Вызвав лифт, Евгений пристроил под мышку папку с документами, вытащил из нагрудного кармана сложенный вчетверо тетрадный листок, развернул его и стал рассматривать. При этом он улыбался широко и глупо, благо, никто его не видел. В это дождливое зимнее израильское утро в фойе государственной телефонной компании было тихо и пусто.

Разъехались двери лифта. Женя шагнул вовнутрь, продолжая любоваться рисунком, и нажал на кнопку верхнего этажа. Там находился отдел разрешений на производство работ рядом с телефонными кабелями. Евгений регулярно приезжал сюда за такими разрешениями.

Лифт шатнуло, и Жене показалось даже, что он не поднимается, а опускается. Оторвав, наконец, взгляд от рисунка, он ошалело уставился на пульт, на дисплее которого поочередно сменялись цифры: -21, -22, -23, -24…

Евгений натянуто улыбнулся: «Шутники, однако! Наверняка припрятали где-то напротив скрытую камеру, снимать испуганные физиономии жертв розыгрыша. Так не дождетесь же!»

Женя собрался c духом и изобразил непроницаемое лицо игрока в покер. Оно пригодилось ему тут же: лифт остановился, и в открывшиеся двери всунулось фиолетовое рыло какого-то мультяшного монстра.

Увидев Женю, чудище очень натурально остолбенело, а потом заорало и бросилось наутек, громко топоча громадными босыми ступнями. Женя постоял пару секунд, ожидая смеха и аплодисментов. Не дождался и шагнул в коридор.

Он оказался совсем не там, куда направлялся. Длинный, прихотливо изгибающийся коридор не имел явно выраженных стен и потолка, да что там – он и пола-то не имел, в привычном понимании. Овального сечения кишка, психоделически раскрашенная кислотными полосами всех цветов радуги, светилась, как внутренность лампы дневного света.

От этого зрелища у Жени немедленно закружилась голова. Он посмотрел в обе стороны и нерешительно вернулся обратно, в уютную прямоугольность кабины лифта.

Звук закрывающихся дверей заставил его вздрогнуть. Женя нажал на верхнюю кнопку с номером 3 на пульте и с облегчением понял, что на этот раз лифт идет, как и положено, вверх. Выдохнув облегченно, он посмотрел на все еще зажатый в руке рисунок. Монстр на картинке был ярко фиолетовым. У Жени зашумело в ушах, и пол ушел из-под ног.

С трудом, опершись на стену и постояв на ватных ногах, Женя вышел из лифта и зашагал в нужный отдел. Через минуту головокружение прошло, и впечатления стали блекнуть, как лужа на солнце.

Общаясь в отделе с чиновником, Евгений поймал себя на мысли, что вся поездка вниз  привиделась ему в мгновенном обмороке. «Надо бы сахар проверить», подумал он, вспоминая симптомы. Спускаясь на всякий случай другим лифтом, он просматривал в телефоне почту, и утреннее происшествие вспоминалось уже смутно, как сон.

* * *

Вечером Женя нащупал, переодеваясь, рисунок в нагрудном кармане, и зарыдал в голос, зажимая себе рот, уткнувшись лицом в рубашку. Бурные горькие слезы кончились быстро, и к обеду он вышел с обычным видом.

Жена ни о чем его не спросила, но, кажется, догадалась. После ужина, сидя рядом с ним в двойном кресле напротив телевизора, она сказала, глядя в экран, с нейтральной интонацией:

— Если не хочешь, я не буду больше класть тебе ее рисунки.

— Нет, что ты, ни в коем случае! Мне очень нужны эти приветы…

У Жени перехватило горло. Он поспешно схватил чашку с чаем и сделал большой глоток.

После «ухода» их Татки (они никогда не говорили «умерла», а только – «ушла») остались сотни ее неумелых рисунков, от самых первых — «каляки-маляки», до последних, по взрослому лаконичных и осмысленных.

Оставляя мужу на утро глаженую рубашку, Лена иногда клала в нагрудный карман один из детских рисунков. Это был как-будто привет от их девочки, из того далека, где она теперь находилась. Как письмо с дороги, из длинного путешествия.

Их дочь не дожила до своего девятого дня рождения. Опухоль съела ее за три месяца и усилия врачей ничего не изменили. Владик, классный врач-радиолог, старый друг еще по КСП и туристскому клубу, напился на поминках вдрызг, и рыдал в ладони на кухне.

— Если бы хоть на месяц, всего лишь на месяц раньше! Я бы вытащил ее, мы все успели бы…

А Женю алкоголь не брал, и только темная злоба наполняла его до краев, злоба на бессмысленное, злое и неостановимое время, отнявшее у них самое дорогое.

Похороны были осенью, в ноябре, а сейчас кончался декабрь, и католики уже отгуляли рождество, и по каналу Меццо гремела Рождественская оратория, а по российским каналам вовсю звучала Ирония судьбы.

Других признаков Нового года в доме не было. Не для кого было наряжать елочку, не для кого покупать подарки и зарывать их в вату возле Деда Мороза.

Женя заикнулся было насчет поставить елку, но Лена так на него посмотрела, что он передумал. Ему оставались только рисунки, появлявшиеся в кармане.

Евгений проснулся в два часа ночи, от грохота и света. За окнами бушевала зимняя гроза. Он прошел по дому, проверяя окна, и задержался в детской. Вспомнив случившееся утром, присел у стола и выдвинул ящик.

Да, они были тут, все вместе, мирно, не ссорясь. Зайчики, гномы, феи и монстры, лошадки, цветы, птицы, ангелы… Женя взял в руку картинку, одну из последних. Вспомнил разговор с дочкой.

— Что это, солнышко?

— Это ангелы, папа! Видишь, они с крыльями и летают. А я вот здесь, между ними, тоже летаю, только без крыльев. Мы дружим, поэтому они мне помогают. Они меня за руки держат, и мы вместе летаем, видишь, папочка?

— Вижу, вижу, милая! А ты вправду с ними дружишь? Может, можешь попросить у них … что-нибудь?

— А я уже попросила! Чего-то очень, очень хорошего!

— И что же они тебе ответили?

— Они говорят, что исполнят все наши желания, но по своему. Не тогда и не так, как мы представляем. Они говорят, что мы поймем, но не сразу. И поэтому не надо плакать. Никогда. Это только мешает им искать лучших возможностей.

Таня явно гордилась, что без запинки произнесла такую заковыристую формулировку. Женя осторожно обнял ее, стараясь не касаться бинтов на стриженой головке. Напоминание о бесполезной неудачной операции.

Они долго молчали, обнявшись, думая каждый о своем, хотя, может быть, и об одном и том же.

А сейчас Женя сидел, слушая раскаты грома, держал рисунок и вспоминал. Внезапно догадка кольнула в сердце. Сумасшедшая мысль захватила его врасплох и полностью.

Тогда, утром, он нажимал кнопку лифта, так же зажав в руке рисунок с монстром. А куда он попадет, держа рисунок с ангелами?

До утра уснуть Евгений не смог. Выехав ни свет, ни заря, к открытию он был на месте, возле здания телефонной компании. Позднее он не смог даже вспомнить утреннюю дорогу, с дождем и туманом.

В 8.00 Женя стоял возле лифта, пытаясь совладать с нервами. Он не замечал катящихся по щекам слез.

Появилась уборщица в форменном халате, посмотрела внимательно на плачущего парня с бумажным листком в руке и ушла обратно по коридору, толкая перед собой тележку со швабрами. Евгений зашел в лифт, и, ничего не видя от слез, нажал кнопку.

Лифт трясло и шатало. Женя успел успокоиться, спрятал рисунок в карман, вытер лицо руками. Двери открылись, и он шагнул наружу, не колеблясь. Только пришлось зажмуриться от яркого света.

Он стоял в вестибюле, из которого выехал. Но кое-что изменилось.

Света было слишком много, необычного, хотя и знакомого. «Да это же солнце», — догадался Женя.

Да, это было солнце. Щедрое, летнее. Оно лезло в фойе изо всех сил, как ребенок — в стаканчик с мороженым.

Евгений растерялся. Он вышел во двор, постоял, щурясь, впитывая полнокровную летнюю жару. Сбросил куртку, расстегнул воротник рубашки, присел на лавочку.

Похлопал машинально по карманам в поисках несуществующих сигарет. Полузабытая привычка. Он бросил курить в день свадьбы, сделал подарок молодой жене.

Рука нащупала телефон. Женя вынул его, посмотрел. Третий ЭлДжи, он раздавил его ключами  в кармане, осенью, в машине скорой помощи.

Женя посмотрел еще раз на телефон. На экране светилась надпись: второе июня, девять часов утра.

Евгений замер, слушая толчки сердца уже не в груди, а где-то под горлом. Если все это правда, если ему ничего не снится…

Получается, что у них еще есть время. Самое драгоценное на свете время.

Он сейчас же отправит Владьке грозную эсэмэску, и тот, ничего не спрашивая, устроит немедленно подробнейшее обследование в своей больнице. И они успеют и обнаружить болезнь, и победить ее.

Женя набирал текст трясущимся пальцем, а в ушах у него трубили трубы Рождественской оратории Иоганна Себастиана Баха. И музыка рассказывала, что времени нет, и смерти нет, и дружба с ангелами приносит иногда неожиданные возможности.

Он не догадывался, что скоро забудет все случившееся, как смутный сон. А общаясь на пикниках с другом, принимая от него комплименты гениальному и так вовремя случившемуся озарению, каждый раз будет оправдываться:

— Ангелы подсказали!