Другие истории из цикла: Игрушки,  В плену, Узники

2241 год по земному стандартному времени.

Нарн, г. ГʼКамазад

— НаʼТот, ты опять меня не слушаешь!

Тетя ЛаʼЭт устало вздохнула, заметив, что одиннадцатилетняя племянница смотрит в окно вместо того, чтобы внимать ее словам.

Девочка медленно повернула к ней голову и посмотрела прямо в глаза.

— Я слушаю тебя, тетя.

И она зевнула, даже не пытаясь скрыть это от нее.

ЛаʼЭт никогда не отличалась особым терпением, поэтому нахмурилась при виде столь явного неуважения. Еще мгновение — и звонкая пощечина нарушила тишину в комнате.

Девочка прижала руку к щеке, но не издала ни звука, только алые глаза вызывающе сузились.

Тетка подошла к ней, стиснув губы в тонкую линию, и ее глаза вспыхнули, как рубины на солнце.

Они в этом момент стали очень похожи друг на друга.

— Если ты слушала, тогда повтори то, что должна была запомнить. Перечисли мне имена наших предков!

Последние слова ЛаʼЭт почти прошипела.

Племянница дерзко посмотрела на нее. Она знала, что тетка терпеть не может, когда с ней спорят, но и сдерживаться больше не могла.

— Я не стану их повторять. Не хочу тратить время, заучивая имена тех, кто умер давным-давно.

Тетка замерла с разинутым ртом, пораженная ее словами.

— Не понимаю, зачем мне зубрить то, что можно записать в книге или на инфокристалле… — НаʼТот встала и направилась к двери.

— Но… это же наша традиция! — наконец опомнилась тетка. — Нарну, который не помнит своих предков, никогда не стать членом высших кругов!

НаʼТот тяжело вздохнула, посмотрев на ЛаʼЭт. Эта женщина все цеплялась за традиции прошлого, не желая взглянуть в глаза правде.

— Оглянись вокруг, тетушка. Наш мир уже не такой, каким был при наших предках. Истории, которые ты мне рассказывала, теперь всего лишь легенды и сказки. Я не отрекаюсь от своей семьи, просто не хочу тратить свое время впустую. Лучше проведу его, изучая токти.

Она открыла дверь, но потом добавила, вспомнив кое-что:

— К тому же твои истории неполные. Ты никогда не говорила мне о семье моей матери.

Тут тетка воспользовалась случаем, чтобы отомстить своевольной племяннице. Ее губы изогнулись в презрительной усмешке.

— Вряд ли семья центаврианской рабыни достойна быть упомянутой в наших родовых преданиях. Твоя мать никогда не говорила о своих родных. Полагаю, потому что она не помнила их. Рабы никогда такое не запоминают. Это то, что отличает их от свободных. Тот, кто помнит о своих предках, будет свободным даже в оковах. А тот, кто позабыл свои корни, обречен на жалкое и бессмысленное существование. Но я не буду удерживать тебя, раз ты уже приняла решение. Знаю, что ты слишком упряма, так что не буду зря тратить время.

Слова тетки падали в душу НаʼТот, подобно каплям яда, и жгли, причиняя сильнейшую боль. Но девочка заставила себя держаться невозмутимо, понимая, что тетка только порадуется, если заметит хоть какую-то реакцию. И никогда не упустит момента, чтобы ранить ее еще сильнее.

Поэтому она шагнула к двери, держа голову высоко поднятой. Но слова тетки снова остановили ее.

ЛаʼЭт продолжала говорить, но теперь в ее голосе не было издевки, только усталость и грусть:

— Прежде чем ты уйдешь, НаʼТот, мне бы хотелось, чтобы ты поняла одну вещь. Книги можно сжечь, инфокристаллы можно стереть. Храмы могут быть разрушены. Центаврианская Оккупация показала нам, что единственный надежный способ сохранить знание о нашем прошлом — это помнить все наизусть. Как делали наши предки в древности. Только так мы можем вспомнить, кто мы такие и откуда пришли. Когда центавриане появились в нашем мире, в первую очередь они постарались уничтожить наши воспоминания. Потому что они делали нас сильнее. Возможно, ты права, и тренировки токти сейчас более важны, чем скучный перечень давно умерших предков. Но если ты будешь их помнить, то обретешь силу, более значительную, чем у самого искусного воина.

НаʼТот молчала некоторое время. ЛаʼЭт повернулась к ней спиной, намереваясь подойти к столу, на котором лежала книга с перечнем их родового древа. Но тут племянница заговорила, и ее слова заставили тетку замереть на месте.

— Я — НаʼТот из Пятого Круга, дочь ШаʼТота, сына НаʼШота, сына ГʼРока, сына…

* * *

2261 год по земному стандартному времени.

Прима Центавра, Дворец императора, тюремные камеры в южном крыле

— … моя бабушка ГʼДжад была одним из лидеров Сопротивления и погибла в битве с армией лорда Тронно Карателя, хотя ходят слухи, что она выжила и продолжала сражаться в другом городе. Мой дед НаʼШот был среди тех отчаянных воинов, которые подняли мятеж в колонии Рагеш-3 и захватили центаврианский тяжелый крейсер. Он оставался храбрым бойцом даже после того, как ДжаʼДур-Несущая Смерть захватила его в плен во время нападения на колонию Хайлак-7 и поместила в его голову свое проклятое устройство. Он погиб, как положено воину, с мечом в руке…

Нарнийка на мгновение замолчала, проведя языком по пересохшим губам, и прислонилась к холодной каменной стене, глядя на тонкий луч света, падавший в ее камеру из крохотного отверстия под потолком.

НаʼТот не помнила, сколько дней (или лет?) сидела в этой камере, прикованная к стене, как дикий опасный зверь. Время здесь текло иначе, и измерить его можно было только с помощью лучей солнца, падавших в окошко, да по визитам центаврианского гвардейца, приносившего ей еду и воду. Она знала, что постепенно сходит с ума… И эта мысль заставляла ее повторять день за днем имена давно умерших предков. Она помнила весь список, каждое имя. И ей казалось, что каждый раз, когда она произносит их имена, невидимые предки протягивают к ней руки, встают возле нее, шепчут что-то успокаивающее, гладят ее плечи, покрытые шрамами… И это давало ей надежду… очень слабую надежду на будущее.

НаʼТот посмотрела на свои руки, на худые запястья с язвами от тяжелых наручников, и продолжила перечислять имена своих предков. Голос ее был хриплым, но алые глаза блеснули, отражая луч солнца.

— Я — НаʼТот, дочь ШаʼТота. Я — нарн и никогда не стану рабом. Никогда не позволю сломить меня. Потому что я не одна, даже здесь, в этом месте, мои предки помогут мне. Я выживу, и память о моей семье выживет вместе со мной…