35.

Серафим – старший брат Пашки, проснулся от противного звонка будильника. Кристина – его девушка, еще спала. Она всегда вставала позже, поэтому он поднялся осторожно, чтобы ее не разбудить, и поплелся в ванную. Милицейская форма ждала его в шкафу.

Он и Пашка были во многом похожи внешне: Серафим был выше брата, такой же худой, с такими же ангельскими чертами лица и черными волосами, только коротко остриженными по требованию профессии.

Серафим был романтиком. Он и в армии отслужил только потому, что считал косить ниже своего достоинства. Он бы и не выжил там, если бы не одно счастливое обстоятельство: все парни из его района очень хорошо дрались. Не был исключением и он. И в милицию он пошел работать только потому, что хотел помогать людям. Серьезно. Романтики, которой он так жаждал, не было и там, но он ее там и не искал. К безобразным сценам и разборкам он привык с детства в своем дворе, и они его почти не волновали. Зато он, как мог помогал людям. Бывало, конечно, что ему хотелось чего-то большего. Он не был глуп и вполне мог бы получить образование (он закончил только школу) и устроиться получше. Только он считал, что мужчина должен действовать, а не просиживать штаны в кабинете. Поэтому он справедливо полагал, что именно там, где он работает, он на своем месте.

Умывшись и поставив чай он разбудил Кристину. «Вставай, опоздаешь», – он тронул ее за плечо.

– Я не хочу вставать, – сонно ответила ему девушка.

– А придется, – вздохнул он.

Кристина была намного ниже его ростом, хрупкая и бледная. Темно-русые волосы только подчеркивали ее бледность, а карие глаза ярко горели – дух в хрупком теле жил далеко не слабый. У девушки было пониженное давление и вставала она почти всегда тяжело.

Кристина работала бухгалтером. Выросшая в небогатой семье, она была уверена, что профессию нужно получать такую, чтобы потом всегда иметь возможность найти работу. А бухгалтеры востребованы всегда. И зарабатывала она действительно по городским меркам довольно неплохо. И все бы было хорошо, если бы не одно «но»: Кристина ненавидела свою работу. К тому же, из-за постоянного напряжения внимания у нее часто болела голова. Боли выматывали ее, но менять профессию она не собиралась.

Познакомились они у разудалого старика Мефисто.

Кристина пришла со старшим братом Серафима Михаилом. Она тогда еще не была сатанисткой, но, вскоре, ей стала.

Ее отношения с Михаилом естественным образом не пошли дальше дружеских. А между ней и Серафимом сразу возникла неприязнь. Он считал, что она – случайный человек, пришедший к ним из праздного любопытства. Она случайным человеком его не считала, но отвечала ему полной взаимностью. Когда они наконец поняли, что любят друг друга, им стало намного легче.

Кристина пила кофе из большой кружки, Серафим пил чай. Каждое утро девушке требовалась ударная доза кофе, чтобы проснуться. У нее опять болела голова. Серафим видел ее мучения и в очередной раз предложил: «Тин, ты бы бросила эту работу. Посидела бы с месяц дома, подыскала бы что-нибудь получше. А?»

– Ну, да, и во всем от тебя зависеть. Это не для меня.

– Ну, почему сразу – зависеть?

– Потому, что своих денег мне на месяц не хватит.

– Ну, и что? Ничего с тобой не случиться. Разве что отдохнешь немного. Я же вижу, как ты мучаешься.

– Но, я не позволю тебе содержать меня. Я бы и сама с радостью отдохнула, да денег нет. Да, и куда я устроюсь с дипломом бухгалтера? Только бухгалтером, – Кристина вздохнула.

– Кристин, твоя независимость меня порой раздражает. А когда поженимся – тоже будем вести бюджет порознь?

– Поженимся? Типун тебе на язык.

– Спасибо. А вчера в розыск подали двух новых. Мужика и бабу. Говорят – оба из психушки сбежали. Да, еще и не в нашем городе. Говорят – мужик опасен. А бабу такое ощущение, что я где-то видел. Она – местная.

– Ну, значит, здесь и видел. Странные все-таки у тебя ассоциации…

– Ты о чем?

– Да, сначала говорил о свадьбе, потом сразу о психах.

– Не придирайся к словам. Просто вспомнил и сказал. И вообще, я сегодня туго соображаю – вчера вернулся поздно, а тут еще ты… Надо было лечь тихо, чтобы тебя не разбудить…

Кристина рассмеялась. Серафим собрался уходить. Девушка крикнула ему вслед: «Постарайся не задерживаться – сегодня вечером собираемся!»

– Постараюсь. Только не от меня это зависит, – ответил ей Серафим. И будто спохватившись, добавил: А ты тоже не забудь…

– Про что?

– Про то, что дебет – слева, кредит – справа (действительно, бывали случаи, когда Кристина путала).

– Слушай, у вас в милиции все такие умные? – улыбнулась она.

– Нет, я один такой. До вечера.

Вечером собрались небольшой группкой на их квартире и пошли на место.

Они шли практически в узком семейном кругу: Кристина, Серафим, Пашка, Михаил и Мария – его девушка.

Их целью были развалины на огромном пустыре неподалеку от школы. Когда-то в этих развалинах собирались наркоманы, потом там орудовал маньяк и вырезал их всех. Потом маньяка поймали, и там стали тренироваться скинхеды. Потом на скинхедов обратила внимание милиция, и они перебрались в другое место. Тогда там стали проводить ритуалы изгнания Лика и ее товарищи. Потом на место с действительно сильной энергетикой, обратила внимание Кристина. Она была опытным магом и такого места пропустить не могла. Почему-то именно там все заклинания обретали невиданную силу. Быть может, тому была виной энергетика места, а может – мрачная атмосфера, дарящая всем мистическое настроение.

Примерно в это же время Мария – талантливая художница, решила послужить своим талантом народу и расписала стены развалин изнутри светящимися в темноте красками. На полу появился необходимый в ритуалах магический круг, на стенах – пентаграммы и изображения демонов. После этого развалины вдруг неожиданно начали пользоваться дурной славой среди местных жителей. С тех пор сатанистов начали бояться, тем более, что никто не знал, как выглядит сатанист, и чем он отличается от любого другого человека. А приезжающие в их город иногородние сатанисты развалинами восхищались – им всегда их демонстрировали, как предмет особой гордости.

По темному пустырю они шли молча, тишину нарушал только Пашка, время от времени спотыкавшийся и падающий.

– Паш, для чего мы купили тебе очки? – не выдержал наконец Серафим.

– Я не люблю их носить, – отозвался Паша: Тогда я замечаю, насколько плохо я вижу.

– Паш, дай мне руку, – пожалела его Кристина: Кстати, постоянно забываю спросить – как мое приворотное заклинание? Подействовало?

– Нет, – вздохнул Паша.

– Жаль. Хотя, я с самого начала была против. Любовь должна быть свободной и естественной. Она сама должна прийти.

Тут Пашка снова упал, утянув Кристину за собой. «Слезь с моего брата», – ощенил ситуацию Серафим. Кристина лукаво улыбнулась ему: «Что – ревнуешь?» «Еще как!» – отозвался он. Михаил и Мария молча шли позади, держась за руки.

– Что-то давненько мы не собирались, – сказал Пашка, отряхиваясь.

– Да, ты прав, я совсем забросила культмассовый сектор. Надо провести какое-нибудь мероприятие. Может, устроим оргию? Только, чур, я с Пашкой, – сказала Кристина.

– Да, что с тобой сегодня? – удивился Серафим.

– Это полная луна на меня так влияет. Хотя, вообще-то, самая лучшая для магии фаза луны – три четверти, зато полная эффектнее.

– Тише, – произнес Пашка: Вы слышали?

– Что? – не понял Серафим.

– В развалинах кто-то есть, – ответил Пашка.

– Странно, – удивилась Кристина: С тех пор, как Маша их расписала, срать там боятся. Паш, а может – тебе показалось? Я ничего не слышала.

– Нет, не показалось. Я слышу очень хорошо и далеко.

В доказательство Пашиных слов в одном из окон развалин промелькнула какая-то тень.

– Может, это наши? – с сомнением в голосе спросил Серафим.

Тем временем, Лика, Дина и еще несколько сочувствующих (в основном – девушки) проводили в развалинах ритуал изгнания грыз. Антон с интересом наблюдал за ними. Несколько раз ему показалось, что он слышал голоса. Его это встревожило, но он не показал вида. Девушки были так увлечены ритуалом, что не сразу заметили, как подошли сатанисты.

Сатанисты были одеты во все черное, поэтому проводящим ритуал показалось, что они бесшумно появились прямо из ночной тьмы. Некоторое время все молча рассматривали друг друга. Кристина сразу обратила внимание на Антона. «Симпатичный», – подумала она: «Только, взгляд как у маньяка». Серафим тоже обратил внимание на Антона. У него было смутное ощущение, что он его где-то видел. «Ave satanas»! – поприветствовал их Пашка. Его голос гулко и жутко разнесся по развалинам, отразившись от стен слабым эхом.

– Шли бы вы отсюда, – зло посмотрев на сатанистов сказала Дина.

– У меня встречное предложение: шли бы ВЫ отсюда, – ответила Кристина.

– А ты не изменилась. Все такая же злобная, – сказала Кристине Лика.

– А ты, что уже…вернулась, – затруднилась с выбором слова Кристина: Вообще-то – это наше место.

– Да, вы его осквернили, – глаза Лики горели праведным гневом: После вас здесь ничего не получается!

– Главное, чтобы у нас получалось, – отозвалась Кристина.

– Ты всегда думала только о себе! – с патетической интонацией произнесла Лика.

– В этом вся философия сатанизма, – спокойно отозвался Серафим.

– А в морду ты не хочешь, раз хамишь моей девушке! – вспылил Антон.

– А милиция тебя случайно не разыскивает? – брякнул первое, что пришло в голову, Серафим.

После этих слов Антон сразу же замолчал и как-то насторожился. Возникла пауза. Кристина думала, что делать. Она не любила скандалить, в отличии от Лики, Дины и их товарищей. Но и уходить тоже не собиралась. А Лика тем временем не унималась: «Вы, что – другого места не нашли для своих черных дел? Это из-за вас на город напали грызы! Сколько невинных жертв вы здесь уже принесли?»

– А нам надоели невинные. Теперь мы приносим в жертву только людей с богатым и разнообразным сексуальным опытом. Так, что на этих стенах кровь опытных жертв, – как всегда не сдержался, чтобы не встрять в разговор Пашка.

– Только, сейчас нам нужна девственница. Если не уйдешь – возьмем тебя, – с трудом сдерживая смех проговорила Кристина.

– Не возьмешь! – возмущенно проговорила Лика.

– Что, уже не подходишь? Жаль.

– Дело не в этом! – возмутилась Лика.

– А что, Лейла с вами не ходит? – вдруг ни к селу, ни к городу вступила Дина.

– Нет, а что? – насторожился Пашка.

– Что, душу продала и больше не общается с вами? – ехидно продолжила девушка.

– Душу? – не понял Пашка.

– Ну, да. Нерожденной сестренки. А ты думаешь – она просто так красивая? – тоном всезнающего человека добавила Дина.

– Ерунду не говори, – спокойно посоветовал Паша.

– Я? Я говорю ерунду!? – Дине достаточно было малейшего повода, чтобы разозлиться.

– А давайте устроим драку, – предложила Кристина: Глюколовы против сатанистов. Или – нет, лучше давайте устроим оргию. А? С вами девочек и мальчиков стало примерно поровну.

Кристина пошутила, но ее шутку приняли всерьез. Лика и ее друзья сочли за лучшее уйти от греха подальше, ворча что-то о несправедливости.

«Ну, вот и чудненько», – сказала Кристина: «Свечи взяли? Зажигайте. Паш, начинай».

36.

Марина вдруг начала задумываться о том, как она одета. Перемены в ней заметили почти все. Она обрезала свои длинные юбки, а те, что были до колена обрезала еще короче. Ноги у нее были не то, чтобы очень красивые, но стройные. Она стала пользоваться косметикой. Это не делало ее красивее (она сама по себе была не красивой, но яркой), но странно шло ей.

Однажды на уроке она получила записку: «Марин, длинную прямую юбку не обрезай, лучше сделай разрезы по бокам». Это написала Лейла. Идея Марине понравилась, тем более, что она пока не очень доверяла своему чувству стиля.

На уроках девушка все чаще задумывалась о вещах, не имеющих к нему никакого отношения. Учителя стали замечать ее мечтательность и забеспокоились. Они довольно грубо пытались выяснить, что с ней происходит, но естественно, Марина с ними не поделилась. Тогда они вынесли безапелляционный вердикт: «Влюбилась». И стали готовиться морально поставить на ней крест, как на ученице и человеке.

Наверное, они бы очень удивились, если бы узнали, что дело тут не только и не столько в Леше. Он ей, конечно, очень нравился, но дело было не в этом.

А ещё Марина научилась водить мотоцикл. Скорость она развивала такую, что Леша за нее боялся (он сам ездил гораздо быстрее, но она-то только начинала). За рулем она испытывала как раз те ощущения, которых ей так нехватало в жизни до этого.

Марина посмотрела в окно, хотя сидела на среднем ряду и ничего не увидела. Леша должен был заехать за ней после уроков. И он заехал. Они разговаривали, стоя около его мотоцикла, Маринины одноклассники проходили мимо и смотрели на них удивленными глазами.

Когда мимо проходили Даша и Лейла, Леша явно сильно смутился. Лейла подавила смешок, а Даша окинула его оценивающим взглядом. Марина обратила на это внимание. Когда девочки отошли за пределы слышимости, она спросила у него: «Леш, они как-то странно на тебя посмотрели. Ты с ними знаком?»

– Да, – ответил он.

– А почему ты так смутился? Между вами произошло что-то неприятное?

– Можно сказать и так…

– Ты, наверное, с Лейлой встречался?

– Нет, с Дашей. Все-таки, меня поражает твоя прямолинейность.

– Это хорошо или плохо?

– Если бы все было так просто. Я это еще для себя не решил, – Леша приобнял Марину за плечи и улыбнулся: Поехали?

– Поехали, – ответила она.

Сказанное Лешей прибавило ей уверенности . Обычно, она была уверенна в себе только тогда, когда досконально знала предмет. Любовь же для нее была областью неизведанной. Пока. Марина подумала: «Похоже, ему нравятся некрасивые девочки». И эта мысль ее успокоила.

Марина села позади Леши и обняла его. Ездить в школу на своем мотоцикле, подаренном, естественно, Лешей, она боялась – это грозило потерей мотоцикла. Слишком уж у них был криминогенный район. Да и водила она пока не настолько хорошо, ведь она только училась.

Они уехали, провожаемые удивленными взглядами Марининых одноклассников.

– Надо же – у Лётовой – парень, – изрек кто-то.

– И на нее ведь кто-то позарился.

– Наверное, она ему контрольные решает.

– Точно, я была у нее дома, видела институтские учебники, – сказала девочка, которую Марина наивно считала своей хорошей приятельницей.

– А может, ему нравятся умные? – предположил кто-то и все засмеялись.

– Ну, уж если она кого-то нашла, то я заведу себе целую футбольную команду.

– Точно. Ты бы сократила количество твоих хахалей хотя бы до футбольной команды. А то слишком много ты шляешься.

– Да, пошел ты!

– Слушайте, так ведь с ней был Леха. Он же у нас учился, а в прошлом году ушел в техникум.

– Да? А ведь точно. А я его сразу и не узнала. И не предполагала, что он оказывается такой странный.

– Да, наверное, ему нормальные девки надоели, вот и решился на экстрим.

А из окна своего кабинета за торжественным отбытием Марины наблюдала Александра Сергеевна. Она прекрасно помнила Лешу. То есть – на ее взгляд – прекрасно. Он остался в ее памяти равнодушным к оценкам хулиганом (хулиган – потому, что ездил на мотоцикле; он ни разу не совершил ничего особенно ужасного). А еще она однажды видела его с гитарой, а на гитаре играют только уголовники (в том числе и будущие). Она, конечно, пыталась его исправить, но это было бесполезно. Чего она только ни пробовала. Родителей она вызывала неоднократно, но они так и не поняли, в чем проблемы у их сына. Ничего, когда-нибудь потом они ее еще вспомнят, но будет поздно.

А теперь Александра Сергеевна ни на шутку испугалась. Ведь он мог сбить с пути Марину. Она – хорошая девочка, очень внимательная к своим оценкам. Что же с ней будет, если она перестанет учиться? Как сложиться ее жизнь?

Честно говоря, последний вопрос очень мало волновал учительницу математики. Но, Марина была единственной круглой отличницей. Из четырех девятых классов она одна шла на медаль. А если она станет хуже учиться? Престиж их школы, и без того невысокий, сильно упадет.

Александра Сергеевна поняла – нужно принимать решительные меры для спасения девочки и ее аттестата.

37.

Лейла возвращалась домой. Было уже довольно темно, и другая бы на ее месте очень боялась, но девушка так привыкла к своему месту жительства, что была совершенно спокойна.

Когда она услышала за своей спиной дружный громкий топот, то совершено не обратила на него внимания. И когда ее окликнули, оскорбительно упомянув при этом национальность, она не отнесла это на свой счет, тем более, что с национальностью не угадали. Но инстинкт самосохранения заставил девушку повернуться.

Позади нее стояло четыре бритоголовых парня. И как бы не были похожи все бритоголовые на свете, одного из них мы уже однажды встречали. Он приходил пить пиво в беседку во дворе, где жила девушка. В их маленьких глазах под низкими лбами светилось злое самодовольство.

– Ну, что – попалась, – изрек один из них после паузы.

– А по-моему, я от вас и не убегала, – спокойно ответила Лейла. Сердце ее учащенно билось, но главным в их районе было не показывать страха. Если хочешь жить, конечно.

– Смотрите, она еще разговаривает! Понаехали тут всякие из (тут была названа одна из бывших союзных республик).

«И вовсе моя бабушка не от туда, а папа родился здесь», – подумала Лейла и ответила: «А в чем дело? Я вам мешаю?»

– Мешаешь, – ответил один. Для более остроумного ответа мозгов в его голове явно не хватало.

– И чем же конкретно я вам мешаю? – уточнила девушка. Она прекрасно понимала, что конструктивный диалог с ними невозможен, но ей нужно было выиграть время. Она быстрыми взглядами окидывала местность, ища, куда можно скрыться и не находила.

– Ехала бы ты в свою (бывшую союзную республику), – после продолжительной паузы предложил один: А-то вырежем всю вашу семью.

«А потом приедет мама со своим вторым мужем... Они, хоть и русские, но вырежут вас с удовольствием. И ничего им за это не будет», – подумала Лейла. как всегда в самый неподходящий момент голову посещали неуместно остроумные мысли. Но, молчанье, как известно, знак согласия, поэтому она ответила: «Так, тут большого ума не надо. А кстати, почему вы вчетвером? Или боитесь со мной не справиться? Правильно боитесь – я очень злая.»

Лейла действительно знала несколько несложных, но действенных приемов. Им научил ее сосед-уголовник. И если она хотела жить, то пора было уже что-то делать.

– Да, что мы ее слушаем, бей ее! – после продолжительной паузы прокричал один из них.

Но девушка не растерялась. Она пнула одного лысого в пах, другого ударила в нос и разбила его. И побежала, пока двое стояли согнувшись, а двое других обалдело смотрели ей вслед. Бегала она красиво, как и все, что делала в жизни. Бритоголовые, забыв о цели своего разговора залюбовались ей.

Через некоторое время одного из них осенило: «Бежим за ней! Быстро!»

И они побежали, тяжело и громко топоча. Лейла не бежала, а летела, и шансов догнать ее у них практически не было. Ну, разве что, если бы они вздумали посоревноваться с ней в выносливости. И тут из-за какого-то угла к ним навстречу вылетел Пашка, и вылетел так неожиданно, что они резко остановились. То ли у него был талант оказываться рядом со своим любимым существом в нужный момент, то ли они просто очень близко жили.

Пашка мгновенно оценил ситуацию. Он разозлился. «Да, как вы можете!» – прокричал он.

– Можем. Будешь возникать – и тебя не пожалеем.

Лейла остановилась на безопасном расстоянии. Бросить Пашку в такой ситуации она не могла. Конечно, он мог за себя постоять, но кто знает, вдруг понадобиться вызвать милицию. Но и девушка, и бритоголовые недооценили нестандартность Пашкиного мышления. Он сделал указывающий жест в сторону противников и произнес какое-то заклинание на непонятном языке. «Я натравил на вас адову гончую», – пояснил он. «Чего?» – его явно не поняли.

И вдруг откуда-то неожиданно появился уже знакомый Паше и Лейле огромный волк. Если бы все не были так увлечены, то возможно, его появление не стало бы такой неожиданностью, ведь он не возник из темноты, а бесшумно прибежал. И не успел никто из бритых подумать (да, у них вообще всегда было туго с этим процессом), как волк набросился на одного из них. Волк был настолько силен и быстр, что сопротивляться ему они не могли. Голубые глаза волка горели человеческой яростью.

Пашка как завороженный наблюдал за этой сценой. Лейла подошла к нему: «Слушай, пойдем от греха по дальше». «Пойдем, Лейла,» – ответил он.

Потом они сидели в своем дворе на лавочке и приходили в себя. Лейлу трясло, что поделаешь – страх перед злыми, безмозглыми людьми практически непреодолим.

– Лейла, а почему ты не приходишь к нам? Тебе бы понравилось, – вдруг произнес Пашка.

– К вам? Домой, что ли? – переспросила Лейла.

– Нет, к сатанистам, – ответил Пашка.

– А что я у вас забыла?

– Не знаю. Просто, Бог тебя не защитил в трудную минуту. Как он мог, ведь ты – его творение! А нас ты не бойся – человеческий жир мы для свечей не используем и душами нерожденных сестренок с дьяволом не расплачиваемся, – Пашка смотрел своими широко открытыми фанатичными глазами в небо и свой страстный монолог он обратил туда же.

– Нет, спасибо, мне атеисткой как-то привычнее. А что это ты сказал про душу нерожденной сестренки? Где ты это слышал? – насторожилась вдруг Лейла.

– Да, от одной не очень умной девушки.

– Эх, ты! Семнадцать лет, а повторяешь всякие глупости. А что до Бога – разве он не защитил меня сегодня?

Паша лукаво улыбнулся: «Не-ет. Это не он. Он не посылает адовых гончих».

Самое интересное в этой истории, что после Пашкиных слов к Лейле больше никогда за всю ее долгую, насыщенную событиями жизнь не было претензий по поводу ее национальности.

38.

Около половины двенадцатого ночи Рома вышел прогуляться. Сегодня ему не спалось, не работалось и вообще ничего не делалось. Не спалось ему вполне привычно – обычно он ложился поздно. Работать ночью ему уже надоело – он и так перевыполнил все планы на полгода вперед. А сегодня он заскучал, ему стало как-то неуютно в своей маленькой квартирке, захотелось общества нормальных хотя бы условно людей. А еще его с утра мучило тягостное предчувствие. В предчувствия он не верил, считая, что это для женщин, но мучило оно его от этого не меньше.

Весной ночной город окутывала голубоватая дымка. Роме всегда было интересно, что такое производят на заводе именно весной, из-за чего появляются такие красивые, но от этого не менее вредные и дурно пахнущие выбросы? А дымка была всего– навсего выбросами в атмосферу. Вот, так поэтическим явлениям нашей действительности находится вполне прозаическое объяснение.

Рома брел по ярко освещенному скверу (новые фонари еще пока не разбили). Почти на каждой скамейке большими кампаниями сидели пьяные. Создавалось ощущение, что пили все, и что будоражащей воображение весенней ночью выйти и дома можно только для того, чтобы выпить. Крепко выпить.

«А в полнолуние они все воют», – услышал вдруг Рома. Он вздрогнул от неожиданности – пьяный женский голос, произнесший это показался ему знакомым.

«А ты правда психиатр?» – раздался в ответ такой же пьяный голос, но уже мужской.

Рома повернулся в сторону голосов. То, что он увидел было для него большой неожиданностью. На спинке скамейки с видом королевы сидела Катя. Она была сильно пьяна, глаза ее были полуприкрыты, движения замедленны и плавны. Короткий сарафан открывал длинные ноги и подчеркивал многочисленные достоинства фигуры. Около нее полукругом расселись четыре пьяных мужика. Они восхищенно смотрели на нее и ловили каждое ее слово. Все держали в руках по бутылке. Батарея бутылок около скамейки красноречиво говорила о количестве выпитого.

Рома загляделся на Катю – такой он ее давно не видел. Потом он удивился: Катя не пила даже в студенческие годы. Возникшая сейчас ситуация ему совсем не понравилась, но вправе ли он вмешиваться в чужую жизнь?

Пока Рома раздумывал, он заметил, что к разговору прислушивается не он один. Странной мягкой, бесшумной поступью к скамейке приближался какой-то мужчина. Его желтые глаза светились в темноте, лицо было покрыто серой щетиной, как и волосатые руки. Когда он открыл рот, Рома издалека заметил огромные клыки. При виде этого мужчины Рома почувствовал опасность.

«Здравствуй», сказал незнакомец Кате: «Значит, ты – психиатр?»

«Да», – ответила Катя и улыбнулась ему.

Рома понял, что если сейчас чего-нибудь не предпримет, то Катю он больше не увидит. И он решительно двинулся к злополучной скамейке. «Ромочка!» – обрадовалась ему Катя. Рома взял ее за руку: «Пойдем от сюда.» Мужики на скамейке слабо воспротивились этому: «Эй, мужик, куда ты ее повел?»

«Моя жена – куда хочу, туда и веду», – ответил он. «А-а-а…Понятно,» – отозвались они. Незнакомец со светящимися глазами хотел было помешать ему, но подумал и не стал.

И Рома повел ее по темным улицам. Катю качало из стороны в сторону, она смеялась и спрашивала: «Рома, куда ты меня ведешь?»

– Домой, – отвечал он.

– Ко мне? Ты разве знаешь, где я живу?

– Нет, к себе. Понятия не имею, где ты живешь.

Неподалеку от дома Катя уснула прямо на ходу. Рома взял ее на руки и понес. Дома он уложил ее на свой единственный диван.

Рома увидел ее левой ладони татуировку: изящно выполненная черная бабочка-махаон с порванными крыльями. «Странно, как я раньше ее не заметил,» – удивился Рома. «И в таком необычном месте. Надо будет спросить, что она означает.»

От Кати приятно пахло духами. Сарафан не скрывал ее фигуры. Она лежала раскинувшись и зовуще улыбалась во сне. Рома заворожено посмотрел на нее. «Размечтался», – подумал он и пошел спать на кухню.

Только но улегся, как раздался телефонный звонок. Звонила мама. Она прекрасно знала, что сын ложиться поздно, поэтому часто звонила ему ночью. Собственно говоря, она и сама не любила ложиться рано.

Мама как всегда расспрашивала Рому о делах и личной жизни, которой не было. Она искренне не понимала, почему ее Ромочка до сих пор один. Она так же, не понимала, как молодой здоровый мужчина может жить в одиночестве. Поэтому она постоянно донимала сына вопросами из цикла: «Когда ж ты женишься?» Своего единственного сына она обожала (впрочем, не больше, чем свою единственную дочь, но ему хватало) и желала ему счастья.

Рома был рад маминому звонку. Ему часто бывало скучно одному, а мама была оптимисткой и заряжала своим оптимизмом его.

Ромина младшая сестра недавно родила второго ребенка. Мама звала проведать ее и заодно выясняла, когда Рома соберется завести своих детей. Тут проснулась Катя и громко спросила: «Где я?»

«Рома, так ты не один! Что ж ты сразу не сказал?» – обрадовалась мама и тут же с ним попрощалась.

Как только Рома положил трубку, Кате, по видимому, стало все равно, где она находится, и она заснула сном праведницы.

Рома уже очень хотел спать. Он лег на пол, завернулся в одеяло и тут же крепко уснул. Ему показалось, что он проспал совсем недолго, когда Катя разбудила его. Она в очередной раз очнулась и стала бродить по квартире. Она по прежнему не понимала, где находиться, но ее это больше не смущало. Она натыкалась на все углы, хваталась за все, что попадалось под руку, чтобы сохранить равновесие, падала и протяжно ругалась. Запнулась она и об Рому, который всегда спал крепко. Она растянулась на полу и длинно выругалась...

Рома проснулся от того, что Катя ползала по нему, пытаясь встать. Он сел. Катя, увидев его лицо, очень обрадовалась и полезла обниматься: «Ромочка, как я рада тебя видеть! Дай, я тебя поцелую. Ты – самый-самый лучший…» Катя поцеловала его. Потом – еще. Руки у нее были горячие, дыханье – тоже. Роме пришлось сделать над собой усилие. «Ведите себя прилично, коллега,» – сказал он. Взяв Катю на руки, он понес ее на диван. При этом у него было такое ощущение, что он несет большого осьминога: Катины конечности беспорядочно торчали в разные стороны, и ему стоило большого труда собрать их.

Наконец он уложил Катю, лег сам и тут же заснул. Но и в этот раз он проспал недолго: Кате видимо стало скучно, и она запела. Пела она долго. Голос у нее был, конечно, не оперный, но и не режущий слух. И репертуар был богатый: от русских народных песен до русского рока и стихов из книги «Творчество душевнобольных». Под Катино пение Рома и уснул.

На этот раз ему удалось поспать по дольше. Он проснулся от того, что Катя тронула его за плечо. Она сидела перед ним на коленях и пристально смотрела на него. «Ром», – сказала она: «Знаешь, я так его любила. Он был для меня самым лучшим. У нас все было так хорошо, я даже не думала, что так бывает. Только он всегда меня ревновал. Я думала – потому, что любит. А когда мы сюда переехали…Каждый день – общение с психами…Тут он и сам с катушек съехал. В нем изначально что-то такое было. Я заметила это при первом знакомстве. Он мне еще тогда жутко не понравился. Но, кому, как не мне знать, что абсолютно нормальных людей не бывает. Этим я себя и успокаивала. А он ревновал все сильнее и сильнее. Причем – на пустом месте. Надо было госпитализировать его раньше. Только, я не хотела. Знаю же, что это – клеймо на всю жизнь. И однажды он набросился на меня с ножом», – Катя потерла шрам: «Кстати, это не единственный мой шрам. Хочешь, покажу другие? Не хочешь? Ну, дело твое. После этого его отвезли по месту работы. История облетела весь город. Даже в газете об этом писали. Чертовы журналисты! Весь город смеялся. Как же: психиатр попал к себе на работу. В качестве пациента. Только в больнице никто, кроме практикантов, не смеялся. Все, слава Богу, понимали, насколько это страшно. А он умер через несколько дней. Аллергия на лекарство. Кто же знал...? С тех пор я кричу по ночам. Кричу так, что просыпаюсь.Если бы кто-то меня будил до того, как я начну кричать, мне было бы легче…»

Катя плакала. Рома взял ее за руки и посмотрел ей в глаза. «Успокойся, Кать, не надо плакать. Я все знаю. Все уже давно позади. Ну, не плачь.» Он действительно хорошо знал эту историю. Вся больница знала, что Катин муж сошел с ума и умер там. И ничего смешного. Безумный психиатр – это страшно. И, каким бы противоестественным это ни казалось – никто из них от этого не застрахован.

Если бы это было в его силах – Рома бы защитил Катю ото всего и, прежде всего, от самой себя. А еще – от жутких воспоминаний и снов. Он обнял ее, прижал к себе и стал укачивать: «Не плачь. Все будет хорошо.»

«Обещаешь?» – Катя умиротворенно улыбнулась сквозь слезы.

На этот раз они оба проспали до позднего утра (эта богатая событиями ночь была с пятницы на субботу). И снова утром Катя разбудила Рому. Она в очередной раз забыла, где она, а когда вспомнила, то безуспешно попыталась привести в порядок свой измятый наряд и незаметно уйти.

«Кать, утюг и гладильная доска в шкафу. Пойдем завтракать», – сказал ей Рома.

За завтраком Катя задавала много вопросов. Вчерашнего дебоша она явно не стеснялась.

– Ром, а как я к тебе попала? Я ничего не помню?

– Да, встретил тебя на улице в таком состоянии, что побоялся там оставить без присмотра. И давно у тебя начались такие проблемы?

– Проблемы? Какие проблемы?

– С алкоголем.

– Проблемы начались вчера. Только, я не помню, какие конкретно. Я ничего не помню. Но я не алкоголичка.

– Кать, все так говорят. Это один из первых признаков. Ты меня пугаешь.

– А тебе не все ли равно? Я, вроде – совершеннолетняя.

– Нет, не все равно! Мне не безразлично!

– Ой, Ром, не кричи так громко – у меня голова болит. У тебя есть какие-нибудь таблетки ?

– Есть.

– Давай. Так, говоришь, я тебе не безразлична? – Катя кокетливо улыбнулась. Рома давно не видел ее такой.

– Не безразлична. А что все-таки случилось?

– Ничего. Вернее, случилось, но давно. Годовщина смерти моего. Странно, вроде – давно отболело, а успокоиться вчера я никак не могла. Ходила из угла в угол. Хотела выпить успокоительного посильнее или антидепрессантов, но вспомнила подругу, которая умерла от передозы психотропными, и не стала. До сих пор не знают, это была случайность или самоубийство. Настроение у меня упало еще сильнее, и я пошла за выпивкой. Одну бутылку я выпила прямо возле магазина. А дальше я ничего не помню. Странно. С чего бы я отключилась, да еще так быстро? Хотя, по моему, я все-таки пила какие-то таблетки. Поэтому и не помню, что было дальше.

Катя тяжело вздохнула. Рома почувствовал себя моральным уродом. Зачем он спрашивал? Она же вчера рассказывала что то такое.

– А дальше ты сидела на скамейке с какими-то мужиками и рассказывала им про ликантропиков.

– Правда? О, Гос-споди…Весело.

– Кать, извини. Ты же вчера рассказывала. Я мог бы и догадаться.

– Ничего страшного, ты не обязан угадывать чужие мысли, даже мои. Мне все равно нужно было выговориться. Вот, и выговорилась, даже – два раза. Или – три, если считать тех мужиков. Кстати, я совсем не помню, что я тебе рассказывала. Помню только, что мы обнимались. А дальше опять не помню. Мы только обнимались?

– Нет.

– Нет?!

– Еще ты меня поцеловала.

– И все? Так, что – ничего не было?

– Нет.

– Нет?!

– А в чем дело? Ты чем то недовольна.

– Нет, я всем довольна. Особенно – твоей порядочностью, – Катя лукаво посмотрела на Рому.

– А ты хотела бы, чтобы было по другому?

– Не знаю. Все равно бы я ничего не вспомнила.

– Хорошо, в следующий раз учту все твои пожелания и замечания.

Рома, мягко говоря, очень удивился. Обычно Катя не проявляла ни к кому интереса сама, ни с кем не заигрывала даже в шутку. От любых же проявлений интереса к ней (надо ли говорить, что весьма многочисленных) тут же закрывалась. Со всеми, кроме больных, она держала дистанцию, даже подсесть к себе поближе не позволяла. Надо ли говорить, что Рому это очень огорчало.

После того, как он увидел в ней человека, она стал интересна ему. А еще ему однажды показалось, что только она сможет его понять. И этого ему хватило…

Он давно понял природу многих душевных недугов, но женщин в свои двадцать семь лет толком понимать так и не научился. Ему сильно мешало то, что многие заболевания он мог определить на ранней стадии. Последней своей возлюбленной он однажды в пылу ссоры выставил диагноз. Полностью. Только она, к счастью, ничего не поняла, а ушла от него потому, что он был слишком странный на ее вкус.

– Кать, ты бы лучше мне позвонила. Неужели я бы тебя не выслушал?

Роме до сих пор было не по себе, когда он думал, что мог бы не пойти вчера гулять. Ведь в эту ночь Кате было все равно – он или мужик со светящимися глазами. А если бы незнакомец успел раньше него? Рома не признавал ни интуиции, ни других иррациональных чувств, но сейчас они все дружно говорили ему, что Катю он мог больше никогда не увидеть.

– Спасибо, Ром. Зачем тебе мои проблемы? Но, идея хорошая. В следующий раз я позвоню главврачу. Пусть положит меня к нам – лечиться от депрессии. Пусть пичкает меня химией и бьет током по мозгам. Хотя, нет – ничего у него не получиться: наш аппарат сломан, и я не спешу его чинить.

– Почему?

– Потому, что я сама его сломала (можешь настучать главврачу, если хочешь). У меня свои взгляды на ЭСТ. Эпилепсия – дурная штука и, по моему, глупо лечить ею от депрессии.

– А как ты его сломала?

– Я отключила его от рубильника и выдернула пару кнопок. Теперь его бояться включать.

– Кать, давай лучше я к приду, отсоединю один проводок, и он больше не заработает. Я у себя так и сделал.

– Рома?! – лицо Кати озарилось улыбкой, и она удивленно посмотрела на коллегу.

– Да, мы с тобой во многом похожи, – ответил тот на ее вопросительный взгляд: Я тоже считаю, что нечего бить людей током по мозгам.

– А я недавно прочитала в газете статью про депрессию. Ее автор искренне не понимал, почему люди не обращаются для ее лечения к нам, ведь мы лучше всего умеем это делать. Интересно, он хоть сам то понял, что сказал?

– Думаю – нет. Если бы люди знали, как у нас ее лечат – они предпочли бы депрессию такому лечению. Все таки – ЭСТ не выход, да и антидепрессантами лучше не увлекаться. Я их очень аккуратно назначаю.

– А что означает твоя татуировка? – Рома решил сменить тему, да и просто было любопытно.

– Татуировка? Какая?

– А у тебя их несколько?

– Да, а что?

– Ничего. Меня интересует бабочка на ладони. И как я ее раньше не заметил?

– Не знаю вроде, я ее не прятала. Бабочка – метафора души. Еще древние греки считали, что душа покидает тело в виде бабочки.

– А почему именно черный махаон?

– Потому, что он красивый. Это сложная душа с богатым внутренним миром. А черный потому, что в печали.

– А рваные крылья?

– Я думала, ты сам догадаешься. Как у нас по-гречески душа?

– Психея, а что?

– А то, что это символ верности профессии. Я сделала эту татуировку, когда поняла, что мое сердце навсегда отдано только психам. Тут изображена больная душа, черная от печали и раненая – с порванными крыльями. И, конечно же – с богатым внутренним миром. Она очень хрупкая – сожмешь руку и убьешь ее. А еще ее можно отпустить.

Катя подняла руку в сторону окна и разжала ее. Роме на мгновенье показалось, что изящная черная бабочка сейчас взлетит с Катиной ладони.

«А ты – молодец», – сказал он ей: «Как все подобрала. Только, грустно очень.»

«Как и вся моя жизнь», – ответила Катя.

Вскоре она ушла. Рома предложил проводить ее, но она отказалась. И как только Катя ушла, зазвонил телефон. Это была мама.

– Ромочка, расскажи мне, кто она? Откуда? – прозвучало в телефонной трубке вместо приветствия. Мамин голос звучал взволнованно.

– Это Катя из женского отделения.

– Из женского отделения? Опять? Надеюсь, у нее не страшный диагноз? А когда ты познакомишь меня с ней?

– Не знаю, – растерялся Рома.

– Приводи скорее, я буду ждать.

39.

Чем дольше Антон жил в этом городе, тем больше его угнетали дома. Дома были настолько близки к аварийному состоянию, так некрасивы и ненадежны на вид. Деревьев в этом городе было мало, ничего не смягчало окружающей прямоты. Город был уродлив и страшно давил этим на Антона. В городском пейзаже не было ничего живописного, взгляду совсем не на чем было отдохнуть.

Антон точно знал, что именно такая обстановка будит в людях агрессию, которая спит в них до поры, до времени и просыпается всегда неожиданно. И всегда с непредсказуемыми последствиями для себя и окружающих.

А еще эта ревность! Антон много слышал о том, что каждая женщина хочет встретить своего единственного и прожить с ним всю жизнь. И он искренне не понимал, чего же хочет Лика. Чего она еще хочет? Он любит ее и хочет быть с ней всегда. А она слишком увлечена своей борьбой. Он, правда, так и не понял, с кем она борется. Но, хотя он точно знал, что эта борьба важна и нужна, но все таки…

Ревность, ревность, проклятая ревность…Антон пытался бороться с ней, но безуспешно.

Правда, его несколько развлек дядя Витя. Однажды Антон увидел, что старик лезет на чердак у них в подъезде. Позже Антон неоднократно заставал его за этим. Ему стало любопытно, и он спросил Лику: «Слушай, а почему дяде Вите так нравится на чердаке? Что он там делает?»

– Он там живет, – ответила она.

– Живет? А своей квартиры у него что – нет?

– Видимо – нет.

– Получается, что он бомжует?

– Нет, – Лика сама толком не могла объяснить, почему – нет. Дядя Витя вполне подходил под определение.

– И давно он так? – Антон всерьез заинтересовался судьбой старика.

– Сколько я себя помню. Хотя, мама говорит, что он пришел когда она ходила в детский сад. Я не понимаю, почему он так тебя заинтересовал? Он – обыкновенный старик. Таких миллионы. А у нас столько проблем. Сатанисты отобрали наше место силы. Они осквернили его. Мы вряд ли сможем что-нибудь сделать. Или это будет очень трудно. А ведь это они напустили в город грыз. Помнишь, когда мы их встретили, темнота вокруг них была такая густая. Это была не тьма, это были грызы. Они всегда эскортом летят возле каждого из них. И при случае они натравливают их на тех, кто им неприятен. В общем – надо что-то делать! Я позвоню Дине.

Антон обнял ее: «Не уходи. Побудь сегодня со мною. Только ты и я. А?»

Но Лика отстранила его. С непроницаемым лицом она сказала: «Сейчас не время.»

Однажды, когда Антон в очередной раз встретил дядю Витю, тот неожиданно пригласил его к себе.

– Здравствуй, сынок, – как обычно обратился к нему он: У тебя сигаретки не будет?

– Нет, я же говорил, что не курю.

– А хлебушка?

– Подождите, сейчас вынесу.

– Выноси. Только, после вынесешь. Ты, я вижу, давно за мной наблюдаешь. Не люблю, конечно, когда за мной следят. Но, ты мне нравишься. Я чувствую, что мы с тобой во многом похожи. Скольких ты убил?

– Я??? – Антон, мягко говоря, растерялся. Таких длинных монологов от дяди Вити он не слышал ни разу. Да и вопрос был несколько неожиданный.

– Ладно, можешь не говорить. А я убил многих.

– Вы? Ах, да, конечно. Война…Ветеран…

– Ветеран, говоришь, – хихикнул дядя Витя: Ну, ладно. Хочешь посмотреть, как я живу?

– Хочу, – Антону этот вопрос давно не давал покоя.

– Тогда – залезай, – предложил дядя Витя и полез по лестнице.

Чердак поразил Антона. Он был достаточно благоустроен для такого жилища, но все равно было хорошо видно, что его хозяину наплевать на все и на самого себя тоже. Щели в крыше и стенах были заткнуты тряпьем и заклеены скотчем. Имелось какое-то подобие кровати, непонятно из чего сделанное и застеленное какими-то разноцветными тряпками. Под кроватью Антон заметил большой, кованый сундук, покрытый старинным орнаментом. Стола не было. Никакой другой мебели не было вообще. Не было и посуды. На гвоздях, торчащих из стены, висело несколько ветхих рубашек. Новая рубашка и спортивные штаны – подарок Антона были сейчас на старике.

А еще на чердаке вместе с дядей Витей жила туча голубей. Они запросто садились к нему на плечи и на руки. Он не обращал на них никакого внимания. Но, что странно (Антон, как человек брезгливый сразу это заметил), голуби словно бы не летали ни над постелью, ни над дядей Витей. По крайней мере – и он и постель были абсолютно чистыми.

Собравшись с мыслями Антон начал задавать вопросы.

– А почему у вас нет ни стола ни посуды?

– Потому, что я не готовлю. Ем то, что люди дадут. Ты же меня знаешь.

– А вам зимой тут не холодно?

– Было холодно, вот я щели и заклеил. Выпросил у кого-то скотч и заклеил.

– А бреетесь где?

– У профессора бреюсь (старик имел в виду дедушку Лейлы, с которым они были большими друзьями). У него я, кажется, скотч и выпросил.

– А голуби не мешают?

– Не-ет. Наоборот, мне с ними веселей. Я с ними разговариваю, а они меня слушают и слушаются.

– А постель, наверное, часто обметаете?

– Нет, они просто туда не гадят. И на меня не гадят. Голубь – птица добрая.

– А какой у вас красивый сундук.

– Даже не думай. Я его тебе не отдам, не продам и ни на что не поменяю. И украсть его у меня тебе не удастся. И отобрать тоже.

– Да, вы что? Да, разве я мог? Да, я … – Антон действительно похвалил сундук без всякой задней мысли.

– Ну, ладно, верю. Это я так, на всякий случай, успокоился дядя Витя.

– А давно вы здесь? как вы остались без жилья? – Антон не мог не затронуть этот вопрос.

– Я здесь давно. Даже очень. А как я остался без жилья – это история долгая. У меня его никогда толком и не было, жилья-то. А ты странный. До тебя мало кто меня об этом спрашивал. А тебе не все равно. Я таких как ты сразу вижу. Ты, наверное, и Её видишь?

– Её? – насторожился Антон.

– Женщину в черном. Странная женщина. Где бы я ни был (а был много где), везде я ее встречаю. И ни по одному разу, а каждый день по несколько. Интересно, сколько ей лет. Ты же не местный?

– Да.

– И там, где ты раньше жил, ты ее видел?

– Да.

– И здесь?

– Да.

– Ты видишь только ее?

– Нет.

– И я – нет. Я вижу ее, мужчину и ангела. А ты?

– И я.

С тех пор дядя Витя стал перебрасываться с Антоном несколькими фразами, кроме своих дежурных. А парень, в свою очередь, стал чаще и разнообразнее подкармливать старика. Он даже несколько раз попытался благоустроить чердак, но безуспешно – дядю Витю все вполне устраивало и так. Однажды Лика застала Антона за тем, что он стирал дядю Витю в ванной.

Для старика такая дружба была нетипична – просил он у многих, но общался с немногими.

40.

Марина стояла в кабинете директора, прямо перед столом Александры Сергеевны. Никаких особенных чувств она по этому поводу не испытывала, а о приличествующих данной ситуации даже не вспомнила.

Директриса взирала на нее с видом строгого, но справедливого старшего друга. Она была готова к доверительной беседе, желательно, со слезами. И обязательно – с раскаянием. Девочку нужно было вернуть на путь истинный, пока не поздно. А кто же это сделает, как ни она? Сесть Марине она не предложила.

Марина смотрела на свою учительницу математики сверху вниз и ждала, когда та первая начнет разговор. Сама она со свойственной ей прямолинейностью о причине такого внимания к собственной персоне даже не догадывалась.

Наконец Александре Сергеевне надоело держать паузу. Такое явное невнимание девочки к собственной судьбе несказанно возмутило ее, но вида она не показала. Улыбнувшись слащавой улыбкой директриса начала:

– Мариночка, ты, конечно же, догадываешься, почему я тебя сюда позвала.

– Нет, – ответила девушка. Но, сразу спохватилась:

– А-а, вы об этом. В олимпиаде по русскому я участвовать не буду. Пусть Арсланова идет – она пишет совсем без ошибок. Ну, или – Шеметова, она тоже грамотнее многих.

– Шеметова? Арсланова? Да, ты знаешь, какие у ни оценки? – возмутилась директриса.

– Так, дело же не в оценках. У меня с русским неважно.

– Ну и что? Разве я могу послать на олимпиаду двоечниц?

Александра Сергеевна отметила про себя то, что Марина сказала о неважности оценок. Похоже, ее парень уже начал на нее дурно влиять. А вслух она продолжила:

– Нет, Мариночка, ты не угадала. Я тебя вызвала совсем не по этому. Сначала я хотела пригласить твоих родителей, но потом подумала, что ты девочка умная и все поймешь сама. Я понимаю, что в твоем возрасте девочки начинают интересоваться мальчиками и совсем забывают об учебе. А потом спохватываются, да уже поздно. Ты понимаешь, к чему я это?

Директриса вкрадчиво улыбнулась. Про себя она уже рвала и метала. Лицо Марины оставалось все таким же непроницаемым. Александра Сергеевна сделала для себя вывод, что девочка уже научилась притворяться. А разве это можно делать с учителями, которые желают ей только добра? Вдобавок, это сильно затрудняет им работу.

– Нет, – ответила Марина.

– Мариночка, не пытайся меня обмануть, у тебя ничего не получиться. Я знаю, что ты все прекрасно понимаешь. У тебя ведь есть мальчик. Верно?

– Да. И что? – девушка действительно искренне не понимала, чего от нее хотят.

Литературы по психологии она не читала. С детства родители старались как можно плотнее набить нужными с их точки зрения ее знаниями. Увы, знание жизни в их список не входило. И они не понимали, что растят ущербное дитя. Напротив – они считали, что именно такой человек – вооруженный знаниями множества фактов и даже не задумывающийся о нюансах человеческих отношений, и есть венец творения, обладающий всеми возможными добродетелями.

А плод такого воспитания – Марина продолжала стоять возле директорского стола и недоумевать.

Директор в очередной раз ласково улыбнулась, хотя от таких улыбок у нее уже сводило скулы, и продолжила:

– Ну, как же – «что», девочка моя. Это сейчас тебе кажется, что мальчики важнее, чем учеба, а потом ведь ты будешь жалеть…О хорошем аттестате нужно думать вовремя. Без него ведь никуда. Ну, куда ты поступишь с плохими оценками?

Марина усмехнулась про себя. Она была далеко не так прямодушна, как того хотелось бы родителям. Обладая развитым аналитическим умом до многих знаний о жизни она дошла сама. А то, о чем говорила ей директриса, она явно уже где-то слышала, и не раз. Впрочем, известно, где – от родителей. И она ответила:

– А в чем дело? Разве я стал хуже учиться?

– Нет, но ведь это только пока. Сейчас тебе нельзя отвлекаться – ты оканчиваешь девятый класс. Что будет с твоими оценками, если ты сейчас забросишь учебу?

– Но, я не забросила учебу и не собираюсь.

– Это тебе кажется, что не забросила, а многие учителя уже заметили, что ты изменилась. Ты стала часто отвлекаться на уроках. Если и дальше так пойдет, что с тобой будет? – с надрывом в голосе произнесла Александра Сергеевна.

– Но, моя успеваемость от этого не страдает, – тщетно пыталась воззвать к разуму учительницы Марина.

– Да, ладно бы – оценки, – сильно покривила душой директриса. Оценки всегда были для нее мерой всего:

– Ладно бы оценки, но ты хоть знаешь, с кем ты связалась? К сожалению, он здесь учился, и я знаю его хорошо, даже слишком. Он – хулиган. Он же на мотоцикле ездит, как настоящий бандит.

«Что-то не встречала я бандитов на мотоциклах. Особенно – на собственноручно собранных», – подумала Марина и улыбнулась. Про себя. Не хотелось портить такой страстный монолог.

– Так он еще и на гитаре играет! Это верная примета будущего уголовника. Сколько я его знаю, он всегда был равнодушен к учебе.

Я пыталась на него повлиять, но бесполезно. Сколько не вызывала его родителей в школу – все впустую. Я уверена, что он закончит жизнь в тюрьме. Он ведь и тебя до добра не доведет. Остановись, пока не поздно. Я должна тебя предостеречь!

Марина слушала молча. Она даже не знала, что ответить на этот бред. Леша рассказывал ей обо всем, что поведала ей Александра Сергеевна. Он говорил, что его родители так и не поняли, в чем у него проблема, и что они должны сделать. Запретить ему играть на гитаре и собирать мотоциклы?

А еще девушка вспомнила песню, полную нежности, которую Леша пел ей вчера под гитару.

А разговор с директрисой уже давно начал выводить девушку из себя. Она очень не любила, когда вмешивались в ее дела.

– Александра Сергеевна, позвольте мне самой выбирать, с кем мне общаться, – спокойно ответила она.

– Ах, ты еще дерзишь! – для директрисы такой поворот разговора был весьма неожиданным. Даже закоренелые хулиганы не все решались резко ей ответить, а тут – отличница, гордость школы. И тут терпение ей изменило , и она начала орать:

– Да, как ты смеешь так со мною разговаривать! Если немедленно не исправишься – не видать тебе медали за отличную учебу!

– Ах, вот зачем вы меня вызвали, – поняла, наконец, Марина: Что, боитесь остаться без медалистки?

И действительно, из четырех девятых классов, которые через некоторое время должны были трансформироваться в два десятых, на медаль не шел никто.

– Вон отсюда! Я в тебе разочаровалась!

Александра Сергеевна рвала и метала. Над ней действительно повисла угроза остаться в этом выпуске без медалистки. И она решила сделать то, что обычно делала в таких случаях. Она вызвала к себе Маринину мать.

Она поведала ей то же, что и дочери, но на этот раз эффект был достигнут. Женщина не на шутку испугалась. Неужели все ее старания пойдут прахом? А ведь она так старалась воспитывать дочь правильно. И что получилось? В ее возрасте еще рано думать о мальчиках. Да, у нее всегда на первом месте должны стоять учеба и карьера!

Мать поняла, что она что-то упустила в воспитании дочери и решила с ней поговорить. Придя домой она без всяких предисловий начала разговор.

– Марин, ты знаешь, что меня сегодня вызывали к директору?

– Да? Ну теперь знаю.

– А зачем – знаешь?

– Догадываюсь.

– Марина, я от тебя такого не ожидала!– попыталась воззвать к дремлющей совести дочери мать.

Но, Марина перебила ее:

– Мам, а тебе не кажется, что все от меня слишком многого ожидают?

– Ну, это как раз неудивительно. Ты ведь очень умная девочка. Но, Марина нельзя же все так бросать. Тебе надо учиться, карьеру делать. Я хочу, что бы ты многого добилась в этой жизни.

– А кто тебе сказал, что я забросила учебу?

– Александра Сергеевна сказала, что ты стала отвлекаться на уроках.

– Как будто я раньше никогда не отвлекалась. Может, мне еще в две смены начать учиться?

– Все великие люди много работали. Только мне очень обидно, что ты так легко забыла все, чему я тебя учила. Тебе рано еще даже думать о мальчиках.

– Ты знаешь даже о чем мне надо думать? Интересно-интересно…

– Марина, не язви. В твоей жизни сейчас самое главное это учеба. И ты сама прекрасно это знаешь.

– Мам, нельзя же так легко поддаваться чужому влиянию. Я понимаю, что директрисе нужна моя медаль, но это не стоит твоих нервов.

Марина явно не была настроена продолжать разговор, а мать на знала, что ей еще сказать.

Девушка явно куда-то собиралась. Она красила губы и глаза перед зеркалом. Тут мать впервые заметила, что дочь пользуется косметикой. Еще она вдруг поняла, что девушка стала следить за тем, во что она одета.Матери оставалось только пожалеть, как быстро дочь забыла все, чему она ее учила.

– Марина, ты куда, – не удержалась мать от вопроса.

– На свидание. Не теряйте меня.

– Марина, никуда ты не пойдешь. Тебе надо делать уроки.

– Сделаю. Но, не сейчас. Ладно, я пошла.

Мать вздохнула. Девочка обладала самым сильным и твердым в семье характером. Поэтому, если она чего-то хотела, то воспрепятствовать ей было некому. Теперь мать часто жалела, что дочь выросла именно такой. Если бы она была более послушной, с ней сейчас было бы намного легче.

Мать увидела из окна, как дочь птицей выпорхнула из подъезда, и снова вздохнула. Все-таки, слишком уж Мариночка своенравная. Жаль, что она не понимает, что внешность – далеко не главное. И без этого она обязательно встретила бы человека, для которого ее внешность не имела бы никакого значения. А сейчас нужно получать знания. Но, как ей теперь это докажешь. Тут мать была бессильна.

Женщина в очередной раз вздохнула. Она вспомнила молодость. Вот, для ее мужа внешность никогда не играла особой роли. Ни ее внешность, ни, увы, своя.

У них с мужем в свое время все получилось очень естественно. Никто не предполагал, что между двумя зубрилами может вспыхнуть такая страсть. Да, никто об этом особенно и не думал – настолько естественным всем казался их союз. Они оба часто и подолгу сидели в читальном зале, а когда засиживались – часто оставались там вдвоем. И однажды он решился с ней заговорить. Потом стал провожать ее до дома. И вскоре они поженились. Это получилось у них очень естественно – других перспектив в отношениях с противоположным полом ни он ни она не видели. К тому же – оба пребывали в эйфории от того, что нашли, наконец, родственную душу.

Вот, только Марина… Она стояла перед глазами матери живым укором. Ведь с ее рождением была связана тайна, совсем как в любимых матерью бразильских сериалах. Только теперь смотреть их ей стало гораздо сложнее – трудно, почти невозможно было заставить дочь переключить с канала «Культура».

Укор укором, но что поделаешь, если она думала, что ее муж бесплоден. Выйдя замуж она прочитала много тематической литературы и твердо знала, что родить первого ребенка лучше всего до двадцати пяти лет. Она успокаивала свою совесть тем, что при такой наследственности дочь будет очень умной и многого добьется в жизни. Отец девочки тогда был перспективным аспирантом, а вскоре стал известным ученым. И такая своенравная девочка в него. А что муж вовсе не бесплоден, она поняла, когда во второй раз забеременела.

Чем старше становилась дочь, тем больше ее мать ждала роковой развязки, забывая, что здесь не Бразилия.

А Марина тем временем встретилась с Лешей. Она бросилась обнимать его, как только увидела. Леша поразился такой резкой перемене – обычно девушка не давала лишний раз до себя дотронуться, но возражать не стал.

41.

Даже нам надо где-то жить. Место жительства мы меняем время от времени. Все-таки, веками запугивать людей нехорошо. Ведь, люди инстинктивно начинают бояться того места, где мы живем.

Сейчас мы живем в очень красивом месте. Здесь есть мрачный дубовый лес и много низких гор, покрытых высокой зеленой травой. Мы обитаем как раз на такой горе. Тут мы общаемся и отдыхаем от дел. А когда появляется свободное время, мы гуляем по лесу и горам. Иногда мы встречаем местных жителей.

Мы поселились тут недавно, но место уже начало пользоваться дурной славой. Ну, еще бы, ведь здесь часто видят женщину в черном саване, мужчину в такой же одежде и золотоволосого ангела. Подумайте только, какой ужас!

Нас здесь считают предвестниками скорой смерти. Оригинально, ничего не скажешь. И с названием в этот раз не угадали. Нашу гору назвали Вершиной духов. Странно, обычно люди бывают ближе к истине и называют наше жилье как-нибудь вроде Долины Смерти. Но, в этот раз мы только предвестники, что делать…

Хотя мы переехали совсем недавно, но похоже скоро придется переезжать снова. И как бы нам не нравилась здешняя природа, но слишком уж часто мы видимся с местными жителями. Все бы ничего, но большинство из них видят нас. Не знаю точно, имеются ли у жителей этой маленькой деревни проблемы с психическим здоровьем и какие; и совершали ли они убийства, но многие уже до того обнаглели, что начали здороваться.

К Нему, конечно, приставать боятся. Все-таки физически сильный мужчина с мрачным лицом, пусть даже очень красивым, мало кому внушает доверие. От меня не шарахаются, как обычно, но и в знакомые ко мне не набиваются. А, вот Оно пользуется большим успехом, причем, как у мужского, так и у женского пола.

Местные жители никак не могут определиться, мальчик это или девочка и надоедают нашему третьему полу почти всей деревней.

Я стояла, прислонившись спиной к дереву, растущему на вершине нашей горы. Я любовалась закатом. Вокруг были только черные леса. Солнце уходило за невысокие горы. Вдали уже зажглись голубоватым светом фонари у дороги. Из леса тянуло сыростью. Там было уже темно. А небо еще было ярко-оранжевым.

Его я увидела издалека. Скорее даже не увидела, а почувствовала – черный балахон был почти незаметен среди темных деревьев. Он шел по извилистой тропинке. Я соскучилась по Нему. В последнее время мы почему-то стали видеться очень редко.

Я спустилась вниз по тропинке навстречу Ему, а когда мы встретились, крепко обняла Его.

– Здравствуй.

– Здравствуй.

– Я так скучала.

– И я. В последнее время мы стали слишком редко видеться.

– Ты тоже это заметил. А я думала, что мне показалось.

Я взяла Его под руку и положила голову на Его плечо. Мы шли медленно – торопиться, пока, было некуда. Когда мы поднялись на вершину, закат уже отгорел. На бледно-голубом небе стал зажигаться неяркие звезды. Извилистая линия фонарей у дороги ярко выделилась среди черного леса.

– Красиво здесь, – сказал Он: Мне здесь нравится гораздо больше, чем в долине твоего имени.

– А почему ты так уверен, что не твоего?

– Потому, что в их языке смерть – женского рода. То есть – ты.

– Какая прелесть… Мне тоже тут нравится, но все равно придется переехать.

– Почему?

– Потому, что слишком многие местные нас видят. Нужно уходить, пока сюда экскурсии водить не начали. С них станется. В конец уже обнаглели! Хоть бы вид делали, что нас не видят! Интересно, кстати, что у них такое у всех сразу с психикой? Сомневаюсь, что они все– убийцы.

– Но, тем не менее, так оно и есть, – сказал Он.

– Как – так? Давненько не слышала, чтобы убивали всей деревней, – удивилась я.

– Нет, это и сейчас случается довольно часто. Правда, не так часто, как раньше.

– А эти кого убили? Вроде, у них сейчас не война? – спросила я.

– Да, мужика одного. Правда, он был уже не вполне человеческим существом.

– Что – чудовище? – уточнила я.

– Ну, можно и так сказать.

– А что он делал, что восстановил против себя всю деревню?

– Да, лазил тут по лесу, людей пугал, нападал на них. Их спасало только то, что с ружьями здесь расстаются редко. Но, одного он все-таки съел. А второго местные дожидаться не стали. Устроили на него облаву. Почти каждый в него выстрелил и попал, но тот не желал умирать. Тогда они окружил его и забили прикладами. Ну, ты знаешь, что бывает в таких случаях: ни одной целой кости, острые осколки черепа в мозгу…До сих пор удивляюсь, как они попали в мозг. Там мозгов то почти не было. Ну, а после таких травм обычно прихожу я. Так он даже мне пытался сопротивляться. Представляешь?

– К сожалению – представляю. Я только одного не понимаю – почему местные его так долго терпели.

– Ну, ты же знаешь эту страну. Жалели его. Говорили – дурачок он. А к дуракам здесь всегда относились терпимо.

– А ты знаешь, что местные женщины говорят, что Оно это призрак грешного монаха, сбежавшего из монастыря?

– А почему именно монаха?

– Потому, что ходит в черном балахоне.

– Ну, ведь так и мы ходим.

– Да, но так как Оно нравится и мужчинам и женщинам, то говорят о Нем больше, чем о нас с тобой. Да, и видят Оно здесь чаще. Ведь Оно занято гораздо меньше, чем мы.

Мы сидели на поваленном бурей дереве плечом к плечу и смотрели прямо перед собою в ночь. Мы молчали. От Него исходил холод. Он всегда был холоднее, чем я, и я придвинулась к Нему поближе, чтобы чувствовать Его холод. Он обнял меня.

Я улыбнулась и покрепче прижалась к Нему. Все-таки нам лучше, чем людям потому, что нам плоть нужна только для создания новой смерти. Поэтому, пока плоть у нас есть, мы можем любить друг друга, не отвлекаясь на поддержание жизни в теле. Впрочем, жизнь не оставит наши тела даже без плоти. До тех пор, пока новое Оно не заберет всех нас, и наши скелеты не рассыплются в прах. Таков обычай.

Словно подтверждая мои мысли Он поцеловал меня. Потом – еще. Мы целовались долго. Его холод обволакивал меня. Вскоре мы стали одной температуры.

Все-таки, что мне особенно нравится в этом месте, так это высокая мягкая трава. На ней так приятно лежать. Я бы, конечно, никогда не узнала этого, если бы у меня не было любимых, ведь в сне я не нуждаюсь. А сейчас мы лежали на остывающей с приходом ночи земле и смотрели на звезды в темно-синем небе. От нас исходил холод и передавался от Него ко мне и от меня к нему. Вставать не хотелось, да мы и не торопились.

Оно я тоже почувствовала издалека. Судя по походке, Оно было явно чем-то взвинчено. Наткнувшись на нас, окинуло нас злым взглядом, полным ревности. В последнее время Оно стало слишком ревнивым. Обидно чувствовать себя никому не нужным. Особенно, когда это чувство не обоснованно ничем, кроме домыслов, внушенных ревностью. Мне сразу же захотелось утешить.

– Иди к нам, – позвала я.

– Не хочу я к вам. Как будто меня подождать не могли. Я смотрю – вам быть вдвоем нравится гораздо больше, чем втроем. Как будто меня вообще нет.

Я быстро встала. Он тоже нехотя поднялся.

– Ангел мой, не сердись, – сказала я.

– Я не сержусь. Просто, констатирую факт.

– Но, пойми – когда любишь – трудно все рассчитать. Да, и не нужно. Пусть считают люди, а мы и так все точно знаем. Не сердись.

Я обняла Оно. Он – то же. Пока я говорила, Он не сказал ни слова. Он не любил истерик. Сам он чаще всего был предельно спокоен, но уж если Его прорывало, то успокоить было очень трудно. Постепенно Оно успокоилось.

– А вы знаете, ко мне сегодня пристал мужик из этой деревни. Все спрашивал: «Девушка, а можно я вас провожу? Девушка, а почему вы всегда ходите в черном? Вы металлистка? Или – гот?»

Мы рассмеялись. Я загрустила. Снова это недоверие друг к другу, совсем как в семье, где я родилась. Неужели все повториться? Надо немедленно что-то делать. Ведь я поклялась, что в моей семье так не будет.

42.

На чердаке, как всегда летала туча голубей. Дядя Витя сидел на полу. Его кованный сундук был открыт, и старик рылся в вещах, лежащих там. Он что-то искал.

Дядя Витя достал из сундука два старинных пистолета. Они были пороховые, с расширяющимися дулами, украшенные затейливой резьбой. С такими пистолетами обычно рисуют разбойников в детских книжках и мультфильмах.

«Ну, кто бы мог подумать?» – произнес старик, доставая из сундука пистолет «Вальтер» сорок третьего года выпуска. Он положил его рядом с двумя другими, сравнил их и покачал головой.

«Нет», – сказал он.

Потом он извлек из недр сундука большой штык-нож с изображением угловатого орла, сидящего на свастике. Этим ножом дядю Витю однажды пытались убить году этак тридцать седьмом. Но, это оказалось не так просто. А нож старик взял себя на память, уж больно тот ему понравился.

«И этот – нет», – сказал он.

Он заглянул в сундук, улыбнулся, запустил туда руку и достал овальную миниатюру на эмали. Это был портрет хрупкой блондинки с распущенными волосами и злыми глазами. На нем была надпись: «Katrine». Старик не переставал улыбаться.

«Да, не зря я тогда столько заплатил художнику и так долго держал его у себя. Получилась совсем как живая», – подумал он.

Потом дядя Витя достал из сундука золотой перстень-печатку с огромным рубином. Он надел перстень на указательный палец, вытянул руку, полюбовался им. Когда старик опустил руку, перстень соскользнул с пальца и запрыгал по полу. Пальцы у него были настолько худы, что перстень не держался даже на мощных костяшках.

В дальнем углу сундука лежала пригоршня золотых монет с портретом Людовика Четырнадцатого. Дядя Витя пересыпал их из ладони в ладоньи сделал вывод: «Деньги – тлен. Не то, что хлебушек.»

Наконец старик извлек из сундука два ножа с лезвиями устрашающей длинны. Ножи явно были сделаны не один век назад, но лезвия были все такие же острые. Они блеснули в слабом свете чердачного окошка. Рукояти были покрыты затейливой резьбой.

Дядя Витя произнес: «Эти, пожалуй, подойдут.» Он отложил ножи в сторону и стал складывать содержимое сундука обратно.

43.

Ночью дяде Вите приснилась Катрин. Она держала в зубах кинжал. Такой она ему обычно и снилась, поэтому он проснулся в хорошем настроении.

Этим утром он придирчиво выбирал одежду. На голое тело он надел расшитый пояс из своего сундука и повесил на него те самые ножи с длинными лезвиями в ножнах. Поверх он надел спортивные брюки и рубашку по шире. Ножей никто не заметил бы, даже если бы приглядывался.

Старик спокойно вышел из дома, когда голуби на его чердаке еще спали. Выражение лица он имел безмятежное, как никогда. На него, как обычно, никто не обращал внимания.

По дороге дядя Витя встретил мужчину в черном балахоне.

– Ты куда? Ни в тот ли подъезд? – спросил его мужчина.

– Зачем спрашиваешь, если знаешь? – ответил старик.

– Тогда пойдем вместе?

– Пойдем. А сигаретки у тебя не будет?

– Нет.

– А хлебушка?

– И хлебушка нет.

– Жаль.

Неприятная женщина с крысиным лицом обычно выходила из дома именно в это время. Дядя Витя этого не знал, но каким-то, сидевшим в нем с давних времен звериным чутьем понял и пришел в нужное время.

Когда старик зашел в подъезд, она спускалась по лестнице. Он преградил ей дорогу. « Ну, здравствуй, черный риэлтор», – сказал он.

Женщина несколько оторопела от такой наглости. Она хотела было отодвинуть нахального старика с пути, но побрезговала к нему прикасаться. «Пошел вон с дороги», – сказала она.

– И в этот раз ты мне хлебушка не дашь? – спросил дядя Витя, смотря на нее жалобным, просящим взглядом.

– Нет! Уйди прочь!

– И сигаретки у тебя не будет? – совсем без надежды в голосе спросил старик.

– Для тебя у меня ничего нет! Убирайся!

– А покупателя для квартиры ты уже нашла? – сладко улыбаясь и смотря на нее с нежностью, поинтересовался дядя Витя.

– Нашла, – неожиданно для самой себя ответила она: Убирайся прочь!

Но дядя Витя не двинулся с места. Женщина хотела было уже пойти на таран, несмотря на чувство брезгливости к старику, но тот вдруг посмотрел на нее таким тяжелым и полным злобы взглядом, что она против воли осталась на месте. Старик словно бы загипнотизировал ее.

– Постой, – сказал он: Мы, ведь еще не договорили. Знаешь, возможно, то, что я скажу, покажется тебе глупым. Я ведь, как и ты, всегда убивал только ради выгоды. Бывало, конечно, что и для самозащиты, но тебе вряд ли это знакомо.

Тебе, наверное, покажется странным, но ты меня очень разозлила. Я не имею привычки никого осуждать, но до убийства бедных стариков даже я никогда не опускался. С теми, кого убивал я, мы были на равных, как дикие звери. А тот старик никогда не смог бы от тебя защититься.

Знаешь, обычно мне наплевать на себя и других, но на этот раз ты меня сильно разозлила. Я не вершитель правосудия. Наоборот, я всегда их ненавидел и всегда буду ненавидеть. Я и сам не знаю, зачем мне тебя убивать. Наверное, просто с годами становишься сентиментальным.

Все время пока старик говорил, он оживленно жестикулировал. Неприятная женщина отметила про себя, что дядя Витя двигается не через усилие, как все старики. Наоборот, он двигался легко, как молодой, физически развитый парень. Она удивилась этому со спокойствием, обычно предшествующем смерти.

Окончив говорить старик сунул руки под рубашку и красивым картинным жестом, как это обычно делают герои японских или исторических боевиков, вытащил уже знакомые нам ножи.

Неприятная женщина заворожено посмотрела на блеск ласкового утреннего солнца на длинных лезвиях и на узорные рукоятки. «Они, наверное, стоят немалых денег», – было ее последней мыслью.

Она попыталась было слабо воспротивиться, но увидела за спиной у старика высокого мужчину в черном и поняла, что это бесполезно.

Дядя Витя дважды взмахнул ножами, скрестив и разведя руки. И этот жест был эффектен и отработан до автоматизма. Двумя движениями он перерезал неприятной женщине вены на шее и руках. По рукам потекла кровь, а из вен на шее полилась фонтаном, забрызгав стены и лестницу. Женщина некоторое время постояла, недоуменно глядя прямо перед собой, потом, ослабев, села на ступеньки, потом – легла. Кровь из вен на шее выливалась толчками, в такт угасающему ритму сердца. Неприятная женщина почувствовала страшную слабость и закрыла глаза, уснув в последний раз в жизни. Перед тем, как закрыть глаза, она увидела мужчину в черном, наклонившегося к ней. А еще она увидела, как дядя Витя вытер ножи об ее чистую юбку.

Старик спокойно вышел из подъезда. Никто не видел ни как он туда заходил, ни как выходил оттуда.

Вообще-то Даша была не склонна к истерическим воплям. Но, когда она, открыв дверь, увидела соседку, островом лежавшую посреди целого озера крови, то именно такой вопль у нее и вырвался. Прибежавшая на вопль Роза закричала автоматически, раньше, чем успела подумать. Роза кричала долго и громко, на одной ноте. В конце концов, на вопли двух любимых женщин нехотя приковылял Валентин. Он брезгливо посмотрел на кровь и мертвую соседку и, громко матерясь, пошел вызывать милицию.

44.

Это убийство было первым за день. Толком не выспавшаяся опергруппа приехала довольно быстро. И осмотрели место преступления они оперативно. Только, никто из них не предполагал, что в ходе осмотра возникнут сложности.

А возникли такие сложности, о которых не слышали даже опытные следователи. Во первых: на месте преступления были обнаружены отпечатки пальцев, принадлежавшие, по-видимому, убийце. Но, отпечатки были какие-то странные. Причем, странные настолько, что для того, чтобы найти преступника, пришлось бы дактилоскопировать весь город.

Во-вторых: собака не смогла взять след. Тогда решили послать за кинологом Ивановым. У его Джульбарса, несмотря на возраст, таких проблем никогда не возникало.

В это время Серафим опрашивал жильцов. От двух понятых – Розы и Валентина – он так и не смог добиться ничего более или менее вразумительного. Брать показания у Даши он не имел права – ей еще не исполнилось шестнадцати. А Роза поведала ему мало.

«Значит, мы с Валей завтракали. А Дашка уже поела и пошла в школу. Вдруг слышу – кричит. Ну, я и побежала, узнать, что случилось. А как увидела, то сама как заору. Соседка, значит, лежит вся в крови и уже мертвая. Ну, и все, наверное.

Нет, я ничего не слышала. Хотя, подождите. Слышала, как она из дому вышла, дверью-то хлопнула. Она всегда ею хлопала. Как по лестнице спускалась, слышала. Туфли-то у нее с набойками, так ее за километр слышно, как она топает. Вернее, топала. Потом слышу – остановилась.

Да, вроде, с кем-то разговаривала. Орала на кого-то. Она злющая была – постоянно на всех орала. Ладно, я знаю, как ей хайло заткнуть, а-то некоторые ее боялись, слова поперек ей не смели сказать. Что? С кем разговаривала, спрашиваете. А я откуда знаю. Я и второго голоса не слышала. Еще подумала: сама с собой, что ли, эта дура треплется. Какого звука? А, падающего тела. Нет, не слышала. И как дверь хлопнула, не слышала. Я еще подумала: она там что – заснула. Нет, и шагов не слышала. И не видела никого. Да, говорю же – не видела. Что я, дура что ли – в такую рань из дома выходить. Если бы не Дашка, так я бы и не вышла.

Про нее? Про Дашку, что ли? А зачем вам моя Дашка? А-а-а, про убитую. Да, что я могу про нее рассказать? Ну, жила одна. Лет пять, как переехала сюда. Родственники? Не знаю. Нет, не ходил к ней никто. Враги? Да, наверное, были. У нее здесь пол двора врагов. Еще б им у нее не быть, у такой крысы. А после того, как старика уморила, наверное, еще прибавилось. Что? Да, над стариком опеку оформила, не ухаживала за ним толком, вот он и помер. Он, ведь до нее бодренький был, только одинокий очень. Жалко его. А эту крысу правильно зарезали. Так ей, сволочи, и надо».

Серафим привычно переводил этот эмоциональный монолог на сухой язык протокола. От Валентина он добился еще меньше. Тот ничего не слышал и про соседку ничего не знал.

Тем временем прибыл кинолог Иванов с собакой. Роза выглянула из за квартирной двери и стала разглядывать кинолога так же, как во время опроса разглядывала Серафима. Конечно, она была женщиной семейной, но случая поглазеть на симпатичных мальчиков и возможности поболтать с ними она никогда не упускала.

На Иванова Роза загляделась. Она отметила про себя, что он широкоплечий и мускулистый. У него были светлые волосы и добрые голубые глаза с длинными ресницами, но больше всего ей понравились его по-детски пухлые губы.

«Вот бы Дашке такого», – подумала Роза, глядя на Иванова. «Или – такого», – подумала она, глядя на Серафима. Он, с его тонкими чертами лица, понравился ей гораздо меньше, но тоже понравился. «Надо посмотреть, может, она еще не ушла, да познакомить ее с ними. Глядишь, восемнадцать исполнится – замуж выйдет. Или, может, даже раньше. Я разрешение подпишу. Или, может, оно и не понадобиться», – подумала Роза.

Иванов вдруг покачнулся, едва не упав.

– Ты чего, Колян? – спросили его.

– Здесь так пахнет кровью, – глухим голосом ответил он.

– Ну и что?

– Да, не позавтракал, так меня чуть не вырвало.

– Врешь, – сказал кто-то из прокуратуры: С тобой всегда так бывает. Просто ты боишься крови.

– Не боюсь.

– Ну, да. А при виде крови тебе каждый раз плохеет.

– Да, нет, не каждый раз.

– Да, ладно, Колян, не стесняйся – тут все свои. А ты не стой тут, не нюхай кровь, а делом занимайся. След взять сможешь?

– Я попробую. Джульбарс, след.

Джульбарс честно попробовал взять след, а когда ему это не удалось, на его морде отразилось такое искреннее недоумение, что все засмеялись.

«Ну, уж если у Джульбарса не получилось, то я не знаю», – сказал кто-то: «Говорил же, что след такой же дурацкий, как отпечатки.»

Оперативники были сильно удивлены. Кто угодно, только не Джульбарс. Он был гордостью кинологического центра. За всю свою долгую жизнь (пес был очень стар, о чем красноречиво говорила его старомодная кличка, так сейчас собак не называют, да столько собаки и не живут) он занял не одно первое место на выставках. Милиционеры-кинологи, участвовавшие вместе с ним в профессиональных соревнованиях, побеждали всегда. Правда, в последнее время пес стал сдавать, и его отдали молодому кинологу Иванову, в надежде на то, что тот скоро спишет ветерана служебно-розыскной работы. Отправить на усыпление такую собаку, пусть даже уже почти профнепригодную, ни у кого из старослужащих не поднималась рука. А Иванов – человек новый. Ему будет легче это сделать, думали все.

Но, ко всеобщему удивлению, работая с Ивановым, Джульбарс словно бы обрел вторую молодость. Снова он с легкостью брал любой след, и снова ему не было равных.

А сейчас Иванов присел рядом со своей собакой и потянул носом воздух. Была у него такая странная привычка. «Ну, что, Джульбарс, давай попробуем еще раз», – сказал он. Пес еще раз понюхал пол. «Вроде – взял», – прокомментировал его действия Иванов: «Пойдем, Джульбарс».

Кинолог и собака вышли из подъезда. Они медленно пошли по странному следу. Потом – побежали. Старый Джульбарс не успевал за своим молодым хозяином.

Зыбкий, слабый, едва уловимый след лежал на асфальте и земле тонкой пунктирной линией. Временами он пропадал, временами – слегка усиливался. Запах был очень странный и откуда-то знакомый и псу, и кинологу. Когда человек стареет, он постепенно начинает приобретать похожий запах, но насколько старым должен быть человек, пахнущий так, как этот? Ему должно быть не одна сотня лет. Да, столько просто не живут. А еще от убийцы пахло голубями и железом.

Иванов бежал быстро. Он всегда бегал так или чуть быстрее. Джульбарс начал задыхаться – в его возрасте уже было тяжело так бегать. Увлекшись, кинолог налетел на прохожего и чуть не сбил его с ног. «Куда прешь, оборотень в погонах!» – крикнул тот. Иванов вздрогнул при слове «оборотень», ненадолго остановился и побежал дальше. Прохожего но просто не заметил. Видел он неважно.

Вдруг след прервался. Вернее, импровизированная стоянка между домами была так забрызгана бензином и мазутом, что могла перебить нюх даже служебно-розыскной собаке. От нее в разные стороны расходилось множество почти одинаковых пахнущих бензином следов. Нужный след ни кинолог, ни собака так и нашли.

45.

Даша была очень взволнована, когда пришла, вернее – прибежала к Лейле в то утро. Но, как не разволноваться, когда находишь на лестнице труп соседки? А сколько было крови! Даша не могла сказать, чтобы ожидала этого события, поэтому впечатлений получила массу.

– Ты представляешь – выхожу я, смотрю – она лежит. А вокруг нее – кровищи! Целое озеро.

– А она еще там?

– Нет, увезли уже.

– Вот, блин...

– А ты что, посмотреть хотела?

– Да, не то, чтобы очень. Но, все равно интересно. Такое не каждый день увидишь.

– Ну, вот, я как разорусь, потом мама прибежала – тоже заорала. Потом отец милицию вызвал. Знаешь, кто приехал? Серафим.

– А он, что – мент?

– А ты разве не знала?

– Нет. С тех пор, как он из армии вернулся, я его редко вижу. Он же куда-то переехал.

– Переехал, только недалеко.

– Ну, и как он? Симпатичный?

– Симпатичный, еще какой. Они все четверо один другого лучше.

– Да, жаль, что Пашка не в тебя влюбился.

– А мне – ничуть. Он, конечно хороший, но...Не знаю.

Так за обменом впечатлениями в школу они опоздали, о чем не сильно жалели. Через некоторое время Даша куда-то убежала по делам. Несмотря на то, что их уже давно воспринимали как коллективную личность и слабо представляли себе одну девушку без другой, но они не всегда и не везде ходили вместе. Мотором в их паре была Даша. Это она чаще всего тащила подругу куда-нибудь, не давая ни ей, ни себе сидеть на месте. Лейла же была от природы более спокойной и на месте ей отлично сиделось, если предоставлялась такая возможность. Поэтому, сегодня она предпочла остаться дома.

Девушка удобно устроилась на подоконнике открытого окна и стал наблюдать за суетящимися в Дашином подъезде милиционерами. Она увидела, как оттуда быстро выбежал кинолог с собакой. «Ничего себе, – подумала Лейла: Он же бежит быстрее собаки. Интересно, откуда он знает, куда бежать?»

Вскоре кинолог и собака вернулись. Пес имел такой выразительный понурый вид, что девушка рассмеялась. Кинолог повернулся на звук и встретился с Лейлой глазами. Она пригляделась – и голубые глаза, и взгляд показались ей знакомыми. Но, наверное, только показались – этого парня она не помнила.

– Солнышко, ты не нальешь мне попить, – неожиданно спросил ее он: А-то мы с Джульбарсом сейчас так пробежались. Зверь, а не собака.

– А преступника поймали? – спросила Лейла.

– Оперативная тайна, – улыбнулся Иванов.

– Понятно. Значит – нет, – сказала Лейла и отправилась на кухню, по дороге думая, во что бы налить холодной воды.

Иванов проследил, как она грациозно спрыгнула с подоконника, и обратил внимание на ее плавную походку. Лица он не разглядел. При его зрении ему нужно было бы подойти к девушке вплотную, чтобы это сделать. Поднявшись девушка всколыхнула в воздухе волну приятного запаха – ее и дорогих духов.

Вскоре девушка вернулась с пластиковой бутылкой холодной воды.

– Спасибо, Лейла, – сказал кинолог.

– Ты так хорошо пахнешь, – хотел было сказать он, но сказал только: У тебя хорошие духи.

– Да, не за что, – ответила Лейла.

«Откуда он знает, как меня зовут? Может, мы все-таки знакомы?» – подумала она.

Девушка проводила кинолога взглядом и собралась было что-нибудь почитать, но вспомнила, что нужно помыть полы. А еще дедушка заявил, что если она не пошла в школу, то обед пусть готовит сама. Не то, чтобы Лейлу отличало особое рвение, но дедушка и так ей во многом помогал. Ей очень не хотелось, но было надо. Если не она, то кто?

Девушка принесла ведро с водой, опустила туда тряпку и отжала ее. «Лейла, привет. Ты видела, что во дворе твориться?» – услышала она знакомый голос.

Она подняла голову: конечно же это был Пашка. Он заглядывал в окно с улицы и улыбался. А Лейла вдруг поняла, что очень рада его видеть. В ее мозгу тут же мелькнула дьявольская мысль. Впрочем, может и не такая уж дьявольская, но и не бескорыстная тоже. Паша разглядел ее широкую улыбку, движения же мысли на лице из-за плохого зрения не заметил.

– Привет, – ответила девушка: Конечно – видела, все утро наблюдаю. Заходи, вернее – залезай. Разувайся, я отнесу ботинки к двери. И почему ты через дверь никогда не заходишь?

– А нечего жить на первом этаже, – ответил Пашка.

– А что делать, – вздохнула Лейла: Я тут пол собралась мыть. А так не охота.

– Так, давай я помою, – предложил Пашка, обрадованный тем, что может помочь любимой девушке.

– Спасибо, Паш, – не стала изображать вежливый отказ Лейла: А я пока пойду – обед приготовлю.

Дедушку ни сколько не удивил ползающий по квартире парень с тряпкой. Ухажеров внучки он всегда воспринимал как нечто само собой разумеющееся. Пашку ни сколько не удивил холод, исходящий от пола, несмотря на теплое время года – у него дома было точно так же. Где-то во второй комнате до него наконец дошло, почему Лейла была так рада ему сегодня. «Вот, засранка, так легко меня развела. А я, дурак, обрадовался. Ну, да ладно, впрочем я же и ее порадовал. Это уже неплохо,» – подумал Пашка и улыбнулся. Из кухни вкусно пахло жареным мясом.

– Дедуль, пойдем есть, – позвала из кухни Лейла.

Дедушка пришел из своей комнаты, не отрываясь от толстой книги, положил себе котлет и горчицы и унес тарелку к себе в комнату. «Внученька, завари, пожалуйста, шиповникового чаю! И принеси мне сюда!» – прокричал он из своей комнаты. «Дедуль, ты наглеешь с каждым днем!» – ответила ему она и, поставив на огонь кастрюлю с водой бросила туда ягоды и сахар.

Тем временем Пашка вымыл полы и спросил, куда поставить ведро.

– Сюда поставь, – указала ему Лейла: Пойдем есть.

– Пахнет вкусно, – ответил он: сто лет не ел мяса – у родителей пост.

– Что, и тебя заставляют? – удивилась девушка.

– Нет, просто дома нет никакой другой еды.

– Сочувствую, – улыбнулась Лейла.

Пашка вытащил из кармана очки, надел их, несколько секунд изучающе посмотрел на Лейлу и убрал их обратно в карман.

«Я начал забывать твое лицо», – ответил он на сдавленный смешок девушки.

Сначала ели молча, только Лейла отметила про себя: «У романтического героя хороший аппетит». Потом говорили ни о чем. Девушка долго не могла решиться задать Пашке давно мучавший ее вопрос. Она давно хотела поговорить с ним об этом, но как-то не предоставлялось случая. Наконец она решилась.

– Паш, – начала она, сделала большую паузу и проникновенно на него посмотрела.

– Ты, что – беременна? – не дав ей договорить предположил чувствительный к интонациям Пашка.

– Я?? Да, типун тебе на язык! Нет. Вроде бы...Да, точно – нет.

– Ну, вот, а я только хотел спросить, как мы назовем ребенка.

– Какого ребенка? С чего ты это вообще взял. Нет, к счастью, – обошлось. И чем мы тогда думали..?

– А ведь у нас мог бы быть красивый ребенок. И умный.

– Ну, весь в меня. Нет, я просто хотела спросить.

– Но, с такой интонацией.

– Что, – испугался?

– Нет, – ответил Пашка, и Лейла с удивлением поняла, что он не врет.

– Знаешь, все гораздо проще. Я хотела спросить, от кого ты слышал про душу нерожденной сестренки.

– Да, от одной местной глюколовки. А ты больше обращай внимание на всяких дур.

– От глюколовки, говоришь? Это из тех, кто лазает по параллельным мирам?

– Да.

– Не знала, что их так называют. Да, я вижу – дело Лики процветает и приобретает массовый характер. А кто обо мне так лестно отозвался?

– Да, Динка Рубенс. Знаешь такую?

– Как не знать. А Лики случайно с ними не было?

– Это, которая в психушке лежала? Была. Наверное, уже выпустили. Теперь до следующего раза.

– Вот, блин…

Пашка всерьез заинтересовался. Он не ожидал, что всегда спокойная Лейла так расстроится из-за дурацкой фразы и возвращения домой больной девушки, пусть даже и очень неприятной.

– Слушай, Лейла, а тебе не все ли равно? Ну, сказала и сказала, ну, приехала и приехала. Ты, как будто , чего-то боишься.

– Боюсь. Еще как боюсь. Дашка же у них новый отрицательный герой.

Заинтересовавшись, Пашка поближе придвинулся к Лейле и испытующе на нее посмотрел.

Лейла улыбнулась . Она знала, что Пашке можно доверять. А еще ей давно хотелось поделиться с кем-нибудь этой историей, но кроме Даши близких подруг у нее не было, а Даша не любила об этом вспоминать.

«С Ликой Дашка познакомилась, когда ей было тринадцать лет. То есть – Даше – тринадцать, а Лике – семнадцать. Но, разница в возрасте им никогда не мешала, да ее в сущности, как будто и не было – Дашка много читала и много знала, а Лика практически не менялась с возрастом.

Познакомились они в библиотеке, где взяли одинаковые книги. Разговорились. Оказалось, что у них много общего. А мы с Дашей тогда как раз отдалились друг от друга. Наверное, просто устали – все вместе, да вместе.

Даше Лика очень понравилась. Они стали много времени проводить вместе. Она была в восторге от своей новой подруги. Только и слышала от нее: «Лика – то...Лика – это...Лика такая...» А мы с ней совсем перестали общаться: виделись только на уроках, если обе не прогуливали, перебрасывались ничего не значащими фразами, перестали ходить друг к другу в гости. И, главное, что я это даже не сразу заметила – все произошло постепенно.

Потом я заметила, что Дашка стала какая-то странная, совсем ушла в себя. Книги на уроках она стала читать совсем другие: в основном – отпечатанные на принтере свиньетками на полях. И ничего мне не рассказывала. Я знала, что они встречаются каждый вечер – гуляют или зависают на квартире у Лики или у ее знакомых.

Я спрашивала у Даши, что она читает, пыталась выяснить, чем увлекается Лика. Но, в ответ получала: «Ты все равно не поймешь,» – или что-то в этом же роде. И тогда мне стало просто интересно, что же там такое твориться, чего я не пойму. Да и просто обидно стало – всю жизнь были как сестры, никто не знает ее лучше, чем я, и я вдруг не смогу ее понять.

Тогда я попросила ее познакомить меня с Ликой. Ревновала жутко, и было интересно, чем же она лучше меня. Даша просияла: «Как я сама об этом не подумала! Это нужно было сделать уже давно!» И в тот же вечер мы отправились в гости к Лике. Всю дорогу Дашка говорила о какой-то особой атмосфере, царящей дома у ее новой подруги, о том, что там мне обязательно понравится и о чем-то еще в этом же роде.

Как оказалось, насчет атмосферы Даша не соврала. Она была действительно особой. Это я поняла как только Лика открыла нам дверь. Запах в квартире стоял непереносимый. Словами его изобразить трудно, поэтому я, к счастью, ничего не сказала на этот счет. Как выяснилось позже, у хозяйки квартиры было шесть кошек. И они гадили везде, но, в основном, под дверью. Второе, что поразило меня сразу после запаха – это жуткая захламленность квартиры. Полы там явно не мылись месяцами, если мылись вообще, и красились ровно один раз за все время их существования. И везде, куда не глянешь – хлам. Убирались там явно еще реже, чем мыли полы, а возможно, что даже реже, чем красили. Одна комната была завалена настолько, что зайти туда было невозможно.

Лика, открывшая нам дверь просто сияла: «Лейла, верно? Я сразу тебя узнала, Даша много о тебе рассказывала. Я рада, что наконец-то с тобой познакомилась.» И мы пошли на кухню пить чай. Чувство брезгливости, не покидавшее меня с порога, не отступило и на кухне. И там царила полнейшая антисанитария. Чай я пить не стала, только сделала вид. И все думала, что уж насколько я ленивая, но до такого у меня никогда не доходило и не дойдет. »

Пашка согласно кивнул: дома у Лейлы было чисто и уютно. Женская рука чувствовалась сразу. Было видно, что в доме живут, и что живущие в нем люди не безразличны сами себе и друг другу.

Лейла продолжила: «Эта квартира выглядела, как жилище сумасшедшего. Но больше всего меня поразило то, что Даша чувствовала себя там вполне нормально. Ей даже нравилось там.

Лика говорила много. Много ерунды. В основном что-то о путешествиях между параллельными мирами. Даша слушала, изредка вставляя замечания по делу. А я сидела и гадала, какую книгу они так увлеченно обсуждают. Потом я поняла, что это не выдумка, а суровая реальность, по крайней мере для Лики точно. Позже я очень удивилась, узнав, что она не единственная, кто в это действительно верит. Когда они начали обсуждать свои прошлые жизни, я поняла – дело плохо. Удивляться я к тому времени уже устала. Я просто молча сидела, слушала и безуспешно пыталась понять две вещи. Первое: что за бред тут несут. И второе: где моя Даша? Куда она пропала? Где ее критичность и злой язык? Кто ее подменил, как и когда?

Действительно было ощущение, что мою подругу именно подменили. До этого я никогда не видела ее такой: мечтательный взор, устремленный куда-то в даль, лихорадочный блеск в глазах, нежная улыбка на просветленном лице. И полное отсутствие критического взгляда на вещи.

Знал бы ты, Паш, как я растерялась тогда. Я не знала, что делать. »

«И ты, конечно же, сразу открыла ей глаза,» – предположил Пашка.

«Конечно же – нет. Тогда я бы сразу и потеряла ее. Я сделала вид, что меня это все очень заинтересовало, и стала расспрашивать Дашу. Она поведала мне много интересного об удивительных людях, живущих в нашем городе, помнящих свои прошлые жизни и борющихся с невидимым злом.»

«Они, что, чертей на себе гоняли, как алкоголики?» – спросил Пашка.

«Практически. Все им мерещились ночью за окном какие-то злобные сгустки тьмы. И еще они спасали мир от неведомой никому угрозы. И, конечно же, главным «спасателем» была Лика. Потому, что, строго говоря, все беды в мире происходили именно из-за нее. И все беды с ее друзьями – тоже. Ведь, это за ней охотятся таинственные ОНИ, чтобы помешать ей в ее славных делах и уничтожить все, что ей дорого.»

«Бред какой-то,» – прокомментировал услышанное Пашка.

«Ты совершенно прав. Самый, что ни на есть шизоидный бред. Прочитав учебник по психиатрии, я узнала ее поведение и речи в описании одного из видов шизофрении.

Но, Дашка сомневалась хотя бы некоторое время, в отличие от остальных. А потом Лика убедила и ее. В своем бреду она верила сама себе. Это и помогало ей убеждать.

Не буду долго рассказывать о том, как мы вместе ходили по тусовкам этих «спасателей мира», и как я старалась обратить Дашкино внимание на бессмысленность их речей и бедность репертуара: одно и то же они повторяли по многу раз. А Лика так вообще могла повторить любой свой рассказ слово в слово и с одними и теми же интонациями.»

«А когда будет про нерожденную сестренку?» – не выдержал наконец Пашка.

«Скоро. Я даже благодарна этой сестренке – она сделала то, что я не смогла.

Хотя я и вращалась в том же обществе, что и Даша, мы с ней были уже не так близки, как раньше – она все больше общалась с Ликой. Закончилась же эта «великая космическая дружба» донельзя банально, так же, как частенько заканчивается и дружба самая обычная. Знаешь Лешку – байкера? »

– Нет, что-то не припоминаю.

– Ну, светленький такой, постоянно возиться в гараже со своими мотоциклами.

– А, этот. В лицо знаю, но мы не знакомы.

«Ну, вот, а Дашка познакомилась с ним на сейшене. Они стали встречаться. Естественно, что к Лике с тех пор она стала ходить все реже и реже. Лика ревновала – какая может быть любовь, когда мир под угрозой? И однажды Даша имела глупость пригласить в гости и Лику и Лешу. Я там тоже была и заметила, как сразу просветлело лицо главной «спасательницы».

Естественно, Лешу она одобрила. И стала сама часто наведываться в его гараж и напрашиваться третьей на свидание. А на все Дашкины возражения отвечала что-нибудь вроде: «Даша, не обижайся на меня, мы же подруги. И на Лешу я не претендую.»

Даша к тому времени сильно подустала от спасения мира, но Лику принимала такой, какая она есть, несмотря ни на что. Ну, подумаешь, – человек со странностями. У кого их нет? И она не насторожилась, а даже обрадовалась, когда Лика заявила, что вспомнила Лешу: они были знакомы в прошлой жизни. Кажется, они любили друг друга... И тут же вслед за этим она поведала, что знала в прошлой жизни и меня. И я тогда была человекоподобным роботом, которого создали ОНИ. Да, и в этой жизни я не вполне человеческое существо, специально приставленное к Даше, чтобы уничтожить все, что дорого Лике. И если она не прекратит со мной общаться, то случиться что-то ужасное. Я продам и ее душу, так же, как душу своей нерожденной сестренки»

«Так, с этого момента по подробнее,» – попросил Пашка.

«Боюсь, что Лика, на момент произнесения сама не понимала, что говорит, и есть ли в этом хоть какой-то смысл. Похоже, что эту душещипательную историю она допридумывала потом.

Даша возмутилась. Не дослушав Лику она встала и ушла. И хлопнула дверью. И заявила, что они больше не подруги. В общем – все, как полагается. Да-а, сколько интересного я потом услышала от нее с постоянным припевом: «И как я раньше ничего не замечала...»

Свое логическое завершение эта история получила через пару месяцев. Даша была дома одна: отец еще не вернулся с работы, мама с братьями ушла в гости к бабушке и дедушке. С ночевкой.

Даша сразу открыла дверь на знакомый стук. Она думала, что пришел с работы отец. Но, на пороге стояла Лика. И прямо с порога она стала убеждать Дашу, что та должна отказаться от Леши. Потому, что у них все равно не настоящая любовь, да и не любовь вообще, строго говоря. Потому, что любовь не бывает без препятствий, а они просто стали встречаться и все. И, вообще, это ОНИ заставили Дашу и Лешу познакомиться, только для того, чтобы он не встретился с Ликой.

Короче, Даша должна немедленно пойти к Леше и сказать ему, что их встреча была ошибкой, и что он должен вспомнить Лику: как они любили друг друга в прошлой жизни, когда были эльфами. И тогда он все поймет и вернется к ней.

И, вообще, для Даши он ничего не значит, Лика же знает. А для нее – Лики – он – единственная любовь на всю жизнь. Потому, что она – однолюб, в отличии от Даши.

И, в конце концов, Даша должна уступить Лике потому, что ничего из себя не представляет в этой жизни, а Лика – спасительница мира. Не надо отнимать у нее единственную любовь.»

«И что – Даша спокойно выслушала всю эту ахинею?» – не удержался от вопроса Пашка.

«В том то и дело, что – нет. Она пыталась сначала выпроводить, а потом – вытолкать непрошенную гостью из квартиры. Но, Лика стояла как скала. Да, она еще и тяжелее Дашки почти в два раза. В общем, ты понимаешь, что это было бесполезно.

А когда Лика поняла, что ничего у нее тут не выгорит, то набросилась на Дашку. И ломала все, что попадется под руку. Как она тогда ее не покалечила, не знаю. И орала, что это я на нее так дурно влияю, что я за свою красоту продала дьяволу душу моей нерожденной сестренки, точно так же, как моя мать и бабушка. И что Лика лучше убьет Дашу, но спасет от меня ее и ее душу.

Дядя Валентин подоспел вовремя. Он с большим трудом вытолкал разбушевавшуюся Лику из квартиры. А потом отпаивал перепуганную дочь пивом, которое купил себе, возвращаясь с работы. Даша утверждает, что они с отцом тогда беседовали всю ночь. Правда, я, зная дядю Валентина, это слабо себе представляю, да и она сама до сих пор удивляется. Выпила она столько, что утром не смогла встать, и отцу пришлось бежать в ларек за пивом для нее. До этого она никогда не пила, а после той ночи на пиво даже смотреть не может.

Лика после этого оставила Дашу в покое. Правда, наговорила про нее гадостей всем их общим знакомым, и перессорила ее почти со всеми. А потом ее и вовсе забрали в психушку.

Тебе налить еще чаю? »

«Что?» – не сразу понял Пашка.

«Чай, говорю, будешь? Знаешь, ты первый, кому я об этом рассказываю. До этого только с Дашкой обсуждали. И еще: у меня нет никакой нерожденной сестренки. У мамы отрицательный резус. Она очень хотела второго ребенка, но видимо я у нее и первый и последний.»

«Неужели ты думала, что я поверю в такую чушь?» – возмутился Пашка.

«Нет, что ты. Ну, а все-таки – ты чай будешь или нет?»

46.

В тот день, вернувшись с работы Антон застал Лику практически в трансе. Она сидела на полу в кухне, подтянув колени к груди и обняв себя руками. Ее трясло. Лицо имело отрешенное выражение, взгляд, полный скорби был устремлен куда-то вдаль. На появление Антона она никак не отреагировала.

Не разуваясь, чего за ним никогда не водилось, Антон подскочил к ней. Он опустился на колени на полу, схватил девушку за плечи и, глядя в ее бездумные глаза спросил, срываясь на крик: «Лика, что случилось? Лика? Лика!»

Какое-то время девушка не отвечала ему, потом заговорила слабым голосом, не фокусируя на Антоне скорбного, устремленного вдаль взора и делая паузу после каждого предложения: «Ты слышал, что произошло в соседнем дворе? »

«Нет,» – удивился Антон.

«Там произошло убийство. Убита женщина. Мне страшно.»

«Не бойся. Хочешь я буду встречать и провожать тебя?» – у Антона отлегло от сердца. С Ликой ничего не случилось, зато теперь у него появился повод чаще ее видеть. Если бы все было так просто...

«Я знаю – это Даша развлекается,» – подытожила свои слова Лика и сделала драматическую паузу.

«Какая Даша?» – спросил Антон.

«Ты ее не знаешь. Тем лучше для тебя. Видишь, она уже пробует силы. Ведь убийство произошло во дворе, где она живет. Она даже поленилась поискать другое место для своих опытов. Говорят, эту женщину зарезали аккуратно: без криков и шума. И не взяли ничего ценного. Я сразу поняла, что это сделала она – Лейла так развлекаться не будет. Лейла вообще предпочитает ничего не делать сама – боится запачкать свои идеальные ручки.

А Даша...Это только начало. Она убьет еще многих. Но, все это будет только подготовкой. Ведь все это делается для того, чтобы убить меня. Она ведь давно хочет меня убить. »

Наконец, Антон не выдержал. У него накопилось много вопросов, и он решил их задать.

«Так, давай по порядку. Лейлу я уже знаю. А кто такая Даша? И почему ты решила, что она хочет тебя убить?»

«А ты уверен, что хочешь это узнать? Ведь, если узнаешь это, то уже никогда больше не будешь в безопасности,» – проникновенно посмотрела на Антона Лика.

«Больше, чем уверен,» – ответил он.

«Должен же я знать, какая опасность угрожает моей девушке.»

«Ну, тогда – слушай,» – без особых возражений согласилась Лика.

«С Дашей мы познакомились два года назад. Я сразу обратила внимание на ее грустные, ищущие глаза. Тогда я подумала: «Вот человек, который сразу поймет меня и поверит мне.» И я не ошиблась: она почти сразу мне поверила. Мы много времени проводили вместе. Я рассказывала ей о своих прошлых жизнях, о том, почему мы здесь, зачем и что должны делать, чтобы планета не погибла. Ведь за нами охотятся такие сущности, которые не пощадят планеты, лишь бы уничтожить нас. Правда, охотятся они, в основном, за мной. Ну, и за теми, кто со мною общается.

Даша тогда как раз отдалилась от Лейлы – своей подруги детства. Видимо, почувствовала ее истинную сущность. Лейла, ведь в прошлой жизни была биороботом. Биороботом с совершенным телом и лицом, но без души и сердца. Она тогда сгубила немало наших. Особенно – парней. Вам ведь только дай фигурку постройнее, да личико посмазливее...

За заслуги ей разрешили прийти в эту жизнь человеком. У нее было задание – шпионить за мной. Но, она не сильно изменилась. Осталась такой же самовлюбленной, лишенной человеческих чувств. А еще она привыкла быть идеально красивой. Но, люди, в отличие от биороботов, не могут выбирать внешность. Но, и обычной она тоже не могла быть. И тогда она продала дьяволу душу своей нерожденной сестренки. »

«А откуда ты это знаешь?» – удивился Антон.

«Таких я вижу сразу. Во-первых – они безупречно красивые, без единого изъяна. Во– вторых – на них есть особое клеймо. Тем более, что ей повезло с семьей, в которой она родилась. Там ее научили, что делать, ведь она была не первой в роду, кто это сделал. Ее мать и бабка в свое время сделали то же самое.

Кстати, она быстро просекла, чем грозит ей Дашино общение со мной. Она стала часто приходить ко мне домой. И не только ко мне. Она не отходила от Даши ни на шаг. А сама все шпионила за нами. К сожалению, я не сразу вспомнила ее. Если бы я с самого начала знала, кем она была в прошлой жизни – все было бы совсем по-другому.

А потом я встретила Лешу. Нас познакомила Даша. Мы сразу понравились друг другу. Я в первую же секунду, как его увидела, вспомнила, что в прошлой жизни мы с ним были знакомы. Более того – он был моим возлюбленным. Я была счастлива, что нашла его. Я под любым предлогом стремилась его увидеть. Только никак не могла выбрать удобный момент, чтобы рассказать ему о нашем прошлом. И опоздала. Может, это Лейла подсказала Даше разлучить нас, а может даже ОНИ...

Даша и Леша стали встречаться. А со мной она совсем перестала общаться. И не давала мне общаться с ним. Я так страдала. Я же видела, что для нее он ничего не значит. А, что для меня он – любовь всей жизни, ей было наплевать. Я пыталась намекнуть ей на это. Но, ей было все равно. Тогда я решила открыть ей глаза на все, что вокруг нее твориться. Но, видимо, и здесь было уже слишком поздно. Она не поверила ни одному моему слову, ни про Лешу, ни про ее, так называемую, подругу. Она предпочла этого биоробота мне (ну, конечно, куда же мне до Лейлы с ее богатенькой мамашей и дедушкой профессором). И ушла, хлопнув дверью. Так в один вечер я потеряла и подругу и возлюбленного.

Знал бы ты, сколько магических советов мы провели тогда. Все думали, как спасти их. Но, ничего не решили. И однажды мне стало совсем тоскливо. Я поняла, что без Леши мне не жить, но и Дашу просто так бросить я не могу. И я пришла к ней домой, чтобы поговорить. Я просто попросила ее отказаться от Леши. Ведь, он – не ее судьба.

Только ОНИ не дремали. Кто-то из НИХ вселился в мое тело, и я перестала себя контролировать. Кончилось тем, что ее отец выкинул меня из их квартиры. После этого сильно активизировались грызы. И тени снова попытались утянуть меня к себе, туда, откуда не возвращаются. И однажды у них почти получилось. Я отбилась, но окружающие меня не поняли. И кто-то вызвал психушку. Впрочем, я даже знаю, кто. Даша стояла и смотрела, как меня увозят. Она уже была в ИХ власти. А ОНИ пойдут на все, лишь бы меня нейтрализовать. Только, не на ту напали. Из местной психушки я часто убегала. И тогда меня решили отправить в другой город. В тот самый, где мы с тобой встретились. Мол, там порядки пожестче и охрана получше. Но, я и оттуда убежала. В ту ночь, когда мы с тобой встретились.»

«Так, ты сбежала из психушки???» – Антон, мягко говоря, очень удивился.

«Да, а что? Это что-то меняет?»

«Нет, абсолютно ничего.»

В дверь постучали. Антон не хотел открывать, но Лика настояла. Вдруг у кого-нибудь важное дело. И Антон нехотя пошел открывать.

Лика оказалась совершенно права: на пороге стоял дядя Витя.

– Здравствуй. У тебя сигаретки не будет? – задал он сакраментальный вопрос.

– Я же не курю, сто раз уже говорил.

– А хлебушка?

– Подождите, сейчас принесу.

– А почему твоя девушка плачет?

– Да, боится, что убийца серийный.

– Скажи ей – пусть не боится. Ей бояться нечего.

47.

 

Каждый раз по окончании рабочего дня на душе у Кристины становилось легко. Она закрывала все свои расчеты и представляла, что на этот раз она оставляет их навсегда и больше никогда к ним не вернется. Никогда-никогда. Но, бросить ненавистную работу у нее по прежнему не хватало духу.

Кристина вышла на улицу и улыбнулась: весна все-таки. Из под пыльного слоя прошлогодних листьев пробивалась яркая зеленая трава, солнце светило ласково (выбросов сегодня не было и его было видно), ветер гнал по асфальту и воздуху блеклый, полинявший после зимы мусор.

По дороге с работы Кристина встретила Пашку.

– Привет, Кристин, – сказал он.

– Ты слышала, что сегодня утром случилось у нас во дворе?

– Нет, – ответила она.

– Ну, тогда придешь – Серафим тебе расскажет.

– Ладно, – ответила Кристина, совсем не заинтригованная. Она думала о чем-то своем и смотрела на Пашку, словно впервые его видела.

– Если у меня будет сын, наверное, он будет похож на тебя, – отвечая каким-то своим мыслям сказала она.

– Вполне возможно, Кристин, только, боюсь, что Серафим нам с тобой этого никогда не простит.

Кристина улыбнулась: чувство юмора у Пашки всегда было в порядке. Не успела она пройти и десяти шагов, как встретила дядю Витю.

– Здравствуй, дочка. У тебя сигаретки не будет?

– Я не курю.

– Да, что это такое. В здоровый образ жизни все ударились, что ли? А хлебушка?

– С собой – нет. Впрочем – на, – Кристина порылась в кошельке и протянула дяде Вите деньги: Купи себе сигарет и хлебушка.

– Нет, деньги мне не нужны. Деньги – тлен. А кошелек ты зря держишь так близко и показываешь на улице, ведь украсть могут.

– Спасибо за совет. Подожди меня здесь.

Кристина зашла в ближайший магазин и купила старику хлеб, сигареты и спички.

– Вот, возьми.

– Спасибо, дочка, – обрадовался дядя Витя. Обращаться с деньгами он разучился очень давно.

Старый дом блекло-красного цвета, где жила Кристина по какому-то непонятному замыслу архитектора, располагался чуть позади двух домов, между которых стоял. Благодаря этому в квартире всегда было темно. Зато перед домом была небольшая лужайка. Осенью там на фоне красных стен цвели желтые цветы на высоких стеблях.

«И этой осенью здесь будут цветы», – подумала Кристина и улыбнулась.

Серафим был уже дома.

– Привет. Ты, вроде как обещал мне что-то рассказать.

– Обещал? Кому? – не понял он.

– Пашке обещал. А если обещал, значит надо рассказывать. Я слушаю.

– Что ж я там наобещал? – пытался припомнить Серафим.

Кристина тем временем переоделась в домашнее: розовый халатик, дурацкий, но очень теплый, и шерстяные носки. Дом, как впрочем и почти все типовые дома этого района, был очень сырым и холодным. Девушка постоянно мерзла. Зато, благодаря этому, они никогда не ссорились из-за старого кресла, которое оба любили. Не ссорились потому, что Кристина предпочитала сидеть на коленях у Серафима: так было теплее. Она не изменила своей привычке и на этот раз.

– Ну, что, рассказывать будем или нет? А-то заинтриговал меня, а теперь вспомнить не можешь. Что же произошло сегодня утром у вас во дворе?

– А-а-а, во дворе. Так бы сразу и говорила. Убийство там произошло.

– Как будто я про убийства не слышала. Тем более – от тебя. Что-то я сильно сомневаюсь, что это убийство чем-то отличается от остальных.

– В том-то и дело, что да.

– Да, ну?

– Я вообще не знаю, как его будут расследовать. Если и раскроют, то только случайно.

– Почему? – теперь Кристина заинтересовалась всерьез.

– Потому, что его как будто не человек совершил. Или, наоборот, – сверхчеловек.

– Так-так, это уже интересно. И почему ты так решил?

– Во-первых – собака не смогла взять след. Тогда послали за Ивановым с Джульбарсом.

– Иванов – это который крови боится?

– Он самый. Интересно, почему? Может, что-то случилось? Он ничего не рассказывал. Странно, вроде – нормальный парень, а как увидит кровь, так ему сразу и плохеет.

– Мало ли кто чего боится. Ты, давай, не отвлекайся.

– Да, я его и не осуждаю. Он – мужик хороший – веселый, не злой. И к собакам подход умеет находить. Джульбарс с ним словно помолодел, а ведь его уже собирались списывать. Так, вот: послали за ними. Джульбарс вроде взял след, но вскоре потерял. А Иванов сказал, что след был слишком слабый – собаке было тяжело идти. А потом еще преступник прошел через стоянку, след и потерялся.

– Слушай, а откуда он узнал, что след был слабый? И чем ему помешала стоянка?

– По поведению собаки, конечно, как бы он еще узнал. А на стоянке воняло бензином и перебило собаке нюх.

А когда мы отпечатки сняли, так вообще чуть ни упали.

– Что, настолько нечеткие? И что в этом удивительного?

– Нет, вполне себе четкие, только пустые.

– В смысле – пустые?

– В смысле – без рисунка.

– Разве так бывает?

– Я тоже раньше думал, что не бывает. А теперь знаю, что бывают и такие. В базе данных таких отпечатков, естественно, не оказалось. И как его теперь искать – у всего города пальчики снять, что ли?

– Да-а, мало того, что преступник, так еще и мутант какой-то.

– Видимо – да. Это же со стороны незаметно. Пустые пальчики не третья нога. Хотя, Милка говорит, что эти отпечатки выглядят так, как будто стерлись от частого употребления.

– Милка, это которая из лаборатории?

– Ну, да, а ты что – ревнуешь?

– Это к Милке-то? Делать мне больше нечего.

– Подожди, я еще не все рассказал. Ведь и убили ее...

– Кого – ее?

– Да, бабу одну с нашего двора. Главное, зачем убили – непонятно. И не взяли ничего. И никаких следов борьбы. Как будто она просто спокойно стояла, когда ее убивали. И на пол вроде как не упала, а легла. И характер ран...

– Вздорный и тяжелый. Ты, давай без терминологии, а по делу.

– А ты больше перебивай меня. Так, вот: и раны у нее какие-то странные: косые, резаные, явно очень острым оружием. Ровные. И выглядят так, как будто преступник всю жизнь в боевиках снимался и решил применить ценные знания на практике.

– Это как?

– Ну, как бы тебе объяснить...

– Ну, объясни уж как-нибудь для тупых...

– Ну, почему сразу – для тупых? Просто я сам в жизни такое в первый раз вижу. Раньше видел, но только в кино. Представь, как в японском боевике герой с двумя мечами в руках: развел руки, скрестил, развел. И разрубил противника. И здесь было так же. Лезвия едва коснулись убитой, но перерезали ей вены на шее и руках.

– Слушай, наверное это был ниндзя.

– Похоже на то. Так, он еще и вытер свое оружие об ее юбку.

– А почему ты так уверен, что именно – он, а не она?

– Я процентов на девяносто восемь уверен, что это – мужик. Потому, что бабы редко так фанатеют от оружия. Обычно, они убивают подручными предметами. А этот, судя по необычности и состоянию оружия, явно фанат. Если это и женщина, то только профи.

– В смысле?

– В смысле – киллер.

– Тебе бы следаком работать с такой логикой.

– В гробу я видел и расследования и следаков...

– За что ты их так?

– Да, надоело мне все. Пошел в милицию, чтобы помогать людям, а разнимаю пьяные драки.

– Это все потому, что ты очень наивный. За это и люблю. И как я тебя нашла такого романтичного, ума не приложу?

– Я наивный, а ты упертая. Все не хочешь найти работу, от которой у тебя голова не болела бы.

– Так, куда меня еще возьмут с дипломом бухгалтера? Давай не будем начинать.

– Давай.

– Серафим.

– Что?

– Да, ничего – имя у тебя прикольное. И в честь кого только тебя так обозвали?

– А тебя что-то не устраивает?

– Меня-то все устраивает, только мент и Серафим плохо сочетается.

– Вот, привязалась, блин. А что делать... вообще-то это ангел, олицетворяющий божественную любовь, – улыбнулся он.

– Вот как... – Кристина улыбнулась в ответ и лукаво посмотрела на Серафима.

– Так, что я – твоя божественная любовь, даром, что мы оба сатанисты.

– Ну, и слава тому, благодаря кому мы встретились. Вот, если бы еще по улицам не разгуливал какой-то балдеющий от острых ножей фанатик, все бы было совсем хорошо.

– А может, ты даже встретила его по дороге с работы...

– По дороге с работы я встретила Пашку и дядю Витю. Кто из них?

– Ну, Пашка никогда бы не смог совершить убийства. Остается только дядя Витя.

– И правда, – кому больше, кроме него? Наверное, она ему хлебушка не дала.

48.

 

Было жарко, поэтому я была рада вернуться в холодный и сырой дубовый лес. Его прохлада без следа впитала солнечный жар. Оно сидело под деревом на сырой земле и смотрело в небо. Я села рядом.

– Мечтаешь?

– Весна, – ответило Оно и предложило без всяких предисловий: Давай заведем мальчика.

– Мальчика? – не сразу поняла я.

– Да. Я буду за ним присматривать. А-то мне так одиноко. Вы то все в делах, то вдвоем. Вы совсем меня не любите.

– Почему ты так думаешь? – спросила я, хотя прекрасно знала ответ.

– Потому, что я вижу – вам вдвоем интереснее, чем втроем. А ребенка я буду любить. Надо же мне куда-то девать мою нерастраченную любовь.

– Да, мне бы для начала с девочкой разобраться.

– Да, конечно, заведете девочку, и решите, что без меня прекрасно можно обойтись! Найдете себе новое Оно. Знаешь, сколько нас на мертвых планетах?

В последнее время Оно стало очень ревнивым. А когда не ревновало и не злилось, то стравливало нас с Ним между собой. Постоянный страх, который испытывает Оно сильно портит наши отношения. Вместе с Ним боюсь и я. Я-то не понаслышке знаю, как это бывает. Так же, как в моей семье. Постоянная ревность отравляет даже вечную любовь. Сначала – отравляет, потом – убивает. Тем более, что наши страхи могут стать действительно вечными и мучить нас до тех пор, пока новое Оно не придет за нами. Очень долго.

– Меня не интересует никто из живущих на подчиненных нам планетах. Люблю то я только тебя. И Он – тоже. Нам было очень сложно вдвоем. Представь два неуравновешенных характера, которые некому уравновесить. Ты – наше равновесие. И равновесие в мире. Без тебя нас боялись бы еще сильнее, чем сейчас. Без тебя мир потонул бы в насилии и боли.

– Почему?

– Потому, что все бы умирали либо насильственной смертью, либо от болезней и боли. Только на тебя надеется большинство. Только тебя ждут. Меня, правда, тоже ждут, но только самоубийцы. Вернее – не ждут, а зовут. А я не люблю, когда меня зовут. Кто они такие, чтобы меня звать? Я одна знаю, когда мне приходить и прихожу только вовремя. Они, в конце концов мешают мне работать.

Оно улыбнулось. Этой ангельской улыбкой нельзя было не залюбоваться. «И только благодаря тебе люди верят в ангелов,» – подытожила я.

Он подошел совершенно бесшумно, что было Ему не свойственно: это моя прерогатива. Да и приходить тихо было не Его правилах. Он явно был чем-то сильно удивлен.

– Здравствуй. Ты, кажется, удивлен? Я думала, что нас нельзя ничем удивить.

– Я тоже так думал до сегодняшнего дня, – ответил Он.

– Да, ладно, даже меня однажды удивили, – флегматично заметило Оно.

– Ну, что случилось то? Кто так удивительно умер на этот раз? – не выдержала я.

– Умерла одна женщина. Но, дело не в ней, а в том, кто ее убил.

-Неужто – Джек Потрошитель? – спросило Оно.

– Да, ну его, придурка, нечего даже вспоминать.

– Дядя Витя? – предположила я.

– Да.

– Да? – хором удивились мы.

– А я всегда считала его безобидным чудовищем.

– Безобидных чудовищ не бывает, – ответил Он.

– А причина? Она ему хлебушка не дала? – спросило Оно.

– Знаешь, я так толком и не понял, но, может и поэтому. Невыполнение просьбы – страшная вещь для чудовища.

– А я почему-то думала, что он не будет убивать. Он ведь очень нетипичный. Я бы даже не подумала, что он – чудовище, если бы не знала его так долго.

– И что теперь будет? – спросило Оно: Что люди обычно делают в таких случаях?

– Обычно самый отважный рыцарь идет сражаться с чудовищем. Но то ж – обычно, – с видом знатока произнес Он.

– Сражаться с дядей Витей? Шансы не равны. Он ведь будет давить на жалость, – засмеялась я.

– Да и какие нынче рыцари, – вздохнуло Оно.

– Такие же, как и чудовища, – ответила я.