Поезд сквозь ночь.

...Поезд мчался сквозь ночь. Вместе с ним мчались ещё сотни людей — усталых, спящих, задумчивых и совсем чужих друг другу. Одним из таких пассажиров в снежное «никуда» был юноша с обаятельной детской улыбкой и усталыми взрослыми глазами.

Он сидел на нижней полке, обхватив колени. Сны не шли, потому что в эту длинную зимнюю ночь юноша заново переживал свою историю, самую мучительную и счастливую в его жизни.

Имя ей — Лилу.

А началось всё, — вспоминал юноша, глядя ночи в её огромные астральные глаза, — с того, что в его физико-математический класс однажды перевели хрупкую девушку-азиатку с красивыми изумрудными глазами.
Сначала над ними словно смеялась теория вероятностей: её вдруг посадили рядом с ним из-за близорукости, вместе им пришлось готовить доклад на конференцию и навещать заболевшего одноклассника, потому что остальным всегда некогда и незачем.

Она узнала, что он любит рисовать, дома у него живёт собака Туман, а его запястья пахнут арбузом — видимо, у него такая необычная туалетная вода. Она запомнила его ослепительно-синие глаза, россыпь веснушек на крыльях носа и медные локоны.

Она называла его Мишелем, а он её — Лилу... Они упустили тот момент, когда стали одной историей.

...Юноша улыбнулся сверкающей за окном поезда метели. Всё происходило словно во сне — настолько было невероятно. Одноклассники смеялись, что эти двое переходят из суровой реальности в свою — калейдоскопическую, где никому нет места, кроме них двоих.

Однажды Мишелю пришла в голову странная идея — вместе уехать на летние каникулы, и тут он вдруг вспомнил, что он — семнадцатилетний юноша, а она — шестнадцатилетняя девушка.

Да и мало ли этого? На следующий год им сдавать выпускные экзамены, а Лилу родом из другой страны, где поездка наедине с мужчиной — самое страшное, что может случиться с женщиной. Его изумруд Востока и так слишком многим рисковал ради возможности просто быть рядом, но...

— Я поеду, — решительно сказала Лилу.

— Не поедешь, — не менее решительно ответил он ей. — Подумай только, что скажут твои родители?

— Ничего не скажут. Я... Я скажу им, что поеду вместе со школой.

Но Мишель видел, как затрепетали полумесяцы ресниц — Лилу собралась солгать родителям, чтобы провести с ним время.

От переполнившей его нежности он подался вперёд и коснулся губами её сомкнутых век...

— Мишель! — воскликнула она испуганно, пытаясь его оттолкнуть. Однако рука словно сама легла на плечо юноши, а потом Лилу долго сидела в мучительном молчании, закрыв лицо ладошкой.

Мишель не хотел вынуждать её. Он был согласен даже на малое — любоваться ею издалека. Но Лилу появилась на вокзале с небольшой сумкой — в белом воздушном платье, как маленькое облачко, она проскользнула вдоль шумного поезда и прильнула к нему.

— Знаешь... — сказала она вдруг. — Когда в нашем городе построили железную дорогу, а по ней пустили поезд — это было сто лет назад, — знаешь, как его называли? Огнедышащей змеёй! — Лилу рассмеялась. — Какая глупость! Рельсы — это стальные ленты. Рельсы связывают тех, кто далеко, ибо так говорит легенда.

«Эти ленты свяжут нас, мой цветочек пустыни...» — прошептал Мишель, в глазах которого пылала ночь. — «Они нас свяжут».

И казалось ему, что поезд мчится сквозь лето.

Реальность вторглась в воздушный замок. Как бы он её не любил, как бы она его не любила — быть вместе очень трудно. Мишеля ждал университет, по Лилу тосковала родина. Она смеялась, когда он рассказывал ей об их будущей совместной жизни — говорила, как глупо звучит её имя рядом с фамилией «Ольховский», — а потом грустно замолкала, глядя на него мерцающими туманными глазами, стараясь решить, что же ей делать.

— Так нельзя, — сказал однажды Мишель. — Мы должны что-то делать.

Лилу, всегда чувствовавшая себя беспомощно-маленькой перед высоким юношей, только вздохнула и коснулась кончиками пальцев его волнистых ноябрьских волос.

— Что ты хочешь сделать, Мишель?

— Для начала — поговорить с родителями. Они могут что-то посоветовать, как-нибудь нам помочь... — он вскинул голову.

— Я могу перейти в твою веру.

— Нет! — вскрикнула Лилу. — Лучше я перейду в твою.

Юноша улыбнулся, и его веснушки показались ей крохотными звёздочками на молочно-белом небе, а глаза — двумя синими Лунами.

— Мы несчастные, да?

— Нет, — ответила она очень серьёзно. — Мы очень счастливые.

...Потом Мишель часто вспоминал её слова, но только сейчас, потерявшись в снежно-звёздном вихре ночи, юноша понял их истинный смысл: «Мы счастливы, потому что мы страдаем».

Он предупредил родителей, что вечером познакомит их со своей девушкой — и предупредил, что девушка особенная. Отец надел чёрную выходную рубашку и ярко-синий, под цвет глаз, галстук, мать накрыла на стол, приготовила Мишины детские альбомы, и счастливые родители сели ждать.

Мишель привёл Лилу домой, проводил её в гостиную и отправился на кухню налить всем чаю. Предполагая, что родители будут очень удивлены его выбором, юноша был готов ко всему — но предсказать такое не мог даже он.

Сначала он услышал приглушённые голоса, а потом — оглушительный крик и хлопнувшую со звуком разверзающихся небес дверь. Мишель бросился в гостиную, но нашёл там только побагровевшую от гнева мать и гладящего её по руке отца.

— Где Лилу? — спросил юноша не своим голосом. — Где Лилу?!

Мать выпрямилась и пригвоздила его к месту яростным взглядом. Слова, которые следом услышал Мишель, болезненно пульсировали в висках: дескать, родители не позволят ему даже видеться с этой... Узкоглазой. Они все ущербные, эти узкоглазые. А узнав о её вероисповедании, мать едва не разнесла квартиру, проклиная близорукость сына, связавшегося с религиозной фанатичкой и террористкой.

Мишель не придумал ничего лучше, как схватить своё пальто и отправится в снежную тьму следом за исчезнувшей Лилу.

Телефон молчал, а где живёт девушка, юноша не знал. Но когда узнал, отправился по указанному в классном журнале адресу — без легенды, но с тяжёлой снежной бурей внутри. И, казалось, не вместит его грудь всего этого.

Дверь ему открыли по первому звонку. Миниатюрная женщина на пороге взглянула на него теми мерцающими глазами, которые ему снились все последние месяцы. Женщина, выносившая под сердцем его любимую историю, была напугана возникшим на пороге юношей: огромные бездонные глаза — как море перед штормом. Она была сражена его самообладанием и откровенной усталостью, но, тем не менее, осталась непреклонной:

— Уходите. Оставьте её в покое. Вы уже причинили ей немало горя.

— Так вы всё знаете... — прошептал юноша.

— Знаю. С самого начала. И никогда не прощу себе, что безучастно наблюдала за тем, как моя дочь — с вашего благословения, — училась врать родителям и позволяла кому-то, вроде вас, причинять ей кратковременное — как бабочка-подёнка, — счастье. Вы не понимаете, что это значит. Вы — другой.

Женщина хотела закрыть дверь, но юноша просунул руку в дверной проём. Длинные ресницы дрожали, глаза смотрели умоляюще.

— Я всё понимаю, но... Пожалуйста... Позвольте мне увидеть её.

Проклиная себя за слабость, она колебалась. Женщина защищала Лилу, была уверена в каждом сказанном сейчас слове — и всё равно колебалась. Потому что видела сейчас гаснувшие тёмно-синие глаза — их опалили те же слёзы, что точили сердце её дочери.

— Хорошо... - сказала она неуверенно. — Подожди немного.

Дверь закрылась, а Мишель сел на ступеньках, обхватив колени. Хотя ему казалось, что прошло всего мгновение, уговоры матери длились несколько минут. Лилу осторожно выглянула в подъезд, потом робко вышла из квартиры — такая же бледная и измученная, как он, — и Мишель поднялся на ноги. Девушка вскрикнула, бросилась обратно к спасительной двери, но юноша захлопнул её и заслонил собой, отрезав путь к отступлению.

— Так не может продолжаться! – крикнула ему Лилу. — Как желаю, как же я желаю, чтобы мы никогда в жизни не встречались!..

— Мой утренний цветок... — Миша провёл дрожащей рукой по глазам. — Я изменюсь. Я стану другим, — сказал он вдруг сильным голосом. — Я перейду в твою веру, я сделаю всё, чтобы твоя семья одобрила и приняла меня, я...

— Нет! — Лилу зарылась лицом в его тёмно-синюю рубашку. — Думаешь, я могу позволить пойти тебе на такое? Чтобы ты отрёкся от всего, что дорого? Лучше я пойду за тобой, лучше я...

— Но... — они опустились на первую ступеньку, и юноша разжал тонкие руки, старающиеся обхватить его плечи. Взяв её лицо в свои ладони, он сказал очень тихо: — Нас никогда не примут: ни меня, ни тебя. Чтобы мы не сделали.

— Верно... — она высвободилась из его объятий. — Если мы не можем прожить наши жизни вместе, значит, мы должны прожить их врознь.

Нет. Никогда и ни за что они не откажутся друг от друга, даже если решат расстаться. Их последнее свидание было больше похоже на прощание, хотя Мишель и не имел понятия о том, что скоро Лилу исчезнет из его жизни также внезапно, как и появилась.

В понедельник она не пришла в школу. И во вторник. Телефон по-партизански хранил молчание, а Мишель снова отправился в тот злополучный дом.

На звонок никто не ответил.

Стараясь не обращать внимания на подступающее к горлу отчаяние, Мишель требовательно звонил в дверь, пока из соседней квартиры на площадку не вышла женщина средних лет.

— Чего трезвонишь? — спросила она сварливо. — Видишь, нет никого.

Юноша обернулся, и женщина хмыкнула, подумав: «До чего красив парнишка».

— Как нет?..

— Вот так — нет, — ответила она, одергивая свитер в вопящую тигриную полоску. — Уехали они все, на родину. Эй, парень... — сказала женщина уже мягче и тише. — Тебе что, плохо?

А что ещё могла спросить соседка — юноша побледнел и опёрся спиной на злополучную дверь, закрыв глаза. Вдруг она вспомнила разыгравшуюся в подъезде сцену между младшей дочкой восточного семейства и каким-то симпатичным мальчиком, который, очевидно, и был этим самым юношей.

— Ты... Погоди, ты не дружок этой девочки, Люджейн?

— Был «дружком». Но какая теперь разница... — вдруг он выпрямился, широко распахнул синие глаза и снова взглянул на женщину. — Постойте. Они не оставили вам адрес?

— Конечно, оставили, — у соседки сладко защемило сердце при мысли о том, что она поможет юным возлюбленным. — Чтобы я следила за почтой. А тебе нужен адрес?

— Нужен! Необходим! Если вам не трудно...

Женщина пожала плечами и скрылась в квартире. Мишель скрестил руки на груди, предчувствуя своё причастие снегом и холодом.

В ближайшее время ему нужно было только решиться. Адрес у него был, деньги на билеты туда-обратно тоже были, только... Нужно ли ему вообще ехать следом за ней? Хочет ли она его видеть?

А семья — семья же против, и его, и её... А через несколько месяцев сдавать экзамены, переезжать в другой город, поступать... Опять метель закружит и оставит его посреди аппликации неба в слюдяных лужицах, уставшего и побеждённого.

Нужно ли решаться?

Мишель так и не смог уснуть, думая обо всём этом. Убедившись в бесплодности своих попыток, он сел на постели и выглянул в окно. Призывно сверкали кристаллы льда на крышах, кружилась в вальсе снежная пыль — только решись, и мир падёт к твоим ногам.

По дороге на вокзал Мишель пытался не думать о том, как там сейчас родители — он оставил им невнятную записку, выключил мобильный телефон, но... Но вряд ли теперь юноша сможет сидеть спокойно с ними за одним столом, шутить, как прежде, при виде разнокалиберного домашнего сервиза ему будет неизменно вспоминаться Лилу с её обожженными глазами, с её слезами по своему народу, по своему личному богу...

...И теперь круг замкнулся. Колесо событий повернулось, а за окном бледнеет рассвет. Если он не побоялся отправиться в незнакомую страну, если он решился ехать за ней — даже не чтобы увезти, а чтобы... Пусть даже всё кончится неудачей: только не будет напрасным.

В песочном городе было тепло, янтарное небо никогда не покрывалось инеем, а Мишелю было всё равно, как реагируют на него окружающие. Юноша искал такси и, по счастью, таксист свободно владел русским языком.
Юноша бросил свой рюкзак на заднее сиденье, сел впереди и протянул таксисту бумажку с вычурным почерком незнакомой соседки. Автомобиль неспешно двинулся вперёд, асфальт мягко лёг под колёса, а размеренная мечтательная суета города превратила поездку в нечто увлекательное... Мишель удивился тому, что в такие страны туристы не наведываются. Но, может быть, в этом и есть вся прелесть.

— У вас тут друзья? — спросил таксист, из бойкого и предприимчивого мужчины превратившийся в такого же неспешного мечтательного горожанина.

— Нет, у меня здесь нет друзей. Почему вы спрашиваете?

— Потому что просто так сюда не приезжают.

— Я сам не знаю, что у меня здесь. Может быть, у меня здесь и нет ничего.

...Сизый дымок развеялся, а Мишель не мог себя заставить войти в подъезд. Пятиэтажный панельный дом, обычная деревянная дверь без домофонов и прочих премудростей, но... Дело было, конечно, не в этом.

Столько изменилось за полгода — и сейчас где-то у окна стоит его самая мучительная и счастливая история, в ежедневнике спят билеты в насмешливую метель, а он, самый заурядный из всех юношей, осторожно приближается к первой ступеньке этой огромной лестницы.

Шаг. В такт стучит сердце. Мишель старается отбросить сомнения, резонные доводы разума, оставшееся ненаписанным сочинение — остаётся только то, сверкающее солёными звёздами и причащённое холодом его родины, что не исцарапается золотым песком. То, ради чего он здесь.

Лестница подошла к концу, а столько ещё осталось неясным. Мишель останавливается, чтобы отдышаться — сверхновыми звёздами сверкают синие глаза, предзакатным Солнцем тешится запутавшийся в волосах луч, весенними поцелуями разбегаются маленькие рыжие звёзды по тонкой коже...

Юноша смотрит на бумажку, потом на дверь. Призвав на помощь всех богов — тех, которым молился, и тех, которым будет молиться, — он нажимает на кнопку звонка.