Le droit à la chasse (Главы I-II)

III

Час от часу не легче

Снаружи было уже совсем темно, только верхушки деревьев серебрил свет восходящей луны. Костер прогорел до пепла. Гай остановился и медленно вдохнул свежий ночной воздух, словно глотнул чистой воды. Сегодня опять было слишком много крови и боли, даже травы, ароматом которых пропитался дом Тука, не могли заглушить тревожащий запах, и нельзя было позволить себе поддаться, уплыть на его волнах, отпустить жесткий контроль. А еще во время драки с людьми де Рено и принца Джона ему пришлось вываляться в грязи, да и камеры Тикхилла чистотой не отличались. Вот в Ноттингеме, когда он был помощником шерифа, в подземельях было гораздо, гораздо чище. А в этом замке, похоже, никто не гоняет слуг драить камеры, и все делается спустя рукава. С другой стороны, подумал Гай, вряд ли ему придется часто посещать подземелья Тикхилла.

Постояв еще немного, он направился к речке шириной не больше пяти ярдов, но довольно глубокой. Можно было дойти и до озера, в которое впадала речка, но это заняло бы гораздо больше времени, а раз Тук сказал, что ему нужна помощь, лучше эту помощь оказать. Раздевшись, он вошел в ледяную воду. Сразу у берега было по колено, но через пару шагов дно ушло вниз, и стало по грудь. Окунувшись с головой, Гай выпрямился, откинул с лица мокрые волосы какое-то время стоял, наслаждаясь ощущением скользящей по коже воды. Течение было не быстрое, но из-за каменистого дна поток закручивался маленькими воронками.

— Правда, моя река прекрасна, господин? — раздался из-за спины мелодичный негромкий голос. — Пусть она невелика, но вода в ней чище слезы, холоднее поцелуя Мэб и слаще меда.

Гай бросил взгляд через плечо, хотя можно было и не смотреть, он знал, кто это. На большом мшистом валуне, подтянув к груди колено и обхватив его худыми руками, сидел Ньядль. В черных глазах отражался лунный свет, волосы стекали по плечам мокрым водопадом, стлались по воде, среди черных прядей поблескивал речной жемчуг.

— Я не спросил разрешения, — Гай обернулся. — Прошу сейчас.

— Я уже дал его однажды, — улыбнулся тот. — Сказанное единожды — сказано навсегда. Ты и человек, у которого вкусная рута, можете приходить, когда захотите.

Гай кивнул и еще раз окунулся с головой. Другой бы уже окоченел в такой воде, но он чувствовал себя, точно заново родившись, и жалел только, что сегодня не дойти до озера. Вынырнув, он обнаружил Ньядля уже рядом с собой.

— Ты долго не звал меня, господин, — Ньядль потерся щекой о его плечо. — Ночь так хороша... чтобы мчаться, охотиться, петь и любить...

— Не сейчас, — Гай потрепал его по голове. — Пока я не могу ни мчаться, ни охотиться, ни петь, меня ждут.

— А любить? — со смехом спросил Ньядль, заглядывая ему в глаза.

— Плохой келпи^[1], — хмыкнул Гай, дернув его за прядь волос. — Тебе живущих в воде мало?

— Мало, мало, мало! — Ньядль, смеясь, исчез под водой, чтобы вынырнуть в нескольких футах от Гая. Его волосы на мгновение нежно обвили плечи рыцаря, затем растворились в потоке, а следом истаял и он сам, только шепчущий голос еще какое-то время плыл над рекой. — Приходи, о, приходи петь и охотиться со мной в ночи, приходи смеяться и любить, приходи, господин, позови меня, я буду ждать, приходи...

Гай сглотнул — соблазн был велик. Отпустить себя на свободу, умчаться в темноту, гнать добычу — неважно, зверя ли, человека или фэйри, — смеяться, упасть в мокрую траву, отдаться на волю желаниям... Тряхнув головой, он подавил этот порыв и выбрался на берег. Не сейчас. Потом.

Натянув штаны прямо на мокрое тело, Гай подобрал остальные вещи и направился обратно в дом. Тук уже снял свое варево и переливал в склянки.

Шлепая босыми ногами и оставляя за собой мокрые следы, Гай прошел к лавке и с отвращением бросил грязную одежду и сапоги.

— Наверху есть чистые штаны, — Тук отвлекся от своего занятия. — И рубахи.

Он помолчал, пристально глядя на Гая.

— С келпи плескался, да?

— Откуда ты каждый раз знаешь? — хрипло спросил Гай, расчесывая пальцами мокрые волосы. — Тебе же отсюда не слышно и не видно.

— Когда ты возвращаешься быстро, у тебя глаза голодные и тоскливые, — ухмыльнулся Тук. — А когда пропадаешь на всю ночь и приходишь под утро, промокший, с травой в волосах и кровью на рубахе, то взгляд шальной и улыбаешься так, что страшно делается.

— Ясно, — Гай собрал волосы в хвост, стянув их кожаным шнуром, подошел к столу и плеснул себе в кубок эля. — Постараюсь в следующий раз не улыбаться.

— А кровищу смывать, значит, не будешь? — проворчал Тук.

— Не буду, — осклабился Гай. — И траву не буду из волос вытаскивать. Пусть ее...

Тук улыбнулся краем рта и принялся смешивать лекарство — отмерял на весах в серебряном стаканчике разноцветные жидкости из разных флаконов и бутылей и переливал кружку. Гай прислонился к стене и медленно пил эль, поглядывая то на него, то в окно.

— Ну, не будешь, и не надо, — закончив, Тук тщательно закупорил флаконы и отнес их на полку. — Пойдем. Огня прихвати.

Гай отставил кубок, забрал со стола свечу, и они поднялись наверх. Робин по-прежнему был без сознания и не шелохнулся, пока Тук проверял, не сбились ли повязки. И хотя сердце его билось ровно, он казался бледнее подушки, на которой лежал, только на щеках горел лихорадочный румянец, и не закрытая бинтами кожа блестела от пота. Тук прошелся по комнате, зажигая свечи. В отличие от Гая, в темноте он видел не слишком хорошо, пусть и лучше большинства людей.

— Надо влить в него хотя бы половину, — он проверил пульс на шее Робина, приподнял ему веки и несколько секунд слушал дыхание. — Иначе я не могу обещать, что он дотянет до утра.

Гай, не дожидаясь указаний, перевернул разбойника на спину и подсунул под плечи и голову две подушки, надеясь, что тот сейчас не чувствует боли — лежать на спине, на которой после порки живого места нет, не слишком приятно. С другой стороны, может, исполосованная шкура научит его не кидаться очертя голову в очередную авантюру, последствия которой придется разгребать не только лесным стрелкам, но и Гаю. По лицу Робина пробежала легкая дрожь, но глаза оставались закрытыми.

Тук набрал снадобье в ложку и попытался влить его в рот Робина, но тот не глотал, и в результате все оказалось на подушке и бинтах.

— Так в него и капли не попадет, — покачал головой Гай. — У тебя же наверняка есть что-нибудь, чтобы он пришел в себя и смог пить сам.

— Есть, но это слишком опасно, может его добить, — покачал головой Тук. Задумчиво потирая подбородок, он переводил взгляд с Гая на кружку.

— Что? — тот подозрительно покосился на монаха. — Если я выпью, ему это никак не поможет.

— Не выпьешь, а напоишь, — Тук протянул ему снадобье. — Помнится, как-то Лунед пришлось тебя так поить.

Гай поднял бровь.

— Почему я?

— Потому, — отрезал Тук.

— Уверен? — Гай понюхал кружку.

— Давай уже, — скомандовал Тук. — Если хочешь, чтобы он пережил эту ночь.

Гай набрал немного лекарства в рот, поморщившись от резкой пряной горечи, наклонился и прижался губами к губам Робина, вливая в него жидкость буквально по капле и не давая ей вытечь обратно. Положив ладонь ему на горло, он ждал, и, наконец, Робин глотнул.

— Еще, — велел Тук, и Гай влил в Робина вторую порцию зелья. И третью. И так до тех пор, пока кружка не опустела.

Поставив кружку, он вытер губы тыльной стороной ладони, снова уложил Робина на живот и проворчал:

— Если надо будет это повторить, сделай зелье поприятнее. Мне теперь бочку воды придется выпить, чтобы смыть этот вкус. Что ты туда напихал? Мандрагоры, что ли?

— Ты можешь пить и воду, а мне принеси эля, — сделав вид, что не слышал вопроса, Тук придвинул к кровати кресло. — Кому-то надо остаться здесь.

***

Комнату напротив той, где сейчас лежал Робин, Гай объявил «своей», когда много лет назад впервые оказался у Тука. И с тех пор это было одно из немногих мест, где он чувствовал себя дома. Здесь он мог не только укрыться, зализать раны и отлежаться, но и просто отдохнуть душой.

Ставни были распахнуты, в комнате пахло лесом. Покопавшись в сундуке, он достал чистую рубашку и штаны, переоделся. На столе еще с прошлого раза осталось вино и, решив, что оно лучше воды отобьет вкус зелья, Гай сделал глоток прямо из бутылки. В углу зашуршало, мелькнул темный кудлатый клубок, и брошенные на пол грязные штаны исчезли — брауни честно выполняли свою работу.

После третьего глотка едкий привкус почти пропал, теперь можно было и за элем для Тука сходить. Гай спустился вниз, наполнил из бочки кувшин, прихватил два кубка и вернулся к монаху, который как раз проверял у раненого пульс.

Гаю почудилось, что от того пышет жаром, как от печки. Поставив кувшин и кубки на стол, он подошел поближе и понял, что не ошибся. Лихорадочный румянец становился все ярче, губы запеклись, светлые волосы слиплись от пота. А еще настораживал запах — железа, мокрой земли и чего-то сладкого.

— Как он? — спросил Гай, хотя и так было понятно, что состояние Робина стремительно ухудшается.

— Лихорадка усиливается, — Тук намочил кусок льняной ткани и принялся обтирать его.

— Что было в зелье? — напряженно спросил Гай и поморщился — вино все же не до конца отбило мерзкий привкус.

— Омег, змеевник, птичий клей, волчий зуб, сон-трава, пастырь времени, — перечислил Тук. — И еще кое-что.

— Ты его отравил?! — рявкнул Гай, схватив друга за плечо и резко развернув к себе. — Рехнулся?!

— Отравил, — Тук бросил тряпку на стол и спокойно встретил бешеный взгляд синих глаз. — В раны попала грязь, и теперь зараза у него в крови. Я не стал тебе сразу говорить, сам не был уверен до последнего. Мое снадобье выжигает ее изнутри. Яд против яда, в его случае это единственный способ, — он слегка повысил голос. — Или ты хочешь поучить меня, как лечить таких, как вы?

— Прости, — Гай разжал пальцы и отступил на шаг. — Прости.

— Пустое, — Тук потер плечо и на всякий случай пояснил: — Для тебя опасности не было.

— Я и не думал, что была, — Гай налил им обоим эля, отдал Туку его кубок, а сам устроился на широкой скамье около окна. — Что теперь?

— Теперь будем ждать, чтобы зелье подействовало, — монах уселся в свое кресло и сделал большой глоток из кубка. — Доза лошадиная, но от меньшей не было бы толку, слишком сильное заражение.

— Но ты уверен, что это его не прикончит? — не унимался Гай. Дыхание Робина стало тяжелым и прерывистым, он то беспокойно метался, то затихал, и только веки подрагивали. И он больше не потел, а сухой жар, исходивший от него, казалось, мог расплавить металл.

— Его — нет, — успокоил Тук. — Тебя же не прикончило, когда Лунед притащила твое продырявленное в десяти местах тело. Яд уничтожит антонов огонь, а кровь Туатта де Данаан должна справиться с ядом. Вот я от нескольких капель отправился бы на тот свет быстрее, чем выпиваю кружку пива... Так что не волнуйся на этот счет. Богловы яйца, ну и хватка у тебя, — проворчал он, снова потирая плечо.

Гай бросил на него виноватый взгляд. Он привык верить Туку, особенно в том, что касалось лечения — целителем тот был великим, это признавали даже фэйри, которым случалось прибегать к его помощи. И сам не понял, почему вдруг чуть не взорвался.

— Прости, — повторил он.

— Я же сказал, пустое, — махнул рукой Тук. — Забудь.

Какое-то время оба молча пили эль.

— Сколько еще ты собираешься скрывать от него правду? — нарушил тишину Тук. Когда он не ел, не спал и не лечил, долго молчать у него не получалось. В отличие от Гая, который иногда мог за весь день произнести не больше десятка слов.

— Не знаю, — Гай поднялся и наполнил опустевшие кубки. — И не представляю, что будет, когда он узнает. И во что это выльется. Пока только двоим в Тил Тоингире, включая меня, известно. Здесь — тебе и Лунед. И пока печать не снята, никто ничего не узнает.

— Четверо — это уже много, — проворчал Тук. — За себя и Лунед я готов поручиться, а кто четвертый?

— Рыжий, — проворчал Гай, возвращаясь к окну. — Но за него поручусь я, он мне сильно обязан.

— Этот... кузнец бед?! — Тук аж подскочил. — Чертов лис, если ему будет выгодно...

— Даже если будет, — отозвался Гай, дернув плечом. — В этом случае ему выгоднее молчать.

— Ну, если ты так уверен... — монах уткнулся в кубок.

Снова воцарилось молчание. Тук пил, Гай, забыв про свой эль, привалился к стене около окна и смотрел на лес. Темнота была наполнена звуками и запахами, которые притягивали, звали: рычанием охотящегося зверя, уханьем филина, кровью добычи, плеском воды, шелестом листьев, прелью, скрипом стволов, цветущей мятой и боярышником.

Из полутранса Гая вырвал хриплый стон. Резко обернувшись, он шагнул к кровати, где уже стоял Тук. Робин приподнялся на локте, широко распахнутые глаза были мутными, тело сотрясала крупная дрожь. Монах осторожно попытался уложить его обратно, но тот вывернулся, и запястье Тука оказалось в стальном захвате его пальцев.

— Где... — просипел Робин, закашлявшись. — Где я?

Выругавшись, Гай обошел кровать так, чтобы оказаться в поле зрения Робина. При виде него разбойник немного ослабил хватку.

— Ты...

— Ну не святая же Вульфхильда, — усмехнулся Гай, прикидывая, как будет безопаснее вырубить его, если что. — И отпусти брата Тука, если хочешь, чтобы он тебя и дальше лечил.

— Лечить вас я буду в любом случае, граф, — спокойно проговорил Тук. — Но мне будет удобнее делать это обеими руками.

Робин разжал пальцы, попытался сесть, но тут же рухнул обратно, зашипев сквозь зубы.

— Где я? — повторил он, снова приподнимаясь на локте.

— В безопасности, у меня дома, — Тук растер запястье, сел на край кровати и проверил Робину пульс. — Вас привез Гай, и очень вовремя.

Робин оперся на вторую руку и предпринял повторную попытку подняться, которая, как и первая, провалилась. От бессилия он готов был взвыть. Ему казалось, что сердце колотится в горле, а не в груди, голова горела, спину и бок раздирали когтями стервятники, а в рот словно набились все пески Палестины. Гай хмуро наблюдал за ним и надеялся, что дело только в слабости и яде, а не в поврежденной спине.

— Вам лучше сейчас не двигаться, граф, — Тук выпустил его руку и мягко нажал на здоровое плечо. Поверхностный частый пульс и усиливающийся жар говорили о том, что зелье начинало действовать на полную мощность. — Могут разойтись швы.

Гай тем временем налил в кружку воды и вернулся к кровати. Отодвинув Тука, он без лишних церемоний, но осторожно, помог Робину сесть и поднес кружку к его губам. Тот бросил на него убийственный взгляд, но не оттолкнул, памятуя о том, что без поддержки тут же свалится. Сделав несколько глотков, Робин закашлялся, немного воды пролилось ему на грудь, намочив бинты. Гай промокнул повязки рукавом и собирался напоить его еще, но Тук покачал головой и забрал кружку.

— Сразу много нельзя.

Робин хотел высвободиться, но Гай по-прежнему бережно уложил его обратно, на живот.

— Ты, часом... кармелиткой не заделался... Гисборн? — съязвил Робин, с усилием переворачиваясь на бок. — Спасибо.

— Надо же, ваша светлость помнит, что такое благодарность, — не остался в долгу Гай. Он прекрасно понимал, каково опальному графу принимать помощь от врага. И лучше вести себя, как обычно, а не сочувствовать. Сочувствует пусть Тук.

Робин хотел огрызнуться, но вдруг понял, что не может вдохнуть. Перед глазами все поплыло, он вцепился в повязки на груди, хватая ртом воздух, тело выгнуло дугой.

— Срань господня, держи его! — рявкнул Тук. — Или он себе кости переломает!

Гай прижал бьющегося в судорогах Робина к кровати, стараясь не задеть раненый бок. Глаза разбойника были широко распахнуты, но он явно ничего не видел. Хрипя, он вырывался с такой силой, что Гаю не оставалось ничего другого, кроме как придавить его к постели всем весом, уже не заботясь о повязках и ране. Робин снова выгнулся, едва не сбросив его, и почти вцепился ему в горло, Гай еле успел перехватить руку. Тук прижимал голову Робина к подушке, чтобы тот не сломал себе шею.

— Сделай что-нибудь, — прохрипел Гай.

— Это кризис, — Тук попробовал нажать точку на шее Робина, чтобы вырубить, но мышцы закаменели, и ничего не получилось. — Главное, удержи его, скоро должно пройти.

Робин почти ослеп и оглох, звуки долетали как сквозь толщу воды, мир заволокло красной пеленой, в которой мелькали черные тени, а в жилах, казалось, текла не кровь, а раскаленный металл. Сверху навалилось что-то тяжелое, и он рванулся, ударил вслепую, но руки оказались в жестком захвате. Робин пытался освободиться, но тот, кто его держал, хорошо знал свое дело.

Гай не представлял, сколько прошло времени, но в какой-то миг понял, что Робин, наконец, затих и перестал вырываться.

— Кажется, все... — выдохнул Тук, чувствуя, как расслабляются мышцы под его пальцами. — Все.

— Ты уверен, что это не повторится? — Гай с опаской отпустил руки Робина. Тот не шелохнулся, похоже, снова был без сознания. Гай поднялся, все еще настороже, но раненый лежал без движения, и он выдохнул.

— Уверен, — Тук принялся поправлять сбившиеся повязки, прощупал бок, проверяя, не разошлись ли швы. — Антонов огонь теперь уйдет, а с остальным справиться будет проще.

Дыхание Робина выровнялось, горячечный румянец слегка поблек, и воздух вокруг него больше не плавился от жара. Гай прошелся по комнате, разминая ноющие от напряжения мышцы.

— Полумертвый, а глотку мне чуть не вырвал, — он взял кувшин с остатками эля и сделал большой глоток.

— Не вырвал же, — улыбнулся Тук. — Иди спать, если что, разбужу.

— Здесь посплю, — Гай устроился в кресле, закинув ноги на сундук, и закрыл глаза. — Мало ли, вдруг этот помешанный очухается и решит с больной головы тебя прирезать.

— Чем? — хмыкнул Тук, поправляя, насколько было возможно, сбившиеся простыни и переворачивая Робина на живот. К его облегчению, крови на повязках не было. — Пальцем?

— Значит, придушит, — пробормотал Гай, зевая. — С него станется...

Вскоре он уже спал. Тук заменил прогоревшие свечи и приготовился коротать ночь с элем и собственными мыслями, что было ему не впервой.

***

Спал Гай чутко, просыпаясь от малейшего шороха. Но все было спокойно, Тук по-прежнему сидел напротив, попивая эль и глядя на огонь, Робин не приходил в себя, и он снова проваливался в беспокойную дрему пока, наконец, не заснул по-настоящему.

В очередной раз его разбудил стук топора и, открыв глаза, Гай обнаружил, что уже светло. Тука в комнате не было. Робин лежал в той же позе, в какой его оставили после припадка, и ровно дышал.

Гаю было не привыкать спать сидя, в любом случае, так удобнее, чем в седле, но, тем не менее, тело затекло и настойчиво требовало движения. Поднявшись, он подошел к кровати и дотронулся до плеча Робина. Лихорадка не прошла до конца, кожа все еще была горячей, но уже не раскаленной. Сложно было понять, спит Робин или еще не пришел в себя, однако на умирающего он больше похож не был.

Решив, что его вполне можно оставить одного на какое-то время, Гай спустился в зал, на ходу разминая мышцы. Его одежда, чистая и сухая, была сложена на лавке, на столе дымился прикрытый краюхой горшок, судя по запаху, с мясным рагу, рядом стояли миски, кувшины с молоком и пивом, кружки, под полотенцем возвышалась горка лепешек. Обычное утро в доме Тука, одно из многих, которые он встретил здесь и к которым привык, но, несмотря на привычку, эта картина каждый раз вызывала у него улыбку.

Выйдя во двор, Гай увидел монаха, колющего дрова. Тонзура его сверкала, словно отполированная маслом. Тук был в одних штанах, солнце золотило загорелую спину и руки, перевитые тугими узлами мышц и испещренные старыми шрамами — от копья, кинжала, стрелы, сарацинской сабли, волчьих зубов. Высокий и кряжистый, бывший крестоносец походил на старый дуб, и, несмотря на возраст, мог потягаться с молодыми и по силе, и в бою.

Июньское утро было жарким, звонким, шептало листвой, одуряющее пахло цветущими травами. Гай специально задел ногой стоявшее у крыльца ведро и постарался погромче шуршать травой — Тук не любил, когда он беззвучно возникал за спиной. Тот опустил топор и обернулся.

— Есть будешь? — спросил он.

— Буду, — кивнул Гай, улыбаясь.

Это был своеобразный ритуал, который они соблюдали неукоснительно — если, конечно, не происходило ничего из ряда вон выходящего. Разговор ни о чем, завтрак, Тук возится со своими травами, а Гай, развалившись на лавке или под деревом, рассказывает ему новости «из внешнего мира». Если Лунед была дома, то присоединялась к ним. Потом они могли несколько часов фехтовать — Тук не собирался терять боевые навыки, и Гаю было полезно размяться лишний раз. А ночью он исчезал в лесу, чтобы вернуться под утро с диким взглядом, перепачканным землей и кровью, и услышать привычное спокойное: «Есть будешь?»

— Тогда пойдем, а то у меня уже кишка желудку шиш показывает, — Тук воткнул топор в колоду, подошел к бочке, окатил себя ведром холодной воды и натянул рубаху. — Эх, стар я становлюсь, всего-то поленницу нарубил, и уже мокрый, как мышь.

— Тоже мне старик нашелся, — хмыкнул Гай, награждая его шутливым тычком в плечо. — Как с Лунед в траве кувыркаться, эль бочками глушить и мечом махать, так молодой, а дрова рубить — старый. Сказал бы просто: неохота, мол, сэр рыцарь, мне самому возиться, соблаговолите отработать постой и обеспечить нас древесами для камина.

— Нет уж, дрова рубить я тебе больше не дам, — хохотнул Тук, входя в дом. — Хватит того раза, когда ты целый день махал топором, а под вечер я обнаружил, что вокруг дома яблоку негде упасть от окрестных дриад, пикси и живущих в воде.

— Кто же знал, что так получится, — Гай смутился и запустил пальцы в спутанные после сна волосы. — Я о дровах думал...

Тук со смехом хлопнул его по спине.

— Вот дриады и собрались! А за ними и остальные подтянулись.

Он сдернул полотенце с лепешек, налил пива в кубки, и оба отдали должное результатам стараний брауни, которые готовили не хуже ноттингемского повара-норманна.

— Придумал, как сообщить людям Робина, что он жив? — спросил Тук, утолив первый голод. — Если они выяснили, куда его увез де Рено, то попытаются пробраться в замок, а это означает...

— Что их перебьют, — закончил за него Гай. — Джон привел с собой отборный отряд, да и Тикхилл укреплен получше Ноттингема. Поеду сам, — он вздохнул. — Не пикси же отправлять. А по ходу решу, как быть. Хорошо бы с ним это обсудить, но...

Договорить он не успел — сверху раздался грохот, за которым последовала отборная площадная брань. Тук с Гаем, не сговариваясь, рванули туда.

Робин лежал на полу, тщетно пытаясь подняться, и ругался как истинный крестоносец. Тук аж крякнул — от некоторых особо крепких выражений покраснел бы столб. Со стола, до которого Робину удалось добраться, все было сброшено на пол, черепки от кувшина разлетелись по комнате. На звук шагов он обернулся через плечо, при виде Гая взгляд у него стал бешеным.

— Убирайся, Гисборн! — прорычал Робин сквозь зубы.

Он дотянулся до кресла, вцепился в подлокотник до побелевших костяшек, с усилием подтянулся, встал, торжествующе улыбнулся... и рухнул обратно, больно приложившись плечом о резную ножку и выдав очередную порцию ругательств.

Тук и Гай одновременно шагнули к Робину, подхватили его под локти и оттащили на кровать. Но едва тот оказался в постели, как снова упрямо попытался подняться, грубо оттолкнув держащие его руки.

— Твою мать, Гуд, какого дьявола ты творишь?! — рявкнул Гай, удерживая его за плечо. — Хочешь, чтобы швы разошлись? Тебя с того света вытащили, лечат, а ты все на нет хочешь свести?

Тук, скрестив руки на груди, скромно стоял рядом и не вмешивался. Пока, во всяком случае. На войне ему неоднократно приходилось врачевать раненых, причем пациенты бывали самые разные, как спокойные и покладистые, так и буйные, которые сквернословили и норовили сбежать из лазарета, едва придя в себя. Часто, даже не отерев с меча и лица кровь врагов, он промывал раны, накладывал швы, перевязывал, отнимал пораженные антоновым огнем конечности, закрывал глаза отошедшим в лучший мир — и крестоносцам, и простолюдинам, и сарацинам, и рабам, ведь боль и смерть не знают ни сословных, ни религиозных, ни национальных различий. Да и в мирное время работы лекарю хватало. Это последние годы он все больше пользовал зверей да волшебный народ, а не людей.

— А я не просил меня спасать! — заорал в ответ Робин, сбрасывая руку Гая с плеча.

— Что, предпочел бы сдохнуть в подземелье на радость де Рено и Джону? — Гай пресек очередной порыв разбойника встать и едва увернулся от метящего в челюсть кулака.

— Выбрался бы и без твоей помощи! — Робин снова ударил, поскольку Гисборн явно не собирался отступать, и на этот раз попал.

— Ах ты!.. — Гай отскочил, вытирая ладонью кровь из разбитой губы. — Не будь ты ранен...

— Хватит, оба, — негромко произнес Тук, и Гай замолчал на полуслове. — Граф Хантингдон, Гай спас вам жизнь, а я — ваш врач. Поэтому вы будете выполнять мои предписания, и помощь Гая — одно из них. Ни я, ни он не можем находиться рядом сутки напролет, поэтому вам придется общаться с нами обоими, — он наклонился к Робину, спокойно встретив яростный взгляд зеленых глаз. — Если, конечно, вы хотите вернуться к своим людям и продолжить борьбу с врагами короля, а не сдохнуть от ран в канаве из-за глупой гордыни.

Робин открыл было рот, чтобы ответить, но жесткий взгляд монаха заставил его проглотить готовые сорваться с языка слова.

— Вот и хорошо, — Тук выпрямился и обернулся к Гаю. — Принеси воды, чистые бинты, иголку, нитки и синюю склянку с надписью idoneus a vulnus, ad usum externum^[2], придется заново зашивать.

Гай, который уже почуял кровь, увидел, что на боку Робина расплывается красное пятно, и выругался.

— Мне по нужде надо, — буркнул Робин, отводя глаза.

— Принеси ведро, — кивнул Гаю Тук.

— Я... — Робин сглотнул, чувствовал он себя ужасно. — Лучше на улицу.

— И как ты себе это представляешь? — с намеком на издевку поинтересовался Гай. — Шагу сделать не можешь, ты...

— Гиз, — осадил его Тук.

Гай подошел к кровати и без особых усилий поднял разбойника на руки — было не до церемоний и соблюдения осторожности. Да и вряд ли Робин, который отнюдь не был пушинкой, обратит сейчас внимание на такие мелочи, как то, что у человека, несущего немалый вес, даже дыхание не сбилось. Робин не сказал ни слова, только побледнел еще больше и сжал зубы так, что на скулах заходили желваки. Когда Гай вышел, Тук покачал головой — ох уж эти рыцари с их гордостью, готовы скорее умереть, чем попросить помощи — и принялся собирать черепки, кубки и склянки с мазями. К счастью, склянки были серебряными, поэтому не разбились.

***

Гай отнес Робина в отхожее место за домом, прикрыл дверь и отошел на несколько шагов. Прислонившись к дереву, он провел языком по разбитой губе — крови уже не было, а к вечеру вообще следа не останется. Главное, чтобы Робин не заметил, что ссадина зажила слишком быстро, ну да этого несложно добиться — достаточно доводить его до белого каления. В любом случае, сейчас его больше беспокоила предстоящая поездка в Шервуд. И раз уж Робин пришел в себя настолько, чтобы размахивать кулаками и сквернословить, обсудить варианты решения этой проблемы он точно будет в состоянии.

Гай прекрасно знал, где в непролазной чаще находится разбойничий лагерь, знал о ловушках вокруг укрытия, о сидящих на деревьях наблюдателях. Но каждый раз, когда у них случалась стычка с лесными стрелками, старался либо «потерять» их из виду среди бурелома и зарослей, либо попасться в западню, выбраться из которой потом ему не составляло труда. Помимо всего, не хотелось лишний раз подставлять под стрелы людей, которые были под его началом. И, конечно, он каждый раз докладывал шерифу, что убежище обнаружить не удалось; что на мили вокруг все усеяно западнями (и это была чистая правда); что наверняка среди изгоев скрывается какой-нибудь колдун (тоже чистая правда), с помощью которого обычные ямы становятся зыбучими песками, корни оплетают ноги, а деревья смыкаются непроходимой стеной; и так далее, и тому подобное. А учитывая, что в Шервуд и Барнсдейл по договору с фэйри и друидами было запрещено входить магам из орденов, с этой стороны можно было ничего не опасаться.

Время от времени Гаю все же приходилось ловить кого-нибудь из разбойников, а несколько раз — и самого Робина, особенно, когда тот очертя голову кидался на помощь своим людям, или вытворял еще какое-нибудь сумасбродство, даже не разработав нормально план действий. Надо отдать Робину должное, чаще всего он четко продумывал стратегию и тактику, не зря же столько времени провел в свите короля и был его личным телохранителем, а Ричард всегда умел разглядеть в людях талант. Но иногда Гай просто за голову хватался: с Робина слетала вся рассудительность, он шел на поводу эмоций, а не разума, и нередко все заканчивалось не то чтобы плачевно, но близко к этому.

В этот раз было просто стечение обстоятельств — разбойникам передали ложные сведения, которые никто не проверил, поскольку источник считался надежным. И хвала Рогатому, что в Тикхилле не держали ин кай^[3], рассчитанных на магию Ши, а только на человеческую. В противном случае Гаю пришлось бы потратить кучу сил, чтобы вывести Робина тем путем, и еще неизвестно, чего бы ему это стоило.

Раздалось негромкое покашливание. Гай подошел к Робину, который отвел глаза и кивнул, давая понять, что можно возвращаться, и снова поднял его на руки, чувствуя, как закаменели под ладонями мышцы. Робин ощущал себя так, словно его поставили в колодки на ноттингемской площади или привязали к позорному столбу. Хотя, наверное, это было бы не так унизительно, как то, что враг на руках относит тебя в нужник, а ты вынужден принимать его помощь. Гай прекрасно понимал, что сейчас испытывает Робин, и не стал усугублять подколками его и без того взвинченное состояние. Это всегда успеется.

Пока их не было, Тук успел убрать черепки, перестелить постель и подготовить все необходимое — на застеленном полотном столе были разложены нитки, игла, чистые бинты, ножницы, нож, стояли склянки с мазями и настойками, таз и кувшин с водой. Обернувшись на звук шагов, он взглядом указал Гаю на стол, и тот опустил Робина на столешницу.

— Так мне будет удобнее зашивать, — сказал Тук, подавая разбойнику кубок, на четверть наполненный темной маслянистой жидкостью. — Это обезболивающее. Поскольку сейчас вы в сознании, граф, лучше выпейте.

Робин хотел возразить, что вполне способен обойтись и так, но под пристальным взглядом Тука молча проглотил содержимое кубка. Жидкость оказалась сладковатой и довольно едкой. Робин закашлялся и невольно скривился — бок пронзила резкая боль.

Тук взял ножницы и принялся осторожно срезать повязки. Гай подпирал плечом стену, дожидаясь, когда понадобится его помощь.

— Из-за того, что рана открылась, заживать будет дольше, — проворчал Тук. — Поднимите руки, граф.

Сняв бинты, он осмотрел спину Робина — часть рубцов уже начала затягиваться, за исключением особо глубоких, затем рану в боку. Края сильно разошлись, но воспаления не было, только кровотечение.

— Через пару дней уже сможете лечь на спину, — Тук принялся протирать руки одной из настоек.

— А ходить? — Робин старался, чтобы голос звучал ровно. — Почему я не могу даже стоять?

— И ходить, но я пока не знаю, когда, — Тук кивнул Гаю, и тот подошел к столу, приготовившись подавать все, что потребуется. — Скорее всего, один или несколько ударов пришлись по спине и сместили кости. Потом вы долго были привязаны, смещение стало больше, и вот результат. Точнее скажу, когда смогу нормально осмотреть вашу спину.

— Святой отец, — Робин сжал кулаки. — Я ведь не дурак, и повидал немало раненых. Я знаю, почему отнимаются ноги.

— Думаю, я все же знаю побольше вашего, граф, — усмехнулся Тук, обильно смачивая тряпицу настойками из разных бутылок. — Обещаю, вы снова будете ходить, бегать, ездить верхом и что вы там еще обычно делаете. Я никогда не даю ложных надежд. Но придется подождать, пока лечение подействует. Еще вчера вы были на грани смерти, а сегодня уже умудрились разнести полкомнаты. Думаю, это о чем-то говорит. Да, и можете обращаться ко мне «брат Тук», я простой бенедиктинец.

Он подошел к Робину и принялся смывать подсохшую кровь вокруг раны, потом смочил новую тряпицу и промыл рубцы на спине.

— А до этого мне придется... — у Робина судорожно дернулось горло, словно он подавился словами. — Придется... — Он не договорил, но взгляд, брошенный на Гисборна, был красноречивее слов.

— Я сделаю вам костыли, — пообещал Тук. — Гай, иголку и нитки.

— Благодарю, брат, — вздохнул Робин, решив, что костыли — это не так уж плохо в сложившейся ситуации. Тем более, монах пообещал, что ходить он будет. — Простите за погром и спасибо за помощь.

Гай едва слышно хмыкнул. Дав кивком понять, что извинения и благодарность приняты, Тук принялся заново накладывать швы, потом мазь и повязки. За все это время Робин не издал ни звука, только периодически бросал на Гая подозрительные взгляды, ожидая, видимо, какой-нибудь язвительной фразы, но тот лишь перекинулся несколькими словами с монахом, и все. Это настораживало Робина еще больше — он чуял подвох, но не мог понять, в чем же дело. К концу перевязки его трясло в ознобе, хотя боли почти не было — сказывалось выпитое зелье.

Закрепив последний бинт, Тук проверил Робину пульс, велел высунуть язык, после чего дал выпить еще какое-то снадобье, которое Гай налил из серебряной фляги. Не успел Робин сделать последний глоток, как в ушах у него зашумело, и комната поплыла перед глазами. Кубок выпал из внезапно ослабевших пальцев. Робин вцепился руками в стол, но не удержался, качнулся вперед и уткнулся лбом в плечо подошедшего вплотную Гая.

— А теперь в постельку, спящая красавица, — осклабился тот, перенося его на кровать. — Если будешь хорошо себя вести, разбужу поцелуем.

— Убью... сволочь... — Робин попытался врезать Гаю в челюсть, но тело не слушалось. Неимоверным усилием ему удалось поднять руку, но она тут же безвольно повисла. — Сердце... вырву... — прошептал Робин, проваливаясь в темноту. Последнее, что он увидел перед тем, как отключиться, были насмешливые синие глаза и ехидная ухмылка.

— Ну, теперь у нас есть несколько часов тишины и покоя, — Тук тем временем убрал склянки в небольшой сундук, завернул старые повязки и тряпицы в полотно, чтобы сжечь. — И можно не волноваться, что придется зашивать его в третий раз. На человека это не подействует, зато вашего собрата отправит в длительный спокойный сон. Специально рецепт составил после того, как ты чуть не разнес мне весь дом. К тому же, пока наш беспокойный гость будет спать, снадобья подействуют быстрее.

— Ах, ты... — Гай аж задохнулся от возмущения. — Так вот почему я у тебя временами сплю без задних ног!

Тук, посмеиваясь, сунул ему в руки сундук, подхватил узел и направился прочь из комнаты.

— Иногда тебе полезно, — он улыбнулся. — Только вот ты так и не поговорил насчет его людей.

— Придумаю что-нибудь, — пожал плечами Гай, выходя следом. — Ты лучше костыли сделай, как обещал. Боюсь, если ему придется еще несколько раз у меня на руках прогуляться на улицу, он на меч упадет.

— Сделаю, — кивнул тот. — Огонь разожги.

— Здесь или на улице? — уточнил Гай, спускаясь в зал.

— Да можно здесь, — Тук бросил узел в камин, забрал сундук и запер его в другой, побольше. — Быстро сгорит, нет смысла разводить огонь во дворе.

— Скажи уж честно, тебе просто хочется, чтобы я позвал танцующих в пламени, — прищурился Гай, и по смущенному виду друга понял, что прав. — Днем, Тук...

— Ну, ты так редко это делаешь, — тот погладил тонзуру. — Надо пользоваться случаем. По ночам тебя еще дозовись. К тому же, нам не помешает защиту обновить.

— А, фахан с тобой, стань рядом, — сдался Гай. Он подошел к камину и, присев на корточки, вытянул руку. — D’Yn... D’Yn dawnsio acha danio...^[4]

На его ладони вспыхнул рыжий язычок пламени, который льнул к руке, обвивал запястье, норовил дотянуться до щеки. Гай осторожно дохнул, пламя, коснувшись на миг его губ, стекло в камин, взвилось, озарив ненадолго весь зал, и опало, оставив после себя золу и раскаленные головешки, среди которых играло с искрами маленькое, не больше ладони в длину, алое существо, похожее на бескрылого дракона.

Тук задержал дыхание. Из всех волшебных соззданий саламандры вызывали у него настоящее благоговение, и он никогда не упускал возможности попросить Гая позвать их. Тем более дом, который почтили своим присутствием духи огня, будет скрыт от тех, кому не надо его видеть.

— Ллиду, — шепнул Гай, и саламандра скользнула к нему на ладонь, метнулась по руке, ластясь, обвилась вокруг шеи, потерлась о волосы, оставив на них золотые искры. После чего нырнула обратно в камин и растаяла среди головешек, только тихий смех, похожий на звон колокольчика, еще несколько мгновений звучал в комнате.

— Почему у меня каждый раз такое ощущение, — смущенно кашлянув, проговорил Тук, — что я подсматриваю за... кхм...

— Не знаю, это же твое ощущение, — Гай подмигнул, тряхнул волосами, пляшущие на них искры взметнулись сверкающим облаком и растаяли. — Ну вот, защиту обновили. Все, что нужно, сожгли. И ты получил сказку на ночь, то есть, на день. Теперь можешь делать костыли.

Тук расхохотался.

— Знаешь, я понимаю, почему Хантингдону хочется тебя убить! Пойдем, поищу подходящее дерево, и подумаем, как лучше доставить послание.

***

После долгих споров с Туком было решено, что Гай поедет под видом вернувшегося из Святой Земли крестоносца, а заодно посмотрит, что творится в окрестностях Ноттингема. Нужно было не только сообщить разбойникам о Робине, но и найти возможность связываться с ними впредь, пока тот прикован к кровати. Гай был уверен, что как только тому станет лучше, он захочет увидеть своих людей. Скорее всего, кого-то из них придется проводить сюда, но это уже другой вопрос.

— Подшлемник не забудь, — Тук достал из сундука тонкую легкую кольчугу без рукавов, которая не раз спасала ему жизнь. Было видно, что ее неоднократно чинили, но хранилась она в идеальном состоянии. — Стрелы и болты почти не задержит, сам понимаешь, но с ними ты и так справишься, если что. А вот если меч, то очень даже. Хотя не отказался посмотреть бы я на того, кто достанет тебя мечом.

— С тобой забудешь, — поморщился Гай, натягивая подкольчужную рубашку из тонкой кожи. — Так и быть, положу в седельную сумку.

Благодаря четверти человеческой крови он мог держать выкованное людьми оружие и носить сделанные людьми доспехи. Однако раны, нанесенные холодным железом, были для него столь же опасны, как и для любого Ши. Поэтому он и согласился на уговоры Тука, раз уж нельзя было ехать в сидской броне.

— А на того, кто достал меня мечом, посмотреть просто — поднимись наверх и любуйся в свое удовольствие. И кинжалом еще смог, — Гай потер левую щеку, на которой Робин когда-то оставил ему порез.

— Тот кинжал не считается, — Тук помог ему надеть кольчугу, за которой последовал потертый черный дублет. — А насчет меча — ты не рассказывал.

— Расскажу как-нибудь, — отмахнулся Гай и повел плечами, привыкая к весу.

— Крестоносец без доспеха или хотя бы кольчуги — не крестоносец, — назидательно сказал Тук и бережно извлек из сундука светлый сверток. — Ты у нас будешь бедным крестоносцем. Но, даже оставшись без гроша в кармане, кольчугу, плащ и оружие истинный воин не продаст никогда. И еще пояс.

— Ну, пояс я точно не заложу, — хмыкнул Гай, надевая перевязь с метательными ножами. — Не хватало еще, чтобы потом сюда заявился посреди ночи чей-нибудь перепуганный брауни, желая его вернуть.

Тук затянул на нем рыцарский пояс, пряжка которого была сделана в виде оскаленной волчьей морды, набросил на плечи белый потрепанный плащ с выцветшим крестом, пристегнул меч и отступил на шаг, любуясь делом рук своих.

— Конечно, хауберк или брига^[5] были бы лучше, — задумчиво произнес он. — Безопаснее.

— Ну уж нет, — Гай скривился. — Это я надевать не буду.

— Впрочем, и так неплохо. В конце концов, ты же бедный рыцарь.

— Как церковная мышь, — Гай ухмыльнулся, засунул в потайной карман за голенищем сапога узкий кинжал и пристегнул на левое запястье ножны со вторым. — Но денег все равно с собой возьму, пригодятся.

— Да тебя и без денег накормят в любой деревне, и на ночлег пустят, — хохотнул Тук. — Или крестьянки, которые сомлеют от одного твоего вида, или маленький народец, который тоже... млеет.

— А что, хорошая мысль, — Гай подошел к небольшому серебряному зеркалу и встретился взглядом с собственным отражением, которое тут же начало меняться. Черты смягчились, сгладилась резкость скул и жесткость рта, глаза позеленели, волосы рассыпались по плечам огненно-рыжей копной. — Ну как? — он, довольно скалясь, повернулся.

— Тьфу ты, проваль! — Тук сплюнул. — Не мог что-нибудь другое придумать, глаза б мои не видели эту гнусную рожу!

— Зато ужином буду обеспечен в любом случае, — подмигнул Гай. Голос его тоже изменился, стал немного выше и мягче. — А маленький народец меня в каком угодно обличье узнает. И ты несправедлив к моему дорогому кузену, он ведь помог тогда с защитой.

— Пусти лиса в курятник, — буркнул Тук. — Ладно, сойдет. И смотри, чтобы ворлок сарацинский тебя не раскусил.

— Не раскусит. Назир, конечно, силен, но это ему не по зубам, — Гай пригладил рыжие вихры. — Я же не буду при нем смотреться в текучую воду.

— Возьмешь Звездочку, она не пугается Межмирья и, если что, вернется сама, — Тук достал подшлемник и кольчужный капюшон, захлопнул сундук и перебросил Гаю кошель, в котором позвякивало несколько монет. — Много не дам, чтоб не вышел из образа.

— Эх, надо было ехать под видом богатого рыцаря, — Гай со вздохом заглянул в кошель и пристегнул его к поясу.

— Ничего, воздержание полезно, это во-первых, — поднял палец Тук. — Во-вторых, нищему они скорее поверят. А уж такому нищему — и подавно. Главное, не смущай особо юные умы. Знак взял?

Гай показал ему тисовую подвеску гальдраставом,^[6] которую забрал у Робина. Такие были у всех разбойников и у тех, кто помогал им за пределами леса, они позволяли беспрепятственно миновать охранные ловушки вокруг лагеря. Подобные амулеты настраивали на владельца, и в руках чужака они превращались в обычную деревяшку. Назир сразу поймет, что это не подделка, и что Робин жив.

— Пойду приведу Звездочку, — Тук подхватил седельные сумки и спустился вниз.

Гай надел амулет на шею и последовал за ним, заглянув на ходу в комнату напротив. Робин спал, как убитый, и он понадеялся, что действие зелья продлится до тех пор, пока Тук не доделает костыли. Сбежав по лестнице, он забрал с крюка зачехленный лук, колчан и вышел из дома.

Тук уже седлал гнедую кобылу с белой звездой во лбу и белыми чулками на задних ногах. Конечно, можно было позвать Ньядля, но рисковать Гай не стал. В отличие от Туатта де Данаан, маленький народец не мог долго скрывать свою сущность от чародеев. Назир же был вполне способен понять, что перед ним келпи, а это могло привести к нежелательным последствиям.

— Может, обойдемся без полной сбруи? — Гай погладил кобылу по носу, заслужив фырканье в волосы и мягкий тычок мордой в плечо. Он предпочитал ездить без седла и узды, но рыцарь на неоседланной лошади выглядел бы странно. — Недоуздка с поводом хватит. Будем считать, что я продал дорогую уздечку. И так Звездочка слишком хороша для нищего крестоносца.

— Может, она твое единственное достояние, — улыбнулся Тук, убирая уздечку. — Ты там береги ее.

— Поберегу, — Гай закрепил колчан, забросил за спину лук, вскочил в седло и подобрал повод. — Пылинки буду сдувать.

— Будь осторожен, — Тук поднял руку в благословляющем жесте. — Да хранит тебя Рогатый, Гиз.

— Ты главное костыли этому полоумному доделай, — Гай набросил капюшон плаща, тронул коленями бока лошади. — А то он всю округу разнесет к демонам.

Тук смотрел ему вслед, пока не потерял из виду среди ветвей, после чего отправился доделывать костыли. А то не ровен час, Робин и впрямь натворит бед.

Le droit à la chasse (глава IV)

[1] Фэйри-оборотень, водяная лошадь. Живет в реках и ручьях. Заманивает людей, принимая облик прекрасного коня и внушая непреодолимое желание покататься. Севший верхом человек мгновенно прилипает к лошадиной спине и не может соскочить. Дальше все зависит от настроения келпи — либо он просто прыгает в воду, чтобы седок вымок до нитки, и исчезает, либо уносит на дно, где разрывает на части и пожирает. С помощью волшебной уздечки можно на время поймать келпи и заставить служить, но как только действие чар закончится, человека ждет неминуемая гибель. Так же келпи является в обличье красивого мужчины и соблазняет как девушек, так и юношей. В человеческом облике волосы его всегда мокрые. Может одарить того, кто ему понравился, жемчугом и драгоценными камнями.

[2] Пригодно для ран. Для наружного применения (лат.)

[3] Ин кай — общее название для амулетов, блокирующих магию. Как правило, те, которые действуют на магов-людей, не влияют на Ши, и наоборот. Универсальные ин кай сделать сложно, хотя есть и они. Но обычно просто используют два разных.

[4] Приди, сердце огня, танцуй для меня (валлийск.).

[5] Бриганди́на (нем. brigantine; англ. brigandine) — доспех из пластин, наклепанных внахлест под кожаную или суконную основу (куртку).

[6] Гальдрастав (от исландского «гальдр» — «заклинание», и «став» — «дощечка») — магический символ из нескольких наложенных друг на друга рун, нарисованных или вырезанных. Вместе они образуют единый сложный знак. Гальдрастав никогда не составляется в строку, а всегда «вяжется», чтобы скрыть истинное значение написанного.

Ньядль (автор арта f0rmaldehyde)

Трик (автор арта Adelle Lorienne)