Произведение основано на истории психиатрической больницы Бедлум и городской легенде об убийце с Кроличьего моста, но по большей части является художественным вымыслом.

В жизни не вел никаких личных дневников и, может, сейчас бы не стал. Но у меня есть опасения – и небезосновательные, но об этом позже – что моей жизни угрожает опасность. Каких-либо убедительных доказательств пока не могу предоставить. Но на случай, если со мной произойдет что-то плохое, пишу это признание.

Денек сегодня погожий, и теплые лучи, проникающие через окна моего дома, укрепляют веру в свет, вселяют надежду на то, что завтра наступит. Но ласковое апрельское солнце способно лишь ненадолго развеять первобытный мрак, в котором все сущее пребывает испокон века. Как только светило скроется за горизонтом, наступит время существ, что кроются во тьме. Одно из этих существ, злобных, беспощадных и вечно голодных, уже поджидает меня за порогом этого дома. И сейчас я расскажу, какова причина моей в том убежденности.

Итак… С чего же начать? Мое имя – Джек Визлоу. Отец мой переехал из городка Блоуинг-Рок сюда, в Виргинию, по долгу службы, когда ему было двадцать семь. Тут познакомился и сошелся с матерью, они купили этот дом, где и родился я. Родители меня любили, и постарались дать все необходимое: заботу, хорошее воспитание и образование.

Отца уже нет в живых, он умер пару месяцев назад. Как и матери, ее Господь забрал еще раньше. Мне в прошлом месяце стукнуло тридцать пять. Держу небольшой бизнес, перевозки грузов. Занятость непостоянная, от заказа к заказу, но дохода хватает, как говорится, на хлеб с маслом. В этом доме живу один – жена давно ушла от меня, забрав с собой нашу малютку Венди… Это полностью моя вина. Был в моей жизни непростой период, о котором писать долго, да и ни к чему, когда мое психическое состояние балансировало на грани. И нет бы мне признать свою слабость, но вместо этого, набросив маску мнимого благополучия, я пристрастился к бутылке. Нет, не подумайте – даже в самом неприглядном состоянии я ни разу не поднял руку на Лили, мою жену, и тем более на дочь. Но, признаюсь, вел я себя порою как конченый мудак, что и привело к разрыву наших отношений.

Но сейчас эти сведения не имеют значения. Не знаю, сколько у меня осталось времени, а потому не стану слишком отвлекаться на такие детали. И да, если нашедший эти записи решит, что все далее написанное – плод воображения одинокого пьяницы, то смею заверить: вот уже месяца три или четыре ни капли спиртного не попадало в мой желудок. Готов пройти любые медицинские тесты, чтобы доказать – мое сознание сейчас чище горного ручья.

Когда на самом деле началась вся эта история, ведомо лишь Всевышнему, но я стал ее участником совсем недавно. Отец незадолго до кончины передал мне одну интересную вещь, поведав странную историю ее приобретения. Хотя рассказ его показался мне уж слишком диковинным, старик мой до самой смерти был ясен умом, поэтому я склонен верить в правдивость его слов. На тот момент возраст уже выбелил его волосы и скрючил тело так, что трудно было увидеть в этом немощном старике некогда бравого офицера полиции. Но это так: в прошлом отец мой много лет верой и правдой служил в местном отделении. Тут стоит упомянуть, что городок у нас небольшой и тихий, и ничего серьезнее краж да пьяного дебоша в нем не случалось десятками лет. Вот почему тот из ряда вон выходящий случай, что я услышал из уст отца, надолго запал в его память…

Мне тогда было примерно десять-двенадцать, потому события я помню смутно, а что и помню – долгое время не придавал этим обрывкам памяти значения. Помню лишь, что в какой-то момент родители безо всяких зримых причин отослали меня к родне отца. На попечении деда и бабушки я находился долгих десять лет. Связь с отцом и матерью в основном держал по переписке, изредка кто-нибудь из них приезжал в гости. Сперва я тосковал по ним, когда подрос – злился, тая обиду. Ежедневно я пребывал в недоумении, чем заслужил эту ссылку. А на вопросы слышал лишь уклончивые оправдания: это забота о моем же благе. Но после рассказа отца все части головоломки встали на места, сложив жуткую картину. Они и правда хотели защитить меня.

Источником бед нашей семьи стало одно нехорошее место. Располагалось оно не в самом городе – на отшибе, в чаще леса. Раньше звалось оно Делирум, а по-местному попросту дурка. Клиника для душевнобольных размещалась в этом здании в годы молодости моего отца, в настоящее время оно пустует. Причем, в той клинике держали не только безобидных чудаков, что часами смотрят в белую стенку и глупо хихикают. Были там и напрочь отмороженные, те, что, воображая себя зверем или каким сверх-человеком, а то и богом, не задумываясь вцепятся вам в глотку. Или выпустят кишки, смакуя выражение боли и страха на вашем лице. В общем, те, что опасны для общества, а потому пожизненно заточены в пропахших страданиями и злобой стенах.

Воочию мне это злополучное пристанище хворых духом довелось увидеть лишь раз, уже в зрелом возрасте, то есть спустя долгие годы после его закрытия. И скажу вам: то, что здание пустует и разрушается под натиском времени, лишь придает его облику мрачности. Посреди непролазной чащи, в которую мало кто надумает потащиться из праздного безделья, я видел белые, словно погребальный саван, шпили этого огромного дворца безумия. Близко к зданию не подойти: вокруг высоченная ограда с острыми пиками наверху, запертая мощными засовами, ключи от которых давно потеряны. А еще… Отчетливо помню эти жуткие статуи по сторонам от главного входа. Словно застывшие в грозных позах демоны, зорко следящие за каждым прохожим своими глазами-провалами. Melancholia и Mania Furiosa – Хандра и Буйное Помешательство, так назвал их мой проводник.

Даже заброшенной эта постройка производила неизгладимое впечатление. А тогда, в тысяча девятьсот четвертом, ее стены наполнялись криками безумия и стенаниями боли. Никто достоверно не знал, что там происходит, но слухи о клинике ходили самые зловещие. Мол, пациентов держат в кандалах, морят голодом и всячески истязают. Впрочем, пока события за ее закрытыми воротами не влияли на наш городок, никто не пытался вмешиваться.

И все же соседство с таким учреждением никому душу не грело. «Поди, сбежит какой полоумный в город, бед натворит», – то и дело сетовали горожане. В конце концов, жалобами и скандалами им удалось добиться закрытия дурки. Под ее нужды выделили здание в Лортоне, не такое ветхое, но поменьше, а значит, экономнее – ведь целый старинный дворец содержать дело затратное. Психов погрузили в автобус и отправили подальше, но последняя партия до места назначения не доехала. Что там случилось, уже достоверно не установить, но транспорт с безумными пассажирами попал в аварию, и уцелевшие пациенты разбежались по лесу.

Такой яркий случай за всю карьеру запомнить немудрено: отец и все его коллеги несколько дней шерстили окрестности, вылавливая буйно помешанных. Поиск иголок в стоге сена. Чокнутых, опасных иголок.

Я помню, что однажды отец не пришел ночевать, и еще долго не появлялся дома. Потом вернулся, в перепачканной, утыканной лесными колючками униформе, с уставшим, осунувшимся от недосыпа лицом. Подробно ничего мне не объяснял, сказал лишь, что было много работы, но все уже позади. Лишь спустя много лет, на смертном одре, он поделился деталями тех событий.

Всех беглецов изловили и отправили куда положено. Всех, кроме двух. Их звали Маркус Волстер и Дуглас Гриффин. За что в Делирум загремел первый, отец не вспомнил. А вот о Гриффине поведал историю, от которой мурашки по коже. В один год на Пасхальное Воскресенье, нарядившись кроликом, он убил всю свою семью – жену, сына, дочь. Его потом так и прозвали: Человек-кролик. Поговаривали, что он тайно исповедовал какой-то кровавый культ и убийства были ритуальными. А другие говорили, что убить родных ему приказали голоса в голове. Может быть, более точные сведения есть в его медкарте, что пылится в картотеке больницы по сей день.

Вот с этими двумя отцу пришлось изрядно повозиться. Двенадцатый день поиска, рассказал отец, ему особенно запомнился. Патрулируя окрестности, он нашел множество кроличьих трупов, зверьки были безжалостно убиты и частично съедены. Отец у меня – охотник опытный, сразу смекнул, что жизни их лишил вовсе не лесной зверь. Окоченевшие тушки разной степени сохранности валялись по всему лесу. По этому гнусному следу отец пришел к подземному переходу под железной дорогой. Такой сводчатый коридор, идущий сквозь насыпь, а по дну ручеек бежит. Так вот там, вдоль воды, было много трупов животных. Кроликов, по большей части. Там-то отец и нашел эту странную штуку, завернутой в грязную тряпицу. Небольшую – умещалась в ладонях, не то из металла, не то из камня, но легкую, словно дерево. У нее было множество граней, и на каждой выцарапана картинка с каким-нибудь человеческим органом. На одной грани глаз, на другой рука, стопа, сердце и так далее – общим числом двенадцать. Штука, вероятно, принадлежала беглецу, подумал отец и прихватил ее как вещественное доказательство.

На дереве, росшем сразу за переходом, он нашел висящее тело второго беглеца, Маркуса Волстера. Тот болтался на веревке из скрученной одежды, словно рождественская игрушка на ели, с распоротым брюхом и выпущенными кишками на манер мишуры. К руке его был прикручен самодельный топор, а на голову надет мешок, на котором был намалеван большой красный глаз. Красный – потому что кровью, она еще не успела обсохнуть на солнце. А еще у убитого было вырвано сердце. На ноге мертвеца висела записка: «Вы никогда не поймаете Человека-кролика».

А потом отец встретил его самого, Гриффина. Хоть тот и был псих, а смекнул, что с вооруженным человеком ему не тягаться. Попытался скрыться, подлец. Но во время погони попал под поезд. А, может, нарочно кинулся, сбежал от правосудия прямиком в Ад. «Вы никогда не поймаете» …, – душу самоубийцы за решетку не посадишь, так ведь.

Так и закончилась история с бегством пациентов дурки, но моя только начинается. По неведомым причинам отец никому не рассказал о вещице, найденной в логове маньяка. Как будто непреодолимая сила внутри многогранника завладела его разумом, приказывая не делать этого. И, хотя отец понимал, что это глупо, невозможно и незаконно, но он не смог противостоять, тайно унес находку домой и спрятал в нашем доме.

Страсти улеглись, через год все вспоминали эти события как страшный сон. Но на следующую Пасху не вернулся домой соседский пацан, Лесли. Долго искали мальца, а нашли на том самом дереве у того самого перехода под насыпью. Он висел так, как год назад обнаружили Волстера, а вокруг было множество тушек кроликов. Его позвоночник был вырван неведомой чудовищной силой. Но отпечатков или иных улик не нашли, как и убийцу. А через год все повторилось, погиб еще один горожанин. И на следующий тоже. Что примечательно: у каждого найденного в лесу мертвеца отсутствовал один орган или часть тела.

Горожане извели жалобами всех полицейских в округе. Возмущались, что страшно выйти на улицу, а на Пасху приходится запираться в домах и там, в ужасе пережидать неспокойные дни. Во время праздника на каждом шагу стояли патрули, а детям настрого было запрещено приближаться к страшному месту, прозванному в народе Кроличий мост. Но убийства продолжались, и никаких следов злодея не было обнаружено. В это не хотелось верить, но и не подумать об этом было невозможно: уж не призрак ли Гриффина бродит в лесу, ища отмщения? Именно об этом и шептались в городе.

Ничего этого я не знал, ведь именно после первого случая отец настоял на моем отъезде к родне, до поры, когда злоумышленник будет пойман и город станет безопасным. Все прекратилось само собой спустя десять лет после первого загадочного убийства. Всего на счету неуловимого серийника было одиннадцать жертв. Но… Если все же предположить, что им был неупокоенный дух Гриффина, то, вместе с Волстером, двенадцать. По числу граней на загадочном артефакте.

Когда убийства прекратились, я вернулся домой, наша семья и весь город наконец зажили спокойно. До того дня, как отец, почувствовав приближение смерти, не рассказал мне эту историю и не передал эту проклятую штуку.

Зачем он отдал ее мне – сам не знаю. Может быть, все те же зловещие силы, что многогранник вмещает в себя, окончательно затуманили его разум и приказали сделать это, чтобы проклятье передалось дальше. Я мог бы отнести ее в полицию. Или попросту выбросить от греха подальше – к чему мне хранить безделушку психа? А, может быть, ее можно неплохо продать ценителям такой ерунды. Но я не могу… Каждый раз, как беру ее в руки, я смотрю и смотрю на эти мутные потертые грани, на эти гротескные формы, испещренные неизвестными знаками – и мне не отвести взгляд. Лишь прилагая чудовищные усилия, удается оторваться от этой демонической штуки и спрятать ее подальше от глаз моих. Не хочу даже приближаться к комнате, где она хранится, чтобы не поддаться соблазну. Но долго держаться я тоже не в состоянии, она словно манит, зовет меня, проникает мыслями в мой разум, кошмарами в мои сны.

Сны… С той поры они все ярче, реалистичнее, и вместе с тем страшнее. То я вижу в них зловещую фигуру в темном плаще, с остроклювой маской на манер чумных докторов из Средневековья. То дома, горящие вместе с еще живыми людьми. То служителей неведомых культов, совершающих бесчеловечные обряды с кровавыми жертвоприношениями. Или стены той страшной заброшенной больницы – а ведь я никогда не был внутри и не знаю, как они выглядят! В этих чудовищных ночных видениях я безучастным зрителем взираю на чужие судьбы множества незнакомых мне людей, являюсь свидетелем того, что произошло задолго до моего рождения, и рождения моего отца. Словно хроники далеких событий, связанных между собой – но чем?

Последнее, что я видел во сне – был он, Гриффин. Точнее… Я никогда не видел его раньше, хотя бы на фото или вырезках из старых газет. Но я убежден, что это был именно он. Хотя я даже не разглядел лица – на человеке из сна была маска. Пожалуй, и не маска, а бесформенный холщовый мешок, с абы как пришитыми к нему длинными лоскутами, свисающими, словно кроличьи уши, и большими пуговицами на том месте, где на лице должны быть глаза. В одной руке у него был топорик, а в другой кроличья тушка. Он ничего не говорил мне, только смотрел. Да-да! Непонятно, как он видел через мешок на голове, но я был уверен, что эти глаза-пуговицы неотрывно наблюдают за мной. Этот призрак, или кто он там, не двигался с места, но меня пробирал неописуемый ужас от этого зрелища. Я проснулся с криком, весь в холодном поту.

С той поры я не сплю. Не знаю точно, сколько уже так, я потерял счет времени. Но желания засыпать у меня нет ни малейшего, раз по ту сторону сна меня ожидает один лишь кошмар.

Только пусть нашедший эти записи не спешит посчитать меня спятившим. Недавно мои опасения подтвердились. Этим утром я вышел на крыльцо и обнаружил у дверей мертвого кролика. А рядом – глубокие зазубрины на деревянных ступенях, оставленные как будто топором. Это его метка, что тут гадать! Он предупредил меня, что вернулся за той чертовой штуковиной, которую когда-то отобрал у него мой отец. Вернулся, спустя двенадцать лет. Будь проклят он и его безделушка! Но мне, скорее всего, никто не поверит…

Пока я это писал, не заметил, как за окном стемнело. Сейчас уже где-то в районе полуночи. Уверенность и надежда гаснут во мне столь же быстро, как погасли лучи дневного света. Никогда еще не чувствовал такого страха, оставшись один в пустом доме. Я словно брошенный ребенок, ей Богу… У меня есть оружие, и я не собираюсь сдаваться без сопротивления. Но мой противник – точно не человек, это очевидно. Может призрак, а может демон из бездн Ада. Какая разница, если любые мои усилия могут оказаться безнадежными?

Снаружи доносятся чьи-то шаги, я отчетливо слышу хруст веток и скрип рассохшихся ступеней крыльца. Нет, это не ветер колышет деревья, не вышедший из леса енот или опоссум, я знаю точно! И гостей в такой час я не жду. Нужно пойти, посмотреть, прав ли я…

Возможно, эта ночь станет для меня последней. Если после сегодняшней записи не появится новых, то, скорее всего, так и есть. А потому прошу любого, кто найдет этот дневник, незамедлительно отнести его в полицию. И… Передайте Люси и Венди, моим жене и дочери, что я люблю их и прошу прощения за все то зло, что причинил им.

И еще… Если вы найдете в этом доме или в его окрестностях эту дьявольскую штуку с двенадцатью гранями – заклинаю, ни в коем случае не приближайтесь к ней! Оставьте ее там, где обнаружите – пусть это исчадье подавится своей безделушкой! Создателем заклинаю, не трогайте ее!