I must go down to the seas again, to the lonely sea and the sky,

And all I ask is a tall ship and a star to steer her by...

By John Masefield, 1902.

Глава первая. Слепота

– Если всё, давайте работать, – врачебная ежеутренняя конференция, в просторечии почему-то именуемая «пятиминуткой», обычно включала краткий отчёт старшей медсестры за сутки и обсуждение «проблемных» больных. Говорили то, что нельзя сказать на обходе, Аркадий Васильевич выслушивал лечащих врачей, мгновенно, как мячик, перекидывая насущные вопросы узким специалистам и в течение десяти-пятнадцати минут вырабатывая тактику ведения больного. Существовали ещё сестринские «пятиминутки» – дежурные сдавали смену и заодно отчитывались перед лечащими врачами. Там говорили уже о каждом больном, сообщали о неисправности аппаратуры, обсуждали промахи в работе, а иногда – поздравляли с днём рождения и другими праздниками.

– Ещё о Лендере, – уже зашевелившиеся сотрудники задержались, на лицах читалось нетерпение – ну что там ещё? Самое важное уже сказали…

– Опять о Лендере? А теперь-то что?

– Он ходил по карнизу. На спор, – старшая медсестра поджала губы.

– Слепой?! – вопрос был риторическим. Как раз сетчатку Лендера и обсуждали последние пятнадцать минут.

– А для этого глаза не нужны, – в сердцах бросила Лидия Ивановна. – Карниз узкий, пройти – только-только, лицом к стене.

– Кто дежурил? – мрачно рявкнул Аркадий Васильевич. От мысли, что пациент его отделения мог сорваться с пятого этажа, внутри похолодело.

– Лерочка. Да разве ж она с таким справится… – Лидия махнула рукой. – Да и не успела. Она как раз упаковки регенерантов пересчитывала, слышит – шум в палате… пошла узнать, а он уже идёт…

– Ладно… мне всё равно с этим орлом сегодня разговаривать, вот заодно и выясним, чем он думал и о чём… ну что ж, за работу?

Аркадий Васильевич поднялся – надо было пройти по отделению, заодно на этого Лендера глянет… у больных время завтрака, значит – в столовую.

Лендер был не из тех «чумных» пациентов, которым всё не так – каша недосолена, из окна дует, кровать скрипит, а сосед по палате храпит, переведите меня куда-нибудь. И не из тех, которые мистическим образом умудряются на территории комплекса разжиться спиртным. В последнем главврач, впрочем, не был уверен, что-то частенько в урне между этажами стали попадаться золотисто-зелёные банки с надписью «Бобруйское светлое». С появлением Лендера больные повеселели, травили байки, азартно спорили, перешучивались, и потому главный склонен был закрывать глаза на мелкие нарушения режима, но это…

Через приоткрытую дверь столовой был виден столик, почему-то уставленный стаканами. Аркадий Васильевич толкнул створку и вошёл. Молодой смуглый парень, вытянув ноги и улыбаясь до ушей, сидел на своём месте и словно бы обводил глазами помещение.

– Петруша, я всё слышу! Давай сюда мой компот, жлоб. Зажилить решил?

Под смешки присутствующих – не удалось провести! – тощий бортмеханик Петруша поставил перед слепым последний стакан.

Ну и что он будет делать со всем этим компотом?! Не говоря уже о том, что больные должны получать свой рацион… Аркадий Васильевич хотел уже вмешаться, но остановился, выжидая…

Парень помедлил, с торжеством, ехидством и удовлетворением повернулся и широким жестом указал на свой выигрыш.

– Налетай, ребята! Сегодня я угощаю!

При этом он чуть не задел крайний стакан – человек, ещё не привыкший жить на ощупь.

«М-да… вот так гусь. Он идиот или такой вот непрошибаемый оптимист? – врач почувствовал раздражение. – Небось, из тех, кто думает, что уж с ними-то точно ничего плохого случиться не может. А я ему собрался говорить о несовместимости… Как он отреагирует? «Доктор, этого не может быть, это какая-то ошибка, ну сделайте же что-нибудь»? Ну, может, у него есть деньги на импортную подложку… да, а потом дождёшься, чего доброго, жалобы в вышестоящие инстанции, что отделение раскручивает пациентов на деньги», – зло подумал он.

Проходя мимо стойки сестринского поста, он сказал:

– Вероника, после завтрака приведите, пожалуйста, Лендера ко мне в кабинет.

– Хорошо, Аркадий Васильевич, – девушка оторвалась от своего занятия. Врач улыбнулся. Его каждый раз удивляли её глаза – отблеск вирт-окна придавал им оттенок светлого серебра. Сама девушка при этом почему-то стеснялась своей внешности, считая её бесцветной. Одно время она почти каждую неделю перекрашивалась – то в брюнетку, то в рыжую – но так ни на чём и не остановилась, и теперь из-под шапочки выбивалась серовато–русая прядка.

Сестра-хозяйка, с достоинством несущая свой немалый вес, тоже задержалась у пульта.

– Вероника, посмотри, кто вчера принимал бельё?

Девушка тронула сенсор.

– Старшая смены, Вера Петровна, а что?

– В бельевой недостача. Одного комплекта не хватает.

– Может, у Лендера спросить? – попыталась пошутить Вероника.

– Ну при чём тут Лендер! – сестра-хозяйка была раздосадована, как недостачей, так и неудачной, по её мнению, шуткой. – В прачечной напутали, а Вера не пересчитала, и все дела.

«Да этот Лендер – притча во языцех какая-то!»

***

Вероника постучалась и провела в кабинет слепого. Аккуратно развернув того за локоть, она придвинула кресло – парень пошарил руками в поисках подлокотников и сел.

– Вероника, подождите, пожалуйста, в приёмной. Кофе там возьмите…

Разговор мог оказаться длинным. И сложным.

Вероника вышла.

– Вы хотели рассказать об операции? – Лендер выжидательно улыбнулся.

Врач снова почувствовал вспышку раздражения. Слепота, пусть временная, дезориентирует и подавляет, и ему доводилось видеть, как растеряны бывают даже больные с благоприятным прогнозом. Парень, конечно, ещё не подозревал о возникших сложностях, и всё равно – он был слишком уверен… а уж эта его вчерашняя выходка!..

– Да, – сухо сказал врач. – Но прежде всего я хотел поговорить о вчерашнем событии.

– Аркадий Васильевич, – на этот раз улыбка парня была примирительной. – Ведь ничего страшного не произошло, так? Я знал, что всё получится.

– Знали, да? Да как вам вообще такое в голову пришло? Что, по полётам соскучились?

Так говорить не следовало. Врач-то знал… но справиться с раздражением не удавалось.

Больной вскинул голову. Его лицо, только что сиявшее оживлением, стало похоже на белую маску.

Это продолжалось не больше секунды. А затем Лендер снова улыбнулся – широко и бесшабашно.

– Аркадий Васильевич, да ерунда же. Ну подумаешь… Байки травили, я рассказал про то, как однажды, курсантом ещё, в увольнительной застрял, с девчонкой… а наутро полёт был, вахтёр бы доложил, что я после отбоя возвращаюсь. Ну я и полез – по водосточной трубе, потом по карнизу. Ну и вот – рассказал, а потом к слову пришлось – говорю, хотите, и сейчас пройду? Ну сами посудите, я что, и не мужик теперь?

Но врач уже смотрел другими глазами.

Его обдало холодом – второй раз за утро. Вот только отвечать всё равно было нужно.

– Так, пилот! – он рявкнул тихо, но с нажимом. – Крутизну своих яиц портовым девкам показывать будешь! А здесь – будешь лечиться и соблюдать режим! О себе не думаешь – о других подумай! Я-то ладно, бумажками отпишусь, а девчонку по судам затаскают! Понял, да?

Парень выглядел ошарашенным. Неудивительно – на Прайме, в полевом госпитале, иные строптивые пациенты в погонах от этого негромкого рыка, бывало, в струнку вытягивались.

– П-понял… Какую девчонку?

– Лерочку. За которой ты вчера в парке на прогулке ухлёстывал. Было дело?

Врач мрачно уставился на пилота – так, словно тот мог видеть и оценить этот взгляд.

– Да… Аркадий Васильевич, я всё понял.

– А комплект белья кто слямзил? – теперь врач говорил вполне мирно. Это был выстрел наугад, главное, чтобы тон был уверенным.

– Ну… мы с парнями. Мы бы вернули, честно.

– Зачем?

– Ну… шутку пошутить хотели. В женском отделении, – парень смутился.

– Вон!!! – рявкнул врач. И нажал кнопку вызова.

Вероника торопливо вошла. Кофе попить она явно не успела.

– Отведите, пожалуйста, пациента в его палату, – попросил Аркадий Васильевич. И, уже в спину уходящему, бросил:

– Бельё верните. Сейчас, Веронике.

Он ничего не сказал о том, ради чего, собственно, вызвал к себе пилота.

Дверь закрылась. Врач сидел неподвижно, буравя её взглядом.

"Что, по полётам соскучились?" И какой-то миг, когда лицо изменилось… и вот это – «что я, и не мужик уже?»

«Может, показалось, и я всё напридумывал?» Но врач был уверен, что нет.

Значит, вот оно как. Не идиот и не самоуверенный оптимист. А… что? Цепляется за привычное поведение, потому что так легче пережить слепоту? А если зрение вернётся, но медкомиссия не допустит до полётов?

Вот именно. Не слепоты он боится… врач чувствовал это так же ясно, как – в те же времена, на Прайме – чувствовал начинающийся сепсис прежде, чем приборы выдадут предупредительный сигнал.

Врач потянулся к видеофону и вызвал юридический отдел.

– У меня больной лежит, Лендер, – сказал он после приветствия. – Требуется пересадка сетчатки, но офтальмозиновая подложка не подходит. Поднимите, пожалуйста, его страховку. Может, есть возможность выжать из страховой компании стоимость ретиниловой? Очень постарайтесь, прошу вас.

***

– Теодор, пора на прогулку! – Вероника пыталась придать голосу строгость, но это не очень-то удавалось.

– С вами, Вероника, – куда хотите! – парень поднялся с койки и сделал несколько шагов на голос. Медсестра тронула его за локоть, направляя к выходу.

– Вероника, давай на «ты»! – парень наклонился к девушке, подстраиваясь под её шаги и стараясь оказаться чуть ближе.

В дверях они столкнулись бёдрами, но Вероника отстранилась, увеличивая дистанцию. Пилот, напротив, стремился её сократить, и из-за этого траектория парочки пролегла по диагонали коридора.

– Теодор, давайте не будем торопить события, – непреклонно заявила девушка, снова столкнувшись с парнем. На этот раз он переусердствовал, споткнулся о её ногу, и ей пришлось придержать пациента, чтобы тот не упал.

Лифт мягко тренькнул, возвещая о своём прибытии, и двое вошли в раскрывшиеся двери.

– Ну почему? – огорчился парень. – Мы уже давно знакомы…

– Четыре дня…

– А мне кажется – всю жизнь! Каждое утро я просыпаюсь – и начинаю высчитывать, не твоё ли дежурство! И жду, когда раздастся лёгкий перестук каблучков…

– Теодор, на работе мы носим обувь на мягкой подошве!

– А почему, собственно?

– Так положено, – девушка поневоле улыбнулась.

– Это неправильно! – с энтузиазмом заявил Лендер. – Представляешь – просыпаешься утром, а тут – лёгкий перестук каблучков, и входишь ты, принеся с собой аромат сирени…

– Это дезинфектант, – подсказала Вероника, с трудом сдержав смешок.

Они вышли из лифта, протиснулись сквозь вертящиеся двери и оказались в парке.

– Ну… пусть дезинфектант, – согласился парень. – То-то я думаю – когда тебя нет, что-то постоянно о тебе напоминает…

– Теодор, вот ваша трость, – девушка решительно пресекла дальнейшие попытки к сближению. – Маршрут вы знаете и справитесь – мы с вами уже тренировались. Через два часа я вас найду.

– Целых два часа! Подождите, – пилот не стал настаивать и вернулся к обращению на «вы». – Ну… я же опять буду думать – какая вы… вы никак не говорите. Давайте я вас опишу, а вы скажете, угадал я или нет. У вас пышные волосы… полудлинные, рыжие.

– Не угадали.

– Ну, значит, каштановые. И чуть вьются. А глаза тёплые, карие. И с золотистыми искорками. Верно?

Девушка замялась. Парень был симпатичным… смуглая кожа, открытое улыбчивое лицо, и весёлый – он словно бы не замечал своей травмы, заражая жизнерадостностью. Вот ведь какой лёгкий характер у человека… Но ведь зрение к нему вернётся, и он увидит, что она вовсе не такая, а – никакая. Как у них в школе говорили – «ни рожи, ни кожи». Ну и что! Ну а вот сейчас она побудет кареглазой шатенкой – назло всем, а потом… какая разница.

– Да, верно, – пауза была недолгой, он не должен был заметить.

– И тонкая талия, двумя ладонями обхватить, – пилот улыбался, подаваясь навстречу.

С этим согласиться было куда легче.

– И грудь пятого размера…

– Теодор! – девушка покраснела.

– Четвёртого, – поспешно согласился пилот. – Ну вот, теперь я смогу пережить два часа. Я буду гулять и представлять себе вас.

– Мне надо идти, – Вероника была смущена, гораздо больше, чем когда-либо. – Я вернусь через два часа.

Повторять это было излишним, но девушка не знала, что сказать. Поспешно убегая в сторону главного подъезда корпуса, она прижимала ладони к щекам – с этим надо что-то делать, ведь догадаются…

Парень коснулся тростью дорожки и сделал шаг.

– Ну ты даёшь, – голос раздался с той стороны, где, как знал пилот, была скамейка. – Тебе сказать, как она выглядит… на самом деле?

– Слушай, отвали, а? – слепой повернулся на звук. – Ну на хрена оно надо?

***

Тут ведь штука-то в чём. Больные знают о своих болезнях совсем не так мало, как считают врачи. Иные в своей болезни и вовсе профессора. Бывают такие, которые могут показать неумелому студенту, как правильно пальпировать печень или, скажем, где тут на кардиограмме Т-зубец. Кое-что передают от больного больному, кое-что рассказывают из своего опыта – так что новичок, впервые попавший в отделение, совсем уж непросвещённым не останется. И в «глазном» отделении то же самое. Поэтому слепой пилот знает уже, что сетчатку для пересадки выращивают на органической подложке, что сама операция простая, только после неё некоторое время тяжести поднимать нельзя, да и вообще лучше бы поберечься, и что зрение восстанавливается полностью, никакая медкомиссия не придерётся. На той планете, куда пилота занесло, производят подложки «офтальмозин», и они вообще-то очень даже ничего. Бывает, что у кого-то с офтальмозином несовместимость, но таких немного, не больше десяти процентов. Эти люди могут воспользоваться одной из импортных подложек, правда, они дорогие, сволочи. Но у тебя ведь надбавка за дальний космос, верно?

Ну да, точно. Девяносто процентов – неплохо. А если ты – те самые десять?

И надбавка тоже есть. Только вот как-то не накопилось ничего на карточке. То букет орхидей девчонке – да-да, в городе под куполом, где вся эта биотехнология – как брильянты… то ещё что-нибудь, столь же неотложное. Ну и…

Ну и – если ты вдруг – те самые десять, то можно бы ещё к отцу обратиться. Только тот ещё восемь лет назад сказал: «Лучше б у меня вовсе не было сына…»

Ну… ладно. Есть методики – зрение вернётся. Только не в полном объёме, до полётов медкомиссия не допустит. Ну – делов-то… можно сменить профессию и жить. Живут же другие. Кассиры, механики, полицейские.

Только это не жизнь. Потому что жизнь – это когда ты кожей чувствуешь вибрацию двигателей, а перед глазами звёзды закручиваются в спираль гиперперехода…

Но ведь какова вероятность этих десяти процентов? Правильно, десять процентов. Так что и думать нечего…

Только… он тут уже неделю. Все мыслимые анализы сделали ещё в первый день… запихнули в медсканер, кровь взяли – миллилитров сто, не меньше, и ещё зачем-то укололи в бедро, предварительно обработав место укола медпарализатором – когда «заморозка» прошла, повреждённое место болело и чесалось. Ему пояснили, что взяли образец подкожной жировой клетчатки – а пилот и не знал, что она у него есть. Оказывается, она у всех есть, просто у некоторых побольше, и её клетки тоже зачем-то надо исследовать.

И – всё. Об операции не говорили, лечения пока не назначили. Только каждое утро давали выпить резко пахнущую жидкость – витаминный коктейль, он раньше с таким сталкивался.

Почему?

Тут поневоле покажется, что десять процентов – это очень много.

Белая невесомая трость, выстукивающая плитки дорожки, вдруг сбивается с ритма, наткнувшись на поребрик. Пилот отклонился от курса. Надо скорректировать траекторию… слепой аккуратно разворачивается на два градуса и продолжает движение.

Заканчивается очередной день долбанной неизвестности.

***

– Ничего не выходит, Аркадий Васильевич, – старший юрист реабилитационного центра смотрел чуть ли не виновато. – Это я о Лендере, помните, вы спрашивали? Я сам этим занимался, и не по видеофону – встретился с представителем компании лично. Ретиниловую не оплатят, потому что…

Врач дослушал подробное объяснение юриста, поблагодарил и отключил видеофон. Некоторое время он барабанил кончиками пальцев по столешнице, затем развернул вирт-окно. После нескольких минут поиска он наконец открыл текст – да, точно, это было в «Клеточной трансплантологии и биоинженерии» за март, а не за апрель. Статью он перечитывать не стал – содержание помнилось достаточно хорошо. Его интересовала строчка меленькими буковками в самом конце. «Поступила в редакцию…» Да, полтора года назад. Даже на фоне остальных медицинских журналов «Трансплантология» выделялась медлительностью публикаций. Вот теперь врач промотал текст к началу. Заголовок статьи гласил: «Опыт применения SH2 клеток для репарации и регенерации при экспериментальных повреждениях сетчатки глаза у собак».

Задумчиво пробежав глазами введение, врач пропустил «методы» и «результаты» и перешёл сразу к «обсуждению и выводам». Ещё через десять минут он свернул статью и набрал номер на видеофоне. На дисплее нарисовалась породистая физиономия. Физиономия сияла.

– На ловца и зверь бежит! – весело блестя глазами, заявил собеседник. – Ну, здравствуй, дорогой! Что, уже пронюхал? Откуда?

– Что пронюхал? – откликнулся Аркадий Васильевич, поневоле заражаясь энтузиазмом своего визави.

– Так ведь подписали, как раз вчера подписали! Разрешение на клинические испытания! Деньги на программу выделяют, оборудование!

– Поздравляю! – искренне сказал врач. – И ни полслова ведь не сказал! А где?

– Тебе все клиники перечислить? – собеседник расхохотался. – Обижаешь, Аркаш, ну конечно, твоё отделение в списке! Ещё неделька-другая – и всё будет готово Я б тебе, интригану, тогда сам позвонил. А то раньше времени трепаться – удачу спугнуть, будто сам не знаешь.

Аркадий Васильевич кивнул. Он знал.

– Значит, мне везёт, – сообщил он. – Честно, не слыхал. Но как раз за тем и звонил – спросить, когда же ты нас наконец с нашими устаревшими методиками на свалку отправишь.

– Ну, до свалки ещё далеко. Выращивание сетчатки invitro пока всё–таки более надёжно. Но за последние полтора года нами достигнуты определённые результаты, – учёный безуспешно попытался принять вид скромного достоинства.

– Вот-вот, расскажи-ка! Что там у тебя с фоторецепторами L-типа, и удалось ли преодолеть нарушения в дифференциации моносинаптических клеток? Я читал вашу статью.

Статья, естественно, была подписана не только Ованесом Айрапетяном, это был результат усилий целого коллектива, но Айрапетян был руководителем лаборатории.

– Ну, у собак L-рецепторов нет, – напомнил Ованес.

– Потому и спрашиваю. Когда мы виделись в последний раз, ты говорил о том, что начинаешь опыты с шимпанзе.

– Шимпанзе – это дорого, – пояснил завлаб. – Дороже, чем собаки. Нет хорошей выборки… А что, у тебя есть пациент, которому требуется стопроцентное зрение? – он прищурился. – Дай угадаю. Пилот? Диспетчер? А почему не пересадить ему сетчатку, выращенную традиционным методом?

– От тебя ничего не утаить, – рассмеялся врач. – Да, пилот, и у него несовместимость с офтальмозином. А ретиниловая подложка не оплачивается страховой фирмой.

– Ясно, – завлаб посерьёзнел. – Ну, способность видеть восстанавливается в девяноста пяти процентах случаев. Другое дело – как именно видеть. Наша методика существенно лучше, чем предыдущая, но всё же в некоторых случаях не происходит дифференциация клеток Мюллера, нарушается соотношение M– и L-рецепторов вплоть до полного исчезновения последних, не формируется жёлтое пятно… На результат влияют состояние здоровья, особенности питания... в общем, точные прогнозы я бы давать не рискнул.

– Ну а хоть приблизительно?

– Ну… скажем так, процентов шестьдесят за то, что зрение восстановится в полном объёме.

– Лучше, чем как сейчас. Что ж, ждём твои бумаги, и как только, так сразу, – Аркадий Васильевич нахмурился. – А ведь потом ещё лабораторию готовить. Аппаратуру ждать… Снова время. Боюсь, как бы пациент не сорвался.

– Ну, заказать приборы загодя тебе твоя же бухгалтерия не позволит, – Ованес задумался. – Значит, так. Поначалу можно будет вести культуру клеток ваших пациентов на базе моей лаборатории. Но не надейся, что и дальше будешь у меня на шее сидеть! В следующий раз уже сам. Тебе под это дело вполне могут не только деньги на оборудование, но даже и ставку выделить, так что давай, продумывай заявку.

– Ладно. Ты меня озадачил, – но это была приятная озадаченность. – Насчёт заявки – я к тебе сотрудницу пришлю, пусть вникает, ты не против?

– Разумеется, нет. Детали обсудим позже, хорошо?

– Хорошо. Передавай привет Карине.

***

– Космос полон загадок, – задумчиво выдал пилот. Слушательницы притихли. В стандартной двухместной палате женского отделения их набилось человек пятнадцать, поэтому механик Петруша, выступивший в роли поводыря, сидел прямо на полу у двери. Он слушал не очень внимательно – вертел в руках браслет комма, задумавшись о чём-то своём.

Свет в палате был притушен, только горел ночник у одной из кроватей.

– Вот однажды, помню, в «завис» угодили – на гасилке авария. И вот, значит, висим… станция автоматическая, ремонтников на ней нет, и такая дыра… и связи нет.

– А почему нет?

– Так станция обесточена. Обычно связь через специальную червоточину, раз в сутки, через станционный передатчик. А с нашего передатчика сигнал послать можно, но до следующей гасилки он года три идти будет… так что – сидим, ждём, когда двигатели сами погасятся. Фильмы все пересмотрели, еда на исходе… пиво – и то кончилось… – тут в голосе пилота прорезались драматические нотки.

Кто-то из молоденьких девчонок жалостливо вздохнул.

– Ну вот. И сижу я как-то за пультом, игрушку гоняю. И вдруг… – пилот сделал паузу.

– Что? – заворожённо спросил кто-то.

– Вижу – свечение… белое такое, переливается, то слабее, то сильнее… шторки иллюминаторов открыты были. А приборы ничего не показывают… только индикатор гашения вдруг зажёгся, гасимся вовсю! Я – к иллюминаторам, а корпус светится, и словно бы искорки пробегают. А приборы по-прежнему молчат!

Если до этого в палате слышались дыхание, шорох одежды – тут слушательницы, кажется, и дышать забыли.

– И тишина. А свечение словно бы перемещается, и вдруг…

По подоконнику пробежал зеленоватый блик, но увлечённые слушательницы его не заметили. Блик сместился и стал ярче. Сверху, медленно колыхаясь и поворачиваясь, спускалось нечто бледно сияющее и бесформенное. Кто-то из девчонок взвизгнул. Через секунду многоголосый визг, взметнувшись, прокатился по всему этажу. Захлопали двери, кто-то спрашивал, что случилось. Дежурная медсестра ворвалась в палату, чуть не сметя сидящего на её пути Петрушу. Тот деликатно отодвинулся.

Вспыхнул свет. Медсестра оглядела всю картину – теснящихся на койках и стульях пациенток, довольного лыбящегося смуглого парня и скромно потупившегося Петрушу. За окном белела простыня, распяленная на чём-то – вероятно, плечиках для одежды – подсвеченная зелёным фонариком. Простыня медленно повернулась, дёрнулась и уплыла вверх, словно притянутая за верёвку.

– Господи, Лендер! Снова вы! Да что же это за наказание такое!!!

– А что опять я? Я вообще ни при чём, сидел, истории рассказывал. Вот Петруша подтвердит.

Но физиономия Петруши выдавала соучастников с головой. Одна из женщин, сдёрнув с койки подушку, саданула ею пилота между лопаток.

– Вы не в то отделение попали, Лендер! – с досадой выпалила медсестра. – Для таких, как вы, у нас отдельный корпус. Вот скажу вашему лечащему, пусть оформляет перевод.

– Что, целый корпус таких как я? – восхитился парень. – Отведите меня туда, я хочу встретить братьев по разуму!

– Братьев по чему?! – от возмущения медсестра задохнулась. – Да слава Богу, что у нас не кардиологическое! Меня саму чуть инфаркт не хватил!

– В кардиологическом я бы так шутить не стал, – проникновенно заявил пилот. – Я бы что-нибудь другое придумал…

– А про свечение что же, выдумал? – жалобно-сердитый голосок раздался откуда-то из самого угла.

Пилот, осознавший, что сейчас его будут бить не только подушками, клятвенно прижал руку к сердцу.

– Чистая правда!!

– А чем закончилось?

– Ну, погасились и улетели… до сих пор гадаем, что это было.

– Лендер, я вас умоляю, идите к себе на этаж! Спать пора! – медсестра всё ещё сердилась. – Весь корпус перепугали!

– Всё-всё. Мы уже ушли, – Лендер поднялся и сделал осторожный шаг в сторону выхода. Медсестра вышла следом за парнями, проследила взглядом, убедившись, что оба – и слепой, и его приятель – свернули на лестницу, обессиленно опустилась на свой стул и неожиданно для себя захихикала.

***

Славка проснулся неизвестно от чего и открыл глаза. Точнее, глаз. Второй был закрыт повязкой. Врачи, пообещали, что он восстановится, но Славка сомневался. Дело их такое, успокаивать, да и что они там понимают? Славка -то знал, что такое жизнь, и был уверен, что в такое место ни один нормальный врач работать не пойдёт, у нормальных – частная практика и двести единиц за консультацию. Ну а тут – неудачники, такие же, как он сам. А на частную клинику денег у Славки отродясь не водилось. В общем, жизнь в очередной раз показала задницу. А тут ещё сосед по палате – полный придурок…

Сосед сидел на своей койке, неподвижно и неестественно прямо, и его широко раскрытые глаза поблёскивали, освещаемые уличным фонарём. Руки слепого лежали на крышке тумбочки, пальцы двигались, словно пилот играл на клавишном инструменте неслышимую мелодию.

– Эй, ты чего? – зрелище было жутковатое. Не вызвать ли с поста дежурную? Рука Славки потянулась к кнопке.

– Вспоминаю, как выглядит пульт, – голос пилота был совершенно нормальным, и Славка только сейчас осознал, что сам он говорил хрипловатым полушёпотом.

– В каком смысле «выглядит»? – теперь Славка говорил чуть громче, разгоняя страх. Ещё не хватало – находиться в одной палате с сумасшедшим!

– Под левым мизинцем у меня сенсор второго маневрового, а под средним – первый тормозной, – пояснил псих.

– И что? Зачем тебе это? Тебе скоро сетчатку пересадят, и всё, будешь видеть… говорят, операция пустяковая, на поток поставлена.

– Я хочу узнать, смогу ли управлять кораблём вслепую.

Славка подумал.

– Кроме пульта, надо ещё показания приборов читать, – авторитетно выдал он. Его знакомство с устройством кораблей ограничивалось каждодневным зрелищем взлётов и посадок, на которое он давно перестал обращать внимание, а также разглядыванием распахнутых люков, к которым он подводил свой автопогрузчик, но уж это-то все знают.

– Искин может передавать информацию в голосовом режиме, – сказал пилот.

– Ну ты дурак, да? Кто же возьмёт на работу слепого пилота?

Пилот повернулся, и Славка осёкся, сообразив, что только что брякнул. Лицо пилота ничего не выражало. Как у киборга.

– И то верно, – спокойно сказал он. – Давай спать.

Он лёг на своё место и отвернулся к стене.

Славка выматерился и тоже лёг. Про себя он решил, что засыпать погодит – вдруг всё-таки понадобится нажать кнопку вызова?

***

– Садитесь, Теодор, – Аркадий Васильевич дождался, когда медсестра усадит пациента в кресло и выйдет. – Итак, я должен объяснить ситуацию, возникшую в вашем случае. У вас необратимое повреждение сетчатки. Есть методика, довольно простая, ею пользовались ещё в прошлом веке. На глазное дно и роговицу глаза наносятся специальные клетки, взятые из вашего же организма. Они приживаются в нужном месте и дифференцируются, то есть, у вас вырастает как бы новая сетчатка. Проблема в том, что при этом зрение восстанавливается, но не в полном объёме, и люди – хотя и способны вернуться к полноценной жизни – имеют некоторые ограничения по профессии.

– Но ведь… – напряжённо сказал Лендер, – я слышал, что…

И замолчал.

Врач кивнул, скорее самому себе.

– Есть второй способ. Он более дорогой, но и результаты намного лучше, поэтому сейчас его используют чаще всего. Сетчатка выращивается на специальной органической подложке и затем пересаживается пациенту. Такая сетчатка получается почти неотличимой от вашей собственной, и после этой операции ограничений по профессиям нет.

Лендер сделал движение, но замер. Видимо, понял, что это не всё.

– К сожалению, та подложка, которой мы пользуемся, для вас не подходит, – врач просто излагал ситуацию, спокойно, почти бесстрастно. – Ваши клетки с ней несовместимы, и вырастить сетчатку не удастся. Есть импортная, центаврианская. По биотехнологиям Центавр сильно опережает людей, и они производят медицинские товары высокого качества, в том числе – предназначенные для использования в Федерации, но, как вы понимаете, это сразу делает их очень недешёвыми. Иммунологические пробы показывают вашу совместимость с материалом этой подложки. Но ваша страховая компания отказалась её оплачивать.

Врач выжидательно замолчал. Если пациент согласен – и способен – оплатить импортную подложку, предложение об этом должно поступить от него самого. Выбор в любом случае за ним.

– Ясно, – лицо пациента закаменело, он опустил голову, словно всматриваясь в соринку на полу. И всё. – Значит, зрение не в полном объёме и смена профессии. Хорошая такая профессия – складской сторож. Только ведь напутаю в накладных.

Тут его голос всё-таки сорвался. Он замолчал, словно бы вежливо давая собеседнику возможность ответа, и пару раз сглотнул.

Врач помолчал, подбирая слова. Кажется, всё-таки он был прав.

– Есть ещё вариант, – сказал он. – Разработана новая методика, точнее – разновидность старой. Культура стволовых клеток вводится внутривенно, и сетчатка вырастает на месте, но при этом используются некоторые факторы роста… особые белки, – пояснил он. – Это сильно повышает вероятность полного восстановления зрения. Но эта методика пока не испытывалась на людях, и точный прогноз мы дать не можем.

– А на собаках? – живо спросил Лендер.

– Испытывали и на собаках, и на шимпанзе, – Аркадий Васильевич позволил себе усмехнуться. – Руководитель лаборатории, в которой велась разработка, говорит – процентов шестьдесят за то, что зрение восстановится в полном объёме, и ещё тридцать пять – что будут нарушения цветного или сумеречного зрения, либо снижение его остроты. В той или иной степени. Пока мы не можем сказать, в какой. В отличие от первого варианта.

– Ну что ж, – пилот поднял голову. Он снова улыбался, но как-то кривовато. – Я ведь не хуже шимпанзе, правда? Вы ведь не зря это всё говорите. Эту методику можно применить на мне? Что для этого нужно? Моё согласие, да?

– Да. И, поскольку вы не можете прочесть документ, под которым ставите подпись, в присутствии нотариуса будет сделана соответствующая аудиозапись. Она будет иметь юридическую силу.

– Что я должен говорить? – с готовностью откликнулся пациент.

– Не спешите, – Аркадий Васильевич хмыкнул. – Вы всегда вот так – решаете и несётесь сломя голову? Подумайте, взвесьте. И, если по-прежнему будете согласны, завтра я соберу всех, кто для этого нужен, в своём кабинете.

– Ну а что тут думать? Шестьдесят процентов больше, чем ноль, верно?

– Хорошо, тогда – завтра в двенадцать, – врач кивнул. – И учтите, Лендер, есть факторы, снижающие вероятность успеха. Режим у вас будет, как у Первого космонавта. Никакого «Бобруйского светлого» и никаких ночных посещений женского отделения. Лёгкие физические нагрузки. Прогулки шагом. И при любом исходе – месяца три беречь голову от ударов. Это понятно?

«И будет у меня наконец спокойное офтальмологическое отделение». Но последнюю фразу Аркадий Васильевич вслух не сказал.

***

Славка наблюдал, как вернувшийся в палату Теодор на ощупь добирается до своей койки и садится.

– Ну что, сказали, когда операция? И почему так долго тянули? –  он был готов выслушивать подробности чужих злоключений часами. Только вот сосед по палате до сих пор на такие разговоры не вёлся. Не вышло и на этот раз.

– Скоро, – беспечно ответил пилот. – А затянули потому, что для меня особую выращивают, по спецзаказу. С инфракрасными рецепторами.

– А это тебе зачем? – оторопел Славка.

– Ну а ты прикинь. Вот лежишь ты с девушкой, да? А ей приспичило свет погасить. И что у тебя в инфракрасном светиться будет? А у неё? Ну, понял, дурила? – наглый пилот заржал.

Славка сплюнул, встал и вышел из палаты.

Глава вторая. Серые глаза – рассвет…

Вероника уже приняла душ и подкрасилась, и теперь сидела на кухне в стареньком халатике, допивая кофе. Она почему-то волновалась и ругала себя за это. Весь последний месяц она провела в лаборатории Айрапетяна. Аркадий Васильевич оформил стажировку. Она знала, что первая операция по новой методике оказалась успешной, что пациент сегодня проходит медкомиссию и выписывается – об этом говорили в лаборатории. Ей даже спрашивать не пришлось.

Сегодня она возвращалась в отделение, к привычным обязанностям – заказанное новое оборудование, ради которого её, собственно, и отправили к Айрапетяну, ещё не завезли.

Ей нестерпимо захотелось перекрасить волосы – пусть будут каштановые. Но это не пойдёт к её светло-серым глазам, и вообще – выходить из дома через сорок минут, она не успеет. Да что там! Это просто глупость какая-то! Девушка рассердилась – ей уже двадцать четыре, взрослая, пора бы немного ума в голове иметь. Она такая, какая есть, и точка. И вообще – при чём тут Лендер?

***

Лендер сидел на холодной белой кушетке и пялился в окно. За окном бежали облака – серые. Оконная рама поблескивала, отражая свет яркой лампы с рефлектором, на подоконнике виднелась царапина, а ниже на полу – застывшая капля краски. Тед опустил глаза и принялся рассматривать свои руки. Коротко обрезанные ногти, небольшой заусенец, едва заметный беловатый шрам между большим пальцем и указательным. Парень сжал зубы и повертел перед глазами кулаком. А ничего так, вполне. Можно ведь грузчиком устроиться – подрабатывал же он в курсантские времена.

Слева находился громоздкий медсканер, на его зализанных металлически-серых боках тоже лежал блик света. Ещё была штука наподобие окуляра перископа, в неё Лендер смотрел двадцать минут назад. И пульт для тестирования – с матово-чёрной биоклавиатурой. Всё это пилот успел рассмотреть во всех подробностях. Если бы тут были потёртости, вмятинки и царапинки, Тед разглядел бы и их, но оборудование либо недавно закупили, либо очень берегли.

Дверь в смежный кабинет была прикрыта, слышались голоса, но что говорят – пилот разобрать не мог.

***

Видеосвязь была включена, и на мониторе Аркадий Васильевич видел профиль космофлотовского офтальмолога – лысеющего, остроносого, и отсветы нескольких вирт-окон вокруг него. Та же информация была выведена и над его собственным столом – два застывших увеличенных изображения сетчатки, раскрашенных компьютером, и бесконечные строчки с цифрами, от которых рябило в глазах.

Член медкомиссии изучал вирт-окна – по ощущениям, пятый раз кряду.

– Острота сумеречного зрения снижена на десять процентов, – неохотно произнёс он наконец, коротко взглянув на главного своими голубоватыми, по-старчески выцветшими глазами и снова отворачиваясь.

– Ну, сумеречное зрение для пилотов не столь критично, допускаются и бОльшие отклонения, – врач понимал, что это только начало, и тем не менее сказал то, что от него и ожидали.

Собеседник немного помолчал.

– Цветовое зрение в норме, – признал он ещё более неохотно.

Главврач ждал.

– Как хотите, Аркадий Васильевич, я всё понимаю – новая методика, первый пациент, вы за него болеете…

«Наоборот, я за него болею, и поэтому он – первый пациент, на котором использовали новую методику».

– …но сами видите – острота дневного зрения не дотягивает до нижней границы нормы.

– Формально – да. Я бы выразился иначе – на нижней границе нормы, – осторожно произнёс Аркадий Васильевич.

– Чуть ниже нормы, – с нажимом поправил собеседник.

– Вы имеете право подписать заключение, основываясь на положительной динамике. Зрение будет улучшаться ещё в течение нескольких месяцев. И посмотрите на результаты тестирования на симуляторе!

Откровенно говоря, у Аркадия Васильевича сложилось впечатление, что эти тесты пилот мог бы пройти и вслепую.

– Так может, пусть и приходит на обследование через… месяц, например?

– Пётр Владимирович, войдите в положение, – главврач пожал плечами. – Зная нынешний рынок труда, рискну предположить, что он этот месяц как раз и потратит на поиски работы. Не так это просто сейчас…

– Но и вы меня поймите! Динамика, да. Но новая же методика! А если этот успех временный?

– Что-нибудь из полученных материалов наводит вас на такую мысль? – поинтересовался врач. – Сосуды глазного дна в норме, всё остальное… смотрите сами.

Собеседник вздохнул.

– Да, но где гарантии?

– Пётр Владимирович, – голос главврача стал проникновенным. – Я готов поручиться моим опытом и моей репутацией.

За всю свою жизнь он говорил подобное только трижды.

***

Вероника катила по коридору столик с назначенными врачом лекарствами, развозя их по палатам. Рослый темноволосый парень шёл навстречу – уже в «городской» одежде, джинсах и красной клетчатой рубашке. Вероника даже остановилась, так захватила её радость, которая словно бы транслировалась на некоей не изученной ещё физиками частоте. По-особенному свободная походка, блестящие глаза, счастливая и слегка ошарашенная улыбка… странно, что никто из проходящих мимо этого словно бы не замечал.

Вероника толкнула столик вперёд… надо было просто пройти мимо. Пилот не узнал бы её. Но девушка не выдержала.

– Теодор? Я вижу, вас выписали?

Пилот шагнул в её сторону.

– Вероника! Вероника? У тебя глаза… серые….

Он подошёл ближе, положив руку на поручень столика рядом с пальцами девушки и вглядываясь так, будто смотрел глазами впервые в жизни.

– Да, – девушка убрала руку. – Не карие.

– Серые глаза – рассвет…

– Ч-что? – глаза Вероники были не только серые, но и круглые, как две медали «За отвагу».

– Серые глаза – рассвет,

Пароходная сирена.

Дождь, разлука, серый след

За винтом бегущей пены.*

– Что это?!

– К-китс… или Киплинг… но точно на «К»…

– Я хочу сказать – ты читаешь девушкам стихи?!

– Нет. Ты – первая, – пилот просиял, быстро возвращаясь к привычному стилю бесхитростного ухаживания.

– А дальше? – с лёгким ехидством спросила медсестра.

– Не помню, – искренне сказал парень. – Там ещё всякие глаза, голубые, карие… Это училка у нас была, Эльвира Романовна. До сих пор не понимаю, зачем фермерам Киплинг… то есть Китс… ну, оба. Но у тебя-то серые, так что остальное и неважно. Особенные… Ты – особенная!

– Просто у тебя эйфория, – поставила диагноз медсестра. – Я правильно понимаю, что комиссия признала тебя годным?

– Ага… – пилот сверкнул глазами, вытащил из нагрудного кармана синенькую космофлотовскую медкнижку и помахал в воздухе, затем бережно спрятал назад. – Вероника… только ты одна меня понимаешь!

– Ох, не-ет, только не это!!!

– Что?

– «Ты одна меня понимаешь» – так говорят престарелые донжуаны шестнадцатилетним соплячкам. Ты – ещё не он, а я – уже не она. Но лет через тридцать попробуй – сработает.

– Да столько не живут! Ну… ладно, убедила. Никто меня не понимает, даже ты, – пилот понурился, но в глазах плясали черти.

– А что тут понимать? – Вероника фыркнула. – Ты мечтаешь оказаться подальше отсюда, влезть в инфранет и посмотреть списки вакансий. Верно?

– Ну… да. Но не только! – Теодор оглядел фигуру девушки с откровенным интересом.

– А потом ты улетишь. И возвращаться не планируешь, так? – Вероника не давала себя сбить.

Пилот небрежно пожал плечами.

– Да кто ж такое планирует? Может, занесёт ещё сюда когда-нибудь.

Вероника кивнула.

– Я так и думала. А я вот больше люблю на одном месте, – сообщила она. – Мне очень повезло с этой работой, знаешь? И я планирую получать высшее сестринское образование.

– Это отлично, – с энтузиазмом согласился пилот. – Так… давай прикинем. Ты дежуришь, значит, освободишься завтра утром, так?

– Так… эй, погоди, я…

– Ну, значит, я сейчас в гостиницу, а завтра в полдевятого за тобой залечу, лады?

– Теодор Лендер! Вам не кажется, что это как-то не так делается?

– А как? – с готовностью откликнулся пилот.

– Ну… сначала надо поинтересоваться, нет ли у меня других планов и не буду ли я возражать! – медсестра сердилась и одновременно чувствовала себя захваченной этим непринуждённым напором.

– Так я ровно это и спросил! Только короче. Так ты не против?

– Против, – решительно ответила Вероника, снова толкая столик. – Удачи тебе.

Слишком бедовый. С таким связаться – одно горе…

Но когда на следующее утро она, застёгивая на ходу пальто, вышла из подъезда корпуса, он уже ждал рядом с крохотным беспилотным флайером аэротакси. Прямо посередине площадки с надписью: «Только для служебного транспорта». Медсестра мельком удивилась – как ему удалось «уговорить» машинку приземлиться в неположенном месте? Через пять минут после того, как она села в прозрачную кабину флайера, она уже ничему не удивлялась.

Она подумала только, что делает глупость… но иногда можно, верно?

***

Очередь медленно продвигалась к кассе. Стоящий впереди мужичонка придвинул кассирше свои упаковки, и та начала пробивать товар. Батон колбасы, прихваченный пилотом, оказался поверх разделителя.

– Ваше? – равнодушно спросила кассирша.

– Нет, это вот его, – мужик сдвинул колбасу назад, и тут Тед узнал голос.

– Эй, постой! Ты – Славка, да?

– Ну, Славка, – напряжённо ответил мужичонка и чуть отодвинулся.

– Мы с тобой в одной палате лежали, да? И как глаз?

– Смотрит, – буркнул мужик и отвернулся, сгребая покупки, но от Теда отделаться было не так просто.

– Ну, а ты говорил – врачи ничего не понимают! А я вот тоже – вижу…

– Повезло, – мужик продолжал запихивать продукты в авоську. – Не лопухнулись на этот раз. Да у меня, может, и само бы прошло. А ты, пилот, уже нашёл работу?

– Нет пока, – Тед посмурнел. – Работодатели как увидят, что была операция на глазах, говорят – место занято… Но это ничего, – оптимистично прибавил он. – Место найти – дело наживное, вопрос времени. Эти, которые отказали, может, ещё и не так хороши, как кажется.

– Ну… ладно, удачи. Бывай! – Славка подхватил свою авоську и торопливо направился к выходу.

«Чего это он?» – Тед пожал плечами. Но думать о бывшем сопалатнике не хотелось – да ну его, в самом деле.

***

Темнота была не абсолютной, чёрной, непрошибаемой, а серой, полупрозрачной. На потолке лежал лучик света, и в нём, как в старинном проекторе, мелькали тени – за окном осенний ветер раскачивал ветки деревьев, ударяя ими о стекло. На этой планете не зарывались под землю и не строили куполов.

– Ты красивая…

– Мелкий подхалимаж, – отрезала девушка, но Тед понял, что она улыбается.

– Да нет, правда – красивая. Я тебе куклу какую-то описывал, а ты соглашалась. А сама оказывается вон какая.

И правда – хорошая девчонка. И знает, чего хочет… совсем как он сам. Ну и – легко встретились, легко расстались… так и надо.

– А ты родителям написал? – неожиданно спросила Вероника.

– О чём? – бездумно откликнулся пилот.

– Как о чём? Что у тебя всё в порядке! Они же волнуются.

– Так я не писал, что что-то не так, – ох уж эти девушки… ну вот зачем ей это?

– А теперь напишешь?

– Незачем, – Тед провёл рукой по плечу девчонки, давая понять, что обсуждать тут нечего.

В самом деле… и тогда было незачем, а сейчас – и подавно. Проехали уже. А напишешь – мать… ну, заплачет, наверное. А отец… отец наверняка скажет: «Я же его предупреждал!» И правда предупреждал. «А если травма? Страховки хватит на минимум, и что тогда?»

А он думал, что… да нет – ему и в голову не приходило, что он помнит тот разговор. Ну и вот – зачем? Чтобы отец думал, что оказался прав?

А ведь он неправ, верно?

– Вот найду работу – и сразу напишу, – пообещал пилот то ли девушке, то ли самому себе.

Ну... шестьдесят процентов, и он ведь выиграл в эту рулетку.

А даже если бы проиграл – остался бы жить. Это ощущение пришло внезапно.

Тед закинул руки за голову и потянулся всем телом.

– Ты чего?

Пилот рассмеялся, перевернулся на живот и притянул к себе девушку. Её волосы едва уловимо пахли сиренью.

***

Потом они встречались ещё несколько раз – он упорно просматривал списки вакансий, ходил на собеседования, но вечера у него были свободны. Она не спрашивала, как прошло собеседование – обычно он сам, небрежно пожав плечами, говорил: «Опять мимо». Но тут же светлел: «Зато нашёл ещё одну, завтра попробую».

И вот спустя две недели они сидели в баре «Белая звёздочка». Это был портовый бар «для поиска работы» – если бы не это, Вероника сюда бы не пошла, но она чувствовала то, что стояло за небрежным «не срослось на этот раз» и пожатием плеч. Она искренне хотела, чтобы пилоту наконец повезло. Ну… честно-то говоря, её присутствие никак не могло бы повлиять на события. Но ей не хотелось весь вечер сидеть и гадать – получилось или нет, и в ответ на уговоры – «Тебе там будет… это… неинтересно» – она ответила чуть ехидно: «Нет, что ты! Посмотрю на ещё одну сторону твоей жизни».

Тед заказал пива, прикоснулся к карману с удостоверением и медкнижкой – это движение стало автоматическим – и вернулся к столику, неся в обеих руках по кружке.

– И… как тут ищут работу? – Вероника оглядела пёструю публику, задержала взгляд на плакате времён войны с Альянсом и повернулась к пилоту. – Погоди, ты уверен, что это в меня влезет?!

– Да ладно, не фонтан, конечно, но и не помои. А лучшего тут не бывает. Сейчас посидим маленько, оглядимся, поспрашиваем. Джонни говорит – вон те в углу пилота ищут.

– Джонни?

– Бармен. Порядок такой: приходишь, заказываешь пива, говоришь бармену, зачем пришёл. Если такая заявка уже есть – тот даёт наводку, ну а дальше сам. Ну или вообще можешь бармену не говорить ничего, видно же бывает, кто есть кто.

– А эти двое – они кто?

Двое в углу тихонько переговаривались, время от времени прихлёбывая пиво. Джонни подошёл к их столику, смахнул на поднос пустую кружку и бумажные тарелки, наклонился и что-то сказал.

– В фуражке – капитан. Этот, рядом, навигатор – видишь шеврон на рукаве? Они из «Транскосмоса», это компания не из самых крутых, но надёжная.

– Так это хорошо? Подойдёшь к ним?

– Погоди, детка. Тут свой этикет.

Тед в свою очередь огляделся. Центавриане у выхода искали не пилота, а механика, и желательно из своих, а трое за соседним столиком явно просто зашли посидеть. Пока никого больше в баре не было – рановато ещё.

– В «Транскосмосе» зарплата неплохая, – со знанием дела пояснил он. – Крупные транспортники и лайнеры, работа посменная… эти ищут дублёра.

– Но если это надёжная компания, почему им понадобилось искать пилота в баре? – удивилась Вероника.

– Ага, вот именно. Сечёшь, солнышко. Может, капитан у них – жуткая сволочь, может, ещё что.

Пилот оглядел двоих. На сволочей не похожи, просто… ну… спокойные такие дядьки, в наглаженной униформе и с аккуратными стрижками. Капитан в свою очередь скользнул по Теду оценивающе-холодным взглядом, задержавшись на бандане с черепами и длинных волосах, и отвернулся. Тед снял бандану, взлохматил шевелюру, оттянул прядь и скосил на неё глаза. Шевелюры было жаль, но деньги на кредитке таяли. Эх, была не была! Он уже начал было привставать, но тут навигатор поднялся, подошёл к музыкальному автомату и коснулся панели, выбирая мелодию. Пилот содрогнулся и сел на место.

– Ты не любишь классику? – удивилась Вероника.

– Эту – нет, – с чувством пробурчал парень. – У меня сосед по общежитию в Академии такое слушал… представляешь – включал на бесконечный повтор и садился писать конспекты! Первые сорок раз ещё ничего, а вот потом…

– А потом? – девушка фыркнула.

– А потом мы ему подменили файлы, – мстительно сообщил Теодор. – И он полдня восстанавливал свою коллекцию, а затем пошёл и купил наушники.

Бар постепенно заполнялся. Тед отошёл за новой кружкой, вопросительно глянул на бармена и, получив в ответ отрицательный жест, вернулся к столику.

За соседним столиком сидели трое. Заросший по самые глаза неопрятной бородой мужик уткнулся в кружку и лишь иногда издавал невнятные междометия – вероятно, временно утратив способность к членораздельной речи. Зато двое других её ещё сохраняли – к несчастью. Один – рыхлый, с армейской стрижкой и широкой хитроватой ряшкой, второй – подтянутый, седоватый.

Тот, что потолще, извлёк словно из воздуха бутыль и плеснул себе и своему другу.

– Ну ни хрена ж себе мужики гуляют, – изумился пилот. – Нет, ты видала?! Они вообще-то корабль обмывают, уж не знаю – вряд ли в таком состоянии ещё и команду нанимать будут… ну и ну! – он сдвинул бандану и почесал затылок. – Со своим спиртным сюда нельзя, это ж заведению прямой убыток… не может быть, чтобы Джонни не видел.

– …Ты меня уважаешь? Я ув-важаю… потому… никому другому, вот. Только тебе.

– Ага, только тебе, эту совсем ещё новенькую груду железа и за такую смешную цену, – откомментировал Тед. – Потому что никому другому впарить не удалось.

– К-какое… «ресурс выпро… работан»! Как птичка… летать будет!

– Нет, Коля… Колян… Иваныч… т-ты понимаешь…

– Понимаю! Ты меня уважаешь? Я ув-важаю… потому… никому другому, вот. Только тебе. Помнишь, как…

Ряшистый мужчина осоловело заглянул в свой стакан, потеряв нить разговора.

Свежеиспечённый судовладелец, раскрасневшийся и в полурасстёгнутой рубашке, поднял голову.

– Помню! – неожиданно твёрдо отозвался он. – Как ты новые сапоги на склад получил, и…

Тед отвернулся от соседей и снова глянул на мужчин из «Транскосмоса». Теперь за их столиком сидел третий – молоденький парнишка, не иначе – вчерашний курсант.

Вероника что-то спросила, но в этот момент сбоку командным тоном рявкнули:

– Стасик, дай я тебя поцелую!!!

Девушка поморщилась. Пилот поднялся с места и шагнул к соседнему столику.

– Сейчас я их заткну.

– Нет! – Вероника испугалась. – Тебе нельзя… не надо. Тебе же врач сказал!..

– Не бойся, маленькая. Я спокойно разберусь.

Пилот подошёл к шумному столику.

– Мужики, нельзя потише?

– А ты что, инспектор по тишине? – рыхлый начал привставать.

– Мужики, мужики, спокойно. Спокойно, я сказал! Тише. У меня девушка тут, напугаете…

Теда неожиданно поддержал и седоватый.

– Иваныч, охолони, – он решительно усадил приятеля обратно. – А н-насчёт инспекции – у нас всегда есть! В смысле – р-разрешение… на… в общем, на всё! Вот! Пей!

Перед пилотом мгновенно очутился стакан какой-то тёмной жидкости. Тед взял его в руки.

– Давай! До дна! Или ты трезвенник?

Тед вдохнул, поднёс стакан к губам и залпом выпил. Его глаза потрясённо расширились. Он выдохнул, попытался вдохнуть, судорожно выдохнул снова…

И одновременно с этим рыхловатый невпопад, словно бы отвечая на какую-то звучавшую ранее реплику, раздумчиво пообещал:

– А пилота мы тебе, Стасик, с-сейчас найдём…

Он нетвёрдым широким жестом обвёл зал и, сфокусировавшись на ближайшем предмете, ткнул в него:

– Во! Пойдёт?

Седоватый Стасик проследил перемещения стакана и выдал вердикт:

– Молодец! Пилотом будешь!

Тед осторожно, боясь промахнуться, опустился на свободный стул.

– Двигатели – звери!!! Ходовая часть – игрушечка…

***

Вероника подождала немного… минут сорок, если честно. Потом встала и направилась к выходу.

Ну… она ведь именно этого хотела, да? Чтобы он нашёл работу. Так что – всё хорошо. Всё именно так и должно было закончиться. Вероятно, ей просто жаль, что не удалось попрощаться.

Снаружи холодный ветер прохватил старенькое пальто и мгновенно выморозил ноги, обтянутые тонкими чулками. Сегодня же надо достать из кладовки зимнюю куртку. А завтра – зайти в магазин за перчатками. Из старых – одна потерялась.

Она выпрямилась, вскинула голову и пошла по слабо освещённому проулку, торопясь выйти на более людные улицы.

– Девушка, негоже одной ночью гулять! Вас проводить?

Молодой высокий парень в чёрном десантном комбезе и заломленном на ухо берете сделал шаг в её сторону. Медсестра обернулась.

Что хотела сказать тихая домашняя девочка Вероника, так и осталось неизвестным.

– Извини, сестрёнка, – смущённо пробормотал парень. – Да наплюй! Всё образуется. И… это… удачи тебе!

– И тебе удачи, – машинально откликнулась девушка и пошла прочь.

Да… Но жизнь взглянула хмуро.

Сжальтесь надо мной: ведь вот –

Весь в долгах перед амуром,

Я – четырежды банкрот! *

____________________________

* Р. Киплинг. «Молитва влюблённых». Первое четверостишие – перевод К. Симонова. Последнее – перевод В. Бетаки. Я сознательно использовала два разных перевода, так как их смысл различен.