Девушка с длинными и чёрными, как уголь, волосами представляется в Интернете под именем Мойра. Она работает в фирме медиа рекламы с вызывающим названием ДМТ, как у молекулы духа, и приходит на работу на час позже положенного, ведь ДиректорЪа не бывает до обеда, и Мойра использует это время, чтоб дольше поспать. Молодая жизнерадостная бухгалтер Катерина всегда прикрывает её.

 — Все на месте? — спрашивает по телефону ДиректорЪ.

 — Конечно! — ни капельки не сомневаясь, отвечает Катерина.

Коллеги обожают Катерину. Она прелесть.

Дверь с логотипом ДМТ открывается, и Мойра проходит в офис. На пороге всегда первым встречает самый незаурядный член команды — американский терьер по кличке Чоппер. Он счастлив видеть каждого и сунуть в ладошки свою огромную слюнявую морду. Мойра лишь из сочувствия поглаживает и хлопает его по спине, ощущая под ладонями неприятно сальную, короткую и жёсткую, как щетина небритого мужика, шерсть.

Офис состоит из центрального большого помещения и двух смежных комнат: одна с кабинетом для ДиреторЪа, и вторая для режиссёра монтажа Зои и сисадмина, которого здесь называют Дементор. Он хороший парень, но сегодня пришёл на работу пьяный и пристаёт ко всем женщинам, кроме Мойры. А Зоя даже не появлялась с утра. Кстати, она очень крутая, хоть и верит в Чупакабру и привидения, но единственная может позволить себе называть начальника дураком и пить коньяк на работе.

Мойра подходит к столам в дальнем углу, где на стенах висят полки с разными кубками из боулинг-клуба и рамочки с коллективными фотографиями, на которых у всех одинаковое выражение лица в духе «как же нам весело» и приляпана жирная подпись «ДМТ — мы любим нашу работу, полюбите и вы». За компьютером в наушниках сидит подруга Мойры. Она выбривает виски, красит длинный до самой жопы хвост в красный цвет и называет себя Альма. Обычно Мойра дружит с мальчиками, потому что они часто слушают правильную музыку и никогда не хотят с ней переспать, а с девочками ей вообще не интересно. Но Альма особенная, поэтому стала лучшей подругой. Она тоже графический дизайнер, возможно, даже лучше Мойры, и страшный трудоголик. Однажды Альма проработала месяц почти без сна и еды, и перетрудилась настолько, что в результате охулила всех вокруг, попала в дурку и ещё долго лечилась колёсами дома. Но сейчас всё в порядке, и она старается сильно не увлекаться.

 — Как ты? — спрашивает у неё Мойра.

 — Отлично, с утра рассталась с подружкой.

 — Чего так? Она же тебе нравилась.

 — У неё между ног всегда воняет. Меня это достало.

Потом приходит ДиректорЪ Факелманн. Ему уже немало лет, и его седые отросшие волосы собираются в мягкие кудри, кожа немного провисает, а на морщинистом лице растёт козлиная бородка. Выбор одежды очень молодёжный, с доминированием кожи и металла. Даже в его локонах заметен холодный металлический блеск. Раньше он увлекался культуризмом, а теперь стал байкером. Факелманн живёт всего лишь на пару этажей ниже, но почему-то каждое утро начинает с посещения туалета именно в офисе, а не дома, будто закрыться там на полчаса и навонять как следует — это обязательная часть его работы.

Мойра идёт в своё самое любимое место — на балкон. С него открывается живописный вид на море. Особенно по вечерам, когда заходящее солнце всё заливает кровью. Здание врастает в скалу, в которую упираются волны. На пятнадцатом этаже так высоко, что видно спины пролетающих внизу чаек, и кажется, будто плывёшь на корабле в океане. Ради такого пейзажа Мойра даже начала курить сигареты. Альма тоже выходит покурить за компанию, и они обе устремляют взгляд в полосу горизонта далеко впереди.

 — Хорошо, что ты её бросила, — Мойра возобновляет прерванный разговор, продолжая пристрастный осмотр морских окрестностей. — Она какая-то чокнутая. Однажды мы пьяные валялись вместе на диване, и эта дура пыталась ко мне приставать со своими руками и комплиментами, какая я крутая. «Вертолёты» были сумасшедшие, мне пришлось рухнуть на пол, чтоб спастись, иначе бы она изнасиловала меня прямо там.

Альма смеётся. Похоже, она не сильно переживает. На самом деле, она давно увлечена Мойрой, но, к сожалению, это безответно. Тем не менее, они настолько близки, что обращаются друг к другу «mon cher» и «meine liebe», иногда их даже принимают за сестёр, хотя они совсем не похожи внешне. Их дружба держится на абсолютном доверии и общих интересах в музыке и кино. Вместе они постоянно сочиняют сюжеты для клипов своих любимых групп. Вчера Мойра делилась впечатлениями:

 — Когда я услышала Crippled Black Phoenix, то почувствовала себя единственным выжившим в катастрофе на каком-то угрюмом острове, где смерть и отчаяние, как влюблённые, держатся костлявыми руками, сплетая пальцы, а грозное небо льёт в лицо чёрные грязные воды своих больных почек, и не понятно, хорошо ли, что я выжила, или лучше было бы умереть.

В тот же день они сняли очередной мрачный ролик: Альма держала камеру, пока Мойра стояла на краю скалы, и ветер трепал её длинное пальто и чёрные волосы, скидывал их на лицо или играл ими в воздухе, делая похожими на перья в крыле ворона. А разбросанные по берегу куски солёной густой пены трепетали под этими порывами, намекая на приближающийся шторм. Но морские волны на записи двигались не вперёд, а от берега. Рассыпанные капли сливались в целую струю и возвращались в родную чашу между камней. И море будто не дышало, а проглатывало само себя под сопровождение удручающе чарующей музыки Crippled Black Phoenix. Мойра наложила на видеоряд текстуры с царапинами и чёрно-белый фильтр, чтоб создать эффект старой плёнки, и выложила результат в Интернет. Видео понравилось, даже были лестные комментарии о том, что вышло очень депрессивно. Теперь можно смело показать шедевр боссу, размечтавшись, что вместо скучной рекламы в журналы он предложит делать динамичный видеоряд.

Мойра берёт флешку и идёт в кабинет ДиректорЪа. Он, как обычно, сидит за своим огромным рабочим столом, перед ним светят сразу три экрана Макинтоша, а из колонок звучит неплохая тяжёлая и грузящая музыка с плотным звуком и без какого-либо намёка на мелодичность. Мойра не успевает ничего сказать, как Директор, не оборачиваясь, зовёт её:

 — Иди-ка сюда! Смотри!

Она осторожно подходит ближе и перекидывает взгляд через плечо боса на экран.

 — Как считаешь, мне лучше взять эту или ща… минутку, где она… а, или эту? — Факелманн рассматривает кожаные жилетки на сайте магазина для байкеров. Выглядят они все одинаково, но почему-то ему нужен совет.

 — Не знаю, я тут по работе хотела спросить… — переводит тему Мойра.

 — А, смотри, такая у меня уже есть!

 — Я позже зайду, — передумывает Мойра.

Похоже, он вообще не воспринимает её всерьёз. И как бы она ни старалась, демонстрируя свои усилия начальнику, тот всё равно считает её видео просто мрачными и не более. «Хорошо, — всегда говорит он, — Я очень рад, что ты проявляешь интерес, но ты бы сделала что-нибудь повеселее».

На пятнадцатом этаже останавливается лифт и после короткого звукового сигнала раздвигает двери. Из него выходит Зоя. На вид, ей лет тридцать восемь, но выглядит она моложе из-за мальчишеской худой фигуры, короткой стрижки и одежды унисекс. Она проходит в офис своей расслабленной плавной походкой.

 — Привет, Чоппер, — говорит Зоя, хватая возбужденно-радостного пса за обвисшие слюнявые щёки. — Фууу, — говорит она, глядя потом на свои руки, словно не догадывалась, чем это кончится, но всё равно улыбается.

Мойра ещё не успела выйти из кабинета Факелманна, как тот уже орёт:

 — О, Зоя! Иди сюда!

 — Ща, ща, ща, — откликается она, вытирая руки.

 — Смотри, что тут, — говорит ДиректорЪ, открывая свёрнутое окошко на экране, и становится понятно, откуда звучит эта жёсткая и злая музыка.

ДиректорЪ показывает Зое видеоклип в чёрно-белой гамме, где четыре музыканта, одинаково одетые и с одинаковыми прическами, играют на гитарах и барабанах тяжёлую и грязную музыку. На их фоне появляется пятый участник, худой, но сильный, с бледной гладкой кожей на голом подтянутом торсе. Длинные чёрные волосы падают ему на лицо, кончиками касаются низкого ремня узких штанов. С его появлением музыка внезапно становится тише.

 — Я знаю его, — говорит Факелманн. — Он раньше жил здесь, потом уехал и теперь играет в модной группе.

Звучит голос, чистый и вкрадчивый, под гармоничный аккомпанемент гитары. Он застаёт Мойру в дверях и будто велит остаться. Тогда она следит за вокалистом, как он приближается на экране, пока его серые глаза с дьявольской искрой не занимают всю ширину сразу трёх дисплеев. Кажется, он смотрит прямо на Мойру, и таинственный холодок пробегает по её телу. Этот взгляд и красивый гипнотический голос, напевающий историю о боге, который умер и стал человеком, действуют как заклинания, как чёрная магия. Но время заканчивается, вокалист закрывает глаза, отворачивается, рассеяв внимание Мойры, холодная мёртвая и злая музыка снова возвращается с воплями гитар и вспоротой, вырванной из нутра и перемолотой в мясорубке, мелодией.

 — Неплохо, — говорит Зоя, обходит застывшую Мойру и направляется к балкону с тонкой ментоловой сигаретой, зажатой между пальцев.

Когда все валят на обед, кроме подруг, Мойра снова включает тот же клип группы Смазанный Иисус с заголовком «Кровавая Месса», и начинаются тряски волосами в едва уловимый такт музыки, продолжаясь до тех пор, пока девушки не замечают, что на них кто-то смотрит: в дверях замерли Катерина и двое незнакомцев с ней, похоже, заказчики.

 — Не пугайтесь, это наша молодежь, — предупреждает клиентов Катерина и смеётся по-ребячески.

Несмотря на неловкость, Мойра решает, что правильно будет не останавливаться. Ну, будто так и положено делать в коллективе сотрудников ДМТ, и продолжает трясти головой, наклонившись и волоча волосами, как метлой, до конца видеоклипа.

По вечерам подруги обычно смотрят клипы до глубокой ночи, слушают музыку и придумывают сюжеты для любимых песен. Они сидят в комнате Мойры, здесь всегда темно из-за плотных штор и отсутствия лампочки в люстре. Не считая свечей, горит только одинокая лампа лунного света над инсектарием, где живет паук-брахипельма по кличке Пушок. Стены обклеены постерами, афишами концертов и фотографиями Мойры и Альмы вместе у моря, как двух чёрных теней одной скалы.

 — ISIS — это лучшее сопровождение для похорон, — делится Мойра. — От их музыки я чувствую себя старой. Всё вокруг постоянно меняется, но я стою на месте, гибну и постепенно разрушаюсь в своей немощи и злости.

Мойра помнит, когда ей было лет шесть, в католическом соборе она услышала органную симфонию, и музыка впервые заговорила с её воображением. Во время занятий по игре на фортепиано, она чувствовала себя волшебником, сплавляя разные звуки в новую единую субстанцию. Но чудо скоро закончилось, Мойра упала в обморок во время исполнения несложной пьесы на экзамене, и упражнения сменились на процедуры в больнице. Когда к основным препаратам ей назначили дополнительно барбитураты, припадки постепенно прекратились. Взгляд девочки ещё хранил выразительную ясность, но болезнь уже отравила её: Мойра дралась с одноклассниками, закатывала истерики и ругалась с учителями, а по ночам рыдала в подушку, чувствуя себя чудовищем. Врачи даже не разговаривали с её родителями, пока те не совали купюры прежде, чем открыть рот, и всё повторялось: ещё двадцать миллиграмм чистого синтетического счастья размером с горошину, заключенного в растворимую оболочку. Мойра выросла в скрытную и апатичную девушку, которая не может забыть строгий дрожащий тембр глубокого органного голоса, повторявшего ей: «Ты ничто». С тех пор музыка отзывается в её душе яркими образами, которые захватывают больше настоящей жизни, потому что музыка прекрасна, а люди нет.

 — Как считаешь, почему ДиректорЪ взял нас, мы ведь практически ничего не делаем? — спрашивает Мойра. — Ну, я уж точно….

 — Я думала об этом, — отвечает Альма. — И мне кажется, мы просто напоминаем ему себя самого в молодости, и, наверное, это ему и нравится.

Мойре кажется, что ответ очень близок к правде, но звучит не утешительно. Она уверена, ей не создать ничего и в половину прекраснее той музыки, которую она слышала в детстве, поэтому согласилась оставаться ничтожеством, позволив жизни просто обтекать её, как камень.