Безымянный

– Убирайся!

Мужчина, пораженный ужасом, забился в угол, ладонью зажимая шею. Между пальцами сочилась кровь. Мужчина всеми силами пытался прогнать наваждение – незваного гостя, стоящего рядом с развороченной постелью. Он лихорадочно вспоминал бабкины заговоры, изгоняющие дурные видения, призраков и демонов. Ведь гость – не человек.

Уже не человек – с месяц назад в злосчастном домике он отправился на тот свет. Хозяин комнаты своими глазами видел, как обрушилась крыша и похоронила изуродованное тело.

Но нет… цел и невредим. Альбинос с длинными светлыми волосами в своём любимом тёмно-синем кимоно неподвижно стоял посреди комнаты и молчал. С пальцев, оканчивающихся звериными когтями, капала кровь. Юо – так назвал его мужчина, когда приобрёл, «белая жемчужина Токио», несколько мгновений назад вцепился этими самыми когтями в шею бывшего хозяина. Только чудом тому удалось вырваться из нечеловечески сильной хватки.

– Тебя нет! – выкрикнул мужчина, едва первый приступ паники утих. – Я сам видел – ты умер!

– Не смог, – прошипел Юо холодно, словно ледяное крошево прошуршало. Его светлые глаза на мгновение полыхнули мертвенно-холодным пламенем. – Вы не отпускаете.

– Что за бред! – мужчина кричал. – Ты монстр! Демон!

– Демон?

Лицо альбиноса исказилось от гнева. Ярость темными студёными волнами заплескалась по комнате. Он метнулся к хозяину. Вцепился в горло взвизгнувшего от неожиданности и страха мужчины, с силой сжал пальцы, глубоко вонзил когти в плоть. Мужчина захрипел и забился.

– Таким меня сделали вы! Из-за вас, из-за вашей ненависти я не смог обрести покой!

Мужчина беспомощно разевал рот, силясь вдохнуть, боролся, пытался протянуть мгновения жизни. Альбинос был беспощаден – ярость ослепила его. Кровь залила ткань кимоно, растеклась по полу. Она обжигала – словно кипящая смола, и, в конце концов, Юо не выдержал и отдёрнул руку. Бывший хозяин – один из палачей – повалился на бок.

* * *

– Демон! Ёкай!

Альбинос, словно в трансе, обходил кругом пепелище на вершине холма – место своей смерти. Он медленно шагал по серебряной в лунном свете траве, а за ним тянулась полоса мрака – кровь, стекающая с одежд и волос, пачкала лунное серебро. Жёлтые бабочки на шёлке потерялись в темных пятнах. Кровь, коркой застывшая на коже, обжигала – больно, невыносимо больно!

Смерть бывшего хозяина была не такой уж долгой. Убивая, альбинос, чувствовал ненависть, замешанную на первобытном страхе. Чувствовал и сейчас, но уже слабее, словно эхо в горах.

Альбиноса не желали отпускать так просто – его проклинали. До сих пор, даже после смерти. Ненависть глубоко въелась в сердца, в души и разум тех, кто учинил казнь.

Сегодня ушёл один из них – злости на каплю поубавилось. Одна из ниточек, удерживающих в этом мире душу «белой жемчужины Токио», с ненавистью и звериной жестокостью оборвалась.

…но по-прежнему больно!

Больно осознавать, что застрял в земном мире, в то время, как желал смерти, покоя. Когда устал и надеялся, что всё закончилось, пришлось остаться – не отпустили. Альбинос сжал кулаки так, что окровавленные когти впились в ладони. Ненависть сжигала изнутри и снаружи.

Остатки ночи таяли на востоке гонимые рассветным розоватыми облаками. Ленивый луч осторожно прорезал в ночном покрывале брешь. Альбинос поднял голову, взглядом встречая новый день. Ещё один день не-жизни.

Пробудились жёлтые бабочки, облюбовавшие парк со скверной историей. Белый призрак протянул ставшую прозрачной руку, но махаон взмахом хрупких крыльев разогнал туманный силуэт.

* * *

Альбинос проснулся, вынырнул из небытия, когда на небе рассыпались мириады звёзд. Сквозь безмятежный сон прорвался крик – имя из прошлой жизни иглой вонзилось в расслабленное и беззащитное сознание. Альбинос вскочил на ноги. Крик повторился, отозвался эхом в голове. Полный ненависти и яда пульсировал голос одного из хозяев, повторяющий забытое имя.

«Широ! Широ! Широ!» – крик надрывался от кипящей злобы.

Альбинос зажал уши и зажмурился – прошлое хлестало плетью по призрачному телу, разрывая ткани и вспарывая кожу. Кто-то придавался ненавистным воспоминаниям, и имя убитого ядом слетало с языка, осыпалось проклятиями. Ненависть убийц лучше ошейника и прочнее цепей держало душу альбиноса на месте смерти. Мысли палачей, как продолжение казни, приносили новые и новые страдания.

Альбинос бессильно вытянулся на траве, когда пытка закончилась. По траве и цветам расплескалась тёмная кровь, тающая на глазах. Альбинос подтянул колени к груди. Рубцы на спине медленно затягивались. Ещё несколько мгновений – и ночь соткёт тёмно-синее кимоно, но истерзанное пыткой сознание ещё долго будет агонизировать.

Насколько же сильна ненависть, думал альбинос, тяжело поднимаясь и устремляя взгляд к ночному небу. Они не удовлетворились избиением и смертью. Широ. Когда-то это имя подарил один из хозяев. В мёртвой памяти расцвели воспоминания – колючие и горькие, будто чертополох. Помнят – ненавидят.

Через пелену собственной злобы альбинос чувствовал, как яд в словах сменился приторным до горечи вкусом – голос хозяина изменился. «Широ! Широ!» – продолжало звучать имя, но иным, сладострастным стоном.

Воспоминания – пытка, нестерпимая. Прорваться через ясный разум не представлялось возможным. Но когда сознание не властно над мыслями, воспоминания приходили к палачам сами, например, во сне, и альбинос мог запросто встретиться лицом к лицу с бывшим хозяином. Предстать перед палачом ожившим ночным кошмаром.

* * *

Тёмную спальню наполнял плотный, приторный, дым благовоний. Звонкие выкрики страсти смешались со сдерживаемой болью и надсадным пыхтением. Стоя в тени, альбинос наблюдал за бывшим хозяином, который терзал юношу, чьи чёрные длинные волосы разметались по постели. Одежды, порванные на лоскуты, и дешёвые побрякушки валялись на полу.

– Ещё! – стонал юноша, пряча лицо в скомканной простыне.

Тяжёлой ладонью хозяин зарылся в его волосы и рванул так, что юноша вскрикнул, но при этом притворно взмолился:

– Да! Ещё! – в голосе звенели слёзы.

«Широ!» – скользнул в холодном сознании голос хозяина. Альбинос поморщился и шагнул из мрака на тёплый свет.

– Знает ли он, кого ты зовёшь, утоляя похотливое желание?

Хозяин вскинулся, но ноги подвели его. Он грузным мешком рухнул на постель подле любовника. Юноша поднялся на дрожащих руках и посмотрел на внезапного гостя. В его тёмных глазах стояла муть. Он смотрел на гостя и даже не пытался скрыть наготу.

– Ш-ш… – прохрипел хозяин, прячась за юного любовника.

Альбинос дёрнул светлой бровью и оскалился.

– Ты узнал меня.

– Ты сдох! – проревел хозяин, взмахивая перед собой ладонью, словно прогоняя наваждение.

– Мёртв, – согласился альбинос, качнув головой, – но вы слишком часто вспоминаете – я не могу оставить вас, хозяин.

Юноша потряс головой, прогоняя наркотическое опьянение.

– Что?.. – тихий шёпот походил на всхлип. – Кто?.. – Он обернулся к хозяину, который с перекошенным лицом отползал спиной к стене.

– Вы заимели чудную игрушку, хозяин, – холодно улыбнулся Широ.

Тёмные когти впились в гладкие щёки молодого любовника, по коже потекли бисеринки крови. Юноша вскрикнул и вцепился в руку, тщетно пытаясь вырваться. Альбинос вгляделся в тёмные глаза, изящные черты лицо, на котором виднелись следы косметики. Стройный, как тростник, роскошные, но спутанные чёрные волосы, ниспадающие по плечам и взмокшей спине.

– Новая игрушка – непохожая на предыдущую. – Ты старался забыть, – говорил альбинос, обращаясь к онемевшему от страха хозяину. Мужчина отполз к стене и расширенными от ужаса глазами смотрел на любовников – нынешнего и мёртвого. – …Но не вышло.

Широ усмехнулся – оскалился, как хищник, сжал руку, вонзая когти глубже, вспарывая нежную ухоженную кожу. Юноша закричал и рванулся. Альбинос рассмеялся вслух. Легким движением он отшвырнул трепещущее нагое тело к стене. Юноша, пролетев полкомнаты, с грохотом ударился о колонну. Раздался тихий треск. Он остался лежать на полу. Изо рта потекла кровь.

Хозяин закричал, и Широ отвлёкся от созерцания обнажённого тела невольной жертвы.

– Демон! – кричал мужчина. – Ты сдох!

Широ склонил голову к плечу и внимательно смотрел на бывшего хозяина. Обрюзгшее тело, кожа бугрится старческими складками. Дрожащие руки машут перед глазами, силясь прогнать наваждение.

– Демон! Демон! – надрывно вскричал хозяин. – Будь ты проклят!

Мрачный гнев альбиноса вспыхнул мгновенно. По комнате пронеслась тёмная волна холода.

– Я уже проклят! – вскричал альбинос. В одно мгновение он скользнул к хозяину. Кровь брызнула из-под ногтей, вонзившихся в горло. Визг ужаса утонул в разорванной глотке. Мужчина хрипел и бился, пытаясь вырваться из смертельных тисков.

– Я уже проклят, – страшно прошипел альбинос, глядя в стекленеющие глаза палача. – Вы прокляли меня ещё до смерти.

Мужчина разевал рот и пускал кровавые пузыри. В истерзанном горле хрипело и булькало.

– Вы меня ненавидите, но помните, – произнёс Широ, наклонился ближе к лицу жертвы и сильнее сжал руку. Хозяин ещё раз дёрнулся, его глаза закатились. – Проклят… я проклят с рождения.

* * *

С рассветным туманом таяла чужая кровь. Розоватый свет принёс облегчение. Боль, ставшая привычной, отпускала, из памяти стёрлись воспоминания. Альбинос поднёс к глазам очищенную ладонь. Ничего не напоминало о двух смертях. Тёмные звериные когти исчезли, ладонь истончилась до призрачного марева. Тело в тёмном кимоно стало едва ли плотнее тумана. Альбинос устроился на обгоревшем столбе, подобрав ноги, чтобы встретить ленивое солнце.

Оборвалась ещё одна ниточка, связывающая про́клятую душу с миром живых. Память людская, по утверждениям мудрецов, хрупкая, как первый зимний лёд, на деле оказывалась сильнее смерти. Единственная струна связывала альбиноса с местом смерти, но он не чувствовал облегчения. Нечто тяготило уставшую душу, которая требовала покоя…

Новорождённому дню грозил с моря шторм. Листву тронул первый настойчивый порыв, нежные жёлтые бабочки спрятались в траве. Альбинос устремил взгляд на далёкое неспокойное море. Чёрная полоса набухала на горизонте. Облака клочьями неслись по поседевшему небу.

– Кори… – прошелестел в кронах старых клёнов ветер.

Альбинос прислушался. Имя не отозвалось жгучей болью, как было прежде.

– Кто здесь?

Шелест прикоснулся белой гриве, ниспадающей по плечам, прохладой погладил по щеке.

– Кори… – простонали деревья прежде, чем содрогнуться от удара стихии.

Знакомый голос, полный горечи и усталости, звал, манил, как цветок бабочку. Кори скользнул между потоками небесной воды и ветра – по светлой нити памяти. К побережью…

Чёрные волны накатывали на песок и камни, гудели природной яростью. Кори замер по колено в воде, не смея сделать дальше шаг. Душа рвалась надвое. Тоска тёплым зверьком заворочалась в сердце, и холод ощетинился ледяными шипами.

– Кори. – Посол вытянулся среди серых бурунов. Волны, нападая на берег, обходили его стороной. – Ты пришёл, – улыбнулся. Устало и тепло.

На миг посла накрыла тяжёлая, как свинцовая плита, волна. Она выгнала на берег ошмётки водорослей, каменное крошево и гнилые доски. Призрак из прошлого устремился к замершему изваянием альбиносу. Полупрозрачные руки обхватили плечи в тёмном шёлке. Кори утонул в потоке слёз, чистых, честных…

– Извини, что оставил тебя, – океан тоски всколыхнулся в знакомых до душевной боли глазах. Мёртвых глазах, неживых.

– Ты меня обманул. – Эхо прошлого всколыхнулось в груди, больно ударилось о рёбра.

Посол стиснул плечи возлюбленного: будь тот живым человеком, то плакал бы от боли в сломанных костях.

– Я не мог по-другому! – выкрикнул он. – Я проклинал себя всю дорогу. Почему позволил другу убедить себя? – вот что я спрашивал каждую ночь. И был рад, что оставил, когда шхуна попала в шторм.

– Ты врёшь! – с надломом. Слова тонули в слезах, оседали на языке гнилой обидой.

– Прости меня! Прости, – прошептал посол, прижавшись губами к бледной шее, серебристо-белые волосы скользнули по щеке. – Я думал, всю дорогу думал только о тебе. И перед смертью, когда мы перевернулись и пошли ко дну. Я любил тебя, люблю до сих пор! Звал, чувствуя, что тебя не стало среди живых, но не слышал отклика. Чувствовал темноту и злобу. – В его глазах – тревога, бесконечная, как небо. – Я до последнего вздоха молился, – прошептал посол, – чтобы тебя сберегли боги.

Израненное сердце Кори успокоилось, побитой псиной заскулила тоска. По щекам текли капли. Призрачные, как первые снежинки, они тонули в штормовой пене.

– Не боги, а люди сотворили зло, – ответил альбинос. Он рухнул бы во взбесившееся море, чтобы волны вышвырнули безжизненное тело на берег в мусор и вонючие водоросли. Пока у врат жизни его держала ненависть, посол хватался за не-жизнь. Любовь? Любил? И любит…

Тепло распалило не-умершее сердце, обожгло душу.

– Я ждал… Хотел, что ещё хоть раз увидеть твоё лицо, – посол улыбался и таял, набегающие волны отрывали кусочки, пока под шелест песка он растворился в пене.

* * *

Кори не чувствовал горя. Он ожидал закат, сидя на земле, прислонившись спиной к обгоревшему столбу, обняв колени полупрозрачными руками. На сердце бабочкой трепетала лёгкость. Единственная ниточка, тонкая, как серебряный волосок, соединяла успокоенную душу с местом смерти. Осталось подождать, пока последний из хозяев подойдёт вплотную к смерти. Альбинос не хотел скользить по нитям памяти, причинять боль. В тёмных, как ночь, воспоминаниях посол горел яркой звёздочкой.

Настоящая легенда о проклятом парке