Синий Сайт
Всего на линии: 526
Гостей: 526
Пользователей онлайн: 0

Пользователи онлайн
Никого онлайн нет!

Последние 3 пользователя
Д. Красный
Dima
Dima

Всего произведений – 5050

 

Про то, что не имеет названия

  Рейтинг:   / 3
ПлохоОтлично 
tim_jur
Проза
-
Романтика
12+ (PG-13)
32 000
Рассказ о первой любви.
закончен
конкурс «Заветное желание»

 

     

                                        Про то, что не имеет названия

    

    Как-то в конце октября мама пришла с работы позже обычного. Снимая в прихожей пальто, она сказала, что заезжала в «дом творчества» и записала Егора в студию живописи. «Руководитель там интересный: с бородкой, с трубкой, ― важно так грассирует: «Наборрр у нас, пррравда, окончен… Ну, пррриводите. Только это студия станковой грррафики, а не живописи». По стенам гипсовые маски, акварели ― сама бы с удовольствием ходила. Всё лучше, чем чертей рисовать». «Чертями» мама называла солдат и дроидов, что десятками выходили из-под его пера и гибли на полях тетрадей. Напоминали они, скорее, муравьев или пиктограммы, которыми он записывал хроники фантастических сражений. На самом деле Егор больше играл, рисуя, чем пытался что-то изобразить, ― и вот доигрался.
    «Когда же он будет все успевать? ― возразил папа. ― Седьмой класс, к тому же у него бокс четыре раза в неделю». (Егор второй год занимался боксом, и уже выиграл несколько турниров, два из них на выезде в другом городе). «Ничего, успеет ― меньше времени на всякую ерунду останется». ― «Ты рассуждаешь, как сержант в армии, ― сказал папа, ― солдат не должен болтаться без дела, чтобы в голову не лезли дурные мысли». ― «Ну что ж, по-своему и сержанты правы». Вот такая у него мама ― у нее, как говорит папа, не забалуешь.
    На следующий день он уже сидел с карандашом во рту перед чистым листом ватмана, приколотым к чертежной доске, и разглядывал огромный апельсин, стараясь понять настоящий он или нет? Апельсин был частью «постановки», как назвал художник сооружение из облезлого чучела петуха; «дрррапиррровки», красной тряпки в жирных пятнах, служившей, вероятно, в том числе скатертью; и растительного гипсового рельефа, разместившееся на стуле у противоположной стены. Для настоящего он был слишком велик, но в ярком свете направленной на стул лампы выглядел как живой. Чтобы подойти и потрогать, об этом не могло быть и речи: все, сколько тут было «студистов», рисовали только петуха и апельсин, то и дело прицеливаясь через кончики поднятых карандашей. Егор недоумевал: зачем столько одинаковых изображений? ― точно такие же петухи с апельсинами, только в разных ракурсах, были развешены по стенам… Но тут сзади подошел художник ― Егор узнал его по запаху табака и душистого мыла ― и стал показывать, как следует размечать лист.

    В просторной студии с высокими старинными окнами никто ни с кем не разговаривал. Егор, например, когда рисовал, любил делиться творческими планами с друзьями, а тут царило полное молчание, прерываемо лишь чьим-то поминутным шмыганьем. Может быть, они не знают друг друга, думал Егор. Особенно его поразил один мальчик в свитере, с испачканным в грифеле носом, похожий своей взлохмаченной шевелюрой на юного Бетховена. Он постоянно шевелил губами и размахивал в воздухе карандашом, словно дирижировал невидимым оркестром. Рухни сейчас потолок ― а потолок, украшенный лепниной, грозил вот-вот обрушиться: этажом выше галопировал танцевальный кружок ― и он ничего не заметит. Но вот к Бетховену подошел художник, сделал какое-то замечание и назвал его Оксаной ― тогда Егор решил больше ничему не удивляться.
    Через несколько занятий на ватмане проступили контуры петуха. Егор испытал щемящее волнение под ложечкой и даже отважился подойти переложить сдвинутый кем-то апельсин и лишь глухо огорчился ― и вместе с тем пришел в восхищение, ― почувствовав, какой он твердый, холодный и легкий, но это было уже не столь важно.
    Художник, будто верховный жрец, лишь изредка сходил на землю, чтобы пройти по рядам и сделать замечания, вроде: «Обрррати внимание, что темнее ― петух или яблоко?» (Оказывается, это было яблоко! После его слов Егор стал видеть в муляже некий гибрид апельсина и яблока, или вернее: то апельсин, то яблоко.) Затем он снова исчезал у себя за «ширррмой». Туда к нему пробирались, судя по разговорам, собраться по цеху, такие же небожители: «Белой что ли не было?» ― «Нет, два пузыря красного взял», ― и слышался звон, очевидно, баночек с краской.
    Однажды, когда апельсин на рисунке напоминал уже чугунное ядро, Егор почувствовал, как кто-то остановился за спиной и разглядывает его творение. Он решил, что это ― художник (но тот только что набил трубку и вышел, иногда он мог исчезнуть до конца занятий). Егор обернулся: это была девочка-Бетховен. Вызванный ее вниманием, приятный озноб стал пробираться по желобку между лопатками, охватил всю голову. Девочка зашла сбоку, бесцеремонно ― «Ну-ка, дай!» ― забрала у него карандаш и начала штриховать петуха. У Егора не хватило сил воспротивиться такой наглости: сладкий дурман окутал его с ног до головы, словно хрупкая рука водила не по бумаге, а по его волосам.
    ― Вот так надо штриховать. Понял? ― сказала Оксана и вернула ему карандаш.
    Он кивнул, хотя ничего ровным счетом не понял, а из-за странной слабости в руках выронил юркий огрызок. Тот с деревянным стуком упал на пол и покатился, девочка быстро нагнулась, поймала карандаш и протянула острием вверх
    ― Не роняй, а то грифель расколется, ― сказала она, глядя Егору прямо в глаза.
    Он впервые видел ее так близко. Серьезные, непроницаемые вишни, без зрачков, но с янтарным ободком по краю, прожгли его насквозь ― от глупого озноба не осталось и следа. Он был смят, обескуражен, взъерошен, словно куст остролиста внезапно налетевшим порывом ветра.
    Егор забыл про натюрморт и не сводил глаз с узкой спины и тонкой шеи, державшей на себе копну черных волос. Старался сообразить, что же это было: простое желание помочь ему или нечто другое? Сочинял, как подойдет и что скажет этой нахальной девчонке. Хотелось выдать что-нибудь саркастическое, чтобы показать свой ум. Например, про облезлого петуха, что он стал похож уже на ворону. Или про художника, который называет апельсин яблоком. В глубине души, однако, он знал: ни за что на свете не решится даже приблизиться к ней, к этим огненным, несмотря на черноту глазам. Они не пускали его к себе, словно включали невидимый защитный экран.
    Вернулся художник и сказал всем собираться домой. Егор наблюдал за девочкой, как она складывает свои вещи в пакет, и неожиданно, словно подгоняемый какой-то силой, надел куртку и вышел в коридор. Стал спускаться по стертым ступенькам, стараясь удержать приятный озноб, но уже не поверх кожи, а в сердце, только теперь к нему примешалось какое-то печальное дуновение. Он не спешил, словно ждал чего-то. Уже внизу обернулся: по лестнице сбегали два студиста, один старше другого, но оба младше его, ― и направился к двери. И вдруг ― не поверил своим ушам:
    ― Эй, мальчик! ― Он оглянулся: на верхней площадке стояла Оксана, наглухо застегнутая в длинный, серый плащ с капюшоном, из-под которого пронзали черные глаза, и протягивала его пенал: ― Это ты оставил?
    Егор хлопнул себя по лбу и пулей взлетел наверх. Остановился на две ступеньки ниже, весь сияя, как если бы ему вернули не пенал с карандашами, а кошелек полный денег.
    ― Ага, мой, спасибо большое! ― выпалил он радостно.
    ― Большое пожалуйста! Маша-растеяша, ― сказала Оксана и стала спускаться. Егор пошел следом. Даже то, что у нее иногда проскакивала легкая картавинка, казалось ему восхитительным.
    ― Совсем из головы вылетело, ― сказал он каким-то неестественно звонким голосом.
    ― Хорошо, голову не оставил, ― сказала девочка, шествуя чуть впереди него.
    У выхода Егор вспомнил, что кавалер должен открыть дверь и пропустить даму вперед, но почувствовал нерешительность ― и прошел за ней следом. «Ну и ладно, может, она ничего и не заметила», ― заглушил он в себе поднимавшийся стыд.
    На улице было темно, недавно прошел промозглый дождь. На крыльце под фонарем Оксана вдруг остановилась и повернулась к нему, в глазах мелькнула растерянность.
    ― Ой, ― похлопала она себя по карманам, ― я перчатки на стуле, кажется, забыла…
    ― Я сейчас ― мигом… ― Егор метнулся к двери, взмыл по лестнице. Художник как раз выключал подсветку натюрморта, он едва взглянул в его сторону.
    ― Мы перчатки забыли… Можно? ― Не дожидаясь ответа, Егор сгреб со стула лежащие одна на другой розовые вязаные перчатки и радостно крикнул: ― До свидания!
    Спускаясь по лестнице, он придумывал, как бы так пошутить насчет оставленных перчаток. Вот мол, две Маши-растеряши собрались, или: сама Маша-растеряша, а еще обзывается.
    Но Оксана не приняла шутку, она ждала его на том же месте, где он ее оставил, и глядела на рассекавшие лужи, сверкающие, как елочные игрушки, в свете фонарей машины.
    ― Я из-за твоего пенала перчатки забыла, ― сказала он серьезно. ― Если бы не твой пенал, разве бы я забыла перчатки? (На этот довод Егор не нашел, что ответить.) Тебе в какую сторону? (Егор махнул рукой по направлению к дому.) И мне туда же. Ну, пойдем ― или будем тут стоять?
    Они вышли через калитку и зашагали по мокрому, блестящему, как спина морского змея, тротуару. Егор шел и не мог придумать, о чем бы заговорить. Молчание становилось невыносимым ― и, чем дольше он напрягал фантазию, тем меньше шансов у него оставалось найти какую-нибудь тему для разговора.
     ― Хочешь, я дам тебе книжку по рисованию? А то Николай Львович ничего толком не объясняет, ― нарушила Оксана тягостное молчание, Николай Львович был их преподаватель графики. ― Тебя как зовут?
    ― Егор.
    ― Из-за леса, из-за гор... ― пропела она шутливо и засмеялась, сверкнув глазами из-под капюшона, только теперь ее взгляды не оставляли ожогов в его сердце, а скорее, наполняли его невыразимым восторгом. Выбившиеся черные волосы красиво обрамляли узкое лицо:
    ― Я не из-за гор ― и не дедушка, ― обиделся он понарошку. — Я ― просто  Егор.
    ―  Меня ― Оксана, ― сказала она серьезно, словно отметая все шутки, сняла перчатку и протянула на ходу руку.
    ― А я знаю… ― Егор замешкался, вытирая тайком вспотевшую пятерню о джинсы, наконец пожал сухую, узкую ладошку. ― Будем знакомы… ― пробормотал он смущенно. Хорошо, что в темноте не видно, как наливаются кровью и горят его уши. Было дико пожимать руку девочке, обычно он здоровался так с пацанами, а тут тонкие, горячие пальцы обвили и слабо стиснули ладонь…
       Некоторое время они шли молча, глядя себе под ноги и размахивая пластиковыми пакетами из супермаркета.
    На перекрестке Оксана остановилась.
    ― Ну всё, мне туда, ― показала она в сторону, противоположную той, в которой жил Егор. ― Ну что, принести тебе на следующее занятие пособие по рисованию?
    ― Да, можно, ― пробормотал Егор и вспомнил, что должен сказать кавалер, когда дама начинает прощаться. ― Давай я тебя провожу, что ли…
    ― Не надо, я тут недалеко живу, а тебе еще топать. Ну все, до пятницы. ― Она снова сняла перчатку и протянула ему руку. Сейчас он даже не успел вытереть ладонь. И снова два электрических разряда от ее глаз и пальцев прошли по телу и взорвались в сердце огненным шаром, погнав кровь к его ушам.
    ― Пока… ― только и выдавил из себя Егор, глядя вслед удаляющемуся плащу с капюшоном, похожему на скафандр. Оксана оглянулась, махнула рукой и крикнула:
    ― Осторожно через дорогу.
    Дома Егор не переставал думать обо всем происшедшем. Как случилось, что с утра они не были даже знакомы друг с другом, а теперь, кажется, нет никого ближе, чем эта странная девчонка. Однако мысли постоянно уплывали куда-то, а на их место накатывали горячие волны счастья, они затопляли все его существо ― уши его горели непрестанно. Уже лежа в кровати, он представлял, как к ней по дороге домой пристанут хулиганы, а он случайно окажется рядом и разбросает их точными боксерскими ударами. Или нет: лучше пусть ее похитят террористы, и он, вооружившись до зубов, как Шварц в «Терминаторе» и в другом фильме, название которого он забыл, перебьет всю шайку и вызволит пленницу. При каждом воспоминании о ней перед его мысленным взором стояли черные, серьезные глаза… В ту ночь ему снилась какая-то радостная белиберда, в которой было все, кроме Оксаны. Но, когда его разбудили утром, он вскочил сразу, бодрый, счастливый, уверенный, что жизнь его удивительным образом изменилась, и впереди ждет еще больше самого невероятного.
    Однако ничего не происходило: все та же рутина дома, в школе, на тренировке ― все те же обыденные, знакомые лица. И погода на дворе скверная ― а ему казалось, что весь мир должен плясать и подпрыгивать от счастья. Постепенно он успокоился, решив, что ничего и не было ― ему все почудилось.
    Когда в пятницу Егор вошел в студию, то сразу увидел, что Оксана поставила свой мольберт рядом с его чертежной доской. Он хотел тут же повернуться и уйти, но заставил себя сделать шаг вперед, как на ринге. Оксана подправляла его рисунок, сидя на своем стуле, ей пришлось изогнуться, чтобы доставать до доски. Поздоровалась, не отрываясь от работы. Его место было свободно. Егор кинул пакет на пол и сел, не зная, чем заняться.
    ― На, пока книжку почитай. ― Она достала из своего пакета большую, потрепанную книгу. Егор стал листать, рассматривая иллюстрации: заключенные в клетку геометрические фигуры, цветочные вазы, человеческие головы. Если бы его сейчас спросили: покажи, где на рисунке цилиндр, а где конус, ― он вряд ли даже понял вопрос, не говоря о том, чтобы отличить одно от другого.  
    Из-за ширмы, откуда только что доносилось бульканье, очевидно, добавляемого в краску растворителя, вышел Николай Львович, занюхивая что-то лоснящимся рукавом. Однажды Егор заглянул туда: в отгороженной крашеной фанерой конуре на мольберте пылилась картина, прикрытая тряпкой, еще с десяток неоконченных холстов, натянутых на подрамники, стояли в углу. На тумбочке кипел замызганный чайник, теснимый стопкой грязных тарелок, с торчащими из нее вилками. У противоположной стены стоял продавленный диван.
    Художник увидел перестановку в студии и крякнул:
    ― Оксана, у тебя же освещение изменилось, да и ррракурррс уже не тот.
    ― Ничего, я все помню, мне одни доделки остались. Я только новенькому помогу.
    Николай Львович остановился у них за спиной и сделал несколько замечаний по исправлению рисунка.
    Егор хотел вернуть книгу, но Оксана сказала: это тебе ― прочитаешь, тогда отдашь.
    Теперь они постоянно сидели рядом. Оксана объясняла ему законы перспективы, показывала, как можно улучшить штриховку, потерев ее кусочком бумаги, «хоть это и не правильно», как с помощью ластика создать блик и рефлекс ― пушечное ядро на его рисунке сразу приобрело форму шара. Егор смотрел на шепчущие губы и мало что понимал. Он прямо тупел в ее присутствии: никогда он не чувствовал себя таким безмозглым, беспомощным и ― счастливым.
    Домой они тоже возвращались теперь вместе. Наконец Оксана разрешила проводить ее до подъезда. Они шли темными, незнакомыми дворами, и Егор мечтал об одном, чтобы на них напала местная шпана. Прилив лютой храбрости и презрения ко всему миру переполнял его в эту минуту. Они разговаривали об искусстве.
    ― У тебя какой любимый художник? ― спросила Оксана.
    ― Не знаю.
    ― Ну что, ты ни одного художника не знаешь?
    ― Почему? ― знаю… Как его?.. Который «Мишку косолапого» нарисовал?
    ― Написал ― маслом «пишут». Шишкин, что ли?
    ― Ага, Шишкин
    ― А у меня ― Питер Брейгель Старший.
    ― А почему он «старший»?
    ― Потому что был еще младший. Я тебе принесу его репродукции. ― Неожиданно она показала на окна в третьем этаже: — Там я живу.
    Они остановились под козырьком подъезда. Оксана протянула к нему обе руки и застегнула до подбородка ухарски распахнутую куртку. Егор снова расстегнулся до пупа.
    ― Ты думаешь это красиво? Сразу видно: балбес какой-то идет, ― сказала девочка и властным движением отвела его руки, резко подтянула бегунок до самого верха, прищемив молнией обозначившийся кадык. У Егора не дрогнул ни один мускул на лице, он стойко выдержал испытание, только слезы выступили из глаз. И все равно, несмотря на боль, его снова охватил приятный озноб. Сколько бы было крика, слез, обвинений, если бы мама, застегивала куртку и защемила ему кожу на горле!
    ― Нечего форсить: схватишь воспаление легких, не сможешь ходить на тренировки ― и тебя поколотят на «России». ― Нет, Егор и не думал хвастаться перед ней своими занятиями боксом, просто на вопрос, почему он не ходит в студию каждый день, «пришлось» ответить, что нужно готовиться к «городу», и у него не хватит тогда времени на уроки. И все равно приятно было сообщить ей об этом.
    ― Я, может, еще «город» продую. Придешь на соревнования? ― Сергей Петрович, тренер Егора, сказал ему, что если выиграет городской турнир, то весной поедет на «Россию».
    ― Не продуешь, я знаю: выиграешь и «город», и «Россию». Но на соревнования я не пойду, потому что бокс не люблю. Ты не обидишься?
    ― Да ну, ерунда какая…
    ― Как только придешь домой, позвони мне, ― сказала она напоследок.
    Егор направился в сторону дома, но, услышав, как грохнула железная дверь, вернулся назад, только теперь встал вдалеке от подъезда и фонаря, чтобы никем незамеченным, глядеть на ее окна. И хотя они были зашторены, ему достаточно было видеть светящиеся занавески и знать, что за ними она. Он весь продрог, молнию на куртке застегнул уже сам до носа, руки засунул в карманы джинсов, чтобы согревать ими бедра, а бедрами греть руки, однако дивное видение ее занавесок никак не отпускало его. Казалось, никогда в жизни он не видел ничего прекраснее, чем этот светящийся квадрат в полоску. Возможно, Егор простоял бы всю ночь, окончательно замерз и заболел, но тут в его кармане зазвонил телефон: мелодия была ее! Он чуть не выронил трубку окоченелыми руками: «Ты почему не звонишь? Все нормально? Ты дошел до дома?» ― «Да, я уже дома, все нормально», ― соврал Егор. ― «Ну все, пока». ― «Пока»…
    Этот короткий разговор вывел его из оцепенения. Ему вдруг стало жарко от одного ее голоса. Егор побрел домой, не сводя глаз с имени, высветившегося на телефоне…
    Он удивлялся самому себе, своей готовности покорно сносить все ее выходки. Особенно, когда она распоряжалась им и его имуществом: могла, например, взять без спросу и наточить ему «правильно» карандаш, или, как сейчас, застегнуть молнию, ― никому из сверстников не позволял он таких вольностей, словно бывал парализован ее движениями, обездвижен взглядом. Что, вообще, происходит? Это не то, что показывают по телевизору, может быть, что-то похожее слышалось в песенках про любовь, но он к ним не очень прислушивался, книг почти не читал, только когда заставляли родители, да и разве прочтешь об этом в детских книжках. Можно было, конечно, взрослые почитать, но они казались Егору такими заумными и скучными. Как-то он взял в руки роман, что читала мама, полистал, не нашел ни одной картинки да и отложил в сторону. Одно он сознавал определенно, что это не дружба: дружить легко и весело, а не так мучительно. И любовью это назвать нельзя: любовь ― это как у взрослых в кино: поцелуи, объятия и прочее, ― а тут даже прикоснуться страшно, какой-то сладкий, цепенящий ужас.
    Как-то Егор по заведенному уже обычаю готовился проводить Оксану. Они засиделись за мольбертами до позднего вечера. Николай Львович, как ушел за ширму, так больше оттуда не появлялся. У студистов зазвонили телефоны ― беспокоились родители ― и они сами без объявления стали собираться домой. Егор тоже сложил свои вещи, однако Оксана уходить не спешила.
    ― Ты меня не жди сегодня, я сама дойду, ― сказала она Егору, продолжая доделывать, свой и так уже, на его взгляд, совершенный рисунок.
    ― Как же ты дойдешь ― уже поздно! ― удивился он.
    ― Я сказала «дойду», значит, дойду, ― сказала Оксана необыкновенно резко и потом добавила мягче: ― Мне нужно срочно закончить сегодня рисунок: завтра его отправляют на конкурс.
    ― Давай я тебя подожду.
    ― Егор, иди, пожалуйста, прошу тебя! ― произнесла она взрослым тоном, в котором кончалось терпение.
    Егор пожал плечами, оделся и пошел к выходу. Внизу уже гремели ведрами, и на их этаже по коридору, елозя шваброй, на него надвигалась спиной вперед женщина в спортивном костюме и сапогах. Опасаясь гнева уборщиц, он проскользнул по грязной полоске пола и вышел вместо ноябрьской ночи ― в слепящую, белую мглу….
    Повалил первый снег ― а он и не заметил, сидя в теплой, ярко освещенной студии, что мир стал черно-белым. Редкие машины проносились с приглушенным шипением по угольной дороге, с трудом пробивая фарами летящую, казалось, вверх молочную завесу. Газоны были сплошь белые, а деревья и чугунная ограда черные. И все равно стало намного светлее, чем было вечером. На улице он решил проводить ее во что бы то ни стало. Как такой хрупкой, беззащитной идти одной по завьюженному ночному городу? Он просто обязан это сделать, пусть замерзнет до костей, ожидая ее под мокрым снегом, пусть даже простудится и схватит воспаление легких. Вдруг в голову пришла странная идея спрятаться и напугать ее ― не сильно, а так чтобы потом посмеяться вместе. Он зашел и остановился в тени от столба, поддерживающего ворота, и стал ждать, не сводя глаз с входной двери. В кармане зазвонил телефон: высветился номер мамы. «Ты где?» ― «Домой уже иду», ― соврал Егор. ― «А что так долго?» ― «Да задержался… Надо было рисунок к конкурсу доделать», ― единожды солгав, солжешь дважды. ― «Давай быстрей, мы с отцом беспокоимся». ― «Да иду-иду уже!..» Егор выключил телефон и спрятал в карман, и в это самое мгновение распахнулась входная дверь… Он не поверил своим глазам: на крыльцо вышли Оксана и Николай Львович, причем в обнимку. Художник слегка покачивался, а она прижималась к нему и в то же время вела его на шаг впереди. Спускаясь по лестнице, художник поскользнулся на белых ступеньках и съехал по ним на заду. Оксана едва удержалась на ногах, но тут же бросилась поднимать его, тот и сам старался изо всех сил. Егор стоял в тени, падавшей от столба, ни жив ни мертв и, казалось, сам превратился в соляной столб. Наконец странная парочка вышла из калитки и побрела по белому тротуару. Он следовал за ними в отдалении, не зная, что предпринять. Если бы Николай Львович вел куда-нибудь Оксану, он бы ни секунды не колебался, подошел и спросил: далеко ли они собрались. А тут она сама ведет взрослого мужчину… Возможно, он заболел, ему стало плохо, и Оксана вызвалась довести его до дома? Но почему в обнимку?.. Егор терялся в догадках ― и старался не наступать на черные, наполнявшиеся тут же водой и снегом отпечатки больших ботинок и совсем рядом ― маленьких.
    Так они дошли до перекрестка: мужчина с девочкой впереди, а обескураженный мальчик метрах в пятидесяти позади них. Он спрятался за киоском, чтобы проследить, в какую сторону повернут художник и Оксана ― повернули в направлении ее дома. И тут в кармане снова зазвонил телефон: «Ну и где ты?!» ― «Да к дому уже подхожу». ― «Что-то долго ты подходишь». ― «Да щас буду, через пять минут…» Егор посмотрел в след двум удаляющимся заметенным снегом фигурам ― и побежал домой.
    От мамы, конечно, влетело, но на то и мама, ― было бы странно, если бы она не заехала ему по уху. Вообще, его смешили уже эти затрещины: он мог бы легко увернуться от них, но давал маме отвести душу. Куда тяжелее было сносить ее слезы и попреки. Сейчас Егор даже не заметил оплеухи: мысли его были заняты совсем другим.  Он долго не мог заснуть, мучаясь то от непонимания, свидетелем чего же он стал, — то от чего-то похожего на ревность.
    Через день Егор признался Оксане в том, что в прошлый раз не ушел сразу после занятия и видел их вместе с Николаем Львовичем.
    ― Это ― мой отец, ― сказала Оксана, глядя ему прямо в глаза.
    ― Как отец!.. А почему ты его по имени-отчеству называешь?
    ― Он так попросил.
    ― А-а… Тогда все ясно.
    ― Что тебе ясно? Он просто напился, и не мог сам идти.
    ― Ну ясно… То есть не ясно… ― окончательно запутался в своих чувствах Егор.
    ― Ладно, не бери в голову. Хочешь, я на свое старое место перейду? ― Она испытующе заглянула в его глаза.
    ― Не хочу.
    Оксана, ни слова больше не говоря, повернулась и пошла села на свой стул рядом с его стулом.
    Все вернулось в прежнюю колею, они ни разу больше не вспоминали о том случае. Егор снова после каждого занятия провожал ее до дома, Оксана приносила ему книжки, которые он не читал, и помогала завершить рисунок, который никак не завершался.  
    Обычно, чтобы не мозолить глаза Николаю Львовичу, он ждал Оксану на лестнице. И в тот вечер Егор по привычке повис на перилах и разглядывал потемневшую от времени картину, висевшую над парадной лестницей: одинаковые пионеры, в белых рубашках и красных галстуках, сажали деревья под присмотром ветерана и учительницы.
    Мимо проходили девочки из танцевального кружка, по-видимому, их сегодня задержали: как правило, они начинали и заканчивали раньше художников. Об этом можно было судить по топоту и музыке наверху. Двумя стрекочущими потоками они сбегали по боковым лестницам и спускались по парадной. Егор отпустил перила и отвернулся, чтобы не видеть назойливого мельтешения. Вдруг его кто-то окликнул: двумя ступеньками ниже стояла Ира Вяткина из их класса.
    ― Привет. Ты что тут делаешь?  ― Егор сразу напрягся, соображая, что бы это могло значить. Он знал, что она занимается танцами, но не думал встретить ее здесь.
    ― Я?.. На изо сюда хожу, ― сказал, помешкав, Егор.
    ― А я думала, ты боксом занимаешься, ― аккуратно убрала волосы со лба Ира.
    ― Кто тебе сказал? ― Он сразу взял тот насмешливый тон, который был принят у них в школе в разговоре с девочками. ― Сроду не занимался, только рисованием.
    ― Ладно врать! А на соревнования кто ездил?
    ― Это мне справку по знакомству сделали.
    ― А синяк у тебя откуда? ― У Егора остался кровоподтек под глазом после спарринга в «школе бокса».
    ― Сам карандашом подрисовал ― я же художник.
    ― Да ладно, видно, что настоящий.
    Егор посмотрел наверх: не вышла ли еще Оксана…И тут его словно обожгло изнутри: сейчас она появится, подойдет к нему ― и Ирка разболтает всему классу, что он «закадрил» художницу. Она еще приукрасит и распишет все самыми яркими красками  ― и Оксану изобразит, известно, в каком свете, ― не надо быть даже провидцем. Егора бросило в жар, он весь побурел от одного представления, что будут говорить в школе.
    Ира, видимо, приняла его смущение на свой счет.
    ― Ну, пойдем ― нам же в одну сторону. На, тащи. ― Она сняла сумку и кинула на плечо Егору. В этот момент на лестнице появилась Оксана, увидев его с незнакомой девочкой, остановилась на верхней ступеньке. Расширенные зрачки, он чувствовал это, впитывали каждое его движение. Егор сделал вид, что не заметил ее, и быстро пошел догонять Иру. Та спускалась, поправляя легкий шарф под кожаной курточкой, подтягивала модные джинсы с заниженной талией, пупок сиял пирсингом наружу, несмотря на холод.
    Перед самым выходом, плохо понимая, что делает, он вдруг забежал вперед, очевидно, желая поскорее скрыться из-под огня черных глаз, но тут приблизилась Ира, и ему ничего не оставалось, как открыть дверь и пропустить ее вперед. Она прошла мимо с таким видом, будто перед ней каждый день кто-нибудь распахивал двери. На крыльце она все же застегнулась и, разбросав равномерно по плечам золотые волосы, надела шапочку. Снег в который раз растаял, но было морозно, как зимой.
    Всю дорогу до своего дома Ира болтала без умолку. Рассказывала про то, какие ее подружки ― дуры, и какие у них «чуваки» ― «придурки»: достали где-то бутылку водки, напились и обрыгались все с головы до ног. Разоткровенничалась, что дружит обычно с мальчиками: девочки такие гадючки, всегда в глаза улыбаются, а за спиной распространяют про нее «сказки Пушкина». Рассказала, кстати, что занятия их кружка перенесли на более позднее время, поэтому они и встретились.
    Егор не проронил ни слова, чувствуя затылком взгляд Оксаны, ― он видел, как она выходила вслед за ними.
    Так они дошли до перекрестка. Ира остановилась у киоска, спросила, какое мороженное он любит. ― «Все равное какое». — «Тогда давай возьмем «магнат-блондинку». Он быстро отсчитал деньги, забрал мороженное и зашагал через дорогу. «Ты куда бежишь ― ба-а… Подожди!», ― сделала большие глаза девочка. На другой стороне улицы отдал оба брикета спутнице, оглянулся во тьму и увидел удаляющийся серый плащ с капюшоном.
    Придя домой, Егор заперся в ванной. Сунул замерзшие руки под струю горячей воды, не сводя глаз со своего отражения в зеркале. «Какой дурак! ― произнес он вслух. ― Надо же быть таким дураком!» Самое ужасное заключалось в том, что все случилось после того вечера, когда он видел ее с пьяным отцом. По крайней мере, она могла так подумать. Но ничего, все еще можно исправить, успокаивал он себя: послезавтра объяснит ей, кто такая Ира, ― Оксана его поймет и простит, и все будет как прежде.
    «Послезавтра» ее мольберт стоял на своем старом месте, ближе к петуху с апельсином. Она ни разу даже не взглянула в сторону Егора, а он не посмел подойти к ней и объяснить что-либо.
    На листе Егора петух окончательно превратился в птеродактиля, а «яблоко» в пушечное ядро.  Николай Львович подошел посмотреть его натюрморт, проговорил с досадой:
    ― Нет, это никуда не годится. ― Перечеркнул лист Егора черным фломастером и выдал ему новый ватман, а старый рисунок порвал и бросил в корзину для мусора: ― Попррробуй начать сначала.
    Егор посидел перед чистым листом минут десять, потом подошел к художнику и отпросился домой: якобы ему нужно зайти в детский сад за младшей сестренкой, которой у него не было. Затем быстро собрался и вышел. Больше он в студию графики не возвращался ― на этом его занятия изобразительными искусствами закончились.
    С Ирой Вяткиной они гуляли иногда вечерами, в школе она его игнорировала и почти с ним не разговаривала, но звонила после уроков, и так как-то само собой получалось, что он приглашал ее сходить в кино или в макдональдс. Все его карманные ― и не карманные ― деньги уходили теперь на эти прогулки.
   Ему льстило внимание девочки, за которой ухлестывали даже мальчики из других классов. Ира была похожа на всех девушек из телевизора разом: маленькая модница, с длинными, соломенными волосами, подведенными серыми глазками и накрашенными пухлыми губами. С ней было легко и просто, иногда даже весело.
    Во время второй или третьей прогулки она спросила его:
    ― Хочешь меня поцеловать?
    ― Н-нет, ― испугался Егор.
    ― Ну и дурак.
    ― Это точно ― дурак! ― рассмеялся неожиданно для самого себя Егор.
    Он вспомнил, как кто-то из их класса рассказывал, будто видел Вяткину, гулявшую с мальчиком из девятого «В» в защитной полосе за школой. Вдруг парочка остановилась и начала целоваться.
    «Во дебилы!» ― подумал тогда Егор, не поверив до конца рассказчику.
    Прошло два или три месяца, на дворе стояла глубокая зима. Однажды, приводя в порядок свои учебники, он наткнулся на книгу «Основы академического рисунка» ― с минуту смотрел на нее. Затем быстро взглянул на часы: оставалось двадцать минут до начала занятий в студии. Вдруг бросился одеваться, книгу сунул в пакет, натянул водолазку, пуховик и сапог, но так и остался сидеть в одном сапоге на скамейке в прихожей.
    ― Ты куда собрался? ― спросила мама, выглянув из кухни.
    ― Да надо книгу отдать, ― очнулся он, точно ото сна.
    ― Ну так чего замер?
    ― А, ладно ― потом… Сегодня некогда: уроков много задали. ― И он стал стягивать сапог, пуховик, водолазку.
    Книга долго еще хранилась среди его вещей, напоминая ему о том, что, вероятно не имеет названия.
    Кстати, Ира Вяткина на нНовогоднем балу отказалась танцевать с ним, а весь вечер отплясывала с каким-то старшеклассником, который занимался бальными танцами. И потом он не раз видел их вместе на переменах, к Егору же красавица полностью потеряла интерес, даже с ним не здоровалась. Поначалу он хотел еще навалять танцору после уроков, но потом как-то само собой передумал.

 

e-max.it: your social media marketing partner

Добавить комментарий

Уважаемый читатель!
При конкурсном голосовании просим оценить текст, поставив оценку от 0 до 10 (только целое число) с обоснованием этой оценки.

Помним: 0 — 2: работа слабая, не соответствует теме, идея не заявлена или не раскрыта, герои картонные, сюжета нет;
3 — 4: работа, требующая серьезной правки, достаточно ошибок, имеет значительные недочеты в раскрытии темы, идеи, героев, в построении рассказа;
5 — 6: работа средняя, есть ошибки, есть, что править, но виден потенциал;
7 — 8: хорошая интересная работа, тема и идея достаточно раскрыты, в сюжете нет значительных перекосов, ошибки и недочеты легко устранимы;
9 — 10: отличная работа по всем критериям, могут быть незначительные ошибки, недочеты

Комментарии   

 
# Natasha 23.01.2018 19:50
Я бы оставила то, что названо лишними местоимениями, не стала бы добавлять тире, у этого рассказа, простого и не вычурного, должен быть более лёгкий текст.
Видится в этом маленьком произведении тонкая психологичная работа – и в характере Оксаны (открытом, честном, творческом), и в стереотипном характере красавицы всей школы Ирины (мода превыше здоровья, все мальчики созданы для служения, а она выберет из них лучшего), и в характере учителя рисования (может быть, хороший художник, но не педагог, просто работа такая, и иногда самому до себя).
Но больше всего раскрывается характер Егора, который хочет казаться сильным и классным, а на деле пытается выставить ложь на защиту, и сам в этой лжи и увязает, которому льстит внимание самой классной девочки класса, и он теряет что-то более важное. Сильно и реалистично описано поведение мальчика, который будто взрослеет рядом с девочкой и чувством, которому имени нет, согласен больше терпеть, не может не быть счастливым.
Очень хорошее название))

Возможно, у рассказа слишком резкое завершение финала: мне кажется, кульминация приходится именно на середину, переломный момент. Точнее - должна приходиться, а здесь сползла.
До этого всё очень плавно начинается, герои медленно знакомятся, а после замены Оксаны на Иру всего несколько абзацев, не считая диалогов, про то, как всё стало плохо, а не как постепенно сломалось. Возможно, сюда стоило бы добавить немного таких же эмоций, кроме лести – сказать, что чувства стали более блёклыми, встречи были с волнением о том, что все его карманные сбережения кончатся, а не волнением от того, что он сможет посмотреть в её окно… Возможно, не хватило чего-то такого.

Но главное рассказ говорит: что страх выглядеть глупо, желание обелиться вот так может всё сломать, заставить предать… оставить ни с чем.
Мне кажется, что это чудесное произведение для подростковой аудитории. Лёгкий, поучительный и – да, горьковатый. И даже по объёму, сейчас подростки не очень читают длинное)

Но, к сожалению, теме он соответствует наполовину. Да, романтика, нет, желания здесь заветного нет. Поэтому – «ноль». Но рассказ очень хороший, и, чтобы быть завершённым, ему нужна не серьёзная доработка, а совсем немного. Спасибо за него!
Ответить | Ответить с цитатой | Цитировать
 
 
# Amidas 23.01.2018 17:20
Я не стану вытаскивать ошибки, предыдущие комментаторы вам их хорошо расписали, потому перейду к сути.
Завязка меня порадовала, очень качественно сделана. Действительно, сама первая, такая ещё детская влюблённость показана хорошо, прекрасно прописаны переживания героя. Но к сожалению, на этом всё.
Всё сводится... А, собственно, ни к чему и не сводится. Всё, как было в начале, так оно и осталось. Тематики конкурса я не увидела. Может, она и промелькнула, но была столь незаметной, что я не разглядела.

То есть ваши герои остались на том же уровне, на котором и были. Действительно, историю любви можно было расписать красиво, со всеми оттенками эмоций, переживаний. Но они вышли блёклыми, невзрачными.
А финал всей этой истории полностью убивает потраченное на него время и эмоции. Согласна, что в жизни, так бывает часто и парень-подросток, разочаровавшись или поняв, что его не любят решает просто "сжечь мост". Но вы же пишите рассказ, причём по тематике заветного желания. Но что по итогу - финала и все эти переживания слиты, заветного желания нет... Тогда к чему вообще весь рассказ? Вот что должен из него вынести читатель? Для меня это осталось загадкой.
При общей грамотности построения и удачной завязке, всё остальное осталось бледным.
Ноль.
Ответить | Ответить с цитатой | Цитировать
 
 
# Alizeskis 22.01.2018 08:46
Здравствуйте, автор!

Мне понравилась ваша история (не вся, но обо всё по порядку). У вас очень хорошо показана, как разгорается первая (наверное) любовь мальчика семиклассника. Так интересно было следить, как он растерян от нового и непонятного чувства, и не может его определить - и не дружба, и не любовь. И как дальше уже почти "по взрослому" ревность - и боль от того, что не знает ситуацию. Вы показали это хорошо и ясно, позволили мне, как читателю прочувствовать обиду и боль обманутого мальчишки, который наверняка надумал многое. И позже - его страх - если увидит Оксана. После этого момента стало страшно обидно за Оксану - я даже не знаю, что сказать. Наверное, женская солидарность. Герой предал... Пусть и не в тех масштабах, как у взрослых, но это шрам - первая любовь, которая окончилась плачевно.

Увы, при хорошей заложенной истории, подвело исполнение. Встречаются очень шаблонные невзрачные фразы, неуклюжие описания и сравнения. И конечно подвёл финал. К сожалению, нет здесь и исполненного желания, так что тема в половинчатом исполнении.

По этому я поставлю НОЛЬ. Меня зацепила первая юношеская любовь, я поверила в то, что вы описывали.
И вдогонку кину коробок блошек, после конкурса поправьте текст. Так же поработайте над оформлением. Избавьтесь от разрывов строк, замените отступ пробелами на полноценную красную строку. И стоит разбить некоторые абзацы не несколько более мелких. Большие "кирпичи" читать трудно, и трудно их воспринимать.

«дом творчества» – это название, пишется так «Дом творчества»

Всё – проскочила буква ё. Всего пара случаев на весь текст

(Егор второй год занимался боксом, и уже выиграл несколько турниров, два из них на выезде в другом городе). – знаете, стоит понять, что в скобки заключаются либо неважные слова, а значит они не нужны и можно удалить, либо важные – тогда такие слова можно использовать без скобок. Определите для себя и пользуйтесь)

шевелюрой на юного Бетховена – ну, вам уже сказали про юного Бетховена))

(Оказывается, это было яблоко! После его слов Егор стал видеть в муляже некий гибрид апельсина и яблока, или вернее: то апельсин, то яблоко.) – здесь тоже проблема со скобками – то что в них, можно вполне без скобок использовать.

озноб стал пробираться по желобку между лопатками – не нужно этих всяких «стал», «начал» и тому подобное. Проще «пробрался» – по смыслу будет даже лучше.

Серьезные, непроницаемые вишни, без зрачков, но с янтарным ободком по краю, прожгли его насквозь – что-то тут потеряно, от того смысл размывается красивостью. Осторожнее.

Егор наблюдал за девочкой, как она складывает свои вещи в пакет – ещё один случай лишних местоимений, и вместе с тем сложной конструкции предложения, которое можно упростить, подав ту же мысль без лишних слов.

или: сама Маша-растеряша – тут двоеточие не нужно

и, чем дольше – думаю, здесь лишняя запятая

теперь ее взгляды не оставляли ожогов в его сердце, а скорее, наполняли его невыразимым восторгом. – много лишних местоимений, в которых можно с запутаться. Рядышком два его, которые по смыслу соединены с разными существительными. Избегайте таких конструкций, чтобы не вызвать путаницу.

Выбившиеся черные волосы красиво обрамляли узкое лицо: – здесь не двоеточие, а точка.

― Ну всё – проскочило ещё одно ё

разряда от ее глаз и пальцев прошли – я бы здесь выделила «от её глаз и пальцев» с двух сторон тире, как акценты.

― Почему? ― знаю – здесь не тире нужно, а начало нового предложения

― Нечего форсить – очаровательно! Так говорила моя бабушка) Мне нравится атмосфера, она действительно очаровывает.

карандаш, или – лишняя запятая

но на то и мама, ― было бы странно, если бы она не заехала ему по уху. – думаю, что запятая перед тире лишняя.

Он просто напился, и не мог сам идти. – запятая не нужна

Оксана…И – пропал пробел

Та спускалась, поправляя легкий шарф под кожаной курточкой, подтягивала модные джинсы с заниженной талией, пупок сиял пирсингом наружу, несмотря на холод. – аж мне холодно стало. Как представлю такое существо с голым пупком… в ноябре. Бррр!

«Какой дурак! ― произнес он вслух. ― Надо же быть таким дураком!» – ну так оформите текст в прямую речь.

«Послезавтра» ее – отчего здесь кавычки? В каком таком переносном смысле используется слово?

на нНовогоднем балу – хотели написать с заглавной буквы и передумали?
Ответить | Ответить с цитатой | Цитировать
 
 
# Dreamer 21.01.2018 23:46
Здравствуйте, Автор! Присоединяюсь к предыдущим комментаторам в своей оценке, Ноль, к сожалению. Сожаления от оборванности, незавершенности рассказа. От того, что герой так и не смог измениться, от того, что я не увидела его сожалений, переживаний , да мыслей хотя бы, в конце рассказа. Ведь кольнуло что-то, бросился переодеваться, собираться. и... и ничего. Такая концовка - большое разочарование для читателя, поверьте.
Ответить | Ответить с цитатой | Цитировать
 
 
# Earths Soul 21.01.2018 20:23
Автор, здравствуйте.

Получился у Вас, в общем-то, неплохой рассказ. Но не более.

История, хоть и хорошо написанная с точки зрения грамматики, недоработана литературно. В том числе, будто этот рассказ - часть сборника об отношениях между Егором и Оксаной. Или, будто у вас начало романа.
История, первую любовь двух школьников в которой можно было расписать так, чтобы вызвать у читателя сопереживание, сострадание, слёзы, воспоминания о своём собственном первом опыте, ничего из перечисленного особо и не вызывает.

Не везде воздействие на читателя посредством описания запахов, чувств, образов и физических ощущений такое, каким хотелось бы его видеть.

В процессе чтения рождаются вопросы, например:
  • Почему Оксана, такая взрослая во всём, повела себя как ребёнок и переставила мольберт на старое место?
    А как мама отреагировала на конец занятий по рисованию?


Не искал всех ошибок, но по тексту встречаются, помимо концептуально-логиче ских недоработок, также мелкие. К примеру:
глубокая зима. - Присутствуют штампы в описаниях.
не сводил глаз с узкой спины и тонкой шеи, державшей на себе копну черных волос. - какое-то не такое словоупотребление. Державшей - это скорей про ножки стола, про бетонный фундамент под кирпичным или любым другим домом. Но не про тонкую шею.

Поставлю ноль. Больше не могу.
Ответить | Ответить с цитатой | Цитировать
 
 
+1 # Fitomorfolog_t 21.01.2018 19:53
Добрый вечер, Автор!
На протяжении почти всего рассказа я получала удовольствие от языка Машины с приглушённым шипением - аллитерация хороша )) "Растворитель для красок" - прекрасный эвфемизм, тоже порадовал. Да много в тексте таких моментов и моментиков.

Хорошо получились и переживания мальчика, то, что делает особенной первую любовь. И недоразумения, казалось бы, набившие оскомину и заезжанные (он увидел и подумал, что... она решила, что...) поданы так естественно, что испытываешь сострадание.

Финал - то, что должно было бы привести к развязке, поставить точку, стать тем местом, когда читатель понимает, ради чего, ради какой мысли написан текст - слит. Просто - перестал ходить в студию. И - да, я знаю, что в "реальной жизни" бывает, первые подростковые влюблённости так и заканчиваются "ничем", но тогда - о чём рассказ? И о каком заветном желании речь? И этот финал смазал впечатление.

Читать текст, который нравится стилистически, но обрывается ничем, грустно (( Да, и где же заветное желание?

К сожалению, ноль.
Ответить | Ответить с цитатой | Цитировать
 
 
+2 # Нерея 21.01.2018 19:21
Напоминали они, скорее, муравьев или пиктограммы - как солдаты и дроиды напоминали муравьёв или пиктограммы? Да и не так уж похожи друг на друга муравьи и пиктограммы. Или похожи? Так покажите это наглядно, опишите, пока очень сложно понять эту деталь, скорее думаешь, важная ли она и стоит ли в это вообще вникать;

(Егор второй год занимался боксом, и уже выиграл несколько турниров, два из них на выезде в другом городе) - у вас художественный текст: или добавляйте эти пояснения в свою историю, или убирайте их, вот такие пояснения в скобочках выглядят неряшливо, если, конечно, не используются специально, но это не в вашем случае;

Диалог оформляется вот так:
― Когда же он будет все успевать? ― возразил папа. ― Седьмой класс, к тому же у него бокс четыре раза в неделю.
― Ничего, успеет ― меньше времени на всякую ерунду останется.
― Ты рассуждаешь, как сержант в армии, ― сказал папа, ― солдат не должен болтаться без дела, чтобы в голову не лезли дурные мысли.
― Ну что ж, по-своему и сержанты правы.


Впрочем, ниже оформление правильное, не понимаю, почему начало у вас такое.

Особенно его поразил один мальчик в свитере, с испачканным в грифеле носом, похожий своей взлохмаченной шевелюрой на юного Бетховена - мне пока не удаётся представить вашего героя )) Семиклассник, который занимается боксом... и сравнивает других мальчиков с юным Бетховеном; вы бы хоть написали, что мол... ну вот на уроке музыки им показывали презентацию и очень уж запомнилась взлохмаченная шевелюра... покажите вашего Егора со всех сторон, чтобы читатель его видел и понимал!

собраться по цеху - собратья;

и тонкой шеи, державшей на себе копну черных волос - думаю, что всё же голова держит копну волос, а не шея...

книг почти не читал, только когда заставляли родители - вот на этом моменте я споткнулась снова, поясню...

Смотрите, как вы описываете чувства, мысли, ассоциации мальчика, его видения мира:

Он впервые видел ее так близко. Серьезные, непроницаемые вишни, без зрачков, но с янтарным ободком по краю, прожгли его насквозь ― от глупого озноба не осталось и следа. Он был смят, обескуражен, взъерошен, словно куст остролиста внезапно налетевшим порывом ветра

Мальчик двенадцати-тринадцат и лет, который не читает книг, не сможет выразить свои чувства подобным образом.
Это говорит о том, что вы подменяете в тексте его мысли своими, а это неправильно, поскольку, я возвращаюсь к пункту, высказанному выше - вашего героя сложно представить.

Знаете, несмотря на все мои замечания, а о части я скажу ещё дальше, рассказ мне понравился. Из серии романов для подростков. Право слово, когда-то я упивалась ими. Всё очень просто и не просто, со своими переживаниями, но при этом светло и невинно. Поэтому - атмосфера, да, она бесподобна. Описания красивые, необычные и очень точные, сравнения запоминаются, вообще текст хороший.
Однако есть вещи, которые нужно править:
1) Это, конечно, образ главного героя. Мальчик, семиклассник, 12-13 лет, занимается боксом и любит чёркать в тетрадях (кто не любит?). Мама - как и многие мамы в мире - попыталась направить какие-то его таланты в нужное русло. Так мальчик оказался в студии. Самое интересное, что это не вызывает его бурный протест, он как бы даже не против и старательно пробует рисовать! Ему нравится, это важно. Поэтому самое простое, что я бы вам советовала, убрать ту злополучную строчку про нелюбовь к чтению, напротив, добавить то, что пусть он и не ботаник с жуткой любовью к книгам, но всё же какие-никакие читал или с ним занималась мама... Просто потому, что такие описания чувств, как выше, он не берутся из воздуха - это либо влияние окружения (взрослых), либо книги (может, хорошие фильмы, но явно не "Терминатор"). Также в конце вот эта вот нерешительность... она тоже должна быть на чём-то основана ведь...
2) Структура рассказа. Он не завершён. Финал оказался слит к моему глубокому огорчению )) Да, произошла такая вот ситуация, от которой горят уши и сжимается сердце. Но что произошло после? Даже если он не решился вернуться в студию, причем тут эта девочка Ира? Вы как-то на ней сосредоточились, рассказали, что там произошло с новогодним балом, но мне не это интересно! Мне интересно, как Егор переживает свой поступок, как он мучается сомнениями, как клонится то в одну, то в другую сторону, порывается бежать обратно и всё же не может - вот это важно, однако вы от этого ушли в сторону.
3) Конечно же, конкурсная тема... Романтику вижу, а вот какое заветное желание было у Егора и исполнилось ли оно - этого не вижу... Думала к концу, ну вот сейчас... ну же! Ну хотя бы о том, что он хочет всё исправить, вернуть назад... Эх, нет.

Автор, я не знаю, что ставить. Мне нравится рассказ, но где же конкурсная тема-то? Я бы очень хотела поставить плюс, однако это будет не честно по отношению к другим участникам. Поэтому ноль, хоть мне и очень жаль. Надеюсь, вы доработаете рассказ после конкурса, мне бы хотелось перечитать его снова после внесения правок.
Ответить | Ответить с цитатой | Цитировать
 
 
+1 # Fitomorfolog_t 21.01.2018 19:38
Кстати, на портрете юного Бетховена шевелюра у него скорее прилизанная )) Представляешь, усадили мальчика позировать :-)
Ответить | Ответить с цитатой | Цитировать
 

Личный кабинет



Вы не авторизованы.

Поиск

trout rvmptrout rvmp

Новое на форуме

  • Нет сообщений для показа