Они шли по центральной дорожке христианского кладбища, Джек и его друг – Андрей Щетинин. Адрюша был страшно  щупленький, белокурый мальчишка четырнадцати лет, но даже инфантильный Джек, которому было только тринадцать, выглядел старше. Андрюшины ноги, торчащие из шортиков, с гипертрофированно крупными коленями, были настолько худыми, что больше напоминали голенастые лапки цапли. Он был чрезвычайно простодушным и наивным, и часто преувеличенно громко смеялся, даже когда было совсем не смешно. Но сейчас обоим было не до смеха, солнце уже зашло, но полная луна хорошо освещала могильные камни из чёрного гранита, с выбитыми портретами.

Они жили недалеко от кладбища и любили здесь гулять. Среди еврейских могил, которые сразу выделялись выбитой звездой Давида, среди могил больших шишек. Для начальства был выделен специальный ряд с краю территории, на котором мирно соседствовали представители всех религиозных конфессий и атеисты. Из их близких здесь была похоронена только тётя Андрея. Проведали её могилку, поправили лежащий букетик пластмассовых цветов, и решили, что пора возвращаться домой. Живот Джека уже громко требовал встречи с ужином. Он похлопал друга по плечу…

– Айда по домам. Видишь, темно уже совсем.

Они настолько часто здесь бывали, что привыкли к этой тихой атмосфере кладбища. Ночь среди могил их не пугала, но живых тянет к теплу и свету, и они побрели домой.

Вдруг Андрюха остановился перед могилкой лётчика. Она величественно возвышалась над прочими памятниками, а на её верхушке бронзовый самолётик как будто старался улететь ввысь. Это был их самый любимый памятник. Они даже не помнили имени этого пилота. Могилка как бы жила собственной жизнью и не принадлежала уже похороненному человеку.

Андрей, задумчиво глядя на модель истребителя, тихо сказал:

– Когда мои родители умрут, я им поставлю самые лучшие и самые дорогие памятники.

Джек даже вздрогнул и хотел было возразить, но никак не мог придумать, что сказать. Он твёрдо знал, что это неправильно, но почему… он не понимал. Наконец, решился:

– Ты это, Щетин, ты не прав, так нельзя говорить.

Андрей грозно уперев ручки в худенькие бока, выпалил:

– Чего это нельзя? – Андрей очень не любил когда его называли Щетином.

Джек молча пожал плечами, он не знал почему, это было для него как нечто само собой разумеющееся. Но решил, что не будет спорить с другом.

– Ладно пошли, не кипятись.

Вокруг не было ни души, и только чёрный дрозд опасливо косился на двух мальчиков, которые нескладной походной удалялись от его гнезда.

* * *

Прошло десять лет. Он сидел в гостиной своего друга Андрея. Рядом шептались незнакомые ему старушки с грустными минами, а он почему-то не чувствовал грусти, а только всепоглощающую пустоту. Как будто вырвали кусок его жизни. Сочувственные вздохи, неприятно пахло формалином и тройным одеколоном. Трельяж закрывала белая простыня. Рядом плакала Люба Щетинина, сестра Андрея, не обращая внимания на потёкшую тушь.

Андрей лежал на спине. Лицо было неестественного цвета, бледно-желто-синее.

Почему он умер? Как? За что? Душа кричала. Он не понимал почему это произошло. И лицо… на лице щетина. Он всегда был идеально гладко выбрит. Откуда щетина?

Джек вспомнил, когда им было по восемь лет, андрюшкины родители отпустили сына переночевать у него дома. Они допоздна шушукались, хихикали и тогда твёрдо решили, что никогда не женятся, а будут жить вместе. Когда он маме сказал об этом, она очень долго смеялась, а он не мог понять, что в этом плохого.

Маятник настенных часов мерно покачивался, ритмично отдаваясь в его сознании глухой болью. Папа Андрея – дядя Толя, бывший военный лётчик, сидел, закрыв лицо руками. Одна старушка беспрерывно что-то рассказывала. Что, он не слышал. Это были для него просто звуки. Это же неправильно. Папа хоронит сына. Почему? Сейчас ведь не война?

И тут он вспомнил тот вечер на кладбище и понял. Он сразу всё понял, почему ему так не понравилось обещание Андрюшки поставить своим родителям самые роскошные памятники. Мама всегда его ругала, когда он загадывал на будущее. Она ему говорила по кабардински «Тхьэм жиlэмэ», как Бог скажет, как в русской пословице: «Человек предполагает, а Бог располагает».