Я снова прихожу к этому дому.

Вот уже два года, как я прихожу к этому дому.

Ничего особенного в нем, по правде, нет. Дом как дом. Двухэтажный особняк с видом на площадь, украшенный довольно изящными барельефами и парочкой готических скульптур на карнизах. Светлый, с большими окнами и коваными балкончиками. Дом как дом.

Только для меня он – особенный, единственный среди многих тысяч.

Иначе и быть не может – ведь там живешь ты, моя любимая…

Я сажусь у ограды и вскидываю потрепанную скрипку на плечо. Пусть она пережила со мной тысячи бед, голод и холод, огонь и воду, но ее струны по-прежнему натянуты туго, и мелодия льется нежно и тоскливо.

А как же иначе? Ведь я играю для тебя…

Спешащие мимо прохожие невольно замедляют шаг, заслышав щемящие душу звуки, останавливаются, чтобы погрустить о чем-то своем, несбывшемся, и бросить у грязных босых ног оборванной скрипачки пару монет. Но я не обращаю на них внимания – я играю для тебя.

И мое сердце сладко замирает, когда твой стройный силуэт сначала мелькает в окне, а потом ты выходишь на балкон, чтобы послушать мою музыку.

Каждый раз я придумываю и играю новую мелодию, чтобы тебе не наскучило слушать мою музыку. Вот уже два года, и каждый день ты слушаешь новую мелодию, которая поет все о том же – о любви к тебе. Я уже точно знаю, как все будет – за это время у нас сложился некий своеобразный ритуал. Ты будешь слушать меня внимательно и задумчиво, глядя куда-то вдаль невидящим взглядом, а когда я закончу, ты вернешься в дом, а твой дворецкий принесет мне четыре золотых монеты – я не беру больше. Монеты быстро разойдутся по рукам моих друзей, а я завтра снова приду сюда…

Что?.. На этот раз наш ритуал нарушен?.. Почему ты уходишь? Тебе не нравится моя мелодия? Или…

Ты выходишь из дома и легким шагом направляешься ко мне. Останавливаешься в метре от меня, вежливо дожидаясь, пока я доиграю. А когда я опускаю скрипку, подходишь ко мне и протягиваешь те самые четыре монеты.

– Ты так хорошо играешь, – негромко и как будто бы даже слегка смущенно произносишь ты, и твой голос, который я слышу впервые, звучит для меня райской музыкой, и свет твоей улыбки заставляет меня краснеть жарко, как никогда прежде.

– Спасибо, миледи… – я принимаю золото из твоих рук, словно невзначай соприкоснувшись кончиками пальцев.

– Я хочу попросить тебя кое о чем.

– Да, миледи? – вопросительно вскидываю глаза.

– Завтра я выхожу замуж… и покидаю этот город навсегда. Мне бы хотелось, чтобы ты пришла на мою свадьбу и играла там. Я щедро заплачу тебе. Согласна?

Свадьба?.. И ты уедешь?.. Я покачнулась от этой ошеломляющей новости.

– Да, миледи… - машинально шепчут мои губы, и ты радостно улыбаешься.

– Я так рада! Вот, возьми еще золото – я знаю, что ты не берешь больше четырех монет, но купи на эти деньги платье и туфли – и приходи завтра к вечеру в мой дом, хорошо?

– Да, миледи. – Мой шепот скорее напоминает стон умирающего, и ты смотришь на меня с легким удивлением. Кашлянув, я громче говорю: – Я приду.

Разве могу я не прийти, когда ты зовешь меня, любимая? Даже если ты позвала бы меня на пытку и смерть…

Конечно, я не подведу тебя. И платье, купленное за пару монет, совсем простенькое, сидит на мне идеально, и туфли, которые я надела, кажется, впервые в жизни, делают меня стройнее. Вечно лохматая грива непокорных темных волос превратилась в аккуратно уложенные локоны. Наверное, никто, кроме тебя, не узнал во мне уличную скрипачку, что каждый день играла возле твоего дома.

А вот ты узнала, и спешишь мне навстречу:

– Ты пришла! Я так рада! Проходи скорее!

Расфуфыренные дамы и кавалеры смотрят на меня с презрением, как на таракана, нагло заползшего на пиршественный стол. Ну и пускай. Ты одарила меня своей улыбкой, ты обратилась ко мне и пригласила в свой дом – остальное меня не волнует.

Ты так прекрасна в свадебном платье… Нет, я не скажу тебе этого, но ведь думать об этом мне никто не запретит. Так прекрасна… Словно нежный цветок в хрустальной вазе. Открытые платьем плечи скрывает длинная фата, но когда ты оборачиваешься, меня буквально слепит сияние твоей кожи.

Коснуться, прижаться, вдохнуть аромат, осыпать поцелуями, распробовать на вкус…

Пока я погружалась все глубже в свои сплошь несбыточные и непристойные грезы, ты уже успела представить меня блистательному обществу и кивнуть мне благосклонно:

– Играй же!

И я заиграла.

Я играла, глядя прямо тебе в глаза, и ты даже не смела отвести взгляд. Я вкладывала в эту последнюю мелодию все то, что бушевало сейчас в душе, затапливая тебя этой музыкой, этими чувствами. Невыносимо приятно, невыносимо больно… Твой жених, кажется, что-то понял, потому что положил руку на твою талию и притягивает к себе, словно показывая, что ты принадлежишь ему. Успокойся, юноша, я не смогу забрать твое бесценное сокровище…

Лорды и леди притихли, и их взгляды устремлены на меня. Плевать. Я, как всегда, играю для тебя и только для тебя…

Но все когда-то заканчивается. Закончилось и мое время. Только опустив скрипку и смычок, я обнаружила, что порезала пальцы о струны. Боли почему-то не было – ну и плевать.

Мне разрешили посидеть в уголке, угостили едой с пиршественного стола, и я наблюдала за тобой, не отрывая глаз. Как ты смеялась, слушая пожелания, как благодарно улыбалась, принимая подарки, как кружилась в вальсе со своим женихом… И темная волна безумия поднималась во мне, затапливая разум.

Любимая, ненаглядная… Любит ли этот юноша, что кружит тебя в танце, хоть вполовину так же сильно и нежно, как я? Сомневаюсь, что это вообще возможно… Что ты видела в моих глазах, когда я играла? Поняла ли ты, что я чувствую к тебе, дрогнуло ли хоть на мгновение твое счастливое сердце?

Гости начинают расходиться…

Я вижу, как ты идешь в темный коридор в одиночестве – к нему, да? Он ждет тебя там, в роскошной спальне, с разожженными уже благовонными свечами, раскинувшись на шелковом покрывале? И, когда ты войдешь, совлечет с тебя платье, опрокинет на это шелковое покрывало… полно, вспомнит ли он, одурманенный твоей красотой и покорностью, что ты тоже живая и будешь чувствовать боль?

Я бы никогда этого не забыла… Но именно боль я тебе и причиню. Прости. Я не могу иначе, ведь я больше никогда тебя не увижу, и это сводит меня с ума…

Догнать, схватить за плечо, пачкая белоснежную ткань своей кровью, развернуть к себе. И потонуть в бездонных озерах серых глаз.

– Что ты?.. – конец фразы оборван, когда я прижала тебя к стене.

Так близко… впервые в жизни моя любовь так близко, и я могу касаться тебя, вдыхать твой аромат… я провожу рукой по твоей щеке, оставляя кровавые следы, и с жадностью впиваюсь поцелуем в твои нежные губы.

И мне хочется умереть от счастья, потому что это еще прекраснее, чем я думала.

Я успеваю распробовать и запомнить тебя навсегда прежде, чем ты отталкиваешь меня – растрепанная, с горящими от смущения щеками… Такая прекрасная. Такая настоящая.

Я не могу отдать тебя ему. Я не могу отдать тебя никому!

И я еще крепче прижимаю тебя к себе, упиваясь своими прикосновениями, твоим сопротивлением, пытаясь содрать с тебя платье с бессвязным шепотом:

– Моя, моя, только моя… никому не отдам, моя…

– Прекрати, не надо! – в серых глазах, похожих и на дождь, и на осеннее небо, и на изменчивый туман, и на северные озера, стынет растерянность и страх. И – слезы...

Меня словно холодной водой окатило.

Отшатнувшись, я успеваю заметить, как мольба сменяется облегчением, растерянностью…

Я бегу прочь, сама не зная, куда.

Нет, зная – навстречу своей судьбе. Своей смерти.

Вода реки под мостом черна и не отражает звезд. Мне кажется, это то, что надо.

Я стою на мосту, обхватив себя руками, и улыбаюсь безумно, то и дело облизывая губы, все еще хранящие вкус твоих губ. Жаль, что скрипка где-то потерялась. Может, ты найдешь ее и сохранишь в память обо мне?

– Прощай, любимая…

Шаг. Падение. Ледяные объятия воды. Я закрываю глаза, погружаясь все глубже. А перед моим мысленным взором ты, прекрасная, желанная, единственная и безумно далекая…

Я подарила тебе все, что у меня было – свою музыку, свою душу, свою страсть.

Как жаль, что мне больше нечего было тебе отдать.

Мне уже не холодно…