Счастье рядом

             До старта оставалось десяток минут. Я курил, стряхивая пепел, в  приоткрытый иллюминатор грузопассажирского «Протона».  За спиной ребята торопливо осваивались в  жилом отсеке корабля, накрывали столик, торопясь выпить «за отъезд». Строго говоря, по этому поводу крепко выпили уже вчера, а сегодня у всей бригады «горели трубы»,  и требовалось опохмелиться, пока ракета не взлетела, не вышла на первую космическую скорость, и пока невесомость не стала помехой в употреблении спиртосодержащей жидкости.

              Внизу, у  подножия космического корабля черными тараканами суетились  техники обслуги, что-то неразборчивое орал, с трудом ворочая лысой башкой на толстой короткой шее генерал-лейтенант космических войск. Не знаю, в чью «умную» голову пришла идея срубить  на удаленной космической станции  баньку из липы без единого гвоздя,  но «подписал» нашу бригаду на невиданную «шабашку» именно  этот толстомордый  пупырь.

              В строительстве "рулит" прогресс:  электрорубанки, электропилы, лобзики, дрели – свели творчество плотника до обычного ремесла, а всего-то сотню лет назад русский мужик стеснялся в руки ножовку взять, управляясь остро отточенным, идеально подогнанным по руке топором. Мы ребята консервативные. В арсенале бурав -- дырки сверлить, долото -- пазы долбить, двуручная пила, -- чисто, для блезиру, и бритвенной остроты топоры.

              Наша бригада шабашников: Витька-Рыжий, Колька-Фиксатый, дед Васильич и я отделывала  лесом дачку генерал-лейтенанта – скромное трехэтажное сооружение на двух гектарах – деревом под русскую старину. Среди  прочего  «обшили» парную липовым тесом, которого,  по  русскому обыкновению, не хватило, и заднюю стену пришлось «забрать» сосновой «вагонкой». Парная наполнилась хвойным духом, и генерал радостно задышал:
-- Вот он божественный липовый запах русского леса.

              Мы потихоньку улыбались, переглядываясь: не дано толстомордому различить едва уловимый медовой свежести аромат липы  и плотный хвойный  смолевой настой.

             Весь вечер и всю ночь руководство космических сил   оттягивалось в клубах  нового пара, а утром заявилось к нам в бытовку  с взглядом строгим и значительным. Мы только-только успели пустые бутылки ногами под кровати распихать.

            Генерал-лейтенант впереди, сзади свита топчется, и мелькает среди шепотков слово «Родина». Дед Васильич подтянулся,  десять лет со своих пятидесяти скинул, ну и мы напряглись. Родина у нас не простая, всего от нее ждать можно: лесоповал, передовая,  пояса затянуть.

-- Руководством страны поставлена задача: первыми создать в открытом космосе деревянную функционирующую  конструкцию, закрепить приоритет страны  в книге мировых рекордов! – генерал формулировал, как рубил: по-военному четко и доходчиво. – Задача поручается вашей бригаде. Срок – неделя, подготовка и отлет на орбиту завтра – до восемнадцати ноль-ноль.

             От сердца отлегло: такие задачи мы на раз решаем.  Сколько президенты о дружбе не твердят, а соревнования великих держав никто не отменял. И, говоря простыми словами, от нас требуется утереть нос америкосам,  плюнуть в душу дяде Сэму и вставить перо в зад ихнему Бараку Обаме.

        Это только в верхних Российских кругах понятие Родины и патриотизма ниже плинтуса: деньги наворованные в банках по всему миру, и для них везде, мать ее, Родина, а нам с голым задом из страны бежать некуда, поэтому для  уважающего себя плотника отстоять интересы   державы  -- священный долг, почетная обязанность и душевная потребность.

              Работа завертелась. Подогнали на стартовую площадку лесовоз, начали грузить в «протон» доски, брусья и лес-кругляк. Специальный дядька в строгих очках инструктаж провел,объяснил,  что Юрий и Бог встретились-таки в 61-ом, но запись диалога до сих пор гостайна.

              Бригаду в космический отряд записали, звания присвоили:  я, как бригадир, стал майором, дед Васильич, с учетом  ветеранского стажа, капитаном, Колька получил старлея, а к Витькиному рязанскому лицу никакое военное звание никак не прикладывалось. Так-сяк вертели, потом придумали плотник-лейтенант и выдали соответствующую форму.  Витька сразу умотал фотографироваться, чтоб послать фото в родное Гусятниково,  и всех там «умыть».

-- До встречи, Земля.

           Снизу бешено грозил в мою сторону кулачком генерал-лейтенант. Я выбросил окурок, закрыл иллюминатор и плотно закрутил барашки стопорных гаек.
-- Бугор,  водка прокисает, -- нетерпеливо позвал Витька.
 
          Стол радовал взгляд. Ребята сальца нарезали, колбаски, пучок зеленого лука красиво в центре пристроили.
-- А это   что за кремы? -– горка тюбиков на краю стола.
-- Космическая закусь, -- Витька смотрел именинником. --  Вот котлета по-киевски. Откручиваешь крышку, нажимаешь сюда, и вылезает какашка.
-- Тогда, давай сало. Ну, за отъезд. 
 
          За иллюминатором взвилось и забушевало черно-красное пламя, раздался мощный грохот внизу, а из рубки пилота донеслось басовитое, срывающееся на визг:
-- Поехали!
Витька торопливо разливал:
-- Бугор не тормози, давай, пока перегрузка не началась.
-- За нас, ребята, – дружно захрустели луком.

         Простое человеческое счастье – уезжать.

 Стыковка прошла нормально, только пришлось багорчиком  «Протон»  подтянуть да обушком обколоть лед со шлюзовой камеры, ну, еще гайки ключом на тридцать два подтянуть до полной герметичности, -- на ручном управлении стыковка.

                Вышли в открытый космос осмотреться. Ничего так: темновато,  зато звезды сверкают ярче. Земля внизу проплывает, параллелями-меридианами исчерчена. Если всмотреться,  можно реки  и города различить.  Витька начал загоняться, типа, видит крышу Гусятниковского  сельсовета, но тут из люка выбрался дед Васильич, и мы от смеха едва на ту крышу не свалились. Поверх комбинезона умудрился напялить дед свою дранную измызганную фуфайку, а на гермошлем натянул порыжевший от времени треух – шапку-ушанку.

-- Напрасно смеетесь, -- переждав хохот,  улыбнулся Васильич. – Я по жизни все объекты в этой одежке начинаю и сдаю с первого предъявления с высоким качеством.

             Кто поспорит? Мастер, он и в космосе Мастер. После его топора не только рубанок не нужен,   наждачкой делать нечего  -- идеально гладкая поверхность.

--  Банька шесть на девять метров,  -- я  взглядом собрал внимание бригады.  – Высота  -- три. Углы рубим  «в лапу».
-- Как   «в лапу»?  -- взвился Васильич. – «Ласточкин хвост» надежнее.
-- Не понимаешь,  дед, политического момента, -- сверкнул насмешливо золотой фиксой через стекло гермошлема Колька. --  Образ нашей страны и символ ведущей партии   --  кто?  И фамилия главы государства не Ласточкин и, тем более,  не Хвостов. Правильно говорю, бригадир?

                Колька, как раз тот случай, когда поговорка  «Язык мой  -- враг мой», подходит идеально.  Я поколол его глазами, а хотелось еще дать пинка: Русский космос имеет уши.
-- Все ты правильно объяснил,  -- процедил я сквозь зубы. – Поэтому за тобой разгрузка бревен, и попробуй, хотя бы одно упустить в бесконечное, едрит твою молотить, и бессрочное плавание по безбрежному межпланетному пространству.

                Быстренько разметили с Васильичем площадку справа от станции. Начали рубить первый венец. Щепки по всему космосу полетели.  На Земле  тысячи астрономов приникли к телескопам, радостно и возбужденно дивясь обилию вновь объявившихся небесных тел. Стали торопливо светимость, удаленность, орбиты просчитывать. Самые ловкие за кандидатские-докторские уселись.

              А по космосу топот, свист, хохот и частушки ядреные. Врут ученые, будто вакуум звуки не проводит. Смотря какие звуки!

                Подлетает к станции и с ходу швартуется космошлюпка и вываливаются из люка четыре девицы в сарафанах и кокошниках поверх скафандров – ансамбль Песенная Русь, а следом с громогласным «Эх» сама Вера Дедкина.  Типа, агитбригада, чтобы поддержать наш тяжелый, но благородный труд, и вдохновить  космических плотников на рывок к новым, мать их, вершинам.

             А мы и сами не прочь отвлечься. Быстренько стол сгоношили: выпить, закусить, дорогих гостей приветить-попотчевать. Перезнакомились,  перецеловались пробно, для разогрева. По первой,  второй выпили и грянули песню про лошадей: «Запрягайте, хлопци, коней!...»

           А дед Васильич  тишком-сопком  да к дверям,  вернее, к шлюзовой камере:
-- Пойду пару-тройку бревешек ошкурю, для следующего венца подготовлю.
Прекрасно его понимаю. Человек старой закалки, развитым социализмом воспитанный, и в сомнительных предприятиях предпочитает не светиться.

            Оборачиваюсь, а мои орлы уже свой репертуар включили.
Витька крепенькой грудастенькой Олечке прелести деревенской  жизни расписывает. Не перестаю удивляться: девчонки разного рода сельскую скотинку видели только в виде бифштексов, лангетов,  шашлыков и других кулинарных чудес, а слушают Витькин треп о коровке в хлеву да белых гусках  на росистом утреннем лужку, и щеки у красавиц горят румянцем, и в глазах теплый огонек. Видно, генетическая память из глубин души поднимается. А упомянет Витька о зеленой копешке, с медвяным запахом свежескошенного сена, и все… Зарделась девка, задышала, и делай Витька с ней, что хошь. Отказу нет.

          У Кольки Фиксатого своя фишка – интеллектом берет. Ловлю краем уха, как он шелестящим шепотком в ушко черноглазой Анжелочке напевает: «Гул затих. Я вышел на подмостки. Прислонясь к дверному косяку, я ловлю в далёком отголоске, что случится на моем веку»   Слова простые, а душу цепляют. Неужели, сам сочинил? У Анжелы глаза матовым блеском заволоклись. Весь мир жалеть готова, а прямо сейчас вот этого одинокого, несчастного, двухметроворостого бедняжку, в плечах косая сажень.

          Ну, эти не пропадут. Перевел глаза на оставшихся: Наденьку, Любушку и Веру Дедкину, выпил с ними по-доброму за песню Русскую и мимоходом, с долей шутки вроде, упомянул о крепости семейных уз и совершенной ненужности случайных связей.

             У девчонок глаза зеленым блеснули. Значит, угадал. Охотницы, тигрицы, хищницы. А я что? Я мальчишка покладистый, могу и добычей побыть. Только не дай бог таким подругам легко сдаться: охладеют мгновенно и забудут. Им  победа нужна трудная, кровь  горячая, чтоб жертва под ними билась до конца и пощады не просила.

          Юморком-юрком закружил: лапнул, тиснул, чмокнул, анекдотец закинул. Платочки из рук нежно выдернул и пообещал поцеловать взасос, которая платочек себе первая вернет. Девчонки игру приняли, с визгом   вдогонку помчались. По отсекам космостанции,  по шхерам, каютам, задевая переборки, запинаясь о миллионной ценности оборудование и банки с биологическим научным материалом, помчались хохочущим, вопящим ураганом.

          Я уворачивался,  как мог, успевая при случае легонько ущипнуть, целомудренно погладить, скромненько поцеловать, а то и бесстыдно шлепнуть по крепко танцевальными упражнениями накачанному заду. Но и мне доставалось:  за часовую гонку всего исщипали, истискали, остренькими кулачками и локоточками по спине приложили.

            Нагнали-таки, свалили в грузовом модуле, на упаковки с космическим питанием и в полной мере насладились достигнутой победой ко всеобщему удовольствию.
Наслаждались бы дольше, но расшатали космическую станцию,  еще бы чуть-чуть и совсем грузовой отсек оторвали и улетели в автономный полет (А я бы и не возражал).  Пришлось вновь хвататься за пресловутый ключ на тридцать два и протягивать вкруговую гайки на шлюзе.

           В ЦУПе (Центр управления полетом) тогда все на ушах стояли: воздух из станции уходит, давление в отсеках падает  -- мировая новость номер один. Штурман примчался с центрального поста, когда я последнюю гайку закручивал:
-- Вы совсем тут одурели?! Станция с орбиты сбивается. В океан рухнем на хрен.

           А сам смотрит на моих девчонок тоскующим взглядом и, чувствую, плевать ему и на станцию, и на Тихий океан, и на все служебные космические обязанности.
Коротко обрисовал Вере ситуацию:

-- Станцией управляют двое наших ребят и американская астронавтка – жердина с лошадинообразным, ну, пусть будет,  лицом, но ребята через полгода  уже и такую хотят. Ярая  феминистка повадилась за каждый  взгляд, с признаками выражения  сексуального интереса,  слать заявления в самый справедливый в мире американский суд,  и ребята уже должны  мисс Джуди Джонс зарплату за два года вперед.

           Штурман лишь вздохнул, кивком подтвердил мою информацию, смахнул набежавшую слезу рукой в кровавых мозолях.   Не перестаю поражаться красоте души русских женщин. Шагнула вперед Надежда, потеребила пальчиками рукав, прижалась слегка, шепнула несколько слов, и посветлело у парня лицо. Потянулся он к девушке, но отпрянул сразу:
-- Не могу. Там командир.. один… с этой.

           Понимаю штурмана: последнее дело – друга в беде бросать.  Вера тронула парня за плечо, взглядом обнадежила: «Все хорошо будет», подтолкнула к Надежде, другой рукой направила Любовь в центральный отсек – командира спасать.  Русские женщины!!!

         Вернулись  в жилой отсек. Пастораль, картина маслом и акварелью. Воркуют мои ребята с девчушками. Хлопнула  дверь шлюза,  и ворвался дед Васильич:
-- Бригадир, там какие-то с мешками прилетели. «Товалися, товалися,» -- а сами наши щепки подбирают.

         Колька вскочил из-за стола, рванул на груди рубаху. Молодец парень:  плотник, интеллектуал, богатырь, внешность киногероя  и   всегда готов первым из окопа. Наткнулся на мой жесткий взгляд и сел тихо. Космос пока мирный, и пусть так будет. Воевать никогда не отказываемся, но всегда успеем, а сейчас надо договариваться.

-- Иди, Витек, разберись.
В странствиях по шабашкам и калымам Витька родного языка не забыл,  а мордовский и китайский очень похожи – ни черта не поймешь, о чем болтают. Пока я Витьку выпроваживал,  Веруня деда Васильича в оборот взяла, и Васильич уже неосторожно выговорил «нет».
 Я в усы усмехнулся: «Лучше бы ты, дед, выговорил «каюк». 

          Мне уже не надо объяснять, что любые препятствия  в жизни Вера сносит напрочь грудью шестого размера и своим знаменитым «Эх!», а уж дед Васильичево тихое «нет»...  Словом, скоро из спального кубрика  раздались такие стоны, вопли, охи  да  грамогласные матерки, что мы с Колькой рты пооткрывали, ощутив свое неполное сексуальное  соответствие.

         По-счастью, вернулся Витька с двумя пакетами китайской жрачки и рисовой водки.  Начали пробовать восточные деликатесы: тараканов в сахаре и кузнечиков на меду. И неплохо идут под рюмашку.
-- Древесина в космосе, как золото на земле, -- разъяснил Витька и бросил на стол солидную пачку китайских денег-юаней. –  Встречается редко и  стоит дорого.

           Логично. Если бы не знал Витьку, поверил бы.  Дремлет в парне мини-олигарх: никогда не пройдет мимо того, что можно взять и унести.
     Типа, отлить за углом,  я  выбрался наружу  --  четырех бревен, как не бывало. Вернулся, глянул на Витьку в упор. Заюлил-заерзал парень и повинился:
-- Я эти бревна еще на космодроме заприметил и погрузил вместе с нашими,  чтоб не присвоил какой-нибудь нечестный человек.

            Стали подтягиваться к столу девчата. Из спального отсека выпорхнула Вера Дедкина. Любовь и Надежду на руках командир и штурман доставили.

           Кстати, забегая вперед. В командном посту  американку наши ребята просто перестали замечать. Джуди Джонс ногти себе изгрызла, локти искусала, про феминизм забыла напрочь, округлилась, похорошела, ямочки на щеках появились,  и месяца через три пришла-таки к гармоничному сосуществованию разнополых особей в замкнутом пространстве на длительном отрезке времени, а по завершении полета попросила сексуального убежища в России, чем едва не разрушила  хрупкий мостик взаимоотношений двух великих держав.

          Стали пить «посошок», целоваться на прощанье, обещали не забывать и проведовать.  Затянули вновь так полюбившуюся песню про лошадей: «Распрягайте, хлопцы, коней»…  Вышли скопом провожать.

          Космошлюпка отстыковалась и ушла к Земле, а в вакууме еще долго звучали задорные частушки и радостное «Эх!» -- визитная карточка ансамбля Песенная Русь.

         Простое человеческое счастье – любовь.

 Утром в иллюминаторе все та же темень, с проплывающими неторопливо звездами. Бригада поднялась бодро и дружно, будто и не было вчерашних возлияний и плясок в невесомости.  Скоренько за топоры схватились, побрились каждый своим. У Витьки на топорище красная молния нарисована и закрыта от стирания бесцветным лаком. Лезвие так и сверкает отблесками у щек и подбородка.
-- Витька, нос не задень.
-- За своим смотри.

               Душ космический приняли: стоишь в стеклянной трубе, а вода то снизу вверх, то сверху вниз окатывает. Космический чаек через трубочку пососали, заедая «какашками»  из тюбика, с надписью «тульский пряник». Настоящие  космонавты.

               Пошли в открытое пространство в мастерстве упражняться. Витька топор за пояс и щепки собирать. Бизнесмен, едрит его налево!
 
           Связали второй венец, а он на первый не ложится – улететь норовит. Невесомость, мать ее!
-- А гвоздями прибить?
Глянул я на Кольку, и парень язык прикусил.
-- Я марку всю жизнь держу, -- ворчанием поддержал меня дед Васильич. – Позориться не буду. Сказано, без единого гвоздя.
-- На шканты надо каждое бревно сажать,  -- подал голос Витька.
--  Не каждое бревно сажать, а прогнать шканты на всю высоту сруба и нанизывать на них венцы, как в детской пирамидке, -- выдал идею Колька, и сам засветился от своей сообразительности.

          Работает голова у парня, не зря два института осилил. Пошло дело. В нижний венец вставили трехметровые тесины. Сверлим в бревнах отверстия, насаживаем бревна  на тесины, мхом прокладываем, чтобы вакуум не поддувал. К обеду половину сруба подняли, подкрепились «какашками» из тюбиков и к вечеру выгнали сруб на требуемую высоту.

             Вошли в рабочий ритм. Сруб каждый день прибамбасами обрастает, становится все краше.  На полах досочку к досочке подогнали, заклинили; крышу тесовую дубовыми стяжками к балкам на века притянули. Крылечко с резными балясинами, чтоб рука не скользила. По периметру крыши узорчатый кантик с вензелями мастеров:  типа, «здесь был Вася», но гораздо красивше.

              Кипит и радует работа. Вот только «гости» задолбали. На третий день  заявились сомалийские пираты на космобанане и попытались взять станцию на абордаж. Колька Фиксатый  отложил топор в сторону, сопло сзади банана вырвал, перевернул и обратно вставил. Где они теперь?...

              Следом замигала-закружила летающая тарелка, и вывалилась из нее толпа симпатичных зеленых зверушек. Ни дать, ни взять, инопланетяне. Витька Рыжий на меня украдкой хитренько глянул и поволок свой мешок со стружками и щепками к трапу.

           Закурили, наблюдаем.
Витька суетливо товар нахваливает, зеленые въехать не могут, зачем им это нужно. Вытягивают-отпускают пружинки стружек, хлопают щепкой о щепку перед раструбами ушей,  опилки жевать пробуют. Потащили мешок в корабль, а Витьке вытолкнули девицу неземной красоты – восемь зеленых ного-рук   или руко-ног и полуметровая пасть с остро заточенными зубами по периметру.

             Замахал Витька конечностями протестующее и удовлетворился игрушкой, типа, Тетрис. Улетели братья по разуму, а он  дурачок стоит, в кнопки пальцем тычет. Взял я у него из рук инопланетную заморочку, положил на бревно  и одним махом топора располовинил вдоль. Внутри полный набор шпионского оборудования: камера, диктофон и передатчик, с включенной постоянно трансляцией на Альфа-Центавру. Вот такого Троянского коня Витьке всучили.

              Колька порадовался случаю в очередной раз «умом», как фиксой во рту сверкнуть:
-- Бригадир, эти лезут и лезут ниоткуда. Мы в открытом космосе, значит, есть еще и Закрытый.
 
           Поистине, знания добавляют не ума, а печалей на задницу, по которой я и въехал ему крепенько космическим сапогом.

              Молча втянул доморощенного «аналитика» в корабль, топором начертал на переборке надпись: «В России и космос имеет уши». Трижды ткнул умника лбом в каждое слово, а в союз «и» четырежды, потому что в русском языке имеет значение каждая буква.

             Забегая вперед. Сразу после нашего приземления военно-космические силы взяли Кольку в оборот. Обложили расписками о невыезде, неразглашении и необщении. Сделали главным аналитиком: день грузят запредельно умной информацией, а вечером Николай Валерьевич!!!  выдает оптимальное решение проблемы. Случилось,  аккурат под Восьмое марта, Николаю Валерьевичу в компании с секретаршей за раздумьями литр усидеть, и под конец рабочего дня выдал уникальную Теорию безотносительности знака "бесконечность", отчего знаменитый, хотя и покойный ученый перевернулся в гробу, а здравствующая рок-певица отчетливо выговорила "Б...ь".  Такие пироги.

             По жизни моему хладнокровию крокодилы завидуют,  но последний случай «гостевания» и меня из терпения вывел. Прикатил на космокапсуле некто чернявенький и шустрый, в темных очках и фотоаппарате с полуметровым объективом:
-- Я Франс-пресс. Имею интерес смотреть ваш чудо.

             На чистом французском отвечаю:
-- Велком, придурок. Ты в курсе, что разведчики враждующих государств должны сотрудничать,  для усиления совокупного  вреда, наносимого шпионской деятельностью.

      Француз лоб наморщил:
-- Боюсь, я не совсем понимайт, что вы имеет сказать?
-- Уматывай на хрен!!! – гаркнул я ему в ухо.

            У парня космокапсула от неожиданности юзом пошла и, не справившись с заносом, врезалась в атмосферу и сверкнула метеором в сторону Австралии.
-- Загадывай желание, бригадир, -- пошутил дед Васильич.
-- Не космос, а проходной двор.

               Банька радовала глаз. Еще несколько штришков. Сплели из лыка косички, привязали к бочкам для холодной и горячей воды  липовые ковшики. Сруб, покрытый тремя слоями  прозрачного лака, сверкает золотым слитком. Дверь открывается без напряжения и плотно закрывается на дубовых петлях. Окошечко поблескивает чистым стеклом и резными наличниками.

              Любуемся и глаз отвести не можем от собственноручно созданной красоты.
Строитель – благородная и благодарная профессия. Проходим по жизни, оставляя памятники самим себе.
             Пирамиды, дома,  дворцы,  плотины,...  баньки в открытом космосе -- хранят тепло рук,  частичку души и наши негромкие имена.

-- Ну, пора, ребята.
Поднялись над банькой, и,  по старому плотницкому обычаю,  выбросили топоры в открытый космос, в знак того, что лучшего создать уже не получится.

             Пошвыряли рюкзаки в космошлюпку,  растолкали всю неделю беспробудно спавшего пилота и улетели.  На космодроме толстомордый генерал-лейтенант суетится:
--  Тут в сторонке четыре бревна лежали…
-- Да пошел ты!

            Повалился я на траву, закурил, наслаждаясь глубокими затяжками:
-- Ну, здравствуй, страна,  скучали о тебе там.

           Простое человеческое счастье – возвращение.

П.С. Вечером в новостях: Американский спутник-шпион сбит с орбиты и упал в районе мыса Канаверал. На месте падения обнаружен топорик, с изображением красной молнии на топорище.
 
         Кому бы в голову пришло, что топор, брошенный с первой космической скоростью(7,8 км/сек) превращается в страшное оружие.

        А ведь три топора еще летают.

П.С. Топор с красной молнией на топорище некоторое время хранился в Музее Космонавтики США и пропал из экспозиции  после посещения выставки племенем индейцев Дакота