ко всему, к любому проявлению власти. Однако армию всё ещё уважали и боялись: в городах с бюро волнения, если и тлели, то гасли сами по себе. Достаточно было сильного офицера, который мог доказать людям, что способен поддерживать порядок. Погорельцы и просто напуганные люди переезжали ближе к крепостям, пересказывали друг другу истории о Диких, живущих в степи и спящих прямо на земле. Сказка переросла в уверенность, что где-то там бегают дикие серые твари, похожие на тех, пустынных, и что водит их демон, сын или внук недобитка, изгнанного Триггве Ривенгсеном. Только купол от этой мрази и убережёт.

В декабре Полторы сотни напали на пять из семнадцати крупных городов. В течение двух-трёх недель подорвали храм, бюро и мэрию. В финале – уничтожили оба университета. Раненая провинция решилась просить помощи у Мизараэля. Отдельным письмом Триггве предавал, что в суматохе исчезли оба его сына-студента. «…Триггве и Элгон вытаскивали раненых из-под обломков, — сообщал губернатор Ривенгсен, — так говорили очевидцы. В разгар пожара оба пропали…»

До сих пор братья считались пропавшими без вести.

 

Эйнар отложил документ. Не без помощи, но Триггве справился. Наступившая анархия – настоящая анархия, когда испуганная толпа, заражённая паранойей, искала повстанцев самостоятельно – продлилась каких-то полтора месяца. После этого было объявлено, что Полторы сотни пойманы и более не побеспокоят провинцию. Замечательно мягкое слово избрали для этой операции: отряд из первого Дистрикта нашёл лагеря, вспугнул бунтовщиков и начал охоту. Дня три-четыре терпеливые военные сбивали молодых людей в стадо – стадо, это слово Эйнар видел в донесениях – пока не загнали их в мешок. Любые попытки открыть портал безжалостно давились, даже в ущерб себе (купол гасил любую магию, в том числе – лечебную), перебежчиков расстреливали без права на переговоры.

Полторы сотни забили посреди степи, всего за ночь.

А главаря доставили в столицу.

Всё это заняло последнюю неделю августа.

 

— Вы работали одновременно насчёт меня и… этого? — удивлённо спросил Эйнар у Амина.

— Лучший отдых – найти иную работу, — сдержанно улыбнулся капитан Листоне.

— И документы вручную составляли? — мужчина кивнул на стопку бумаг.

— Мне было поручено вести все дела, касающиеся вашей семьи, господин адъютант, — Листоне очень аккуратно выбирал слова и интонации, выверял каждую паузу, но речь его оставалась живой. Неплохо, научился быть похожим на человека. — И чем больше заниматься практикой, тем меньше риск ошибиться, мастер.

— Какое доверие, — специально ли Эйнар не услышал последнего?..

— Я вызван для какого-то поручения? — Амин за эти годы почти не изменился. Внешне. Однако здесь, при дворе, таланты бывшего прапорщика превратили его в действительно нужного и полезного человека. Мужчина поумнел: сплетнями интересовался, но не множил их, приструнил, наконец, свою гордыню, и стал очень, очень осторожным в вопросах кастовой системы. Признание Эйнара мастером уже могло считаться за вызов: воин, к которому закон обяжет относиться с уважением. Воин с правами мага…

Бунт?

Аккуратная реформа. Офицер Ахесс’Наур стал личным проектом Листоне, его первой серьёзной интригой после возвращения.

— Осмелитесь на откровенность? — спросил адъютант.

— В любой области, — вежливо улыбнулся капитан. Хорошо. Научился разговаривать, не пресмыкаясь. Интересно, каким бы он был в Белом отряде?

— Почему вы сделали это? Я не о поисках, позвольте уточнить. О звании.

— Потому что вы – центр кристаллизации, мастер Эйнар, — ответил Амин, не задумываясь. — Поскольку…

— Нет, достаточно, — перебил адъютант. — Прошу передать распоряжение о вызове на допрос сержанта Хемма.

— Солдата, мастер Эйнар? — удивился Листоне. — Вы же хотели поговорить с повстанцем.

— Жду сержанта Хемма, господин капитан. Сами можете ступать заниматься другими делами.

Привели. Смешной веснушчатый парнишка лет семнадцати. За формой ухаживал, это было видно: чистые пуговки, сияющая бляшка ремня, аккуратная шнуровка на ботинках. Наверняка чаще всего за оружием приглядывает. Вжав голову в плечи, солдатик смотрел в пол и мял в руках пилотку, тщательно заштопанную. Неужели сам? Стежки женские, аккуратные, ниточка к ниточке.

Эйнар посмотрел на юношу поверх бумаг, кивнул:

— Добрый вечер, сержант.

— Здравия желаю, господин адъютант, мастер, — запинаясь, выговорил парень.

— Вы служите в тюрьме, верно?

— Недавно перевели, господин… Мастер! — Хемма поморгал, машинально облизнул пухлые губы.

— Очень вами довольны, — Эйнар взглядом показал на донесения. — Крайне старательный и усердный солдат, пишут. Предвосхищая вопрос, да, я интересуюсь даже маленькими людьми, охраняющими столицу. И замечаю ежедневные, самые незаметные успехи.

— Приятно слышать, — несмело улыбнулся сержант.

— Вас поставили в неприятное место. И в сложное время. Тюрьма. Самая пена мерзости нашей страны. Не поймите неправильно, я презираю не преступников – попасть в это заведение можно по самым разным причинам – сам воздух там болен. И вот в подобное место направляют такого, как вас. Почему?

— В непростом месте старания нужно больше? — несмело предположил парнишка.

— Пожалуй. И вы остановили бунт накануне решения главной проблемы двадцать первого дистрикта, — Эйнар взял в руки доклад об инциденте. Сержант Хемма во время прогулки обратил внимание на одного из заключённых и изъял у него самодельную удавку и кастет. Настоял (имеется отчёт о ссоре с офицером) на проверке всех камер. Нашли маленький арсенал и шифрованную переписку.

— Либо они, либо мы, — растерянно пробормотал солдат.

Эйнар кивнул. Достал из ящика крохотную медальку на голубой ленточке.

— Эта награда называется «сердце колибри». Неофициально. За размеры, надо думать. Но ещё потому что начальство даёт её по-настоящему трудолюбивым солдатам. Упрямым. Неутомимым. Языкастым.

— Можно спрятать в кармане, — оценил сержант.

— Действительно. Показывать её не стоит, потому что офицерский состав не любит упрямых подчинённых, это рушит принцип армии. По документам она тоже никак не проводится – дистрикт заботится о вашей карьере – однако настоящую цену сердца колибри вы поймёте, если решите стать лейтенантом или кем повыше. Заметят в нужных кругах. Будьте уверены. Благодарю вас. Это был подвиг.

— Недостаточно важный для того, чтобы меня награждал адъютант. И в такой обстановке, — солдат дрожал и всё крепче сжимал пилотку. — Даже с учётом всех обстоятельств.

— Я лишь недавно вернулся на эту должность и желаю охватить как можно больше областей. Конечно, в будущем круг интересов сузится, и навряд ли каждого сержанта будут направлять сюда, но первый подвиг на то и первый.

— Правда в том есть, господин адъютант, — вымученно улыбнулся Хемма.

— И первым приятным событием… позволите? — Эйнар взял медаль, закрепил на ленточке золотую булавку и подошёл к юноше.

— Как пожелаете, — вздрогнул сержант.

— Большая честь, — адъютант приколол награду к мундиру. — Позволите вашу руку?

— Прошу прощения?..

— Вашу руку, сержант.

— Парень зажмурился и протянул ладонь.

Да, точь-в-точь.

Эйнар выпрямился. Довольно кивнул.

— Господин адъютант, — прошептал парень. — Мне нужна помощь.

— У вас-то всё хорошо, сержант… Как вас называть?

— Господин адъютант…

— Назовитесь, пожалуйста.

— Сер…

— Нет.

— Курсант Турве Ривенгсен, — вздрогнул юноша. Заклинание рассыпалось окончательно: исчезли веснушки, волосы посветлели до белых, седых. Черты лица утончились, но нос стал крупнее. Цвет глаз изменился с тёмно-зелёного до чёрного. Ничего себе, три ступени. И проверку выдерживало.

— Вы невероятно талантливый маг, господин Ривенгсен, — сухо улыбнулся адъютант.

И когда всё пошло по жопе?

Взрыв в университете, путаница, ужасная была ночь! Турве много раз возвращался в огонь, помогая заблудившимся, искал брата. Думал, что спасёт.

— Так с чем я должен помочь? — Эйнар вернулся к столу, опять посмотрел как-то… неприятно. Закурил. Он курит теперь?

— Ваши документы…

— Озвучьте. Догадки – штука ненадёжная, — адъютанта окружала вуаль дыма, которую медленно утягивало в окно.

В восстании легко прятаться. Правил нет – на какое-то время – нет контроля. Исчезни, коль пожелаешь. Это бунт. Используй его!

— Я изменил внешность и пошёл в рекруты, — начал Турве. — После пожара. Тайно.

— Это я знаю, — кивнул адъютант. — Не бойтесь, только я. И что бегали повстанцев давить. Вон, куча бумажек про это. Вроде тихий заяц, а рвали бешеных на тряпки. Но вот почему? Помрачение? Иголки в заду закололи?

— Неправда, мастер Эйнар! — возмутился парень. — Мне нравилось и нравится учиться! При чём тут вообще приключение?

О. О… Так вот о каком ощущении говорили офицеры. Когда Эйнар смотрит. Видит. Приковывает к месту и раздевает. Касается сердца. Слышит его. Изучает. Ударит? Сожмёт?

— Да, — согласился адъютант, не отрывая глаз от Турве. — Невероятно глупый поступок. И Вы на него почему-то пошли.

— Из-за другого тупого решения! — в раздражении парень кинул пилотку на пол.

В пожаре были они оба. Только вот Элгон знал. Элгон восстал. Совсем трудный сделался после смерти Роэль.

— Итак, вы оба пошли в ополченцы.

— Господин адъютант, пожалуйста, хватит, — застонал Турве. — Вы вызвали меня, потому что знаете, кого собираются казнить.

Эйнар сбросил пепел с сигареты. Удушающий взгляд отступил, но всё ещё окружал юношу, ждал неправильной эмоции или следа не той мысли на лице.

— Потому что восстание начал Элгон. Лучший маг дистрикта, — с болью проговорил паренёк. — Думают, что какого-то занюханного дракона поймали, но морок, морок, сраный морок! Он его делает, как вторую кожу. И после смерти не сразу слезет.

— И как бы ему помог сержант Хемма? — жёстко ухмыльнулся адъютант. — Сбежали бы?

— Мы бы вдвоём сняли заклинание и…

— И? Что – и?

— И поговорили бы с вами! С губернатором, — глупо улыбнулся Турве. — Вы бы поняли, оба, что Элгон нездоров. Это из-за Роэль, он не понимает… Он сглупил. Помогите, поговорите с ним.

Турве заплакал, прижав руку ко рту. Зажмурился. Невероятной силы страх вернулся, тот самый, что пришёл в ночь пожара. Брат стоял посреди огня и… просто раздавал указания каким-то странным молодым людям с лицами, закрытыми платками. На плече Элгона Турве рассмотрел клеймо: крест, вписанный в круг. Такой же знак был вышит на куртках Полутора сотен, такой они рисовали рядом с каждым местом нападения. Пеплом ли, грязью, краской… кровью, но метку оставляли только эти безумные сволочи.

Элгон командовал лающим сухим голосом: «Тащи бочку! Вправо! В пламя! Балку брось! Книги скинь! Живее! Не оглядываться!». Турве не решился его окликнуть, но брат развернулся сам. Измазанный в копоти, в обгоревшей одежде. Хмурый и запёкшийся. Чужие глаза, бешеные, пьяные! Невидящие и ненавидяще.

Это помешательство, глупость!

— Турве, ты много воевал? — неожиданно спросил Эйнар.

— Достаточно господин адъютант, — прокашлявшись, ответил парень. Истерика быстро прошла, слезы уже высохли.

— В Клинхейме бывал?

— На пепелище. Помогал копать братские могилы.

Первый городок, который уничтожили до кирпича и брёвнышка. Камень и обгоревшие кости домашних животных. И аккуратно сложенные жители, убитые уже после пожара. Плечо к плечику, ладонь к ладошке. Чтобы смогли опознать.

— Значит, должен помнить — мужчина пододвинул документ к краю стола. — Ознакомься на всякий случай.

Владыка Всемогущий, что ещё.

— О паре тамошней слыхал?

— Да, герои. Сожгли бюро, которое армия бросила. Там что-то важное лежало. Полторы сотни потому там так и разобрались.

— Ага. А Элгон их обоих застрелил. В лица целился. Чтобы дистрикт памятника поставить не смог, понимаешь? Специально в их честь.

Турве кивнул. Вспомнил.

— Позволь тут пауз не устраивать, ладно? Господин губернатор, твой отец, попросил выяснить их личности. Не подскажешь, какая была у Виго фамилия?

Владыка Всемогущий.

— Фамилию… Виго?..

— Нея же явно её сменила? — Эйнар раскурил вторую сигарету.

Владыка Всемогущий, спаси.

Без лиц, но крепко держались за руки. Громадный мужчина и крошка. На белом переднике ярко-красная кровь. Бантики из виссона на туфельках. Тоненькие недорогие кольца. Засушенный букет лаванды у Виго в кармане.

— Эйнар, господин адъютант, помогите ему, — пробормотал Турве, машинально поглаживая листок из дела. Парень не помнил, как взял его, зачем, смотрел лишь на слова «пара», «казнены», «вожак». — Никто ведь не знает, что это Элгон устроил. Можно… Можно подменить, правильно? — улыбнулся курсант растерянно. — Внешность же спрятана. Заменить и лечить. Владыка, тут врач нужен, очень срочно!

Эйнар медленно вытащил бумагу из его рук. Надавил на плечо, вынуждая сесть. Вновь стряхнул пепел, сделал пару затяжек, раздумывая. Белая проворная змейка дыма, петляя, карабкалась к потолку.

— Эйнар, — прошептал Турве.

Адъютант кивнул.

— Я что-то должен ещё сделать?

— Вернись домой, — мужчина глядел теперь твёрдо, поддерживающе. Как учитель. — Личность открой уже в двадцать первом, не шуми здесь больше. А там тебя ждут. Ты – наследник. Триггве все эти события измотали, обрадуй отца. Поспеши.

Помолчали.

— Вот так, да? — спросил вдруг парень. — Это вы решили?

Эйнар вновь молча кивнул.

— Губернатор передал ряд полномочий ввиду расширенного статуса. Получишь пропуск, подписанный не мной, разумеется. Выдумаешь внятное объяснение своего отсутствия. Не для отца – для Дистриктов, — адъютант вернулся за стол. — Ты должен научиться убедительно и умно лгать. Ухаживать за своей легендой. Род Ривенгсен – наш род – всегда будет лебедой в саду. Чужим и непонятным большинству магов.

— Я жрец Владыки Всемогущего, — нахмурившись, возразил Турве.

— Нет, ты, — Эйнар направил на юношу ладонь ребром. — Брат бешеной ведьмы и того, кто опустошил тишайшую провинцию. И если второе Первый дистрикт обещает задушить, то Роэль… Про это не забудут. Никогда, даже девы Владыки. Слухи будут, они уже есть. Следи за ними. Используй их. Не стыдись знаний семьи и распоряжайся ими.

— Забавные слова… Особенно для вас, Мастер Эйнар, — слабо усмехнулся Турве.

— Надеюсь, до тебя дойдёт смысл хотя бы предлогов.

 

-10-

Весна. Весна!

Первой на тепло выползла мать-и-мачеха. Не такая уж редкость в горах. Наури нравились эти маленькие солнышки, женщина часто плела из них обереги сыну, подкладывала в карманы, оставляла у постели на тумбочке. Священные цветы. Отважные, любопытные, упрямые. Первые.

Элгон наклонился и сорвал дырявый побитый болезнью листок. Повертел в руках. Сверху – гладко. Снизу – мягкий ласковый войлок.

И как тут удаётся их выращивать? Вроде влагу любят, нет?

Юноша проворно взбежал на кучу гравия, раскинул руки. Ласковое утреннее солнце коснулось его щёк, плеч, груди, целовало каждую ранку, каждый синяк и ссадину. Били в тюрьме ощутимо, с усердием. Интересно, открой парень лицо, многое бы изменилось? Всё-таки происхождение в этой смешной стране очень ценилось. Семья, знаете ли. Традиции. Вся эта чепуха про Первых. Нда. Теперь, когда поседевший Турве напоминал скорее черновик человека, Элгон вполне походил на настоящего наследника. Будущее с заглавной буквы. Лучше, сильнее и умнее отца. Губернатор ничего не знал про власть, нет, лишь про подчинение. Слишком мягкий, вежливый, изворотливый. Попытавшись быть и ведьмаком и жрецом Владыки, Триггве в итоге стал великим. Великим Никем.

А Элгона боялись. О да, тряслись от его команды, ненавидели парней, вот что должен чувствовать дистрикт! Расслабились хвостатые, думали, что, кроме них, никто колдовать не умеет.

Знаете, почему губернатора Ривенгсена никогда бы не предали?

А невозможно продать Ничто.

Не возьмут.

Ошибся немного. Волна катилась слишком быстро, ребята работали чересчур шустро. Элгон хотел воевать долго, на износ, взрывы не были финалом, нет-нет. Готовились путать полицию, расшатывать войска. Некоторые гарнизоны уже удалось запугать, некоторые… Вот эти последние стоило подорвать. С жертвами.

И всё же, откуда тут мать-и-мачеха?

«Готовсь!» — рявкнул офицер.

Элгон выпрямился.

«Цельсь!»

Отдал честь.

«Огонь!»

Качнулся. Упал. Солдат спешно наклонился и надел на голову мертвецу мешок. Заклинание рассыпалось, но никто из расстрельного отряда не увидел настоящего лица террориста.

Как и просил Триггве.

 

«Роэль.

Роэль…

Трудно вот так начинать, дай чуть-чуть строчек, ладно? Собраться нужно. Да. Знаешь, стараюсь словить что-то важное, достаточно яркое, с которого всё остальное посыплется легко и неторопливо, как февральский снег. Смотри, сравнение нашёл. Ты говоришь, мыслить образами полезно, это смягчает, расслабляет.

Нужно это сказать. Я тебе изменял. С девушкой, если это успокоит. С жрицей давным-давно позабытого культа. Танцует. Сейчас – в дистриктах, получила разрешение на въезд. Заработок тут больше. У нас, я имею в виду. И… Безопаснее.

Заслужил пощёчину. Крик и ругань. Молчание даже.

Прости меня.

Частица погасла. Двор говорит, осколки слились, чудесное исцеление, Лебедь какой-то хитрый маг, раз без книг справился. Лебедь это мой врач, ты помнишь. Удивляются и боятся его. Листоне так старается попрятать навозные кучи семьи Ахесс’Наур, что забыл о собственных. Глупо считать, что Амин бескорыстен, но называть его глистом уже несправедливо.

Не даю больше кличек.

Извини, слишком по-книжному звучит.

Работаю адъютантом при отце, тут ничего странного. Мы с тобой женаты. Барийя ли придумала признать брак после твоей смерти? Знаешь, это как сломанная игрушка утром после дня рождения: «Ну? Этого же хотел?»

Хотел, мои жестокие ироничные господа.

 

Листоне вчера принёс документы об Элгоне. Его записали в жертвы пожара. Турве помог: вернувшись домой, отчитался перед губернатором, что пытался вытащить брата из огня, но обвалилась лестница. Бедняга запёкся.

Так говорят. В это верят.

Через месяц и две недели после расстрела почил и Триггве Ривенгсен. Писали, что мужчина превратился в иссохшего старика с клоками вместо волос: чуть-чуть на макушке, на висках… Губернатор знал, кого казнил Первый дистрикт. Возможно, не мог себе простить. Или просто устал нас видеть.

Такое бывает.

Передал власть Турве. Твой брат стал губернатором-курсантом. Без наследника, семьи, в истерзанном дистрикте. Хотя бы целый. Здоровый.

Так говорят.

Тебя почитают. Нет, серьёзно, провинция теперь гораздо больше любит Роэль Ривенгсен-Ахесс’Наур. Мёртвых принято чтить. И бояться. Как знать, может, духи однажды сбегут от Владыки и припомнят противным потомкам все гадости? Потому аккуратнее нужно с почившими. Помягче.

На верхний абзац я потратил полчаса. Двор так легко говорит «вдовец», что сам смысл слова потерялся где-то в их учтивых глотках. Застрял в зубах. Нелепое звание, глупое бессмысленное клеймо. Как подчёркивание: о, он уже опытен, но пережил трагедию. Уважаем его, господа, будем аккуратнее.

Вежливость, за которую хочется сломать нос. Они чувствуют, но могут только улыбаться и сорить словами, кидаться сладкими, приторно пахнущими лепестками. «Хоть бы забыл, хоть бы не заметил! Ах, как смотрит, Владыка Всемогущий!» — ноют их глаза, ресницы, брови, ухмылки и беспомощные улыбки. Боятся.

Не то, чтобы зря.

Я целый. Единый. Я один. Похож на Бестета. Сижу с хозяином, посматриваю на людей. Запоминаю. Записываю чёрточку за чёрточкой, точку к точке, потому что это и есть портрет. Запоминаю, именно. Но осторожно, чтобы не забыть тебя.

Отец Всеединый, не посылай такого наказания.

Прибыли кольца. Ты их всё-таки попросила у родни с болот. Я ношу своё. И не сниму, даже если начнёт врастать в палец.

Серебряное, рисунок, как на твоём поясе. Красивое. Простое. Грубоватое, но для мужчин же.

Верно?»

 

Верещали птицы. Утру радовались или будили друг друга. Недавно прошёл дождь, прибивший пыльцу к песку. Сильный ливень, но естественной природы. Около столицы иногда капает. Особенно весной.

Гладкие блестящие камни склепов и надгробий кидались друг в друга блюдцами солнечного света. Прозрачное золотое стекло брызгало на сонную траву, полузакрытые бутоны роз, пионов и маргариток. Эти цветы чаще всего приносили на могилы: в оранжереях растут охотно, вянут медленно, лежат красиво. На могилах малышей и молодых девушек стояли маленькие и большие корзинки с лилиями, ромашками и обязательно – кавалерской звездой.

Сегодня кладбище решили оцепить. Внимательные великолепные солдаты во влажной от росы форме синхронно опустили оружие и отдали честь. «Здравжелаем, мастер Эйнар», — сказали они одновременно.

Адъютант поморщился. «Тут же люди спят, Отец Всеединый», — подумал он, бегло осматривая ряды надгробий. Простеньких и пышных. Со статуями и без – просто плита на земле. Эти последние оформлены были старомодно, огромными буквами, украшены грубоватой суровой резьбой. Давние, значит. Раньше маг над собой гору хотел положить, не иначе.

Тысяча, пятьсот, двести лет. Разные тут дремали драконы. К востоку, огороженный невысокой кованой решёткой, стоял маленький городок крохотных склепов – резных кубиков высотой в половину человеческого роста. Урны Третьего взвода. Ничего себе. Наверно, тоже идея Листоне.

У входа во внутреннее кладбище стоял Амин, ставший секретарём Мизараэля, и два губернатора, Ахесс’Наур и Ривенгсен. Иронично. Турве ещё не привык ни к новому парадному мундиру, ни к обязательствам, что к нему прилагались. Абсолютно седой юноша казался едва не ровесником посвежевшему Мизараэлю, что мягко вёл беседу, слегка покачиваясь на месте. Говорили о политике, погоде и придворных. Тренировка такая – публика любила пустой треск, но красивый, тонкий и как будто умный. Губернатор Ривенгсен так не умел.

Ничего. Это придёт.

Эйнар дождался паузы и поздоровался. Турве посмотрел на него со слишком уж очевидной радостью, но поспешил отвести глаза и просто кивнул.

Ударил колокол.

Пора, что ли?

Вынесли урну. Невысокий мраморный сосуд с рельефом: стайка драконов сверху и танцующие длинноволосые нагие девы снизу. Ручки тоже были резные, их как будто обвивал плющ, листочки которого сделали из малахита. На ножке – какие-то красивые рифмованные слова. Либо молитва, либо обычные стихи.

Эйнар взял у Турве урну. Её. Жену. Подавил невыразимо сильное желание снять маленькую изящную крышку и коснуться пепла, хоть чего-нибудь, что было когда-то Роэль Ривенгсен. Там не предмет, в руках не вещь, нет.

А его жена.

Выдохнул. Выпрямился. Пошёл по устланной деревом дорожке, по бокам которой выстроились хмурые гордые кипарисы. Их бледно-зелёные ветки царапали чёрный мундир, касались погон, цепляли тихо звеневшие медальки. Тёмный коридор, пахнущий тишиной и святостью. Солнце сюда не пускали, здесь спали сумрак и скорбь.

Тут, в хвойной полутьме, стоял склеп правящей семьи. Двое мужчин с бесцветными лицами охраняли мёртвую женщину и ожидали ещё одну.

Усыпальницу расширили, пристроив ещё одну комнату. В первой, где больше тысячи лет назад Мизараэль похоронил свою мать, стены украшала традиционная резьба по камню, изображавшая Дом Народа и призыв Владыки. У стены напротив входа стоял саркофаг, накрытый традиционным для горных драконов двухцветным гобеленом. Наури и ткала. Здесь пахло еловой смолой, мокрым деревом и тёплым воском.

Эйнар остановился. Показалось, что пламя одной из свечек в стенных чашах шевельнулось. Гробница была действительно древней, простой и суровой, как будто выдолбленной в скале. Уютно ли здесь этой маленькой мягкой женщине? Лица на гобеленах хмурились, осуждающе глядели на сцену побоища на одной из стен, на маски воинов и изогнутых в дугу побеждённых.

Но ни одного изображения Владыки. Только драконы, эльфы и люди, убивающие друг друга, да резкие контуры гор и колючего леса.

Коротко поклонившись саркофагу, мужчина пошёл дальше по коридору, ко второй усыпальнице. Свечи горели и тут: три – у маленького алтаря Всеединой в левом углу напротив входа, три – у святилища Всеединого в правом. В двух окошках над нишей для урны висели огоньки, похожие на те, что бродят по болотам.

Эйнар шагнул внутрь. Пол устилал мох, густой и мягкий, гладивший лапками обувь адъютанта. На потолке, спрятавшись между тёмно-зелёной порослью, перемигивались светлячки.

От магии закладывало уши. Гудел охранный экран и заклинания, что поддерживали нужную влажность и температуру. Явно Мизараэль работал, для воссоздания болотного климата нужно много сил и особый талант. А подсказывал Турве: Эйнар слышал звон ауры нового губернатора. Так всегда бывает, когда заклинание используется тем, кто его придумал. Подпись, если хотите.

Искусная, тонкая, уютная. Комната домой. Кусочек сумерек. Помогала и Нисса, наверно. Тут было по-женски красиво: горельефы на стенах, которые, казалось, вот-вот сойдут с места и заговорят, запоют, защебечут; приятный запах цветов. Ненавязчивый, скромный. В традиционный драконий резной узор у пола и под потолком незаметно вплетались символы ведьм, по большей части растительные, ничего не значащие для остальных народов. Роэль что-то говорила о них. Некоторые были и на обручальном кольце Эйнара.

Приминая крошечные стебельки мха, мужчина подошёл к нише. Сжал урну. Там ведь Роэль, нельзя её отдавать, не в камень. Глупо.

Не надо.

На крышку упала слеза. Эйнар спешно прикоснулся к лицу. Сухое. Это сверху откуда-то капнуло. В угол неторопливо пополз огонёк, пробираясь сквозь густой непроходимый лес мха, влажный и холодный.

Нет, нельзя тут её оставлять, замёрзнет.

Эйнар протянул руку и потрогал табличку под нишей. Тёплая. Написано: «Роэль Ривенгсен-Ахесс’Наур». Да кто поверит, что этот пепел – она?! Она не грязь, не то, что можно в вазочку положить и любоваться, не цветок не… не вещь!

Но мужчина по-прежнему крепко держал урну, понимая и не принимая того, что там лежит Роэль.

Ещё несколько капель стукнулось о крышку. Тишина и темнота, что стояли рядом с Эйнаром, подошли поближе. Тихонько тронули плечи. Одна – левое, другая – правое.

«Ты умерла, — прошептал мужчина, глядя на урну. — Ты умерла».

Выпрямил руки и поставил жену в нишу. Тридцать один на двадцать восемь. Вот такой маленькой она была.

И будет отныне. 

e-max.it: your social media marketing partner

Добавить комментарий

Уважаемый читатель!
При конкурсном голосовании просим оценить текст, поставив оценку от 0 до 10 (только целое число) с обоснованием этой оценки.

Помним: 0 — 2: работа слабая, не соответствует теме, идея не заявлена или не раскрыта, герои картонные, сюжета нет;
3 — 4: работа, требующая серьезной правки, достаточно ошибок, имеет значительные недочеты в раскрытии темы, идеи, героев, в построении рассказа;
5 — 6: работа средняя, есть ошибки, есть, что править, но виден потенциал;
7 — 8: хорошая интересная работа, тема и идея достаточно раскрыты, в сюжете нет значительных перекосов, ошибки и недочеты легко устранимы;
9 — 10: отличная работа по всем критериям, могут быть незначительные ошибки, недочеты

Личный кабинет



Вы не авторизованы.

Поиск

trout rvmptrout rvmp

Новое на форуме

  • Нет сообщений для показа