Другие истории цикла: Мы в ответе, Полевая хирургия, Арво

Время от времени Вера удивлялась: «Господи, ну почему люди такие?»

Поводы, по которым возникало удивление, бывали самыми различными. Родители, в жаркий летний день закутавшие своего младенца в распашонку, кофточку и байковые ползунки. Зрители кинотеатра, встающие и спешащие покинуть зал, пока не образовалось давки на выходе и пока ещё звучат аккорды финальной темы, а Тацуя Накадай идёт к распластанному по воде знамени клана Такэда. Однако чаще всего её удивляло отношение людей к животным.

Надо сказать, что Веру окружали десятки, а может, и сотни людей, которые готовы были ухаживать за больным животным или потратить половину воскресенья, чтобы в набитом троллейбусе достичь птичьего рынка, потому что там и только там можно найти необходимый для питомца корм. Но это было нормально и потому как бы не в счёт.

Получалось, что в голове у Веры все делились на «нормальных» и «людей». Но вот что странно: хотя с «нормальными» она общалась всё время, а с «людьми» – лишь по мере необходимости, ей всё равно казалось, что последних больше. Кто знает, что там, за пределами круга её общения?

А, впрочем, какая разница.  Даже если на самом деле «люди» составляли доли процента, их всё равно оказывалось слишком много.

Третьеклассница Даша однажды вернулась из школы в крайнем возбуждении.

– Мама, у нас в классе один мальчик ищет, кому отдать пару амадин! Давай возьмём?

– А почему он их отдаёт? – удивилась Вера.

– Он сначала выпросил их у мамы, а теперь она говорит, что ей тяжело каждый день чистить клетку.

В представлении Веры, амадины были птичками небольшими. Неужели они за сутки умудряются так запачкать своё жилище? Ведь даже вольер однокрылого грача, прижившегося в доме, можно было не убирать так часто. Может, мама Дашиного одноклассника настолько помешана на чистоте?

– Мам, ну давай!

Даша, курносая, с широко распахнутыми карими глазами под приподнятыми бровками в этот момент особенно походила на на свою бабушку. Именно так бабушка смотрела с портрета – медальона в овальной раме. Портрет написал Дашин прадедушка, когда его дочь училась в девятом классе.

Бабушка и сейчас была красавицей. Просто с возрастом от её красоты остались одни глаза. Но они перевешивали всё – морщины на лице, грузную фигуру. Делали красивой, несмотря ни на что, той красотой, которая вечна и ни от чего не зависит.

– Хорошо, – согласилась Вера. Она просто не могла устоять перед просьбой дочери – та и раньше говорила, что ей хочется «совсем её» животное.

Достали энциклопедию. Выяснилось, что японские амадины – вид, не существующий в природе. Не в том смысле, в каком не существует вечного двигателя, а в другом. Уже несколько сот лет их разводили в неволе, и в неволе же они и были выведены.

Амадинам нужны длинная, пусть даже невысокая клетка, чтобы они могли перепархивать с места на место, обязательно купалка и гнездо в виде дуплянки, закрытое от посторонних глаз. Питаются они зерном, но для вскармливания птенцов нужны варёное яйцо и морковь. Вроде бы всё просто.

Птиц отдавали вместе с клеткой, и Вера этому порадовалась: расходы были некстати.

На следующий же день Даша вернулась с новыми питомцами.

Родители – Вера и Юра – стояли рядом, пока девочка распаковывала птиц, разматывала бечёвку, удерживающую ткань чехла.

И тут их ждало потрясение.

Сдёрнутый чехол явил миру изысканное сооружение – золотистые прутья, собранные в высокий и узкий купол.

Вера, ошеломлённо взиравшая на явившееся чудо, живо представила себе бело-золотую гостиную. Или нет, белая со светло-кремовыми стенами и светло-зелёной, в лёгкую полоску, обивкой мебели.

Вот тут высокая, обладающая точными геометрическими пропорциями клетка была бы к месту. Как завершающий штрих интерьера. Как то, что придаёт ему изюминку. Совершенство стиля и вкуса. Золото прутьев и – последней точкой, последним мазком кисти мастера – две изящные птички.

Очень трогательно.

Только вот одно мешало – хозяйка птичек не подумала, что им нужны жёрдочки. Когда птица сидит на ветке, косточки её ног складываются в суставах под тяжестью тельца, и при этом натягивается специальное, перекинутое через эти суставы, сухожилие. Оно тянет пальцы, заставляя их крепче вцепиться в опору. Птица может отдыхать и даже спать, не рискуя свалиться, и при этом совершенно не тратит сил. Наоборот, чем она расслабленней – тем крепче держится.

А эти птицы сидели на вертикальных прутьях решётки, скособочившись и время от времени вспархивая, чтобы поменять одну неудобную, утомительную позу на другую, столь же утомительную.

И гадили они туда же – на то, что, при таком положении тела, было «низом». На изысканные золотистые прутья. Вся клетка была уляпана помётом – сверху донизу.

В общем, полный облом, деталь интерьера не задалась. Можно даже сказать – её просрали. И кто – какие-то бессмысленные птички.

Ступор Юры и Веры длился целых десять секунд.

Юра похлопал себя по карману, убедился, что любимый перочинный нож на месте.

– Дашка, айда. Пошли, найдём чего-нибудь для жёрдочек, – и, уже Вере: – Глянь там, что можно приспособить под поилку.

Вера пошла на кухню, поискала в шкафу – где-то, помнилось ей, хранилась пара стеклянных низких баночек из-под икры. Наполнила одну из них водой, во вторую насыпала зёрнышек из пакета. Неполную пачку корма передали вместе с птицами, а вот поилки – обычной такой, цилиндрической, закрепляемой с внешней стороны клетки – не было. Должно быть, она нарушила бы выверенные геометрические линии золотистого жилища. Вот ведь… ну почему люди такие?!

Птицы немедленно слетели вниз – к воде и корму, а Вера смотрела и поражалась. Японские амадины как будто даже невзрачные, коричневые с серым, как воробьи, но те кругленькие, крепенькие и грубоватые, а эти лёгкие, гладенькие, подвижные. Их неброское изящество не лезет в глаза, но очаровывает. Да уж, японцы в этом деле знают толк.

Тут и Юра с дочерью вернулись, принесли пару кленовых веток, начали отмерять и прикидывать – как обрезать. Птицы забеспокоились, снова взлетели наверх. Наконец обнову приладили. Самец спорхнул первым, зачирикал. И тут же самка, почти неотличимая от него – разве что чуть более робкая – перепорхнула поближе к супругу, присоединяясь, возбуждённо радуясь вместе с ним.

***

В воскресенье Юра, взяв с собой дочку, поехал на птичий рынок. Вера, обеспокоенная предстоящими тратами, тем не менее выделила из семейного бюджета денег в избытке – но сама осталась дома, готовить обед.

Юра, стоя в набитом – подожми ноги, останешься висеть – троллейбусе, обнимал притиснутую к нему Дашу, будто это могло уберечь её от толкотни. Может, зря он её взял?

Троллейбус выплюнул добрую половину пассажиров и отъехал, позванивая какой-то железякой. Уже здесь, на подходах к рынку, вдоль тротуара стояли граждане. Одни – со щенками и плакатиками на картонках: «Западносибирская лайка. Родители – чемпионы!!!» или «Колли!!! Лучшая порода для детей!!!» Другие – с котятами. Мимо щенков Даша проходила спокойно – у нас свои собаки в доме, получше ваших! – но на котят засматривалась. Возле одной тётеньки в малиновой куртке и с парой сереньких, таращащих круглые глазёнки пушистиков даже затормозила, дёрнула папу за руку.

 – Даш, так у нас же птицы теперь, – урезонил отец. – Ты посуди сама, кошка и птицы!

– А мы будем их в разных комнатах держать!

– Не выйдет, – Юра постарался быть убедительным. – Представляешь, как кошке обидно будет, что не пускают! Непременно проберётся!

Даша смирилась, но, когда отец двинулся дальше, оглянулась. Правда, тут же отвлеклась – выдернула ладошку из папиной руки и проскакала по луже, притопывая резиновыми сапожками так, что брызги полетели во все стороны. Длинноногая, как жеребёнок, в пёстрых леггинсах и короткой яркой ветровке, она хорошо выделялась среди прохожих, однако отец поспешил снова взять девочку за руку – дальше толпа густела и втекала в ворота рынка.

Птичий рынок Юре был хорошо знаком. Сюда он заезжал за кактусами – тут и такое водилось. Чтобы попасть к птичьим рядам, лучше было идти наискось, оставляя по правую руку морских свинок, кроликов, рыбок и не доходя до дальнего угла, где в коробках копошились щенки, а суки с полным комплектом настоящих и фальшивых медалей на нагрудниках томились рядом, служа живой рекламой своего потомства.

Даша, держась за руку отца, успевала только головой вертеть. Щеглы, кенари, голуби, волнистые попугайчики всех цветов. Когда девочка увидела клетку с десятком японских амадин, она даже огорчилась слегка. Ей хотелось, чтобы её птицы были самые редкие, самые красивые! А тут их вон сколько. Зато у зебровых, краснощёких и ярких, она притормозила, потянув отца за собой: вот бы завести ещё и таких!

А Юра между тем разглядел над головами людей то, что надо.

На одном прилавке громоздились штабелем маленькие клетки – разве что чуть побольше переносок. Даже самая большая из них показалась слишком тесной.

– Вам для кого? – спросил продавец.

– Для амадин, – ответил Юра, разглядывая разные мелочи, разложенные тут же: игрушки и зеркальца для попугаев, пакетики с кормом.

– Тогда берите вот эту.

– Тесновата!

– А больше незачем – птицам на один перепорх и нужно, иначе побьются.

Юра посмотрел на дочь. Та насупилась, представляя себе, как это – день за днём порх туда, порх сюда, и вся свобода.

– Нет, пожалуй, – решил он. Ему клетка тоже не нравилась.

– Тьфу. Говорят вам, а вы не верите!

На соседнем прилавке клетки если не по цвету, то по форме были почти такие же, как доставшийся им золотистый ужас. Зато дальше…

Вот она, такая, как надо! Просторная, с деревянными светлыми рейками и простыми некрашеными прутьями, с выдвигающимся поддоном и длинным, тоже выдвижным лотком для корма. Что-то в ней было «из раньше». И хозяин прилавка тоже казался реликтом ушедшей эпохи – классический дед с Птичьего рынка, с седой, желтоватой от курева бородой и в потрёпанной кепке.

– Ну что, – спросил Юра у чада, – берём?

***

Конечно, деньги оказались протрачены полностью: «мёд – это очень странный предмет, если он есть – то его сразу нет». Муж с дочерью не только привезли клетку – такую, как надо, низкую, но просторную – но и купили дуплянку с приподнимающейся верхней крышкой, чтобы можно было узнать, что там происходит в гнезде. А ещё купалку – о таких Вера даже и не задумывалась раньше. Прозрачные стенки и леток сбоку – даже если птица плещется, встряхиваясь и разбрызгивая воду, все капли остаются внутри.

Птицы, обеспокоенные тем, что их пересадили в новое обиталище, сначала просто возбудились – обследовали. Но потом самец заглянул в дуплянку – и тут все трое смогли услышать ликующий, вечный, но от этого нисколько не проигрывающий вопль:

«Смотри скорее, что я нашёл. Это то, что надо, ты же говорила – свой дом, дети!»

Самец метался между самкой и входом в жилище, пока наконец подруга не заглянула внутрь.

Юра с Дашей привезли не только дуплянку, но и сено – и самец спорхнул вниз, ухватил стебелёк, нырнул в дупло.

Несколько дней обе птицы таскали в домик соломинки, радостно обустраивались. Если приподнять крышку, становилось видно гнездо, аккуратно сложенное, уютное. Иногда самец притаскивал какую-нибудь особенно неподатливую травину, и тогда самка с возмущённым чириканьем выбрасывала её наружу. В промежутках между периодами строительства птицы ухаживали друг за другом. Самец в эти минуты вскидывал голову горделиво, как его дальний родственник – орёл. И скакал по жёрдочке, вздыбив пёрышки на голове, ритмично чирикая и приближаясь с каждым прыжком к самке. А та делала вид, что совсем ни при чём, и скромно прихорашивалась, пока тот не оказывался совсем близко.

И наконец на дне гнезда обнаружилось первое яйцо – беловато-фарфоровое, на вид невероятно хрупкое. А затем ещё, и ещё.

На пятый день после появления первого яйца самка села насиживать кладку.

Теперь она почти не вылезала из дуплянки, только иногда наспех клевала зёрнышки и пила воду.

Самец иногда подменял свою половину, но надолго его не хватало.

Иногда он, встряхиваясь после купания, роняя брызги воды с перьев, охваченный радостью жизни и нежностью к подруге, лез в гнездо – и тогда его буквально выносило из летка гневным чириканьем. Самка не успокаивалась на этом, выпрыгивала из дуплянки, возмущённо кричала вслед.

«Ты что делаешь, паразит! В каком виде к детям лезешь!»

Вскоре настала пора вылупления – и теперь приходилось проверять гнездо часто, чтобы не пропустить этот момент. Птенцам был нужен особый корм, варёное вкрутую яйцо и морковь.

– Ну, мы же, наверное, услышим? Они же будут пищать? – говорила Вера. Но всё равно каждый вечер спрашивала: – Ну что там?

Или сама смотрела. Трудность заключалась в том, чтобы подгадать ту короткую минутку, когда на кладке не было никого из родителей.

Но оказалось, что только что вылупившиеся птенцы не пищат. Или пищат так тихо, что не услышать.

К удивлению Веры, ожидавшей, что ребёнку придётся напоминать, чьи животные, Даша без лишних слов взяла заботу о вылупившихся птенцах на себя. В шесть утра, когда птицы ещё спали в гнезде, а сама Вера лишь начинала подумывать, что пора открывать глаза, Даша уже вскакивала, шла на кухню, отрезала половинку приготовленного с вечера яйца, мелко крошила, перемешивала с кусочками моркови и ставила свежую порцию еды в клетку. А вчерашние заветренные остатки забирала.

Время шло, и недели через три первый из птенцов высунулся из гнезда. Сидел, таращил чёрные блестящие глаза, перетаптывался, не решаясь спорхнуть. И наконец перепрыгнул на ближайшую из жёрдочек.

Вскоре на жёрдочках собирались уже все пятеро – пушистые, круглые, неряшливые в своей неуклюжести, как будто даже немного более крупные, чем их стройные, гладенькие – пёрышко к пёрышку – утончённые родители.

Взрослые птицы суетились, подкармливали молодёжь, перепархивали с места на место.

И Вера, и Юра уже давно опрашивали знакомых – не нужны ли кому-нибудь птицы?

«Да я бы с радостью, но у меня кошка…»

«Давно хотела птиц, но ведь я на всё лето уезжаю – куда их деть?»

«Нет, извини, старик, со мной – мимо».

Наконец Юре удалось найти хозяев двум птенцам. Вера через некоторое время тоже пристроила двоих.

Последний засиделся. И вдруг знакомая, работавшая в цветочном магазине, сказала: «Дома я почти и не бываю, а если тут, рядом с кассой, разместить? Всё веселей будет».

Без стайки серо-коричневых, вроде невзрачных, но таких живых птиц дом показался притихшим.

Но вечером Вера, решившая сменить воду в купалке, обнаружила знакомую картину: гордо встопорщив перья на затылке, ритмично чирикая, самец скакал вокруг подруги, а та скромно прихорашивалась.

Вообще-то всем – и родителям, и Даше – нравилось, когда в доме детёныши. Однако призрак хлопот по их устройству маячил перед глазами, и опрашивать знакомых – тех, кого ещё не успели за последний месяц – начали, как только в гнезде появилось новое яйцо. Кладка на этот раз была поменьше, всего четыре, и одно оказалось «болтуном», но всё равно хозяева нашлись с трудом.

– Давайте уберём домик, – осенило Юру. Дуплянку сняли, лёгкую проволочную дверцу, на месте которой находилось «гнездовое приспособление», навесили обратно. И вроде бы всё притихло…

В один из вечеров, вернувшись с работы и пройдя в комнату, Вера застала там мужа с дочерью.

Семья в молчании разглядывала клетку.

Вода из пластиковой купалки была расплёскана по полу, а её остатки впитали в себя мелкие обрывки газеты, выстилавшие прозрачное вместилище.

А в углублении такого аккуратного – и такого мокрого – гнезда светилось фарфоровой белизной яйцо.

Птицы поставили семье шах и мат. Загнали в угол.

Выхода не было. Без купалки их ведь не оставишь.

А может, они просто «отрывались» после жизни у предыдущих хозяев, и со временем всё войдёт в нормальную колею?

– Вообще-то, я спрашивал в зоомагазине, – пошевелившись, нарушил молчание Юра. – Говорят, главное – чтоб была ветсправка. А птенцов будут брать.

– Чёрт с ними, – прочувствованно сказала Вера. – Пусть размножаются.